Выкрутасы судьбы моей. Ч. VI

                Часть VI. ВЫКРУТАСЫ СУДЬБЫ НЕКОТОРЫХ БЕЗЖАЛОСТНО
                ЛОМАЮТ, А ИНЫХ ДОПОЛНЯЮТ ДУХОВНОЙ СИЛОЙ
        Возлюбленная, милая моя,
Скажи мне, что на сердце у тебя?
Ужель тебя печаль тревожит,
Что плюнул вслед тебе прохожий?!
        Так ты, любимая, ввиду имей,
Что есть такая странность у людей –
Завидовать чужому счастью,
Да красоте, богатству, власти.
        А может быть, прекрасная моя,
Тебя обидела моя родня?
Иль вдруг друзья в чём упрекнули?
Иль в магазине обманули?..
        Ни это и не то, ты говоришь…
Какой же ты секрет в себе таишь?..
Ура!.. Ты скоро станешь мамой!..
Двойняшки?!.. Это ж – вдвое славно!
           («Возлюбленная»)

За несколько дней до дня рождения Женечки я написал ей письмо с поздравлениями (она очень просила написать ей и Павлику письмо с войны), которое передал вертолётчику на аэродроме Ханкалы, куда я впервые прибыл с нашей базы за двумя бойцами-контрактниками для пополнения своей команды вместо двух бойцов, у которых уже закончился срок нахождения в Чечне по срочному контракту. До этого в Ханкале мне удалось побыть лишь полдня в день прибытия нашего инженерно-сапёрного отряда в Чечню, после чего нас сразу же доставили на базу в Шалинский район… По заверениям вертолётчика, уже на следующий день письмо транзитом через Моздок должно было оказаться в Москве, куда его бы доставили уже лётчики военно-транспортной авиации. Через час после передачи письма я с новобранцами на бронетранспортёре убыл с попутной колонной на базу, а на следующий день из оперативной сводки узнал, что именно этот вертолёт был сбит боевиками на взлёте недалеко от Ханкалы: погибли все находившиеся в нём федералы, а также сгорела вся отправленная на «большую землю» документация и корреспонденция, в том числе и моё послание.
Такое событие отложилось в моей памяти, и через неделю в моей голове сложились строки небольшого стихотворения, которое я решил назвать «Увы!»:
        Увы! Я снова в этот Праздник – не с тобой.
Я вновь с друзьями на югах: палатки, поле…
В слова не верю, что на всё – Господня воля.
Есть слово «долг!..»  А через час – тяжёлый бой.
        Увы! Письмо моё – короткое. Прости!
Сейчас «вертушка» улетит с моим посланьем.
Но эти строчки – знак любви, а не прощанья,
И я с оказией спешу их донести.
        Увы! Господь мне не помог – вмешался Чёрт.
«Вертушку» «стингер» сбил; письмо объяло пламя…
А я не сразу о трагедии узнаю;
И буду ждать, когда же мне ответ придёт?!

Многое из моей чеченской эпопеи я опущу, лишь обозначу самые знаковые моменты этого вновь не очень лёгкого, но довольно интересного периода моей жизни. Кто там побывал, тот и без меня знает о тяготах военных будней этой кавказской войны, а кто не был, тому это может быть и не слишком интересно, либо он может об этом свободно почитать публикации в печатных изданиях и в интернете, или купить книги с мемуарами ветеранов боевых действий.
Две недели нас готовили в центре подготовки сапёров недалеко от Москвы. Женя дважды приезжала ко мне, где мы встречались в комнате для свиданий у КПП (как на зоне, прям), и подолгу целовались. Покидать центр курсантам было запрещено. Я был назначен командиром отряда сапёров-подрывников. Моим помощником стал ровесник Евгении выпускник «бауманки» лейтенант запаса кандидат технических наук Вадим Лельман.
Несмотря на то, что Вадька был симпатичным малым, черноволосым и румянощёким, и капитальным умницей, у которого уже была почти готова к защите докторская диссертация, ему не слишком везло в личной жизни. Ненахрапистый коренной москвич не пользовался успехом у женщин в силу своей врождённой робости перед ними. Сильно нравившаяся ему женщина, с которой он был знаком не один год, но которую так ни разу пока и не попытался поцеловать, как-то открыто рассмеялась на его неуверенный намёк о поцелуе: «Ты же, Вадик – такой хлюпик, что за меня и постоять не сможешь. Уведут меня от тебя прямо из-под носа, а ты и противопоставить этому ничего не сможешь. Занялся бы своей физической подготовкой, физик!» Вадька запомнил и буквально воспринял эти слова, и стал дома, таясь от вечно опекавшей его матери, заниматься зарядкой, а месяца через три сам пошёл в военкомат и напросился у военкома в Чечню. Его женщина об этом узнала только за неделю, стала просить прощения и отменить командировку, но Вадьку уже было не переломить. Он для себя всё твёрдо решил. Мамаша его тоже была в шоке: она совершенно не ожидала от своего сыночка такого мужского решительного поступка; она заикнулась было, что пойдёт к военкому, упадёт в ноги, что подключит разные инстанции, но Вадюха сказал ей мужское: «Ша, мама! Никуда ты не пойдёшь – будешь сидеть дома, и терпеливо дожидаться меня.  Я так сказал, и точка!»
Я видел его мамашу, приезжавшую к нему на свиданку. И как это он сумел её осадить?!.. Но я его зауважал. Когда нас в учебном центре попросили придумать себе основной и запасной позывные для радиопереговоров, да так, чтобы они были звучные в радиоэфире, то я сразу же написал: «Храм» и «Афганец». Вадька, промучившись часа три, подошёл ко мне: «Товарищ капитан, у меня не получается придумать позывные. Может, что-нибудь подскажете?» Я ему сказал:
–Вадим, ты чем занимался в своём НИИ?
–Да там закрытые темы были… Но, в общем, с ядерной физикой связано, с атомной энергий и всё такое…
–Понятно! Какие термины можешь произнести в один или два слога?
–Ядро. Атом. Протон. Нейтрон. Позитрон… Нет, это –  три слога… Бозон.
–Во! То, что надо! Бозон! Почти как бизон – внушительно. Ещё что-нибудь давай вспоминай, только из другой тематики. Можно – из студенческой жизни…
Глаза у «Бозона» загорелись, и он начал перечислять:
– Ректор… Доктор… Доцент… Декан
«О, нет! Только – не декан!». Я даже поморщился на этом слове. Бозон, видя мою реакцию, продолжил перечисление уже чуть менее уверенным голосом:
–Студент, физик, химик, оптик, дракон…
–Почему – дракон?
Он пожал плечами:
–Не знаю. Вырвалось.
–Просто так ничего не вырывается. Значит, какая-то ассоциация у тебя с этим словом есть. Кстати, Дракон и «Горыныч» – родственники (нам недавно рассказывали про инженерно-сапёрную установку разминирования «Змей Горыныч»). Будешь Драконом. И это будет твой основной позывной. А «Бозона» укажи запасным.
–Спасибо, Андрей Саныч!.. У меня ещё просьба: А Вы меня в свой отряд не возьмёте? К Морозову я не хочу – он насмехается всегда надо мной. Не сложится у нас с ним нормальная служба. Он служил в армии, а я нет.
–Дракон, так я тоже служил. Да ещё и сидел шесть с половиной лет. Как тебе такая перспектива? Я ведь строго буду спрашивать за поставленные задачи.
–Андрей Саныч… Извините! Товарищ капитан, я буду исполнять всё, как положено. Я за Вами давно наблюдаю, и мне нравится, как Вы спокойно работаете со взрывчаткой, шнурами и с детонаторами. Мне бы так! Я вас не подведу!
–По рукам, лейтенант! Сегодня же подам рапорт руководству центра, чтобы тебя зачислили ко мне в отряд помощником. Тут ещё один парень просится, но ты прав, с Морозовым тебе не сработаться.
Морозов Дима и вправду постоянно насмехался над первоначальными не совсем умелыми действиями и страхами Вадима… Когда стало известно, что мой рапорт удовлетворён, капитан Морозов вечером в казарме офицеров съехидничал, но остался без одобрительной поддержки со стороны курсантов:
–Во, блин, командование отряда: один – судимый, другой – ботаник. Один – Храм, другой – Дракон. Много они там навоюют. Представляю, что у них будет за бардак!.. Подорвутся, как пить дать, раз десять, или других всех угробят, сапёры, мать их!..
–Ты свои прогнозы при себе придержи, Мороз, цыплят по осени считают. Могу заверить тебя, что тебе за нас краснеть не придётся. Там, на месте и посмотрим, кто сколько раз ошибётся, хотя желаю, чтобы обошлось без ошибок (на мои слова в казарме пошёл одобрительный гул).
Меня тут же поддержал Вадим Лельман, подшивавший подворотничок на своей кровати:
–Неглупые люди перед началом опыта никогда не будут говорить, что опыт уже не удался. Об этом может сказать только недальновидный и неуверенный в собственных возможностях индивид. Ведь запросто может получиться совсем неожидаемый результат, и даже более интересный, чем задумывался. И это – не только в науке, товарищ капитан. И вообще, товарищ капитан, Вы меня лучше не цепляйте! Не люблю я этого.
Энчо, а Вадька, оказывается из той категории людей, кого только тронь – получишь огонь. Он не был трусом или слабаком. Вполне нормальный парень. Он просто не любил конфликтных ситуаций, но в случае чего, запросто смог бы дать отпор. Сила воли у него – ого-го! Попробуй-ка без силы воли решать вопросы по науке!.. Тут и усидчивость нужна бешеная, чего не у всех имеется. Я вот до сих пор не могу бросить курить, а Вадька запросто бросил. Он рассказывал, что раньше смолил одну за одной, особенно по ночам, корпя над своими расчётами и опытами, но потом просто взял и бросил.
Мороз явно раньше уже получал отпор от таких вот «тихих» ребят; он почувствовал внутреннюю силу Дракона, и больше не пытался вообще брать на понт командование нашего отряда, переключившись на других, от которых не мог получить достойного ответа.
…В Чечне, по окончании сборов, с отрядом Мороза мы ни разу не пересекались, но из сводки я узнал, что у него несколько контрактников в начале декабря перепились и устроили мародёрство с изнасилованием в соседнем селении. Там подключилась военная прокуратура, и Мороз был отстранён от командования отряда до окончания проведения следственных действий.
А мы работали: разминировали дороги и мосты, селения и свободные от снега поля с огородами, по просьбе командования соседствующих военных формирований ставили мины в указанных местах, взрывали завалы. Вадьке Лельману, уже заматеревшему Дракону, в ноябре присвоили очередное воинское звание «старший лейтенант».

