СВЯТОГОР
Бабушка Степанида взирала на внучка своего Илюшеньку с жалостливой улыбкой. Для неё, для бабушки, Илюшенька, разумеется, был самым хорошим мальчиком, умненьким, смирненьким, усидчивым и большим выдумщиком. То, что Илюшенька умненький, будто бы подтверждалось всякий раз, когда он выигрывал у бабушки в шашки – если не учитывать, что Степанида внуку всегда в этой игре поддавалась. Вот и сейчас, сделав один неправильный ход и углядев, что вот-вот проиграет, Илюшенька весь напрягся, глаза его немедленно сделались «на мокром месте»; но бабушка тотчас сама нарочно сделала ошибочный ход. В ответ Илюшенька уничтожил сразу две бабушкиных шашки и просиял. Игру можно было продолжать.
Да ещё бы не быть Илюше усидчивым, если ножки его с рождения не слушались. Когда сыну брянского крестьянина Ивана Лукича стукнул годик, не встал он на свои ножки, не затопал на них по дорожке. Сидел так же, как и до этого. А принялись его ставить стоймя – Илюшенька валился снопом и жаловался, что ни стоять, ни ходить не может.
Пришла беда – отворяй ворота. На шибко умных лечцов из больших стольных русских градов у Ивана Лукича не было ни серебра, ни меди. Стали звать деревенских бабок-ведуний. Родная бабка – Степанида, окромя того, что была изрядною сказочницей, понимала толк и в лечбе, и даже волховала помаленечку. Однако, ни она сама, ни пришлые бабки беду не отвели. Как был Илюшенька слабенек и нехож с годика, так дожил он годочков и до тринадцати. Кой-кому из его дворовых дружков-одногодков уж невест отцы подбирали, а он всё ещё был Илюшенькой – бабушкиным внучком. Сидел подле обожавшей его Степаниды и сказки слушал.
- А что касаемо до волшебных мечей, Илюша, - молвила бабушка, вспомнив о недавнем вопросе внука. – То их ведь в мире превеликое множество. На одном кладенце свет клином не сошелся. Бывают мечи огненные, ледяные, я ведаю про Змеиный меч.
- Это отравленный, что ли? – спросил Илюшенька. – Так что же в нём волшебного? Ядом любой клинок намазать способно.
- Да не то, чтобы отравленный он, - возразила старушка. – Хотя, вестимо, всяк, кому удар того Змеиного палаша достанется, весь с нутра ядом напитается и никак его более не спасти, скаженного… Но тут главная штука в том, что всякий обладатель Змеиного клинка становится ловким, увертливым, аки змея. Этакого бойца ни в жисть не заловишь. Или самому тому ловцу дюжую ухватку потребно иметь.
- Шибкого удивленья я в том не вижу, - равнодушно махнул слабою своей десницей Илюшенька. – А вот меч Святогора дает человеку силу своего первого хозяина. Мне б той силы, хотя осьмуху – я б повоевал татаровей окаянных.
- Ох, внучек… Татаровьями ныне заправляет великий царь – Узбек, столь же непобедимый, как когда-то – Батый. Под силу ли кому с ним, нечестивым, совладать?
Степанида прорекла имя знаменитого предка Узбека не совсем так, как его принято было называть. В имени «Батый» она ставила ударение не на второй, а на первый слог. Звучало несколько срамно – Батый.
- С мечом Святогора я бы и Узбека порубал, - упорствовал Илюшенька. – Полетели бы от того поганца только клочки по закоулочкам. Вон, Евпатий-то Коловрат когда-то чуть того Батова не порешил, - (Илюша повторил бабушкино название татарского вождя и ином падеже, но тоже в срамном духе). – Скажешь, у Коловрата волшебный меч был?
- Кто ж его знает? – пожала плечами Степанида. – Коль тому уж почти сто годов минуло. С Коловратом не только пять тысяч выживших рязанцев на татар пошли, но и сила изобиженной Русской земли понеслась. Да и то, рязанцев там всех почти перебили.
