1я публикация части 73й («Заговори»)
на Проза ру 2018 08 03
*Если вы читаете текст повторно,
он может быть уже немного другим -
т.е. точечно или фрагментарно
изменён, дополнен, сокращён,
найденные ошибки исправлены и т.д.
См. выше дату "ближайшей редакции".
(**2018 03 31 Прошу прощения за возможные «ляпы».
Бывают и по незнанию…
Чаще – по невниманию.
Например, в результате многократных правок:
меняя слово, забываю тут же изменить согласование. Вот сегодня опять (случайно) –
обнаружила такой обидный факт,
в этом вступлении заменила.
А почти во всех предшествующих ошибка эта висит – надо найти время и устранить.
Буду исправлять по мере обнаружения.
Если вы заметите ошибки
и сочтёте возможным о них сообщить –
заранее благодарю. )
*******ВАЖНО
Говорила об этом,
но есть необходимость повторить:
не всех авторов (и произведения),
упомянутые ниже,
могу назвать любимыми.
Не всегда разделяю мысли и чувства авторов и персонажей.
Иногда – лишь предлагаю «ознакомиться». Чтобы помнить: и так бывает. *******
Лидия Кузьмина-Сапогова
СИЛА СЛОВА ВО БЛАГО И НА ГИБЕЛЬ –
часть 73я
(«ЗАГОВОРИ»)
«Да здравствует право читать,
Да здравствует право писать.
Правдивой страницы
Лишь тот и боится,
Кто вынужден правду скрывать».
Роберт Бёрнс
"За тех, кто далеко"
))))))) Повторю
(немного изменив)
"предварение"
из предыдущих частей –
для тех, кто их не видел.
_____Начало:
вступление, объяснения –
в трёх публикациях:
*«Автор Галина Гостева - тема Тотальный диктант-2017
(1я публикация на Проза и Стихи ру 2017 03 17)
и
**«О тотальном диктанте 2018 – и не только – 1»
***… и «… - 2»
(1я публикация частей 1й и 2й на Проза и Стихи ру 2017 12 09)
_____ Название:
из моего прошлогоднего
рифмованного опуса
«Пейто – богиня убеждения».
Текст с комментариями есть на страницах.
На Стихи ру – отдельно,
на Проза ру – совместно с «Апостериори».
(Для меня там главное –
шедевр Ивана Андреевича Крылова
«СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК»)
_____Содержание:
произвольная подборка
«о языке»,
его возможностях -
в широком смысле.
Не только миницитат –
но фрагментов, отрывков,
а коротких произведений и целиком),
интересных и
являющих собой «великолепные образцы» (по мне).
Плюс факты, рассказы, мнения, комментарии, «умозлоключения» (не только мои).
От анекдотов и прочих забавностей – до…
Планирую энное количество частей – как получится.
Иногда «общего плана», иногда сужая тему.
.
_____Решила не ждать новых писем от организаторов ТД - как повода:
материал есть, мариновать его незачем.
_______________Ничего разособенного:
многое вы знаете, конечно –
но кое-что, возможно, забыли,
а то и прочтёте впервые.
_____Подбирать стараюсь не из «самых известных».
Но делаю исключения.
И даже повторы: кое-что приводила в прежних публикациях по разным поводам –
но там вы можете не увидеть.
Если в этом цикле уместно – то (даже для читавших прежнее) повторение, думаю, оправдано.
_____Ключевые слова:
интерес,
знание,
раздумья.
* NB
Мнение «говорящего» (т.е. цитируемого)
с моим совпадает не всегда.
Иногда просто представляет интерес - разного рода.
______ На страницах помещу всё «наэтотемное» в отдельную папку.
_____ Сейчас публикую подборки «на скорую руку», поддавшись порыву - увлекло, захватило.
Не претендую на «полное раскрытие темы» - лишь затрагиваю.
План:
вернуться и «улучшить» по возможности
(в нынешнем варианте выбирала из вспомнившегося по теме сразу) –
добавлю, поменяю.
Так хотелось бы… время покажет.
** NB
ещё раз:
вынуждена подчеркнуть
ввиду несладкого опыта. ___________ Материал в предлагаемой форме –
на любителя, да.
И по объёму тоже – велик, согласна.
____Но пишу для тех,
кому всё равно будет интересно,
не вижу смысла «усреднять для удобочитания» –
потому что сама такое читала бы.