За неделю до Нового года меня зачем-то лично вызвали в Ханкалу к генерал-лейтенанту. Прибыв к подсказанному мне домику, я, перед тем как войти внутрь, почистил обмундирование и сапоги щётками, лежащими на специальной тумбочке у входа в штабной домик. Я не знал причину вызова, но мне намекнули, что это касается лишь меня.
Сердце щемило всю дорогу; почему-то думалось, что разговор у генерала, скорее всего, коснётся моего лагерного прошлого. Вдруг, какой-нибудь особист разглядел во мне угрозу национальной безопасности и возможности подрыва действий федеральных войск. Не хотелось, чтобы меня со скандалом выперли домой, хотя, надо признаться, наша служба и бытовые условия не были мёдом. Наоборот, часто не могли вовремя доставить еду. Один раз даже пришлось убедительно, но тактично просить аксакалов аула, куда мы уехали на неделю разминировать окрестности, об оказании нашему отряду помощи с провиантом. Оказали. Когда нам потом с базы доставили продукты, мы пытались вернуть некоторую их часть через местную администрацию, но они тут же возвратили нам нашу компенсацию.
«Хватит гадать! От сумы и от тюрьмы…» Я шагнул в помещение штаба, состоящего из пристроенных друг к другу вагончиков. Найдя на одной из дверей нужную мне фамилию, постучался и, получив разрешение, вошёл в кабинет строевым шагом:
–Капитан запаса Храмов, командир отдельного инженерно-сапёрного отряда в Шалинском районе, по Вашему приказанию прибыл.
Генерал, посмотрев внимательно на меня поверх очков, поискал на столе в стопке бумаг какой-то листок, прочитав его, вытащил из стопки, и после этого, встав с кресла, с грозным видом помахал листком (у меня уже сердце в пятки стало спускаться, как по верёвочной лесенке)
–В заблуждение хочешь ввести, майор? Приказом от позавчера Вам, капитан Храмов Андрей Александрович, присвоено очередное воинское звание «майор запаса». Поздравляю! Погоны с двумя просветами и звёздочки старшего офицера найдёте там у себя? Хотя, чего я глупость спрашиваю. Он набрал номер на дисковом телефоне:
–Витя, поищи у себя новые погоны для вновь испечённого майора и срочно занеси мне. Человек убывает на точку… Меня не волнует, кому они предназначены. Новые сыщешь для него. Всё, жду через три минуты!
Он положил трубку и выматерился:
–Видишь ли, для штабного офицера у них есть новые погоны, а для боевого заказывать из Моздока или Ростова надо. Сукины дети!.. Всё будет нормально!
Генерал полез в стол и достал красивую бутылку дагестанского коньяка, два толстых невысоких бокала и наполнил один из их наполовину, а второй – почти до краёв:
–Звёзды старшего офицера отметить надо! Только не говори мне, что не пьёшь на службе. Подозрительно отношусь к непьющим. Ща, принесёт погоны, обмоем звёзды. Уже знаю, что у себя в отряде ты не допускаешь пьянства. Молодец! Я о тебе, Саныч, много чего знаю! Кстати, мой дружок армейский – твой военком, мы с ним вместе по молодости срочку служили, тобой интересовался, как ты тут… Оттого и пришлось о тебе почитать личное дело, да пораспрашивать кое-кого о твоих успехах да возможных косяках… Звание тебе, чтоб ты знал, я присвоил. Военком района не имеет право «майора» присваивать, а дальше по инстанциям доказывать что-то надо. А тут – такая оказия – боевые действия.
В дверь раздался стук и вошёл ординарец генерала, и протянул ему погоны, с интересом глянув на меня.
–Чего ты их мне тянешь? Звёзды выковыривай, и бросай в бокалы!
Ординарец-капитан безропотно и даже с охоткой исполнил приказание, а потом сказал добродушно, повернувшись в мою сторону:
–Поздравляю, товарищ майор!
Пока я ещё не привык к такому обращению, и лишь кивнул головой в ответ. Не дожидаясь, пока ординарец покинет кабинет, генерал-лейтенант протянул мне полный бокал с двумя металлическими звёздами на дне, усики для крепления которых были расщеперены в разные стороны:
–Я себе, Саныч – поменьше. Не первый ты у меня сегодня здесь обмываешь. Поди, ни разу не обмывал ещё офицерские звёзды-то, кроме лейтенантских? Выпьешь до дна, а потом обсосать звёздочки нужно. Чем больше звёзд на погонах, тем труднее последние без закуси обсасывать. Закусывать нельзя! Можно будет только после второго бокала. Второй можно уже и не до краёв наливать, а символически. Понял? Век живи, век учись! Давай!..

Мы чокнулись, и я влил содержимое до дна в себя. У меня глаза полезли на лоб. Пока я обсасывал звёзды, генерал, добродушно усмехнувшись и даже крякнув в мою поддержку, сказал:
–Спиртяга. Медицинский. На кедровых орешках для подкраски и снятия запаха, да и для полезности. Теперь, майор – вторую, чтобы звёзды носились. Шоколадкой закусим (он вытащил из ящика стола початый шоколад). Из солидарности с тобой, боевым офицером, я тоже первую не закусывал. Понял? (Я сразу вспомнил своего Каркуша).
Генерал плеснул в бокалы понемногу подкрашенного спирта, и мы выпили. На спинке кресла висел его китель с многочисленными орденскими планками, среди которых я разглядел и родные афганские награды, и зауважал генерала втройне.
–Андрей, скажу тебе по секрету, как старшему теперь уже офицеру: мы тут несколько человек из твоего отряда представили к награждению медалями «За разминирование». Вручать вам их приедет кто-то из нашего штаба ко дню инженерных войск, то есть 21 января. Ты пока об этом – никому. Твоего Дракона мы тоже наградим. Толковый парень. Хотим забрать его от тебя – есть для него работка по его специальности, которая может заинтересовать его… Да, да, я и о нём уже много знаю. Как думаешь, захочет он дальше служить?
–Товарищ генерал-лейтенант, у него докторская написана, только защититься осталось. Вадим из-за женщины пошёл на войну, испытать себя захотел. Здорово изменился за три месяца. Мужиком становится, заматерел уже. А вот останется ли?..
Генерал отмахнулся:
–Да знаю я, что у него без бабы не обошлось. Но пойми, майор, нам такие светлые головы, ой, как нужны! Попробуй закинуть удочку. Пусть подумает на досуге. Да, и ещё о стимуле: к концу вашей службы попробуем ещё твоих наградить. Командование отряда тоже не будет забыто. Дисциплинка в твоём отряде – даже получше, чем в элитных войсковых частях. А мне тут один про тебя талдычил: «Судимый, сидевший, наверное, всех бойцов на страхе держит, что уши с голов запросто поотрезает…» Да я за таких судимых… В общем, Андрей, служи и дальше верой и правдой! В середине февраля у вас замена, раньше не получается – не успели в Москве группы подобрать. Про отряд Морозова слышал? (я утвердительно кивнул). На замену досрочно ребята уехали недоученные. Закавыка в том, что военная прокуратура раскопала, что сам командир отряда в этот вечер был в драбодан пьян. Плохо это. Ты же с ним как раз учился? (и вновь я молча утвердительно кивнул). Бывает… Ладно, майор. Тебе осталось сделать одно дело: пойти на телефонную станцию и позвонить в любой город России родным, обрадовать, да и заранее поздравить с Новым годом, в том числе и от моего имени – навряд ли ещё выберешься сюда до праздника. Там подойдёшь к дежурному, скажешь, что позвонить разрешено по моему приказу. Если что, пусть звякнет мне, я подтвержу, но ещё раз говорю, ты сегодня уже не первый. Как голова-то, нормальная?
–Зашумело немного… Лампочка в животе зажглась. Спасибо Вам, товарищ генерал!
–Тебе спасибо, Храм! Дракону – привет! Не забудь с ним поговорить.
–Разрешите идти, товарищ генерал?
–А вопросы, майор?!.. Если есть какие-то вопросы, просьбы, то давай по-быстрому; но если они касаются снабжения, то это – к зам. по тылу или к начальнику инженерной службы.
–Товарищ генерал, есть у меня старший сержант Аркадий Вастулов, он исполняет функции старшины. Толковый парень, участник марш-броска на Приштину в Югославии год назад. На нём, честно говоря, в отряде дисциплина и держится. Ещё он занимается физической подготовкой с личным составом и лично с Драконом… извините, со старшим лейтенантом Лельманом. Если есть возможность ему звание старшины присвоить…
–Да не вопрос. Это – не просьба, а просьбишка. К праздничному приказу включим по вашему гарнизону. Данные на него в строевом отделе оставь, ну, и ещё пару ребят поощри, не жопься на доброе дело, Андрей Саныч. Всё?
–Ещё одна просьба: к нам недавно на время двух кинологов с собачками придавали; много мы тогда хорошего сделали с ними. Можно ли решить вопрос о прикреплении к нам в отряд хотя бы одного кинолога с собакой?
–А вот это уже – не разрешимый вопрос, майор. Понимаю, но не ты первый, кто обращается с такими же просьбами. Собакам, в отличие от людей, специальный уход нужен, условия специальные для содержания, а вы там живёте практически в полевых условиях, сегодня – здесь, завтра – в другом месте… Испортите собаку быстро, и толку от неё не будет. А её очень долго натаскивать надо для работы. Такие негативные случаи уже имеются в практике… Так что, без собак обойдётесь. Ясно?
–Так точно! Разрешите идти?
–Да не торопись ты! Не хотел говорить, но уже язык развязался. Короче, Храмов, в праздничный приказ, но уже по всей нашей группировке мы включили несколько твоих бойцов и командование отряда к награждению медалями. На, глянь! (он подал мне выписку из приказа). Всех сразу не можем наградить. Извини, что орденов не даём – с орденами долгая песня по вам, «партизанам». Но медали – достойные (я кивнул, соглашаясь с генералом). Просьба такая: не нажираться при обмывании, чтобы не получилось, как у Морозова. Кстати, вместо его штрафников увеличилась квота награждённых в том числе и твоём отряде. Прямо перед Новым Годом уже и вручит медали командование вашего гарнизона. Майор, у вас военные корреспонденты с телевидения будут, так что объяви, чтобы на построении бойцы привели свою форму в маломальский порядок. Ясно?
–Так точно! Разрешите идти? Столько приятных новостей сегодня!..
–Вот теперь разрешаю. Иди! Ни пуха, майор!
–К чёрту!.. Извините, товарищ генерал!
–Не извиняйся, всё верно!

…Впервые после отъезда из учебного центра я слышал голос Жени. Без проблем мне разрешили позвонить ей на мобильник. Она вела урок литературы, но тут же вышла из класса и разговаривала радостным шёпотом. Я ей рассказал про получение нового звания, с чем она меня поздравила, а потом плаксивым голоском пожаловалась:
–Андрюш, а меня токсикоз замучил. Точно, девочка будет.
–Ты что – беременна? Это правда. Уже и животик видно?
–Нет, живота у меня пока не видно. Но в консультации беременность подтвердили. Андрюш, а ты примерно когда вернёшься?
–Только что сказали – ориентировочно к февральским праздникам; раньше, увы, никак не получается! Жень, мне долго нельзя занимать военную линию; как там у Павлушки дела?.. Отлично!.. Я вас обоих… нет, всех троих целую (тут она счастливо засмеялась в трубку, и я до боли ясно представил себе её улыбку; почему-то подумалось, что она сейчас опять лишь в плавочках и в бюстгальтере со мной разговаривает). С наступающим вас всех Новым годом! Кстати, генерал, вручавший мне погоны, попросил поздравить вас и от его имени! Берегите себя! Меньше чем через два месяца я буду дома. Я вас люблю! Жень, Каркуш там не улетел ещё?
Женечка рассмеялась:
–Не улетел! Повторяет: Андрюха хороший! Кстати, почти перестал ругаться про… пол. Павлик с ним усердно занимается, да так, что Каркуш иногда с криком «Ура!» сбегает от его уроков, точнее взлетает на шкаф и там отворачивается, чтобы его не доставали с учёбой. Наш «ученик» уже умеет говорить слова из песенки «дважды два – четыре, это всем известно в целом мире», даже петь пытается… – После небольшой паузы я вдруг расслышал раздавшееся в трубке хлюпанье носом: – Андрюш, ты меня прости, что так получилось!
–За что простить, Жень? Не понял.
–Ну, что я… забеременела. Не получилось у нас с тобой медового месяца. А когда вернёшься, то вообще ещё долго нельзя будет…
–Всё нормально, Женёк, перетерпим! Бог терпел, и нам велел! Медовый месяц я не обещаю, но буду стремиться к тому, чтобы дальнейшая наша с тобою совместная жизнь была долгой и медовой, как… твои губы (Женька захихикала в трубку, перестав хлюпать). Когда вернусь, мы, Женчик, просто целоваться с тобой будем (тут мне пришлось уменьшить силу голоса почти до шёпота, чтобы телефонистка не подслушивала, хотя она и так всё прекрасно слышала в свои наушники, но виду не подавала).