- Я бы с силою-то земли всю Русь освободил! – дулся Илья. – Эх, мне б только меч Святогора сыскать…
- Ну-ну, - проворчала бабушка, задумчиво держа шашку на доске. – Не нашелся ещё смертный, кто бы меч Святогора поднял. Да и самого-то этого богатыря излишняя сила согнала вон с Земли нашей – матушки. Да и меч-то его далеко упрятан – в горах, на дальнем севере где-то. С твоим ли здоровьем туда?.. А еще, Илюшенька, сказывают, бываем Меч-Тать…
- О чём мечтать мне, бабуленька, как не о мече Святогора?
- Да не мечтать, а Меч-Тать. Воровской клинок. С ним куда угодно прокрасться и влезть возможно, и что угодно – выкрасть. Впрочем, он тоже тебе – ни к чему.
- А и верно, - согласился с этим Илюшенька. – Чего мне красть? Воровать, вообще – грех пред Богом. Змеи те подколодные – враги человечьи. Значит, это плохой клинок.
- Иногда и доброму молодцу бывает шибко потребно что-нибудь выкрасть, - сызнова неожиданно возразила бабка Степанида. – Или кого-то. Вот, хоть красну девицу.
Илюшенька даже засмеялся.
- Это зачем же её красть? Вот есть у меня подружка Настя – и что далее? Я её у родных ейных батьки с мамкой выкрасть удумаю? Да она же сама завсегда ко мне в гости придет. Или я к ней прикачу.
- Так-то – так, - не унималась бабушка, любившая поспорить. – А помысли, кабы твою Настю от тебя спрятали за семью замками, за десятью печатями?
Видя, что внук продолжает посмеиваться, Степанида махнула рукой. Похоже, с ним такие разговоры ещё рано было заводить. Тем более – помня об Илюшенькиных хворых ноженьках.
Тем временем, Илюшенька вспомнил о Насте и, всё ещё смеясь, проговорил: «Надо бы съездить до неё – узнать не сидит ли она уже за семью замками?» - стал пробираться во двор к своей тележке, которую выдумал и сработал Илье отец. Тележка двигалась сама при помощи одного хитрого рычажка, и ездить умела довольно ловко. Вылезая на крыльцо на дрожащих, непослушных своих ногах, Илюшенька принужден был держаться руками за стены, косяки – в общем, за всё, что стояло прочно и само не падало.
С изрядным трудом вылезши на крыльцо, он спустился, опять же, держась за перила, по трем ступенькам, выгнал из-под навеса свою тележку и с удобством расселся на ней.
На крыльце сидел, дыша свежим летним воздухом и выстругивая себе новое топорище, отец Ильи, Иван Лукич – суровый мужик, седоватый, борода лопатой, возрастом уж за сорок годов.
- Что, Илюха, к Ереме поехал? – бросил отец сыну мимоходом.
- Нужен мне очень твой Ерема, батя, - проворчал Илюшенька в ответ. – Я к Насте.
- А, да, к Настасье, конечно, - махнул рукой отец и углубился обратно в работу.
Еремой, точнее – Еремеем Остаповичем – звали Настиного отца, приятеля Ивана Кузьмича.
Но не успел Илюшенька проехать и нескольких саженей, как его обступили малые ребята из соседних дворов, сбежавшиеся сюда играть.
- О, Илюша гулять вышел! – радовались ребята и тут же засыпали убогого мальчишку просьбами.
- Прокати, Илюша, на своей тележке? – просили одни.
- Лучше расскажи сказку, - требовали другие.
Кататься на тележке, прицепившись сзади, Илюшенька мальчишкам дозволял не шибко охотно – не ровен час, поломают. Они же все при ногах резвых, и не каждому здоровому малявке втолкуешь, что для иных такая тележка – вместо ног…
До сказок Илюшенька был более щедр, поскольку ведал их от бабушки немало. Правда, почитал сказывать больше не сказки, а богатырские былины. Вот и нынче он выбрал для детишек предание о том, как встретились два знаменитых богатыря – Святогор и Илья Муромец.