Портал позволяет вольность изложения, без оглядки на формат –
для меня это бесценно.
))))))) Пожалуйста,
если такая «подача»
вам не по вкусу –
просто не читайте. )))))))
=================================== Часть 73я «ЗАГОВОРИ» ==
«Я русский бы выучил, только мне в лом» -
попалась в рунете фраза.
Ниже – т о л ь к о для тех, кому не в лом…
___________________________________Сократовское
«заговори, чтобы я тебя увидел»
и талейрановское
«язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли»
мирно сосуществуют: «оба правы».
Но… Талейран этим «даном» пользовался себе любимому во благо – мог, умел, довёл до недоступных высот.
У него, конечно, «тьма искусников» в последователях: в разной степени искусников… может, кто и превзошёл учителя. А для человека обыкновенного язык – самое «выдающЕЕ».
Можно (за некоторое время) изменить в желаемую сторону
внешность – и «физику», и прикид;
научиться «манерам»;
приобрести знания-умения-навыки и др. и пр.
А я з ы к…
Да – тщательно следить, учить, помнить, привыкать. Но…
Помним радистку Кэт: «Ты будешь кричать «мамочка» по-рязански».
А Гая Фокса (17 век), «косившего» под француза, дабы избежать обвинения в измене – говорят,
выдал во время допроса родной английский мат…
Да – ситувции у Кэт и Гая особые.
А в повседневности речь «говорит» о человеке. (письменная – тож) - хочет он того или нет. И то, КАК он понимает речь другого (да понимает ли вообще…) – о н ё м говорит… (Бородатое: «Свидетель, не уходите от ответа! – Я не ухожу, я здесь стою» или
«Он утверждает, что был в экстазе, а я точно помню, что была в сарае».)
__ Кто-то «не парится» - скажет, как привык. Помню юношу: услышав от него за короткий временной промежуток «гуманизЬм», «дарвинизЬм» и тому подобное, очень тихо поинтересовалась: почему?
«А что?» - удивился он.
Так же тихо объяснила – что.
«Нет»! – сказал он сердито. – «Я правильно говорю: так моя мама говорит».
Умолкла – ну чем тут крыть? Если м а м а…
_____________________ Немного юмора.
*«- Что стало причиной вашего расставания?
- ЛОЖЬ!
- ???
- Спрашиваю: положить сахар в кофе? А в ответ: ЛОЖЬ»!
** «Пассажиры ездят В машине, а водители - НА! Обожаю родной язык»!
________________________ Из Эдуарда Успенского –
«Ударения».
(Немножко устарели некоторые примеры, но в целом актуально).
«Кто с правилами дружен,
Тот твёрдо убеждён:
ФарфОр нам очень нужен,
А фАрфор не нужён.
Не говори
АлфАвит,
А только
АлфавИт.
Кто говорит
АлфАвит,
Неверно
Говорит.
Не говори катАлог,
А только каталОг.
— А твОрог?
— Можно твОрог,
А можно и творОг.
И если в магазин вдруг
ПортфЕли завезли,
То не ходи в магАзин
Не купишь портфелИ.
Когда мы на машине
Летим во весь опор,
То нас везёт не шОфер,
А нас везёт шофЁр.
ШофЁр, он любит дело,
Профессию свою.
А с шОфером мы смело
Влетим в авариЮ.
И пусть не будет тайной
Для взрослых и ребят,
Что в парке не статУи,
А стАтуи стоят.
А если вы в театр
Явились, например,
То не ходите в пАртер —
Пожалуйте в партЕр.
Я очень хочу верить,
Что мой эксперимент
Неграмотность уменьшит
Хотя бы на процент.
Не зря же я, ребята,
Учебники листал
Почти что целый квАртал,
А правильно квартАл».
______________ Георгий Граубин
«Ленительный падеж»
«— Спросил я Лежебокина:
— А ну-ка расскажи,
За что так ненавидишь ты,
Не любишь падежи?
Давным-давно все школьники
Их знают назубок.
Их за два года выучить
Лишь ты один не смог.
Ответил я рассерженно:
-В том не моя вина.
Пусть им сперва ученые
Изменят имена.
Ведь я падеж творительный
Нарочно не учу:
Трудиться,
А тем более
Творить я не хочу.