…Этот день, 24 декабря мне запомнится на всю жизнь. Помимо случившихся событий тому была ещё одна причина. Наш БТР при возвращении домой обстреляли, пробив одно из колёс. В боку осталось куча дырок, но нас, находившихся внутри, Боженька миловал, ни одна из пуль пулемёта не зацепила ни одного человека. К хорошему – хорошее! Должно же и мне когда-то капитально везти! Сегодня – как раз такой замечательный день!
Оставшуюся часть пути я вспоминал наши с Женюшкой разговоры. Как-то перед отъездом в Чечню я сказал, что ей бы, пока я буду в Чечне, неплохо бы поучиться в автошколе, на что она с грустью ответила, что права у неё уже есть, но абсолютно нету практики вождения. Женя смущённо добавила, что как раз перед поездкой её первого мужа в Чечню она и сдала по его просьбе на права – собирались после его командировки покупать машину, но… Я бережно приобнял её. Женька, в серых трикотажных брюках и чёрной майке-безрукавке, соблазнительно обтягивающей маленькую грудь без лифчика (представьте, совсем без лифчика!), доверчиво прижалась ко мне, держа в оттопыренной руке мокрую мыльную губку для мытья посуды, которой всё же умудрилась замочить мне живот…
И ещё по дороге из Ханкалы на нашу базу в Шалинском районе мне явственно припомнилась смешная ситуация крайнего перед моим отъездом вечера в квартире Жени в Кунцево, куда мы уже перевезли клетку с Каркушем, и где я остался на ночь, когда я, поцеловав мою любимую коричневую родинку на её правой груди пониже соска, вдруг глупо пошутил:
–Маленькая Женечка, наверное, в детстве неаккуратно ела эскимо, и кусочек шоколадной глазури упал вот сюда, да так и остался тут приляпанным.
–Да?!.. Тогда я промолчу, как Андрюшенька Храмов в детстве так неаккуратно ел эскимо, что две шоколадных капли до сих пор висят на его спине, а одна – на ноге… (умыла она меня капитально).
Мы хохотали тогда, чуть не разбудив Павлушку… Эх, обнять бы сейчас её, дорогушу мою! Для меня она – самая красивая! Глаза её я представляю ежедневно, и чего греха таить, особенно в момент разминирования, которые жалостливо безмолвно умоляют меня: «Андрюша, будь осторожен, пожалуйста, милый!..» Сильно осторожничать не слишком получается, но в работе сапёра мелочей не бывает. И всё же никакого желания нет подводить своих боевых товарищей, при этом, надо умудриться не уронить честь командира отдельного отряда, офицерскую честь.

…Седьмого февраля 2001 года к нам наконец-то прибыла долгожданная замена, чуток обучившийся по ускоренной программе в центре подготовки сапёров новый отряд. И ещё долгих-предолгих четыре дня ушло на передачу дел и введение их в обстановку. Благо для нового отряда, что старшина Вастулов Аркаша решил остаться в Чечне ещё на один срок уже в составе этого отряда. Как он сказал, ему позарез нужны были немалые деньги, которые положены за «боевые», чтобы построить дом, а в его родных Чебоксарах приличную работу найти в последние годы стало очень трудно. Нам осталось пожелать удачи и везения отличному бойцу!..
Вадим Лельман всё же дал согласие на заключение контракта с Министерством обороны, но лишь после защиты докторской диссертации. Вадюху привлекла перспективная и интересная тема предложенной ему работы, и стабильность в зарплате, чего не было в его родном НИИ. По сравнению с тем Вадькой, какого я встретил впервые, нынешнего Дракона было не узнать; это были разные люди. Убеждать его перейти на военную службу специально по секретным научным разработкам приезжали целый генерал-майор и полковник; хотели тут же увезти с собой, но Дракона сломить невозможно: «Сначала – докторская, а потом – военная служба. По-иному не будет! Точка!» Внутренне я с ним был полностью согласен: разумно и делово.
Забегая вперёд, скажу, что после нашего убытия в Москву, Вадька уже скоро, через три месяца женился, и мы с Евгенией были приглашены на его свадьбу (он очень просил меня стать шафером, но я категорически отказался – моя Женечка была на сносях, и ей в любой момент была необходима моя поддержка, а у «дружки» на шумной свадьбе мало свободного времени). Женился Вадим не на той древней подруге, из-за которой собственно и началась его военная карьера; совершенно неожиданно для себя он познакомился в одном из магазинов с незнакомой до этого ему милой женщиной Татьяной, и у них практически сразу возникла взаимная глубокая приязнь. Результатом их свадьбы стало появление в их семье двух сынов-погодков (а кто у них у обоих стал крёстным отцом – секретная тайна). В это время доктор технических наук Дракон уже служил в одном из закрытых институтов Минобороны.
Мы до сих пор с Вадимом иногда встречаемся, но чаще перезваниваемся, поздравляя друг друга с праздниками. При встречах мы обязательно поднимаем тост за «нашу Божью Коровку». В один из ноябрьских солнечных дней нашу группу, разминировавшую поле за очередным селением, неожиданно расстреляли со стороны лесополосы, которую бойцы ещё с афганской войны прозвали «зелёнка». Бросившись на землю, мы ответили из автоматов. Недолгая перестрелка уже стала стихать, и Вадька, лежавший неподалёку, поманил меня и прошептал, будто боясь кого-то спугнуть:
–Командир, ползи сюда, покажу что-то!
Что там может быть? Я подполз, и Вадюха осторожно протянул палец к увядающей ромашке, на которой я разглядел ползущую божью коровку. Эта красивая  букашка как-то совершенно не вязалась с боевой обстановкой вокруг. Дракон вновь зашептал, обращаясь к жучку:
–Летела бы ты отсюда, Божья тварь, а то прилетит ненароком пулька шальная. Лети к нашим, позови вертушки!
И божья коровка словно поняла просьбу-приказ: сначала замерев, а потом расправив крылья, она с жужжанием взлетела и, заложив крутой вираж, умчалась в сторону аула. Самое интересное, что буквально через пять минут со стороны аула мы расслышали характерный шум летящей пары вертолётов, которые «прочесали с огоньком зелёнку…» Отныне божья коровка ассоциируется у меня всегда с этим случаем, и я непроизвольно улыбаюсь, вспоминая сентиментальность Дракона.

В Чеченской республике мне довелось случайно пересечься и с опером уголовного розыска Львом Марковичем Колерманом, имевшем поначалу отношение к моему уголовному делу «О покушении на убийство на гражданку Спиридонову О.В.», а теперь уже дослужившимся до старшего оперуполномоченного по особо важным делам. На одной из операций, когда нас придали сводному отряду СОБРа, Лёва первый меня узнал и обрадованно подскочил ко мне… Поговорили с ним за жизнь, я обсказал ему мои мытарства на зоне, и как оказался здесь. Наши звания сравнялись (правда, у меня оно как бы считалось повыше его специального звания, так как у меня минобороновское, а у него – эмвэдэшное). Лёва рассказал, что следовательница Елена Алексеевна Кашкина недавно назначена начальником следственного отдела; а вот Матвеича – начальника райотдела, к сожалению, «ушли» таки на пенсию; а капитан Коля Митрошкин три года назад погиб на одной из «стрелок», куда его «в тёмную» позвал его хороший знакомый, бывший одноклассник, для мнимого устрашения конкурентов – безбашенной братвы. Митрошкин погиб, даже не успев обнажить пистолет – беспредельщики их четверых, стоявших без оружия у своего автомобиля, просто расстреляли из автоматов, не выходя из своей подъехавшей машины. Вот такие выкрутасы преподносит судьба. Лёва меня сразу же заверил, что в случае надобности он готов выступить в суде в мою защиту по восстановлению прав, и мы обменялись с ним контактами. Мне связи в милицейской среде пригодятся. Лев мне ничего дурного не сделал, впрочем, как и я ему.

…Из Моздока через станицу Прохладная до Москвы мы добирались поездом. В понедельник двенадцатого февраля на Павелецком вокзале Женя с Павликом встречали меня на перроне. У Женечки под пальто уже выделялся округлившийся животик. Сфотографировавшись на перроне на память с бойцами из нашего отряда (нас фотографировал и Павлик своим фотоаппаратом), мы на весь перрон спели песню о сапёрах «Одноразовый солдат», слова которой я написал в один из дождливых дней, когда нельзя было разминировать и появилось свободное время, а Вадим сочинил мелодию под гитару. Собравшийся вокруг нас народ с любопытством слушал мужское исполнение а капелла людей в военной форме (и в конце исполнения нам даже громко аплодировали):
Живёшь и ходишь по земле, и… на тебе:
Поставил мины кто-то на твоей тропе.
Кругом – жара, а по спине – холодный пот.
Идёт война и по войне сапёр идёт.
Одноразовый солдат,
Осторожнее будь, брат!
Жизнь – одна; ей дорожи,
Щуп уверенней держи!
Идёт война и по войне сапёр идёт
Который час, который день, который год…
Фугасы, мины и ловушки на пути
Ты должен первым обязательно найти.
Одноразовый солдат,
Осторожнее будь, брат!
Жизнь – одна; ей дорожи,
Щуп уверенней держи!
Ты должен первым обязательно найти…
Но вот лежит подкова на твоём пути.
Лежит на счастье, но ты этому не верь,
Браток, ведь ты – сапёр, сначала всё проверь!
Одноразовый солдат,
Осторожнее будь, брат!
Жизнь – одна; ей дорожи,
Щуп уверенней держи!
Браток, ведь ты – сапёр, сначала всё проверь!
Должны назад мы все вернуться без потерь;
Нас дома ждут давно родные и друзья –
Нам ошибиться ну никак с тобой нельзя!
Одноразовый солдат,
Осторожнее будь, брат!
Жизнь – одна; ей дорожи,
Щуп уверенней держи!
Нам ошибиться ну никак с тобой нельзя,
Пусть даже минами утыкана стезя.
Идёт война и по войне сапёр идёт.
Идёт война и с ней войну сапёр ведёт.
                Одноразовый солдат…               
После хорового пения я попрощался с ребятами, и особо – с Драконом, которого приехала встречать поражённая до глубины души его мать. Ещё бы, на левой груди камуфляжа единственного сына звенели три заслуженные, а не высиженные в штабных креслах, боевые медали: «За боевые заслуги», «За разминирование» и «За службу на Кавказе» (последняя вручалась командованием группировки позавчера на построении на перевалочной базе в Моздоке). Мною Женюшка, и особенно Павлик, тоже могли гордиться: у меня также под не застёгнутой зимней камуфляжной курткой на форме у сердца позвенькивали друг о друга три медали, только вместо «За Б/З» открывала ряд моих наград самая уважаемая в солдатской среде медаль «За отвагу».
Наконец-то расцеловавшись спокойно с Евгенией, и крепко пожав с Павлом друг другу руки, мы втроём (нет, вчетвером) поехали ко мне домой, где Павлику до этого пока ещё ни разу не доводилось бывать. Естественно, Павел, как настоящий мужчина и будущий защитник Отечества, тут же поинтересовался, привёз ли я с войны какое-нибудь оружие, на что пришлось его немного огорчить. Мне оружие уже без надобности (признаюсь, не раз была возможность без проблем прикарманить и переправить в Москву трофейный пистолет), но вот добротный самодельный нож с инкрустированным на широком обоюдоостром лезвии барсом, найденный мной в одном из схронов, как трофей я всё же взял себе на память – в хозяйстве пригодится.
За прошедшие пять с небольшим месяцев Павлушка ещё подрос; я повесил ему через плечо, подогнав под его рост, ставшую мне уже не нужной офицерскую сумку-планшет, напичканную цветными карандашами, офицерской линейкой, компасом и ещё всякими мелочами (больше в армию я – не ходок). Ух, с каким гордым видом он нёс себя сначала по перрону, а потом ехал в метро, то открывая, то закрывая ремешки и кнопку кожаной сумки, не забывая посматривать по сторонам, все ли видят, какой он бравый!..
 