-…Как побратались Святогор и Илья Муромец, так посадил Святогор Илью к себе в карман и повез в горы – показать ему одну диковинную штуку… - сказывал Илюшенька таинственным голосом.
- В карман посадил? – встрял в его рассказ один из мальчишек – самый шустрый и вертлявый. – Это ж какой Илья Муромец малюсенький-то, стало быть? Меньше даже меня?
- То не Илья – мал, а Святогор – велик, - пояснил Илюшенька. – Петька, если перебивать будешь, я дальше сказывать не стану. Мне ехать потребно.
- Цыть! – одернул любопытного Петьку его старший братишка и ткнул локтем в ребро. Тот ойкнул и замолк.
- Ехали они эдак, ехали – и нашли на земле огромный дощатый гроб, - продолжал хворый сказитель. – Тут Святогор вынул Илью вместе с конем из кармана и говорит: - «Вот, друже, сколько дней брожу я вкруг сей домовины, и тянет меня туда лечь. А не пойму, зачем тянет. Только, если я лягу туда и крышку над собой закрою – чую: сгину навеки, безвозвратно. А вот, кабы ты рядом побыл и, ежели что – помог мне обратно вылезть – спознал бы я, что за сила меня в гроб тянет.
Поглядел Илья Муромец на тот огромный гроб и сам почуял какую-то злую, неодолимую тягу книзу.
«Обожди-ка, вятший братец названный, - упредил он Святогора. – Давай я поперед тебя в сию домовину лягу. Ежели меня там Смерть захомутает – так ты сильнее меня, на помощь придешь, обратно меня вытащишь. А коли мне ничего не станется – так и сам туда полезай – пустое дело».
Согласился на это Святогор. Лёг Муромец в гроб, накрылся крышкою – и сморил его сон крепчайший. Через три часика он, однако, проснулся, постучал в крышку изнутри – Святогор открыл его и выпустил на волю.
«Ничего там страшного нет, - решил Муромец. – Только в голове светлеет и сил, вроде, прибавляется. И тяга земная, глядь-поглядь, пропала куда-то».
Тогда и Святогор решился – авось, думает, и его тянуть перестанет? Лег в гроб. Илья Муромец его крышкой накрыл. Всё стихло. Проходит сколько-то времени – Илья Муромец слышит из гроба тяжкие удары – один, другой, третий… Попытался крышку открыть – не поддается. Он ещё и еще рванул крышку – нет, никак. Наклонился над гробом, крикнул Святогору:
«Слышь, друже! Не могу я крышку открыть. Сила не берет. Полежи покамест тут, а я поезжу – сыщу, кто бы мог нам подсобить»…
- Что один из них – дурак, тако ж и второй, - шустро рассудил маленький Петька, пока Илюшенька переводил дух.
-…А третий дурак – тот, что рассказывает, - дополнил с крыльца басовитым голосом Иван Лукич. – Я вот тебе щас, Илюха, ухи оборву! Ишь, вздумал – малышам про гробы баять!..
Пока ещё необорванные Илюшенькины уши враз ярко заалели. Он тотчас пресек свой рассказ, налег на хитроумный рычаг тележки и стремительно покатил вон со двора. Проносясь мимо матери, трудившейся в огородике, Илюшенька, однако, задержался.
- Куда мчишься-то, аки ошпаренный? – окликнула сына мать – её звали Евфросиньей Ивановной – Перевернешься ведь, того и гляди.
- А перевернусь – так поставлю тележку на колеса, обратно сяду и далее поеду, - пожал плечами Илюшенька.
- Ты опять – в соседнюю деревню? – подняла бровь мать.
- Угу, - кивнул Илюшенька.
- Не рано тебе по девкам?.. – заворчала мать. – И не печешься ли о том, что по дороге с тобой что худое может стрястись?
