«Ну, возьмите меня! Ну, возьмите меня!» – завопил в кармане телефон голосом известной артистки.
– Чем я тебя возьму? – огрызнулся Помидоров, прижимая обеими руками к животу тяжелую глянцевую белоснежность унитаза. (Можно ли прижимать «белоснежность» Помидоров не думал. Он вообще не задумывался о таких мелочах. Просто прижимал и тащил, и всё тут). Над левым плечом Помидорова горделиво высилась кривая зелёная труба, увенчанная чугунным сливным бачком. С бачка свешивалась цепь с крупной гайкой на конце. «Спёрли ручку, – злорадно подумал Помидоров. – И здесь тоже прут!». С каждым шагом Помидорова труба опасно накренялась то в одну, то в другую сторону, а гайка, вихлявшаяся на цепи, всё-время норовила заехать Помидорову по макушке (в лучшем случае!).
Помидоров одышливо взобрался на очередную ступень бесконечной, как ему казалось, лестницы, поднял голову, глянул на крутую спираль, уходящую ввысь, и вздохнул: конца видно не было. Вдруг он споткнулся и на секунду расслабил объятья, «раковина для стоков овально-вогнутой формы» (м-да… ну, понятно, о чём речь) тяжело заскользила вниз, цепь от бачка радостно завихлялась с ещё большей амплитудой и гайка заехала-таки Помидорову в ухо.
– А-бэ-вэ-гэ-дэ, о-пэ-рэ-сэ-тэ!!! – вспомнил русский алфавит Помидоров, подхватывая свою поклажу и водворяя её на прежнее место.
Ухо болело.
– Ну, возьмите меня! Ну, возьмите меня! – опять заныло в кармане.
– Отстань! Не возьму! У меня ухо отбито! У меня руки заняты!
«Это же надо, такая высотища, а мобильная связь работает», – мысленно восхитился Помидоров.
Перевалив трубу с бачком на другое плечо, обняв покрепче унитаз за белую ногу, Помидоров осторожно бочком двинулся дальше, сперва ставя на ступеньку свою правую ногу, затем подтягивая всего себя, свой груз, и, конечно, левую ногу тоже. Силы были на исходе.
На очередном вираже взгляд Помидорова упёрся в чей-то широкий зад в сиреневом кримпленовом костюме. Навстречу ему пятилась дородная тётка с тряпкой в руках, которой она выписывала размашистые мокрые восьмёрки на ступенях лестницы.
Помидоров замер, пропуская встречное движение. Прижаться к стене было невозможно, так стен не было. Перила у лестницы также отсутствовали.
Тётка кого-то смутно напоминала, но он не мог припомнить кого: то ли Анжелику Мироновну из главка, то ли Генриетту Самсоновну из объединенной бухгалтерии. Нет, не вспомнил.
– Далеко ли ещё? – вежливо поинтересовался он, забыв, однако, поздороваться.
– А!? – неопределенно взмахнула рукой с тряпкой то ли Анжелика Мироновна, то ли Генриетта Самсоновна, обдав Помидорова грязными брызгами.
– Эй-би-си-ди, о-пэ-рэ-сэ-тэ!!! – помянул нерусский алфавит Помидоров, помотал головой, поморгал глазами, смачно сплюнул в овально-вогнутое нутро и двинулся дальше.
Подъём длился бесконечно долго. Он давно сбился со счёта и только чётко помнил, что «сроки поджимают». Наконец, достигнув самой верхней площадки размером шесть квадратных шагов (три шага в длину, два шага в ширину), Помидоров с облегчением свалил свою ношу между двух кирпичиков, предусмотрительно поставленных кем-то ранее.
– Триста тридцать третий! – отрапортовал он вслух, устало присел на стульчак и дернул за гайку – в бачке зафырчало и забулькало. «Видали? Работает!»
Помидоров окинул взглядом пейзаж: над облаками там и тут возвышались и зеленели трубы со сливными бачками, бликовали глянцевые бока белых санитарных устройств. «Красотища! – впервые с гордостью подумал Помидоров. – Моя работа!»
– Помидоров! – прогремело в небесах. – Поздравляю! Вы дослужились до понижения на триста тридцать второй уровень!
И вдруг картинка вокруг Помидорова начала меняться, будто переместились осколки в большом калейдоскопе: с одной стороны лестницы возникли перила (вот спасибо!), под ногами рассеялись облака и проступили очертания какого-то города, в котором суетились малюсенькие машины, трамваи и муравьишкоподобные люди, тут и там дымили трубами котельные.
– Ура! – заорал Помидоров и… проснулся.
Ухо болело.
По радио транслировали «Аншлаг» и смешная артистка гнусавым голосом умоляла кого-то взять ее к себе. На столе пронзительно звенели два телефона; оба сразу. Под щекой лежал примятый доклад «наверх» о готовности его района к отопительному периоду. Большие часы в дальнем углу кабинета пробили 3:32…