…Расписались мы буквально накануне 8 Марта, и после женского праздника Женя легла на сохранение в больницу. На наш вечер в ресторан были приглашены с её стороны Полина Ивановна и подруга Евгении Лена – директор детского сада, а с моей стороны были Толик с Любаней и Вадим Лельман (он тогда ещё не был даже знаком со своей будущей супругой Танюшей). В ЗАГС мы вообще никого приглашать не стали – обошлись тем, что сами явились вдвоём и вовремя к назначенному нам времени. Мы с Павликом и Каркушем, пока Женя десять дней сохранялась в больнице, жили у меня. Пару раз нас навещала Полина Ивановна. У меня с ней сложились нормальные, доверительные отношения. Лишь как-то на кухне, пока нас не слышал Павлик, она шёпотом попросила не обижать её дочь и внука, на что пришлось ответить:
–Дорогая баба Поля, я вас прошу не волноваться за крепость нашей семьи! Всё будет правильно, и наши победят! Вы только почаще приезжайте к нам, особенно, когда родится Василиса – я-то после отпуска выйду на работу, а Женюшке на первых порах будет нужна действенная помощь.
–Буду, буду приезжать! Ещё ворчать станешь на тёщу, дорогой зятёк, мол, зачастила что-то.
–Не стану. Только дурная голова отказывается от помощи.
–Ха, дурная голова!.. Женька-то не сильно нуждалась в моей помощи, когда Павлика растила. Всё сама да сама. Самостоятельная она у меня больно с самого детства.
–Так это же неплохо, баб Поль, что самостоятельная. Было бы хуже, если бы постоянно нуждалась в опеке.
–Чего ты, Андрей, меня всё бабой Полей обзываешь? Баба Поля да  баба Поля. Будто – «баба с поля…»
Досказать фразу не дал Каркуш, сверху продолживший также с ехидной интонацией, какой только что говорила Полина Ивановна:
–Баба Поля, баба Поля! Охренеть! Баба Поля, Ура!
 Мы рассмеялись, и на этом воспитательный разговор закончился. Больше к этой теме мы с ней никогда не возвращались. Но отныне свою тёщу в её присутствии я стал величать лишь Полиной Ивановной, хотя в узком кругу нашей семьи она проходила под кодовым названием «бабушка Поля» или «баб Поля». Тёща у меня – золотой человек. Практически всегда она на моей стороне в наших редких с Женей спорах по тому или иному случаю.

В понедельник, одиннадцатого июня, переходив примерно десять дней, моя жена Евгения Павловна обеспокоенным голосом позвонила мне на работу прямо во время планёрки:
–Андрюш, у меня, кажется, начинается: надо бы в род дом нам…
На машине я отвёз её и ищущую выхода в свет Василису в Центр планирования семьи и материнства на Севастопольский бульвар, где Женчик уже лежала на сохранении. Примерно через четыре часа мне позвонила на мобильник одна из акушерок и сообщила, что моя жена полчаса назад родила… двойняшек; роды прошли хоть и трудно, но успешно. У нас с Женюшкой родились Василиса и Елисей. Это было неожиданностью для всех нас, в том числе и для самой Жени. То-то ей всё никак не могли определить пол будущего младенца. А УЗИ она принципиально отказывалась делать (человек с высшим таким образованием суеверно полагал, что лишнее УЗИ может как-то негативно сказаться на здоровье Василисы). Двойня, так двойня! Елисея Елисеем решила назвать Женя, и я с ней согласился. Мне явно представилось, как Елисей будет иногда страдать от утверждений старшенькой Василисы о том, что он родился на пятнадцать минут позже сестры!.. На другой день после родов Женечка безапелляционно заявила, что ей хватит уже рожать, надо теперь воспитывать нормальными людьми этих двоих малышей и Павлика. Хватит, так хватит!..
В день рождения двойни вечером я позвонил Ольге в Цюрих и сообщил ей, что пошёл по её стопам: уже женился, и у меня сегодня родилась двойня (о своём возвращении и об итогах поездки в Чечню я ей отрапортовал сразу по возвращении из командировки). Ольга от всей души (это было слышно по её голосу и интонациям) поздравила меня и сказала, что примерно через две недели как раз будет в Москве, билеты уже куплены. Приедет Ольга вместе с Матвеем, у которого скоро начнутся каникулы (у них, за границей, учебный год длится чуток не так, как в нашей стране). Жить они будут на «Студенческой» в своей комнате, и нас абсолютно не стеснят. Уж очень ей хочется посмотреть моих малышей и даже понянчиться с ними («помутузиться», как выразилась Ольга). Да и на родном её детище-предприятии ей надо тоже побывать (она уже приезжала в декабре в Москву, но, по понятным причинам, мы не смогли увидеться). Матвей уже весь в нетерпении и предвкушении от предстоящей поездки в Россию и, самое главное, от… встречи со мной. (Вот это – пироги! Как мудро изрёк бы сейчас уже не воронёнок, а ставший здоровенным ворон Каркуш – охренеть! Я-то по своей наивности считал, что Матвей уже сумел подзабыть меня, находясь ежедневно рядом со своим отчимом, этим великим и ужасным Эндрю. Ан, нет!..)

После возвращения из Чечни я созванивался с Самсоном, чтобы узнать, как обстоят дела у Свята, которому оставалось сидеть уже менее полугода. Вместо Сергея трубку поднял какой-то старший лейтенант, который равнодушным голосом сообщил, что майор Самсонов теперь здесь не сидит, а занимает пост заместителя начальника колонии, и чтобы я звонил ему в кабинет. Пришлось немного поставить на место уставшего от тяжкой службы старлея:
–Старший лейтенант, срочно позовите к телефону Самсонова, скажите, что его майор Храмов, вернувшийся из Чечни, вызывает. К вам из Москвы трудно дозвониться.
–Понял, товарищ майор! Сейчас позову. Понимаете, у меня звонок переадресовать нельзя, на другой этаж бежать нужно.
Через три минуты в трубке раздался обрадованный голос Самсонова Сергея:
–Андрей, ты чё, майора уже получил? Во даёшь! Молодчага! Андрей, известия по твоему Святову не обрадуют тебя: седьмого ноября представился. Тело Свята забрала крутая братва из Москвы, где-то там пышно схоронили. Последние десять дней он вообще в коме находился, так и не пришёл в себя – ушёл тихо. Ну, а ты-то как там, в Чечне? Всё нормально прошло?
–Нормально, Серёж! Немного похвалюсь: три медали за пять с половиной месяцев, в том числе «За отвагу», и хорошая репутация. Генерал-лейтенант лично вручал погоны, звёзды обмывали в его кабинете. А это, согласись – не халам-балам и не хухры-мухры!
–Блин, молодец! Я всегда верил в тебя! Ещё поедешь?
–Ша, Серёжа! Я своё уже отъездил. У меня жена дочкой ходит.
–Жена? Так ты сошёлся вновь, что ли? Или на новой женился?
–На новой, Серёж! Ладно, о главном я узнал… Будешь в Москве – звони! Удачи тебе!
–И тебе, Андрей! В Москве я бываю, хоть и редко. Твой мобильник у меня есть, если что – позвоню! Пока!
…Жаль Свята до глубины души! Мог бы пожить ещё. Мне припомнились наши многочисленные совместно проведённые вечера и беседы, его ненавязчивые уроки жизни, его начитанность и желание поделиться, его советы и его невероятную помощь-благодарность.
Евгения довольно спокойно приняла моё известие о кончине её отца, подарившего ей жизнь, но которого она в жизни так ни разу и не обняла, от которого ни разу не получила ласки. Она лишь глубоко вздохнула с закрытым ртом, и прижалась ко мне своим животиком, произнеся:
–Царствие ему небесное!

Дня через три после известия о смерти Свята на меня по домашнему телефону вышел личный адвокат Павла Игнатьевича и по совместительству нотариус, про которого я как-то уже подзабыл. Яков Яковлевич, представитель известной национальности, слегка картавя, предложил в ближайшие дни подъехать к нему в контору, где мы уже встречались, но не мне лишь одному, а постараться привезти с собой и неких Овчинникову Евгению Павловну и Власову Полину Ивановну, адреса и телефоны которых, по словам Павла Игнатьевича, я должен знать. Всем нам одномоментно будет зачитано завещание о вступлении в наследство (прошу обратить внимание, Андрей Александрович: не малое, таки, наследство!) по истечении шести месяцев после смерти усопшего. «Ну, Женька и Полина Ивановна – понятно, а я-то тут уже причём? Я же свою благодарность уже получил от Свята…»
Полину Ивановну, поначалу упёршуюся и ни в какую не желавшую ехать к непонятному ей нотариусу по непонятному и, по всей видимости, с криминальным душком наследству, пришлось долго убеждать поехать с нами, пока в её дочь сердцах не сказала:
–Мама, тебя ведь никто у нотариуса бить и позорить не собирается. А ты, если захочешь, можешь отказаться от причитающейся тебе доли в пользу какого-нибудь негосударственного фонда – пусть там деньги разворуют более нуждающиеся, чем ты, в этих деньгах. Или переведи деньги на какую-нибудь зону…
–На зону? Зачем? Ладно, поеду я с вами. Но как-то не лежит у меня душа к такому наследству… А много там, а Андрей?
–Только на месте мы сможем узнать. Нотариус по телефону не имеет права раскрывать тайну завещания… А вообще-то, можно туалет облепить деньгами вместо обоев, может, так даже интереснее будет. Как после Павловской реформы некоторые облепили у себя ставшими ненужными деньгами, так и здесь, Полина Ивановна, тоже можно…
–Скажешь тоже, Андрей… Что я, совсем из ума выжила, что ли! И когда ехать к нему?
–Сейчас позвоню Якову Яковлевичу, и определимся со временем.

…Через два часа нотариус торжественно зачитал нам и раздал на руки каждому заверенные копии завещания, согласно которому по воле ушедшего в мир иной Святова Павла Игнатьевича гражданке Овчинниковой Евгении Павловне причитается денежные вклады в валютных на общую сумму один миллион долларов США, хранящиеся в некоторых банках Российской федерации (номера валютных и рублёвых счетов, а также конкретные суммы с начисленными процентами Вы, Евгения Павловна, сможете получить в ячейке одного из банков уже завтра, название банка я Вам скажу отдельно», тут нотариус строго посмотрел на всех нас троих поверх очков, как бы усиливая акцент на сохранении тайны вкладов); гражданке Власовой Полине Ивановне причитается пятьсот тысяч долларов США (тут нотариус монотонно, слово в слово повторил то, что сказал ранее для Жени, и вновь в конце посмотрел на нас поверх очков; гражданину Шпильману Якову Яковлевичу причитается двести пятьдесят тысяч долларов США (и вновь прозвучала та же самая речь с единственной оговоркой, что он сам уже знает номера своих счетов); гражданину Храмову Андрею Александровичу причитается сто пятьдесят тысяч долларов США (и вновь, и опять…); негосударственному фонду «Ювенальная поддержка» причитается вся оставшаяся на имеющихся вкладах денежная сумма с учётом общих начисленных процентов на неё, причём правом распоряжения причитающейся фонду суммы наделяется Шпильман Яков Яковлевич, то есть я, ваш покорный слуга. А теперь, господа, прошу остаться в кабинете Евгению Павловну, а всех остальных пока подождать в коридоре на стульчиках. Следующей будет приглашена Полина Ивановна, а затем и Вы, Андрей Александрович.
«Ну, Пал Игнатьич выдал! Золотой, всё же, человек! Понятно, что ему деньги на том свете не надобны, но его действия… Такой подарок!.. У меня нет слов! Да, деньги очень пригодятся нам с Женюшкой, особенно сейчас, когда родились Василиса и Елисей…» Мои мысли перебила Полина Ивановна, тронувшая моё предплечье и шёпотом спросившая:
–Андрей, а что это за фонд такой «Ювенальная поддержка»?
Я-то сразу догадался, что это – обычный общак преступной группировки; в последнее время через подобные подставные фонды легализуются теневые и криминальные доходы. Но Полине Ивановне пришлось ответить туманно, дескать, у Павла Игнатьевича были свои давнишние дела с этим фондом, который ему очень помогал при лечении здоровья. Правда тоже не всегда бывает уместна.