Такой падеж, как Дательный
Я с детства не терплю.
Давать, делиться чем-нибудь
С друзьями не люблю.
Предложный ненавижу я:
Чтоб не учить урок,
Приходиться выдумывать
Какой-нибудь предлог.
А на падеж Винительный
И вовсе я сердит:
Отец во всякой шалости,
Всегда меня винит.
— Да, переделка, кажется,
Серьезная нужна.
А сам ты смог бы новые
Придумать имена?
— Давно придумал:
Взятельный,
Грязнительный,
Лежательный,
Губительный,
Ленительный,
И, наконец, простительный».
_______________________ Вспоминать можно долго-много.
В «первых выпусках» подборок уже были схожие примеры –
из «Пигмалиона» Шоу, «Кружева» Конран, «Чисто англ…» Хейра и что-то ещё.
Здесь – о языке… разное
(и ситуации, похожие на уже упомянутые в том числе, но те только).
Не определяю тему жёстко.
Просто - ЗАГОВОРИ…
__________________________________ № 1 Николай Заболоцкий
«Читая стихи»
«Любопытно, забавно и тонко:
Стих, почти непохожий на стих.
Бормотанье сверчка и ребенка
В совершенстве писатель постиг.
И в бессмыслице скомканной речи
Изощренность известная есть.
Но возможно ль мечты человечьи
В жертву этим забавам принесть?
И возможно ли русское слово
Превратить в щебетанье щегла,
Чтобы смысла живая основа
Сквозь него прозвучать не могла?
Нет! Поэзия ставит преграды
Нашим выдумкам, ибо она
Не для тех, кто, играя в шарады,
Надевает колпак колдуна.
Тот, кто жизнью живет настоящей,
Кто к поэзии с детства привык,
Вечно верует в животворящий,
Полный разума русский язык».
_____________________________________ № 2 Владимир Даль
«Говор»
«Лет тому с десяток сидели мы в тверской деревне моей с добрыми соседями в саду, под навесом (а у меня вокруг дома сделан широкий навес, сажени в три), пили чай не торопясь, курили трубки и балагурили. Беседа подошла к народному говору, который различается так резко и ясно для привычного уха не только в разных губерниях и уездах, но даже иногда в близких, соседних полосах. Разве лихо возьмет литвина, чтоб он не дзекнул ? Хохол у саду (в саду) сидит, в себя (у себя) гостит; и по этому произношению, как и по особой певучести буквы о, по надышке на букву г, вы легко узнаете южного руса; курянин ходить и видить ; москвич владеет и балагурит,владимирец володает и бологурит ; но этого мало: в Ворсме говорят не так, как в селе Павлове, и кто наострит ухо свое на это, тот легко распознает всякого уроженца по местности. 1
{ ...распознает всякого уроженца по местности... - Биограф Даля П. И. Мельников-Печерский сообщает такой случай, относящийся к периоду служебной деятельности В. И. Даля в Нижнем Новгороде:
"Чтобы показать, до какой степени Даль изучил местные говоры, достаточно рассказать следующее: Владимир Иванович не любил бывать в больших обществах, на балах, вечерах и обедах, но, находясь на службе, иногда должен был являться на официальных обедах и т. п. Однажды он был на таком обеде в загородном доме. Приехав по некоторому, недоразумению в приглашении на дачу рано, он застал хозяев еще в суете и хлопотах. Дело было летом. Чтобы не мешать хозяевам, он вышел в палисадник, а тут за решетчатым забором собралось несколько нищих и сборщиков на церковное строение. Впереди всех стоял белокурый, чистотелый монах с книжкою в черном чехле с нащитым желтым крестом. К нему обратился Даль:
- Какого, батюшка, монастыря?
- Соловецкого, родненький, - отвечал монах.
- Из Ярославской губернии? - сказал Даль, зная, что "родимый", "родненький" - одно из любимых слов ярославского простолюдина.
Монах смутился и поникшим голосом ответил:
- Нету-ти, родненький, тамо-ди в Соловецком живу.
- Да еще из Ростовского уезда, - сказал Владимир Иванович.
Монах повалился в ноги...
- Не погубите!...
Оказалось, что это был беглый солдат, отданный в рекруты из Ростовского уезда и скрывавшийся под видом соловецкого монаха" ("Русский вестник", 1873, том 104, стр. 289 - 290).