- А чаво? – улыбнулся Илюшенька.
- Ведмедь задерет, - пояснил с крыльца Иван Лукич. – Або же, мышак огроменный проглотит.
- Людей лихих нынче дородно развелось, - весомо молвила Евфросинья. – Цыган всяких, бродяг, безбожников-прельстителей. Татарин, опять же, нунь с-под каждого ракитова куста выскочить может…
- Ага, - вздохнул Иван Лукич. – И вся эта орава день и ночь на нашего Илюху охотится. Ну, вот, сподобался он тем лихим людям… Просто жить им невмочь, коли его не обижают.
- Потешаешься, старый черт, - не унималась Евфросинья. – А я-то всурьез об сыночке пекусь.
Пока они всё так же беззлобно препирались меж собою, Илюшенька уж катил путем-дорожкою в соседнюю деревушку за четыре версты от своего дома.
Он умел ездить, хоть и быстро, да не спеша. Теперь уже вовсе редко случалось с Илюшенькой, чтобы он сбивался с наезженного пути, либо падал с коляски, наткнувшись на кочку, иль колдобину. Промахивая четыре версты, Илюшенька успевал насладиться вольным воздухом, послушать шум дерев и пение птиц, вдохнуть аромат летних цветов…
Когда уж до Настиной деревни оставалось ему катить не более версты, явилось вдруг Илюшеньке видение. В жарком вечернем августовском небе увидел он громадную – от земли до небушка – тень, очертаниями своими рисующую богатыря в полном доспехе, на коне. У богатыря были длинные, волнистые власы и борода до седла, в шуйце – ростовой, остроконечный щит, а в деснице – длиннющая пика.
Богатырь неспешно плыл по воздуху, едва не доставая муравы копытами коня. Плыл он спиною к Илюшеньке, несколько справа от дороги. Но вот почудилось мальчишке, что тень обернулась к нему, и пронзительные вещие глаза богатыря обволокли несчастного взглядом.
В тот же миг Илюшенька прозевал на дороге угловатый камушек. Тележка наехала на него левой стороной – и кувырнулась-таки. Не успел наш убогий молодец моргнуть, как уж растянулся под тележкой.
Это было бы ещё ничего удивительного. Но тут таинственное видение придержало своего коня, и Илюшенька услышал голос призрака – и не голос, а что-то, навроде шепота, молвившего в самые Илюшенькины уши:
- Что, отрок, сверзился? Подмога тебе надобна?
Илюшенька ползал вкруг тележки, ставя её обратно на колёса, а сам неотрывно следя за призраком. Не то, чтобы видение пугало мальчишку, но очень притягивало.
- А вы кто? – насмелился спросить богатыря Илюшенька, усевшись снова на тележку.
- Я-то? – всё так же прошелестел тот. – Давным-давно меня не смогла носить Мать Сыра Земля, и отправился я жить в горы. По этой примете люди нарекли меня Святогором-богатырем.
- Ой!.. – только и проронил Илюшенька.
- Что – ой? - прошелестел богатырь. – Я долго жил в горах и ездил по ним, свершал подвиги, о коих пели былины. Но я уж давно отошел в вечную жизнь, и теперь служу в Тёмной Рати.
Илюше стало крепко любопытно – какая это Тёмная Рать? Войско мертвецов? Призраков?
Святогор ушел от ответа.
- Ежели я начну рассказывать об этом сейчас, я долго проговорю, и ты затемнаешь. Езжай к своей Насте, Илья, да поспешай домой воротиться. Только не шибко кому обо мне говори, лады?
- Добро, - кивнул Илюшенька. – Не стану никому про тебя баять. А мы с тобой ещё встретимся?
Глядь-поглядь, а уже и нет никого на дороге. Только деревья шумят на вечернем ветру.
- Эх… - вздохнул Илюшенька. – Видать, показалось.
Он так хотел спросить Святогора про его волшебный меч…