…На первых порах справиться с беспокойной крикливой двойней нам очень помогала бабушка Поля, приезжавшая каждое буднее утро к нам, и уезжавшая домой после моего прихода с работы…  Василиса, как старшенькая, всегда начинала по нарастающей кричать первой, а Елисей тут же подхватывал, правда, чуть тише; он же последним и заканчивал крик, чутко прислушиваясь к сестрёнке. Не оставался без дела и Павлик, который поначалу стеснялся притрагиваться к малышам, но уже вскоре освоился. Одно лишь дело ему было не по нраву – скрепя сердце и зажимая свободной рукой свой нос, ему иногда приходилось на вытянутой руке торжественно, словно пионерский флаг на линейке, выносить из комнаты до мусорного ведра на кухню полиэтиленовый пакет с памперсами, тяжёлыми от какашек, но такова уж его стезя, старшего братана…
Прилетевшие из Цюриха Ольга с Матвеем, действительно, нас нисколько не стеснили. Мои внутренние переживания о том, как воспримут друг друга мои две женщины, матери моих детей, и не будет ли между ними скрытого соперничества, оказались напрасными. Евгения с Ольгой прекрасно поладили с первых же минут их встречи в Шереметьевском аэропорту. Женя напросилась со мной торжественно встречать швейцарско-французско-немецких товарищей у трапа самолёта, оставив наших детишек на попечении Полины Ивановны и Павлика, который тоже очень хотел поехать с нами, но в виду сильной простуды остался «сушить сопли» дома… Матвей за без малого год сильно вымахал и стал очень похож на… меня, когда я был школьником. Когда я его увидел в аэропорту, у меня аж кол в горле встал, да так, что перехватило дыхание, и стало трудно дышать. Женя, почувствовав моё состояние, крепко сжала мне предплечье, за которое держалась… Ольга выглядела шикарно, как и подобает шахине.
Евгеша с Олюшкой, как и предсказывала, будучи ещё невестой, нынешняя моя супруга, стали закадычными подругами. Немного опережая события, скажу, что после отъезда Ольги они постоянно переписывались по электронной почте, и Ольга была практически в курсе дел, происходивших в нашей большой семье: как растут и чем болеют наши ребятишки, чем мы их лечим и что они уже едят, кто из них первым сделал самостоятельные шаги, и кто первым стал внятно говорить… Женька с Павлушкой съездили на зимние каникулы в Швейцарию в гости к Ольге и Матвею, а я не поехал по разным причинам. Во-первых, у меня только началось развитие собственного бизнеса, где требовалось моё чуть ли не ежедневное присутствие, и каждый день был дорог. Во-вторых, я просто не хотел пожимать руку Эндрю, играя с ним в мнимое благородство, хотя Женя мне потом показывала сделанные ею и Павликом фото и видео, горячо убеждая меня, что Эндрю вполне нормальный адекватный мужчина. Да ведь наитие и чуйку не обманешь!.. Прикидывался он, однако. Вот почему Мотя его не слишком любит?!.. В-третьих, и сам Эндрю почему-то не горел желанием видеть мою «белую и пушистую» персону у себя дома. Наверное, ревновал. У нас с ним этакая телепатическая дистанционная обоюдная антипатия… Бывает. Антипатия, так антипатия!..

…Мою грубую мужскую душу умиляло, когда на прогулках Женёк и Олик дружно катили двухместную детскую коляску, а сводные братья малышей, почти ровесники Матвей с Павликом, как верные стражи, беспечно шли то впереди, то позади коляски, разговаривая между собой о чём-то своём, очень важном. Вот ведь какие выкрутасы порой преподносит судьба! Вон сколько у меня детей! Вот идут, весело болтая, две мои такие разные, но обе любимые женщины, правда, одна из них уже и не моя совсем, но если б не она, то я бы не встретил и вторую… Другую женщину, мать троих детей, я обожаю. Обожаю вместе со всеми тремя ребятишками.
Вчера я возвратился домой с работы, и увидел своих женщин гуляющими на детской площадке во дворе. Когда я подошёл к ним, то обе как-то загадочно посмотрели на меня, а потом вполголоса рассказали только что случайно ими услышанный ими откровенный разговор пацанов. Матвейка, повисший на руках на перекладине турника, вдруг громко сказал Павлушке, впервые самостоятельно, без поддержки взрослых, залезшему на верх лесенки (раньше ему было запрещено лазать по лесенкам без присмотра), и перегнувшемуся через верхнюю ступеньку:
–Мне твой папа нравится! Мне бы такого интересного папу! У меня есть Эндрю, его тоже, если по-русски, Андреем зовут, но он… не такой, с ним не поиграешь, он всё время что-то пишет и пишет в своём компьютере. И он по-русски не очень любит говорить. Пашка, а ты по-немецки умеешь говорить?
–Конечно! Гитлер капут! Хенде хох! Шнелля!..
–А мне нельзя громко говорить: «Гитлер капут» – Эндрю этих слов не любит. Паш, а Паш, а ты дашь ещё поиграть с папиным планшетом?
–Дам! Мне папа его с войны привёз. Настоящий командирский.
…Вот так-то! Оказывается, Павлик меня уже спокойно этак себе называет «папой», только взрослые об этом пока ничего не знают. Как бы в подтверждение женских слов ко мне радостно подбежали Павлик с Матвеем. Матвей остановился чуть в стороне, а Павлик обнял мою ногу и, задрав голову, сказал:
–Пап, а можно я подарю Матвею офицерскую линейку?
–И правильно сделаешь, сын! Пусть и у него будет настоящая военная офицерская линейка. Мы ещё и планшет Матвею подарим, а тебе – новую линейку. Купим в специальном военном магазине. Идёт?
–Идёт, идёт, – заорали оба, а женщины весело переглянулись, и отошли с коляской подальше от орущих мужиков (о чём они там говорили, я без понятия, но, наверное, обсуждали нынешнее положение дел в нашей семье).
–Раз идёт, тогда поехали, бойцы, в военный магазин! Тут недалеко есть такой. Товарищи, женщины, мы уезжаем в военный магазин, скоро вернёмся (женщины в ответ молча кивками головы с улыбкой благословили нас).
В военном магазине кроме планшета и линейки мы ещё накупили всяких безделушек, в том числе на память Матвейке о доблестном российском воинстве, оружии и флаге (что вряд ли понравится Эндрю, но это уже его проблемы).
Матюша увлёкся вырезанием под моим чутким руководством деревянных фигурок. Честно говоря, поначалу у него получалась всякая фигня, но уже через неделю стали выходить из-под резцов интересные мордашки. Павлушка пока только со стороны завистливо смотрел на наши ежевечерние занятия с Матвейкой, потому что один раз он уже попробовал вырезать, но неудачно, глубоко порезав себе палец, и более не притрагивался к острым резцам и ножам. Я купил Матвею набор резцов, который он потом забрал с собой в Цюрих.

…За два дня до отъезда Ольги с Матвеем в Швейцарию мои женщины (А? Каково? Мои женщины!..) совершили марш-бросок по московским бутикам; Ольга искала подарки для родственников Эндрю (и, естественно, ему, любимому) и для некоторых соотечественников, проживающих недалеко от них, а Женя просто делала обновки: после родов она несколько поправилась, и даже грудь у неё немного увеличилась. Вечером, в нашей с ней спальне (зал у нас стал детской комнатой) она устроила мне показ покупок, в том числе и нижнего белья. Этот дерзкий показ был настолько будоражащим моё мужское естество, что не выдержав, я сгрёб в охапку Евгешу…
Стараясь быть осторожными и не слышными, мы впервые после моего отъезда в Чечню, после успешного возвращения оттуда, после долгой беременности и родов моей милой, любились как молодожёны. Клетка Каркуша была накрыта одной из обновок, и он, молодец такой, молчал, сидя в темноте, и не комментировал вслух раздающиеся в спальне звуки.
На следующий день на работе, после планёрки, когда мы с Ольгой остались вдвоём в моём кабинете, она съехидничала:
–Что, невтерпёж вчера было? Не смогли дождаться, пока гости уедут? Хорошо, что Матюша спал. А я лежала, и как дурочка вспоминала нас с тобой. Даже всплакнула немножко. Знаешь, как мне хотелось к тебе?! – встав с кресла из-за моего директорского стола, она подошла ко мне и чмокнула меня в макушку: – Но – неззя! Что ж, сберегу себя для Эндрю. Горячее буду (она явно поддразнивала меня, несмотря на улыбку, глаза её оставались серьёзными и… просящими; но – неззя!) А вообще, Андрюш, мне твоя Женя очень понравилась. Хоть у нас и приличная (она, по-бабьи, не удержалась, таки, от ударения на слове «приличная») разница в возрасте, но она мне теперь стала истинной подругой. Сам знаешь, у меня верных подруг не так много.
Сев рядом со мной, она побарабанила ухоженными ногтями с красивым маникюром по столешнице длинного стола, за которым я сейчас сидел на месте одного из замов, и потом медленно подняла на меня взгляд:
–Я ей рассказала, как у нас с тобой всё произошло тогда. В подробностях рассказала, кроме сексуальных, понятное дело, чтобы не осталось недомолвок. Рассказала и о том, как встречала тебя после освобождения, и что мы спали с тобой в одной кровати (я смотрел на Ольгу, не перебивая, а сам думал про себя, какая же она красивая…) Да, да! Не удивляйся. Если оставить тайны и недосказанности, то для вас же обоих хуже будет. А она у тебя – умная бабёнка, я бы даже сказала – мудрая. Ты ведь не мог ей всего рассказать, а я рассказала. Не сердись на меня, поверь, так лучше будет. Зато мы с ней теперь друг дружке полностью доверяем. Я заверила её, что между мной и тобой более ничего не будет, только – дружба. И Матвей. Я и себе обет дала. Конечно, Андрюш, мне очень хочется и сейчас к тебе прижаться и хотя бы поцеловать в губы, но…
–Но – неззя! Олик, ты у меня тоже мудрая, и я тебе безмерно признателен. А то, что мы вчера с Женькой не сдержались – извини, прости и… пойми! Это у нас впервые произошло после начала сентября.
–Завидую я вам! По-хорошему завидую, Андрюшенька, твоей Евгеше… А теперь, Андрей Александрович, давайте, как дураки поговорим про нашу с Вами работу.
И мы с ней… переругались на почве этой нашей работы. Мне совсем не по душе, что наш российский лес за копейки вывозится в зарубежье, откуда втридорога возвращается вновь в нашу страну в обработанном и красиво упакованном виде. Это всё вполне можно делать и у нас в стране. Мы не хуже иностранцев можем делать и мебель, что это будет гораздо дешевле для соотечественников. Пусть я и не ярый патриот, но Родину свою люблю. Ольга свою позицию аргументировала лишь тем, что это – её бизнес, а принимая мою позицию, она будет работать себе в убыток. Тогда я сказал, что это – её бизнес, а мне придётся заняться своим – открою перерабатывающее лесное предприятие и буду изготавливать эксклюзивную мебель по своим чертежам. Ольга примирительно ответила, что знала, что к этому всё рано или поздно придёт, и нисколько меня не осуждает, так как, в принципе, я прав, но я должен и её лично понят и не осуждать. Я понимал её. А людям я – не судья.