Впрочем, Н. Г. Чернышевский скептически относился к сообщениям о столь превосходном знании Далем всех местных наречий русского языка,, что он будто бы "по выговору каждого встречного простолюдина отгадывает не только губернию, не только уезд, но даже местность уезда, откуда этот человек" (рецензия Н. Г. Чернышевского "Картины из русского быта" Владимира Даля, 2 т., СПб., 1861).}
- Не совсем я на это согласен, - сказал один из гостей моих, - воля ваша, а вы опять сели на своего конька. Другие поддерживали моего противника: они соглашались, что у нас есть различие в говоре по губерниям или, вернее, по полосам, что особенно реки обозначают пределы этих наречий, но утверждали притом, что по говору нельзя определить верно даже губернии, не только округа, что произношение в народе нашем какое-то общее, грубое, с небольшими оттенками, под Москвой на а, под Костромой на о, но вообще довольно неопределительное, шаткое, произвольное, что к нему нельзя примениться и нельзя сделать по нем никаких верных заключений. Мнение это они подкрепляли еще тем, что, например, в Шенкурске находим почти белорусское произношение, а в Новгородской губернии весьма близкое к малорусскому, но что при всем том собственно в Великороссии все говоры эти сливаются более в один, и в этом одном оттенки не довольно значительны и точны.
На дворе пробежал дождичек, и опять проглянуло солнце; дорожки в саду были усыпаны каким-то илистым песком и сделались скользкими. Плотник, идучи мимо нас с доской - я строил беседку, - поскользнулся и чуть было не упал; я оборотился к нему и спросил:
- Что ты?
- Ничего, - отвечал он, прибавив к этому еще одно только слово, оправился, отряхнулся и пошел далее.
- Поверите ли вы мне на слово, господа, - сказал я, - что два плотника, которые у меня работают со вчерашнего дня, наняты в помощь моим не мною, что я их не видал, не говорил с ними доселе ни слова и что вот теперь, при вас, первый раз слышу, какой у этого человека голос?
- Коли вы говорите это, то поверим, - отвечали те, - почему ж нет?
- Ну, вы слышали, что он мне отвечал; скажите ж мне, откуда он?
Один недослышал, другие уверяли, что плотник отвечал только: "Ничего, скользко", и не брались вывести из этого никакого заключения.
- Это новгородец, - сказал я, - держу какой хотите заклад, и притом из северной части Новгородской губернии. А почему? Да потому что он сказал не скольско , а склёзко.
Пошли и спросили - вышло так.
Гости мои посмеялись этому случаю, потом начали подшучивать и наконец, по врожденному в нас духу сомнения, стали намекать, что едва ли я не подшутил над ними насчет моего знания народных наречий; они считали невероятным, чтоб я не знал, откуда пришли ко мне в дом плотники, а также не совсем похожим па дело, чтоб по одному слову склёзко узнать северного новгородца.
- Воля ваша, господа, - сказал я, - но мне случалось это уже не десять раз и на веку моем, и я очень редко ошибался. Впрочем, я соглашусь в том, что собственно говор или произношение вернее указывает нам родину, чем то или другое слово, но иногда именно одного только слова достаточно, чтоб решить вопрос.
В это время доложили мне, что пришли два старца с сборною памятью {Сборная память - письменное уведомление, извещение относительно сбора денег.}. Я уже слышал об них; они разъезжали несколько времени по нашему уезду и обратили на себя по разным обстоятельствам некоторое внимание. Они вошли; один был старичок хворого вида и молчаливый, а другой молодец собой и красавец, ловкий, бойкий, но, впрочем, держал себя также очень прилично. Я их посадил, начал расспрашивать и удивился с первого слова, когда молодой сказал, что он вологжанин. Я еще раз спросил: "Да вы давно в том краю?" - "Давно, я все там". - "Да откуда же вы родом?" - "Я тамодий", - пробормотал он едва внятно, кланяясь. Только что успел он произнести слово это - тамодий вместо тамошний, как я поглядел на него с улыбкой и сказал: "А не ярославские вы, батюшка?" Он побагровел, потом побледнел, взглянулся, забывшись, с товарищем и отвечал, растерявшись: "Не, родимый". - "О, да еще не ростовский!" - сказал я, захохотав, узнав в этом "не, родимый", необлыжного ростовца.