…Перед Новым годом с превеликими трудностями я создал и зарегистрировал в налоговой инспекции новую компанию, начав свой отдельный бизнес, не пересекающийся с Ольгиным. Господи, сколько же много нервотрёпки я перенёс и сколько денег передал в различные инстанции для успешного и своевременного создания компании, но всё же преодолел всяческие искусственно создаваемые расплодившимися государственными чинушами-волокитчиками и, на удивление, взяточниками многочисленные необязательные препоны. Увы, такова пока что реальность нынешнего бытия в нашей стране!..
Через год с небольшим мой средний бизнес начал приносить прогнозируемые мной ранее плоды: у компании появилась существенная прибыль, наработались отдельные связи по поставке и по сбыту готовой продукции. Через некоторое время в нашу компанию я пригласил работать и Толика с Любаней, пусть и не на высокопоставленные должности, которые уже были заняты, но их зарплата в моей компании стала несравненно выше получаемой ранее, чему они, разумеется, были рады, да и мы с Толиком могли теперь почаще видеться (ну, а где Толик, там и его Любаня).
С супругой мы определились, что выходить ей на работу в школу больше нет смыла: надо воспитывать свою ораву. Дома хватает работы, а заводить домработницу Женя ни в какую не желала. Нам достаточно тех существенных накоплений, что у нас имеются, а также тех дивидендов, что я стал получать со своего бизнеса.
До этого момента, когда моя жизнь вроде бы полилась размеренной рекой без шумных порогов и перекатов, эта самая моя жизнь преподнесла ещё пару-тройку существенных жизненных выкрутасов (и не только негативных), о которых я просто обязан упомянуть, иначе моя история будет не такой полной.

В наш отдельный отряд в Чечне, как и обещал генерал, на три дня приезжала для съёмок бригада телевизионщиков Первого канала. Бригада – это, конечно, круто сказано, но именно так они, два человека (специальный военный корреспондент и оператор) числились по официальным документам. Их сопровождал выделенный штабом из Ханкалы подполковник из управления по воспитательной работе. Благо, они предусмотрительно захватили с собой небольшую палатку, так как у нас их практически некуда было бы поселить. Они снимали нашу работу три дня, и потом по телевизору был показан трёхминутный сюжет о нашем отряде. Как-то, в одном из вечерних разговоров с военкором мы разоткровенничались, и я поведал ему за свою жизнь. Он, узнав о снятии моей судимости и предстоящем суде, пообещал чем-нибудь помочь.
…Через месяц после возвращения из Чечни мне позвонили с телевидения и пригласили стать одним из участников популярной телевизионной программы на тему о незаконном лишении свободы и о предвзятости правоохранительных и судебных органов. Не сразу, но после нескольких звонков с убедительными доводами, что это может мне помочь в рассмотрении судом моего заявления о восстановлении нарушенных прав, я всё же согласился участвовать в съёмках. Долго рассказывать о всяких там жарких и слепящих глаза софитах, о недоразумениях, возникавших во время процесса съёмки с некоторыми из участников, не буду. Известный ведущий, мой тёзка, старался тактично затрагивать тему, касающуюся лагерного прошлого героев передачи, но некоторых участников бесили его дотошные вопросы, и они начинали откровенно враждебно себя вести во время съёмок. Наверное, это сам длительный процесс нахождения в студии при скоплении зрителей, который на экране выглядит кратким и остросюжетным, выводил из себя моих коллег по несчастью. Честно говоря, и мне один раз пришлось откровенно вслух заматериться, и даже заругаться про себя на ведущего, проклиная ту минуту, когда я дал согласие на эти дурацкие съёмки. Мой матерок на экране был запикан, но оставлен в сюжете. Ведущий Андрей на меня нисколько не обиделся, а после окончания съёмок лично подошёл и крепко пожал мне руку.
Что интересно, участие в этой передаче мне действительно помогло при вынесении решения суда в мою пользу. Оказывается, судьи тоже смотрят ток-шоу. По решению суда мне был восстановлен трудовой стаж за всё время моего незаконного лишения свободы, и отдельными пунктами было вынесено решение о материальном возмещении средней заработной платы, которую я должен был получать за это время, а также о компенсации мне морального ущерба со стороны МВД России. Об этом решении в одной из выпусков того же самого ток-шоу было сказано отдельно, мол, их передача помогла одному из героев прошлых выпусков. Не собираюсь умалять их достижения, но телевидение действительно помогло мне.

Эта же самая передача на ток-шоу принесла мне и ещё одну наиприятнейшее и взбудоражившее мою душу известие. Месяца через три, когда мы уже проводили вернувшихся в Швейцарию Ольгу с Матвеем, поздно вечером в моём мобильном телефоне раздался звонок с высветившимся непонятным номером. Я показал дисплей Евгеше и, пожав недоумённо плечами, нажал кнопку ответа. Раздался неуверенный голос какого-то парня с лёгким срывающимся баском и, причём, с сильным иностранным акцентом:
–Здравствуйте! Извините нас за поздний звонок! Вы – Храмофф Андрей Александрович?
–Да! Молодой человек, и какой у вас такой срочный вопрос, что нужно звонить в столь позднее время?
–Понимаете, мы звоним из Австрии, из города Зальцбург… Папа, это я – Дмитрий, твой сын. Рядом – моя сестра Дарья. Ты нас помнишь?
Помню ли я их? Боже!!! Да я ведь никогда и не забывал. Вот тут я впервые по-настоящему понял значение выражения «Как гром среди ясного неба»: в моих глазах померк свет, а уши заложило, словно после близкого разрыва фугасного снаряда. Как сказала потом Женя, поначалу я лежал с белым, как мел лицом, а потом у меня самопроизвольно полились слёзы, которых я даже не замечал. Я смог лишь хрипло произнести:
–Димочка, Дашутка…
–Пап, мы случайно увидели передачу по телевизору про тебя, про твою судимость… у нас тут принимает по спутниковой антенне Первый российский канал, но не все передачи, только развлекательные… Пап, я разговор на громкую связь поставил, чтобы Дарья тоже слышала тебя, поэтому эхо идёт… Мама тоже ту передачу видела вместе с… но они против наших с тобой контактов. А мы с Дашкой тебя всё время вспоминали и считали, что ты не мог быть убийцей. Мама нам всё время внушала, что ты убил женщину какую-то, что ты страшный человек…
–Сына, доча, дорогие мои! Я никого не убивал и даже не пытался. Была попытка покушения убийства знакомой мне женщины, но не с моей стороны – меня просто подставили.
–Пап, мы уже знаем. После выхода передачи мы тебя через посольство долго искали, у Дашки отец её дружка-одноклассника-придурка (тут Дашка, по-видимому, стукнула Димку так, что он ойкнул) дипломатом работает в Вене, и нам сегодня пришёл с Первого российского канала ответ с номером твоего мобильника. Вот мы и решили тайно позвонить. Мама с нашим… в общем, они сейчас у соседей, тоже у русских, правда, переехавших из Латвии, из Елгавы... А мы набрали тебе – раньше не получалось никак. Пап, это – мой номер мобильного. Ой, всё, пап!.. Мы потом ещё тебе сами перезвоним, когда удобно будет – мама с отчимом что-то быстро возвращаются уже из гостей… – последние слова Димка уже прошептал скороговоркой.
Гудок… Вот так! А вы говорите – четверо детей. Шестеро их у меня! Шестеро!.. Пашка – тоже мне как родной.
Полночи я не мог уснуть, ворочаясь и вздыхая. Евгеша тоже не спала, пытаясь иногда молча ободрить меня прикосновением тёплой руки. Тоже переживает. Она слышала наш разговор, хотя я и не ставил на громкую связь. Ничего не сказала. Мне пока и не надо каких-то слов в поддержку; надо это известие пережить внутри. «Действительно, права Ольга: мудрая она у меня и чуткая. Люблю я её!.. А Юлька так и не простила меня. Может, в душе своей и простила давно, да перед детьми бравирует, оправдывая свой поступок. Не знаю. Наверное, всё же она по-своему права. Скорее всего – права, но… не права. Ха, в отличие от Ольги, она вряд ли сдружилась бы с Женюшкой. Верно говорят: «Всё, что ни делается – делается к лучшему». Так бы Женьку не встретил, Васька с Еськой не родились бы… Да и Матюшка не родился бы… А Димка с Дашуткой со временем сами разберутся, что да как. Взрослыми становятся. Посмотреть бы хоть глазком на них… Блин, сердце чего-то сдавило… Не узнаю их. Дашка, наверное, на Юльку ужасть как похожа. А Димка… На меня молодого, на кого же ещё! Главное, чтобы людьми правильными выросли, а остальное – второстепенно. Вон куда их занесло, в Зальцбург какой-то!.. С акцентом балакают, как и Матвейка. Во, житуха, ёлы-палы! Дети мои родные, моя русская плоть от плоти, разговаривают с акцентом, за границами живут…» Уснул я только под утро, когда Евгеша уже вовсю сопела, удобно устроившись на моём плече.
Утром на работу я не поехал, прямо с утра напившись на кухне до, извиняюсь, блевоты, единолично приговорив литр водки. Таким народным способом я снял стресс. Женечка ничего не говорила супротив, не укоряла, а только успевала подсовывать мне своевременно закуску, и пару раз подлила в стопку чуть менее той дозы, что до этого плескал я сам себе. Пришедший вечером из садика Павлик вёл себя тихо. Даже малыши, чувствуя моё необычное состояние, в этот день старались почти не кричать… Каркуш пару раз неуверенно произнёс: «Охранять!» и замолк на весь день. Этому слову его переучил Матвейка, который, впервые услышав «охренеть» рассмеялся, и стал объяснять воронёнку, что надо говорить: «Охранять!», а не «охренеть», дескать, нету такого слова в русском языке… К ужину я был уже почти в норме, руки не тряслись, только изо рта валило амбре. Но зато мне существенно полегчало как телесно, так и душевно. Извиняться перед супругой я не стал – не за что! Выпил чуток, и выпил! Не часто пью. Да и не шумел я нисколько, не ругался ни с кем, лишь несколько раз случайно вслух тихо и зло называл Юльку дурой, горько запивая такой «тост» очередной дозой сорокаградусного лекарства.

В наших супружеских разговорах мы с Евгешей пришли к единому мнению, что человек не может запланировать прошлое. Он не может запланировать даже настоящее, потому что, пока он будет его планировать, оно уже станет прошлым. Ему доступна возможность планировать лишь будущее. Планируя будущее, желательно учитывать опыт прошлого и настоящего, и особенно учитывать совершённые ошибки, дабы избежать их повторения, либо ошибиться с наименьшим для себя ущербом.
Также человек не может жить в прошлом, но может жить в настоящем и будущем. При этом человек может жить прошлым. Прошлое – это история, а историю забывать негоже. Однако, живя лишь прошлым, невозможно создать нормального будущего. Надо жить настоящим ради лучшего будущего, которое можно как планировать, так и не планировать. Парадокс в том, что от личных планов человека на самом деле практически ничего не изменится к лучшему и счастья ему не прибавится. Планировать можно не личную жизнь, а свой бизнес, свою карьеру, свою работу, в конце концов, ради будущего успеха или достижения максимального положительного результата. Как говорил Вадим Лельман-Дракон, результат может получиться совершенно непредсказуемым, совершенно не тем, каким он тщательно планировался. Невозможно запланировать счастье. Но его можно пожелать. Не возжелать, а именно пожелать как другим, так и себе лично. Благое пожелание обязательно воздастся сторицей. Хотя, счастье – оно ведь само по себе такое скоротечное, происходящее лишь «сейчас-тье». Поэтому, желать приятных мгновений «от» и «до» – не совсем как бы верно… Софистика какая-то. И всё же, скажу глупость: будьте счастливы как можно чаще! Разумеется, будьте счастливы в будущем, а не в прошлом. О вашем же настоящем вы и сами получше меня знаете.
Помня о нашем прошлом, мы с Евгешей старались жить настоящим ради будущего… Время шло, наши дети подрастали. В начале каждого июня Евгеша с ребятишками уезжала в Швейцарию, и недели через две они возвращались уже впятером: Матвей Андреевич уже три года приезжал к нам с моей семьёй на всю оставшуюся часть лета, а в начале сентябрей к нам прилетала на пару-тройку дней Ольга, увозившая потом на год сына в Цюрих. На зимние каникулы мои опять ездили в Швейцарию кататься на горных лыжах. Мне уже много в каких странах довелось побывать, и даже в Австрии тайком повидался с Димкой и Дашей спустя год после их первого звонка, а вот в красивые швейцарские Альпы меня абсолютно не тянуло. С чего бы это антипатия такая?
Дети поначалу меня встретили с некоторой опаской, всё же девять лет не виделись. Дарья уже заневестилась, да и Дмитрий, выросший почти на голову выше старшей сестры, наверняка вызывал интерес у сверстниц. Но уже скоро мы весело болтали, и я чуток поправлял их слишком правильный литературный русский язык. Оказывается, они в России после бегства Юлии были всего три раза – ездили навещать родственников (бабушку в Раменском и пожилого отца их отчима) на две недели, но уже два года «мама только обещает». Дети рассказали, что Юля случайно обнаружила ответ из дипконсульства по их запросу в отношении меня, но детям об этом ничего не сказала, а второй ответ она прозевала. Дети обратили внимание, что Юля зачастила несколько раз в день просматривать почтовый ящик, и договорились дежурить приезда почтальона. Дашутка и выцепила у него письмо.
Да, как я и предполагал, Юлька так и не простила мою измену. Со своим новым мужем она часто грызлась, тем более что тот оказался не способным к зачатию (надо же, выкрутасы судьбы какие: Миша-Буфет и этот Юлькин муженёк, оба так или иначе связанные с моей судьбой, будто в одной печке выпечены). Но отчим обожает Юлию, и она пользуется этим. Даша посекретничала со мной, откровенно рассказав, чтобы не услышал брат, что мать тайком, пока отчим на работе, иногда «гуляет в дом» к одному австрийцу, который моложе её на двенадцать лет. И об этом многие знают, только отчим и Димка не догадываются. Бли-иннн!.. Юлька-ааа! Вот уж точно, дура!

Как и все обычные люди, мы смотрим дома телевизор и обсуждаем новости, особенно о случающихся порой в различных местах мира ужасных катаклизмах и техногенных авариях, мгновенно лишающих жизни многих людей. Вот и жуткое землетрясение в Индийском океане 26 декабря 2004 года, породившее страшное цунами в Таиланде, которое унесло жизни более двухсот тысяч человек (а может и трёхсот, так как до сих пор точное число погибших неизвестно), мы тоже обсуждали в семье за ужином. Девятилетний Павлик уже понимал масштабы трагедии, а Василиса с Елисеем, которым было по три с половиной годика, беззаботно ковыряли вилками в тарелках, тайком от нас показывая друг другу языки. Каркуш, долго прислушивавшийся к нашим часто повторяемым словам «ужас» «Цунами» и «Пхукет», тоже стал вышагивать по настенным шкафчикам и с выражением повторять эти три слова. Кто бы знал, как они, эти три слова много значат для нас.
За день до Нового Года позвонил из австрийского Зальцбурга сын Дима, и срывающимся голосом сообщил, что вся его семья погибла на Пхукете, а он чудом спасся. Дашки, красавицы-студентки факультета иностранных языков и переводоведения первого курса Венского университета, одного из престижных и старейших в Европе, больше нет на свете! Как же так?!.. Волна недавнего цунами дошла и сюда, в нашу московскую квартиру. Оказывается, Юлия с мужем и детьми всего за день до этого адского дня прилетели на остров Пхукет, чтобы необычно весело всей семьёй встретить Новый год в экзотических условиях. Дима, накануне познакомившийся на дискотеке с девушкой из России, во время начала появления цунами, гулял с ней по сопкам, а когда они увидели надвигающееся бедствие, то непонятным образом умудрились вдвоём забраться на самый верх пальмы, и там, чудом удержавшись, помогая друг другу, с ободранными руками и ногами сидели до тех пор, пока к ним не добрались спасатели. По рассказу Димы, перед возникновением цунами, вода далеко отошла от берега, и очень много народу, находившегося в это время на пляже, кинулось на оголившийся прибрежный мокрый песок собирать ракушки. Возвратившееся пятнадцатиметровое цунами увлечёнными поисками ракушек людьми замечено было не сразу, потому что не было белого гребня – вода будто стояла на месте, а на самом деле неслась к берегу с ужасающей силой.
Нашли изувеченные дела Юлии и отчима, а Дашенькино тело так и не нашли, сколько Дима не ездил в разные больницы на опознание трупов. Очень много тел унесло в открытое море на много километров, и некоторых до сих пор ещё вылавливают… Отель, в котором остановилась семья, находившийся между знаменитых пляжей Кэрон и Ката, снесло в море как карточный домик вместе со всеми паспортами и авиабилетами, зимними вещами (для возвращения в Европу) и деньгами. Телефон Димы сломался от грязной воды, пока он сидел на пальме, поэтому он не мог мне оперативно сообщить о случившемся, так как на память не помнил моего телефона (хорошо, что дома у него отдельно в блокноте были записаны мои контакты).  Родители же его российской подруги выжили, потому что в этот день находились в шоп-туре по разным торговым моллам, расположенным в самом центре острова, куда большая вода не дошла. Благодаря усилиям австрийского консульства, Диму вместе с телами матери и отчима бесплатно отправили в Вену, а оттуда – в Зальцбург, снабдив его тёплой одеждой из гуманитарной помощи. Похороны родителей назначены на завтра на одиннадцать утра по местному времени.
Увы, я не успевал на похороны Юлии. Постаравшись, насколько это можно, успокоить и морально поддержать сына, я сказал, что если нужно, то я приеду к нему, либо пусть он сам приезжает в Москву. Сын ответил, что ему нужно получить полное общее образование, ведь у них учатся 12 лет, чтобы можно было поступить в ВУЗ. О приезде в Москву Дима ещё подумает. Возможно, посольство пойдёт на ускоренную визу для него в Россию, не входящую в Шенгенскую зону. Ещё он добавил, что его уже достали разные родственники отчима, обрывающие своими звонками телефон с вопросами, что Дмитрий собирается делать с их австрийским домом, не нужна ли их помощь в его продаже. А он им только три часа назад сообщил о предстоящих похоронах… Шакалы! (это я так подумал, но Диме не стал вслух говорить). Я понял, что моя помощь и поддержка на первых порах ему будет очень нужна, и сообщил под молчаливое согласие кивком головы Евгении, что через два дня я буду у него.

…Через полгода, окончив зальцбургскую школу, Дмитрий в сопровождении эскорта: Евгеши, Матвея, Павлика, и Василисы с Елисеем, навсегда приехал к нам в Москву. Их австрийский дом-коттедж был отдан на растерзание родственникам отчима. Оказалось, что все завещательные документы на дом и прочую недвижимость были оформлены только на него, а Юлии и детям по завещаниям ничего не причиталось, кроме денежных накоплений, на которые имела право только его «обожаемая» жена Юлия, которой уже нет. Ну не гнида ли с горбатой душой?! Я невольно сравнил поступок этого чмошника (по- другому назвать не могу – перо проскакивает) с поступком неоднократно судимого Пал Игнатьича; сравнение было явно не в пользу «ни разу не привлекавшегося». Ещё интересная деталь: мои дети продолжали носить мою фамилию, правда несколько искажённую «Храмофф», а у Юлии была двойная фамилия «Шац-Храмофф». С переездом к нам сына очень помогла Ольга – они вместе с Женей дважды ездили из Швейцарии в Австрию к Диме, и убедили его уехать в Москву к нам. Окончательно «доставшие» его родственники, желавшие ещё и опеку над ним оформить до достижения его совершеннолетия, дабы получать солидные компенсации от австрийского государства, и, самое главное, своевременно вступить потом в наследство, «надоели ему до чёртиков…» Летом Дима легко поступил в МГУ, сдав на «отлично», кроме истории, все экзамены.
А осенью из Таиланда пришло радостное известие: недавно в одной из больниц пришла в себя и вспомнила свои данные наша Дашенька. Её выловили рыбаки в открытом Андаманском море на третьи сутки распластанную на массивной деревянной двери одного из бывших отелей, без сил державшуюся за крепкую ручку. Увидев, что помощь пришла, Дашутку тут же оставили последние силы, она отключилась и впала в длительную кому… Когда выяснилось, что в Австрии у неё больше нет ни дома, ни родственников, то она пусть и не сразу, но вспомнила и про меня, назвав мои данные; тут уж подключилось российское диппредставительство на Пхукете. За Дарьей на далёкий Пхукет я летал лично, и возвратились мы в Москву с временными документами на неё. Главное, жива! С остальным – определимся.
 Самочувствие моей старшей дочери пока было аховое, и нам пришлось в Москве положить её на время в больницу, так как в Таиланде за ней толком никто толком не ухаживал; видя, что европейка находится в беспамятном состоянии, она подолгу оставалась без должного присмотра медицинского персонала, ей меняли лишь капельницы: на её теле образовались жуткие пролежни… Наши врачи окончательно подняли дочку на ноги, укрепили ослабевший иммунитет, за что мы им безмерно благодарны.
При одном из посещений больничной палаты Евгеша честно рассказала Дашутке при каких обстоятельствах мы познакомились, и призналась, что это она сама сделала выбор в мою пользу, не взирая на нашу существенную разницу аж в тринадцать лет, десять месяцев и двадцать девять дней. Дашутка, действительно, сильно похожа на молодую Юльку и на… Женьку. Молодая мачеха и её довольно взрослая падчерица быстро нашли общий язык, чему я, безусловно, тихо радуюсь. С подростками взрослым вообще трудно общаться, а тут ещё такая ситуация. Но мои старшие дети оказались понятливыми и хорошо воспитанными (наверное, надо всё же Юльку поблагодарить за их воспитание). После выхода из больницы Дарья без проблем перевелась в середине года из Венского университета в МГУ, и они с Димкой теперь учатся на одном курсе, но на разных факультетах. Правда, акцент у них обоих до сих пор ещё не выветрился, да время само расставит всё на свои места… Жить мы не торопимся.

Следующий Новый 2006 год мы встречали большой дружной семьёй. Ещё по приезду Димы я купил прямо над нами трёхкомнатную квартиру, написав объявление на подъезде, что жилец этого подъезда купит квартиру. Ждать реакции продавцов пришлось всего два дня: соседи сами позвонили на указанный мой телефон и пригласили нас к себе на просмотр. Когда я спросил о цене вопроса, они скромно потупили глаза и назвали внушительную сумму, добавив, как бы извиняясь, что покупатель у них уже вообще-то есть (блефовали, понятное дело, да ладно: таких вариантов для нас может уже не быть). Пришлось им заплатить названную сумму, но зато мы теперь живём все рядышком. Старшие наши – уже почти взрослые люди, и почти могут жить самостоятельно, что их, впрочем, вполне устраивает.
Димку каким-то образом через интернет нашла девочка из Новосибирска, с которой он в Таиланде во время цунами спасался на верхушке пальмы, удерживая невероятными усилиями друг друга сцепившимися и немеющими пальцами… В двадцатых числах января Оля Нуждина приехала к нам в гости. Хорошая, симпатичная, застенчиво-спокойная такая девушка. Приезду этой гостьи предшествовала немножко смешная ситуация: на Рождество, после застолья, старшие дети зашли к нам в спальню, и Димка робко так, издалека стал намекать на возможность её приглашения в Москву, но Дашутке эта тягомотина надоела, и она безо всяких церемоний перебила брата:
–Пап, братец так долго будет мычать. Он стесняется прямо сказать, что очень сильно-пресильно хочет пригласить к нам в гости в конце января на недельку свою подружку Ольгу на каникулы. Эта его Ольга тоже студентка первого курса Новосибирского университета. Димка опасается, что ты почему-то откажешь.
–Всего-то? Приглашай, сын! Но Москву, которую, увы, пока что плоховато знаешь, сам гостье показывать будешь (только что ставшие радостными Димкины глаза тут же погрустнели). Ладно уж, повожу вас на вечерние экскурсии по городу. Да и малышня с удовольствием ещё раз посмотрит пока ещё новогодне-нарядную столицу. Зови, конечно! Жень, я прав? (улыбнувшись, хозяйка дома, укладывавшая в чемодан вещи для завтрашнего её убытия с младшими детьми в Цюрих к Ольге, и державшая в зубах какой-то из многочисленных мешочков, глазами и кивком подтвердила правоту моего решения).
–Урааа! Тогда я побежал к ноуту (ноутбуку) писать письмо? Пап, спасибо большое! Дашка, и тебе спасибо! А то я как-то… это…
–Урраа! – не обошлось без запоздалого возгласа Каркуша, спешно притопавшего в нашу спальню на Димкин обрадованный крик.