Не успел я произнести этих слов, как вологжанин мне бух в ноги: "Не погуби!..."
Под монашескими рясами скрывались двое бродяг с фальшивыми видами и сборною памятью; мой ростовец был сидельцем на отчете, унес выручку и бежал. В раскольничьих скитах нашел он пристанище и доселе шатался по разным местам, собирая подаяние.
Это приключение рассмешило и утешило моих гостей; тут уже подлог с моей стороны был невозможен, и они убедились в основательности моих познаний по части отечественного языковедения».
___________________ № 3 Владимир Маяковский — «Американские русские»
«Петров
Капланом
за пуговицу пойман.
Штаны
заплатаны,
как балканская карта.
«Я вам,
сэр,
назначаю апойнтман.
Вы знаете,
кажется,
мой апартман?
Тудой пройдете четыре блока,
потом
сюдой дадите крен.
А если
стриткара набита,
около
можете взять
подземный трен.
Возьмите
с меняньем пересядки тикет
и прите спокойно,
будто в телеге.
Слезете на корнере
у дрогс ликет,
а мне уж
и пинту
принес бутлегер.
Приходите ровно
в севен оклок,—
поговорим
про новости в городе
и проведем
по-московски вечерок,—
одни свои:
жена да бордер.
А с джабом завозитесь в течение дня
или
раздумаете вовсе —
тогда
обязательно
отзвоните меня.
Я буду
в офисе».
«Гуд бай!» —
разнеслось окрест
и кануло
ветру в свист.
Мистер Петров
пошел на Вест,
а мистер Каплан —
на Ист.
Здесь, извольте видеть, «джаб»,
а дома
«цуп» да «цус».
С насыпи
язык
летит на полном пуске.
Скоро
только очень образованный
француз
будет
кое-что
соображать по-русски.
Горланит
по этой Америке самой
стоязыкий
народ-оголтец.
Уж если
Одесса — Одесса-мама,
то Нью-Йорк —
Одесса-отец».
__________________________________ № 4 Ирина Грекова
«Кафедра»
«Родители Олега были научные работники. Отец -- профессор, доктор, недавно не без труда ставший членом-корреспондентом (против него выступали
два-три академика, говорившие, что еще рано; на самом деле их раздражала его манера локтями пробивать себе дорогу вверх). Мать -- кандидат наук, красавица и умница, душа конференций, зарубежных поездок, симпозиумов.
То, что Олег будет научным работником, в семье разумелось само собой, как в семье мастеров арены -- цирковое будущее детей. Потомственные научные
кланы устойчивы, хотя и не плодовиты. Научная работа для них – естественная форма существования. Прочной системой связей будущее Олега было обеспечено: он с малолетства был "записан" в ученые, как когда-то дворянские недоросли с колыбели проходили службу в полках. Поступив в институт, он уже твердо ориентировался на аспирантуру. Данные у него были. Способный, начитанный, с
хорошей памятью, он обращал на себя внимание преподавателей прежде всего прекрасной правильной речью. Сейчас вообще мало кто говорит правильно; среди молодежи это особенно редко. Например, манера склонять числительные почти
утрачена. Когда Олег Раков в докладе на студенческой конференции четко отчеканивал какое-нибудь "четырьмя тысячами восемьюстами семьюдесятью пятью", старые профессора настораживались, кивали лысинами и расцветали
улыбками. И на экзаменах красивая, правильная речь тоже помогала Олегу.
Любой экзаменатор, услышав первые его фразы, уже настраивался на пятерку. И в самом деле, правильно и красиво трудно нести чепуху. Олег чепухи и не нес.
Знания у него были не всегда глубоки, но всегда блестящи. Он прекрасно польстить, выказав интерес к его, педагога, любимой вникал в психологию каждого педагога, знал, змей-искуситель, чем ему
тематике, показав, что знаком с его, педагога, работами. Искусно пользовался дополнительной
литературой, часто не вполне овладев основной. Бывают в вузах такие записные отличники; с первой же сессии они создают себе репутацию и дальше на ней катятся как на колесах. Этих отличников хорошо знают преподаватели и торопятся ставить им пятерки, не копая слишком глубоко. У товарищей по курсу Олег особой симпатией и, как говорится, авторитетом не пользовался. Внешний блеск и хорошо организованная речь в этом деле мало что значат; студенты (куда лучше, чем преподаватели) умеют распознать, что почем и кто чего стоит. Щегольская одежда Олега, геометрического узора джинсы, разные цепочки, бляшки и запонки мало у кого вызывали зависть, чаще снисходительную
иронию. Лет десять -- пятнадцать назад про заметно одетого парня говорили "стиляга", а теперь, на полуанглийском, "центровый мен".
________________________________ № 5 Константин Бальмонт «Русский язык»
«Язык, великолепный наш язык.
Речное и степное в нем раздолье,
В нем клекоты орла и волчий рык,
Напев, и звон, и ладан богомолья.
В нем воркованье голубя весной,
Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше.
Березовая роща. Свет сквозной.
Небесный дождь, просыпанный по крыше.
Журчание подземного ключа.
Весенний луч, играющий по дверце.
В нем Та, что приняла не взмах меча,
А семь мечей в провидящее сердце.
И снова ровный гул широких вод.
Кукушка. У колодца молодицы.
Зеленый луг. Веселый хоровод.
Канун на небе. В черном — бег зарницы.
Костер бродяг за лесом, на горе,
Про Соловья-разбойника былины.
«Ау!» в лесу. Светляк в ночной поре.
В саду осеннем красный грозд рябины.
Соха и серп с звенящею косой.
Сто зим в зиме. Проворные салазки.
Бежит савраска смирною рысцой.
Летит рысак конем крылатой сказки.
Пастуший рог. Жалейка до зари.
Родимый дом. Тоска острее стали.
Здесь хорошо. А там — смотри, смотри.
Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали.
Чу, рог другой. В нем бешеный разгул.
Ярит борзых и гончих доезжачий.
Баю-баю. Мой милый. Ты уснул?
Молюсь. Молись. Не вечно неудачи.
Я снаряжу тебя в далекий путь.
Из тесноты идут вразброд дороги.
Как хорошо в чужих краях вздохнуть
О нем — там, в синем — о родном пороге.
Подснежник наш всегда прорвет свой снег.
В размах грозы сцепляются зарницы.
К Царь-граду не ходил ли наш Олег?
Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы?
И ты пойдешь дорогой Ермака,
Пред недругом вскричишь: «Теснее, други!»
Тебя потопит льдяная река,
Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге.
Поняв, что речь речного серебра
Не удержать в окованном вертепе,
Пойдешь ты в путь дорогою Петра,
Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи.
Гремучим сновиденьем наяву
Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре,
Венчая полноводную Неву
С Янтарным морем в вечном договоре.
Ты клад найдешь, которого искал,
Зальешь и запоешь умы и страны.
Не твой ли он, колдующий Байкал,
Где в озере под дном не спят вулканы?
Добросил ты свой гулкий табор-стан,
Свой говор златозвонкий, среброкрылый,
До той черты, где Тихий океан
Заворожил подсолнечные силы.
Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог,
Как радуга над нашим водоемом.
Ты в черный час вместишься в малый вздох.
Но Завтра — встанет! С молнией и громом»!
___________________________________________№ 6 Агата Кристи
«Автобиография»
«В «День подарков» нас всегда брали в Манчестер смотреть пантомимы, и прекрасные, надо сказать. На обратном пути в поезде мы во все горло распевали только что услышанные песни. Вспоминаю, что Уотсы подражали ланкаширскому диалекту комиков.
Я родился у пятницу,
Я родился у пятницу,
Я родился у пятницу,
Когда (крещендо!) матушки не было у доме.
Или:
Глядя, как поезда приежжаат,
Глядя, как поезда уежжаат,
Мы увидели, что все поезда приежжаат,
Мы увидели, что все поезда уежжаат.
^…^
Одним из таких «осложнений» стал итальянец, которого я сама накликала на свою голову по незнанию итальянских обычаев. Как-то утром он спросил, не беспокоил ли меня ночью грохот от погрузки угля в трюм (дело было на пароходе), и я ответила, что нет, поскольку моя каюта расположена по правому борту, обращенному от причала.
— А, — подхватил он, — ваша каюта, наверное, тридцать третья?
— Нет, — ответила я, — у моей каюты четный номер — шестьдесят восемь.