По своей наивности и недостаточному знанию жизни я считал, что всё плохое, что может со мной случится, уже случилось, но жестокая порой судьба втёмную продолжила преподносить выкрутасы.
В апреле 2006 года у Ольги случился первый приступ, о котором мы узнали от неё самой, лишь тогда, когда она пришла в себя и смогла написать об этом Женечке. Три дня лежала в реанимации с сильнейшими головными болями. Эндрю подключил все возможные силы… В начале осени с Олюшкой случился второй приступ, и именно как раз тогда, когда она собиралась прилететь в Москву за Матвеем Андреевичем, гостившем у нас. Евгеша сама отвезла Матюшку в Зальцбург, а мне по хозяйству помогали старшие дети. На этот раз в больнице Оля пролежала десять дней. Состояние её здоровья, по словам Эндрю, стремительно ухудшалось. По выздоровлении она ещё с месяц чуть ли не ежедневно переписывалась с Женей, а затем их переписка постепенно и вовсе сошла на нет.
В январе 2007 года после двух месяцев страшных головных мучений Ольга Васильевна Спиридонова умерла… В день её смерти из Швейцарии Евгеше позвонил Эндрю и сообщил эту страшную весть, а также уточнил, что её тело будет перевезено в Москву для похорон на одном из кладбищ около Одинцово, где проживают её родственники.
В этот день с горя я крепко нажрался второй раз в жизни. Милая Евгеша, прекрасно понимая моё состояние, старалась не беспокоить меня… На похороны подруги – друга нашей семьи в Одинцово она поехала без меня. Моё присутствие на похоронах было бы не уместно: кроме Ольги и Матвея меня ведь никто воочию ни разу не видел, даже Эндрю… После поминок этот самый Эндрю тактично по-европейски, но категорично не отпустил Матвея заглянуть к нам в гости, как ни просили его об этом Матвейка и Евгеша, и уже на следующий день после похорон они убыли домой в Швейцарию, где у Эндрю было много работы, а Матвею нужно обязательно посещать школу и занятия в волейбольной секции.
На «девятины» мы с Евгешей съездили на могилу к Ольге… Оля, Олик, Олюшка!.. Земля тебе пухом!.. На выходе из кладбищенских ворот нам встретились подъехавшие с цветами Валентина и Валерий Эны… Женька мне потом два дня все уши прожужжала со своими подозрениями, мол, с чего бы эта пигалица на меня так смотрела. Откуда мне знать, чего Валюша на меня «так» смотрела, а не «этак»?!
А ещё через месяц Эндрю лично впервые в жизни позвонил мне на мобильный телефон с просьбой забрать к себе Матвея, который перестал его совершенно слушаться. Добавил нехотя: «Андрэй, признаю…сь, Ольга горячо просить меня об этом. Она же незадолго до своейююю это… смерть рассказать Матфей, кто ему есть настоящий отец. Мальчик стать хуже учёба и не ходить на тренироффки, а они очень много евро… Но я не то хотеть Вам сказать. Андрэй, Вы меня простить! Я есть плохой отец. Хороший врач, но плохой отец получиться. Андрэй, пусть Ваш фрау Ефвгения приехать за мальчик. Я отдать фрау все документы на Матфей, и даже оплатить билеты фрау и он. Только я надо знать число прилёта флаер и нумер рэйс. Я не быть хороший отец. Я волноваться… Жалко, жалко!.. Но так получиться… Ольга Вас любить всегда. Ольга и мне любить… Простить меня, я плакать!» Он отключился… Через несколько дней Евгения забрала Матвея, и тактичный Эндрю даже не поехал проводить их в аэропорт, сославшись на визит важных пациентов. 

…Одиннадцать лет пролетело после того, как все наши дети собрались под родительским крылом. А потом… почти все, оперившись и став самодостаточными, разлетелись из родительского гнезда. С нами в квартире сейчас остались проживать пока только Васька и Еська, в этом году успешно заканчивающие школу и собирающиеся поступать в совершенно разные ВУЗы. Прямо сейчас вот сидят на своих кроватях, прижавшись спинами к стене и поджав колени: готовятся к скорым выпускным экзаменам, срочно штудируя учебники. Иногда начинают проверять знания друг друга, задавая вопросы. Пусть учатся! Малявки («малявка» Елисей, правда, вымахал уже ростом с меня) пока единственные в нашей семье, не считая внуков, остались без высшего образования.
Дмитрий работает по контракту в солидной международной фирме в Австрии, где живёт вместе со своей Ольгой-сибирской. У них двое ребятишек; к сожалению, в специфику своей работы, они не так уж часто приезжают в Москву, и потому мы их чаще навещаем, чем они нас. На свадьбу мы подарили молодым двухкомнатную квартиру в Перово, в которой они бывают слишком редко, и то ненадолго там останавливаясь, ведь помимо Москвы им ещё надо навестить дедушку с бабушкой в далёком Новосибирске. Димка – программист, свободно владеющий несколькими языками. Недавно проговорился, что его активно сватают в одну российскую полугосударственную компанию… А вдруг да вернётся, и будет поближе к нам?! На родине ведь тоже работы полно по его специальности… Сам решит без наших проповедей либо намёков о возвращении.
Дарья рано выскочила замуж, ещё учась на четвёртом курсе, родила дочку, но через три года разошлась со своим – не зажилось. Она сама знает, что и как ей делать, мы с Евгешей вообще с советами в семьи наших детей не лезем. Все сами должны делать свой выбор, живя своей судьбой. У Дарьи с нашей старшей внучкой Машенькой (любимицей бабушки Жени) тоже имеется отдельная «двушка», находящаяся не слишком далеко от нашего дома. Ещё до Дашкиной свадьбы Женёк поделилась со мной сомнением, что ничего не получится у дочери с её избранником, мол, есть в нём какая-то тщательно скрываемая гнилинка. Мне пришлось тогда лишь вздохнуть, согласившись с супругой, чтобы не накаркать. Кстати, Каркуш его сразу же почему-то невзлюбил. Надеемся, что Дашутка всё-таки своё счастье ещё обязательно найдёт… Сегодня, между прочим, внучка Машенька будет ночевать у нас. Слышите в зале смех и шум? Это девятилетняя Машутка играет в мячик для пинг-понга с Каркушем. Евгеша радостно-мечтательным шёпотом сообщила мне на ушко, что у Дарьи точно кто-то недавно появился, потому что она заметила появившийся блеск в Дашкиных глазах, какой бывает лишь у влюблённых. Дай Бог, дай Бог!..
Матвей живёт прямо над нами. Отслужил в армии матросом на Северном флоте; потом устроился на работу ко мне. Женился недавно – с нетерпением ждут прибавления в своём молодом семействе, а мы с Женюшкой ждём четвёртого внука… или внучку (а может, и двоих сразу… бывают ведь такие случаи). Евгеша в Матвее души не чает, и порой тайком подкармливает его получше меня и даже Каркуша (это мне сам Матюшка признался). Его супруга Галина посмеивается, что у Матвея скоро живот станет больше, чем у неё, ждущей ребёночка.
Павел в настоящее время находится в спецкомандировке в Сирии с миротворческой миссией по линии Минобороны. До сих пор не женился, утверждает, что успеется; мол, ещё где-то зреет его зазнобушка. Перенесённая им в детстве операция на сердце никак не отразилась на его дальнейшем здоровье (тьфу! тьфу! тьфу!). За ним закреплена квартира в Кунцево. Пару месяцев назад Павел стал старшим лейтенантом воздушно-десантных войск и назначен командиром инженерно-сапёрной роты. Кавалер ордена Мужества позавчера звонил нам из Сирии:
–Бать, а тебе – огромадный привет от дяди Вади. Мы с ним тут недавно случайно пересеклись…
О том, что полковник «Дракон» испытывает там какое-то очередное новое огнедышащее оружие, я догадался после звонка его супруги Танюшки, приглашавшей нас с Евгешей посетить их дачу в Гжели, скрасить за посиделками одиночество, пока её «миротворец» в командировке!.. Завтра и едем в Гжель. Выпускники-абитуриенты останутся дома корпеть над экзаменационными вопросами, а Машутка напросилась ехать с ночёвкой на дачу в Гжель с нами, и этому обстоятельству Дарья почему-то очень обрадовалась (Женя тут же выразительно показала мне глазами: мол, ну что я говорила про блеск в дочерних глазах).
Сам я уже два года как не работаю в созданной мной компании, продав свой доходный бизнес, но оставив себе цех по изготовлению древесного угля для любителей шашлыков. Я открыл школу-мастерскую народного творчества по художественному изготовлению деревянных поделок. Единственным преподавателем, помимо меня, и моим помощником в нашей школе является Матвей. Учеников в нашей школе предостаточно. Матвей давно уже превзошёл меня по мастерству резки, чему я абсолютно не печалюсь. Так и должно быть. Если б вы видели его поделки!..
Свой бизнес я продал супруге Толика Любане, которую в своё время всё-таки убедил поступить и заочно закончить институт экономики и права. Толик ни в какую не захотел получать высшее образование, отмахиваясь, дескать, ему и учёба в техникуме-то кое-как далась. Любопытно, что Любаня училась на курс младше их дочери Светланки, обучавшейся очно в этом же вузе, и честно пользовалась конспектами дочери, не забывая при этом списывать у неё много курсовых работ. Любаня в последнее время превратилась в этакую солидную даму, или как сейчас называют: бизнес-леди!.. Толик положением своей супруги, да и своим тоже (он у неё – зам. по общим вопросам), доволен.
Прабабушка Поля часто выезжает по турпутёвкам за рубеж посмотреть разные страны и достопримечательности, не забывая захватить в турпоездки и своего мужа. Она уже давно вышла замуж. Живут дружно и ладно. У меня с тёщей замечательные отношения.
Каркуш у нас давно стал звездой интернета. Видеоролики с его болтовнёй, стихами да песнями с интересом смотрят миллионы, имеются даже подписчики в «Инстаграмме» и на «Ютубе». Он и сам не прочь посмотреть на мониторе фильмики со своим участием, комментируя их возгласами «Ужасть, ужасть!..», «Каркуш – хороший!..»

Вот, вроде, и всё!.. Да! По-моему, это всё, что я хотел рассказать о выкрутасах судьбы моей. Вот поделился своими переживаниями, доверившись перу и бумаге, и на душе легче стало! «Ура!»
–Урра! – это Каркуш поддержал меня, услышав мой клич. Вот теперь, действительно, всё!..
–Эй, крикуны-ы! Торопитесь на ужин, а то еда уже остывает! Василиса, Елисей, Марья, вас это тоже касается!..
А это уже был призыв моей самой любимой на свете женщины.
–Урра! Пить! Жрать! – возопили мы со «звездой интернета» в унисон, и важно пошлёпали на кухню, где нас ждут наша милая хозяйка с доброй улыбкой, и ароматный вкусный ужин в кругу дружной семьи.
 
                02.08.2018г.