С моей точки зрения, разговор был вполне невинным, но я не знала, что по итальянской традиции, спрашивая номер каюты, мужчина спрашивает и разрешения навестить вас в ней. Больше не было сказано ни слова, но вскоре после полуночи мой итальянец явился. Последовала очень забавная сцена. Я не говорю по-итальянски, он с трудом объясняется по-английски, поэтому мы сердитым шепотом выясняли отношения по-французски: я выражала свое возмущение, он — свое, но по другому поводу. Ругались мы приблизительно так:
— Как вы смеете ломиться в мою каюту?!
— Но вы же меня пригласили!
— Ничего подобного, я вас не звала!
— Нет, звали! Вы сказали мне, что номер вашей каюты 68.
— Но вы меня спросили об этом.
— Конечно, спросил. Спросил, потому что хотел прийти к вам. И вы разрешили мне это.
— Да ничего подобного!
Порой беседа накалялась до такой степени, что мне приходилось усмирять себя и его. Я не сомневалась, что весьма чопорный посольский врач и его жена, занимавшие соседнюю каюту, составили обо мне весьма неблагоприятное впечатление. Я сердито требовала, чтобы итальянец ушел, он желал остаться во что бы то ни стало. В какой-то момент его возмущение превзошло мое собственное, и я стала извиняться перед ним за то, что не поняла его: я ведь не знала, что подобный вопрос содержит в себе и предложение. В конце концов мне удалось от него избавиться, но я была травмирована очевидным фактом, что не являюсь многоопытной женщиной, за которую он меня принял. Мне даже пришлось сказать ему — и именно это, кажется, возымело действие, — что я англичанка и, следовательно, холодна по природе. Этим объяснением он, видимо, удовлетворился, честь — его честь — была спасена».
____________________________________ № 7 Александр Сумароков
«Довольно наш язык в себе имеет слов,
Но нет довольного числа на нем писцов.
Один, последуя несвойственному складу,
Влечет в Германию Российскую Палладу
И, мня, что тем он ей приятства придает,
Природну красоту с лица ея берет.
Другой, не выучась так грамоте, как должно,
По-русски, думает, всего сказать не можно,
И, взяв пригоршни слов чужих, сплетает речь
Языком собственным, достойну только сжечь.
Иль слово в слово он в слог русский переводит,
Которо на себя в обнове не походит.
Тот прозой скаредной стремится к небесам
И хитрости своей не понимает сам.
Тот прозой и стихом ползет, и письма оны,
Ругаючи себя, дает писцам в законы.
Кто пишет, должен мысль прочистить наперед
И прежде самому себе подать в том свет;
Но многие писцы о ном не рассуждают,
Довольны только тем, что речи составляют.
Несмысленны чтецы, хотя их не поймут,
Дивятся им и мнят, что будто тайна тут,
И, разум свой покрыв, читая темнотою,
Невнятный склад писца приемлют красотою.
Нет тайны никакой безумственно писать,
Искусство — чтоб свой слог исправно предлагать,
Чтоб мнение творца воображалось ясно
И речи бы текли свободно и согласно.
Письмо, что грамоткой простой народ зовет,
С отсутствующими обычну речь ведет,
Быть должно без затей и кратко сочиненно,
Как просто говорим, так просто изъясненно.
Но кто не научен исправно говорить,
Тому не без труда и грамотку сложить.
Слова, которые пред обществом бывают,
Хоть их пером, хотя языком предлагают,
Гораздо должны быть пышняе сложены,
И риторски б красы в них были включены,
Которые в простых словах хоть необычны,
Но к важности речей потребны и приличны
Для изъяснения рассудка и страстей,
Чтоб тем входить в сердца и привлекать людей.
Нам в оном счастлива природа путь являет,
И двери чтение к искусству отверзает.
Язык наш сладок, чист, и пышен, и богат,
Но скупо вносим мы в него хороший склад.
Так чтоб незнанием его нам не бесславить,
Нам должно весь свой склад хоть несколько поправить.
Не нужно, чтобы всем над рифмами потеть,
А правильно писать потребно всем уметь.
Но льзя ли требовать от нас исправна слога?
Затворена к нему в учении дорога.
Лишь только ты склады немного поучи,
Изволь писать «Бову», «Петра Златы ключи».
Подьячий говорит: «Писание тут нежно,
Ты будешь человек, учися лишь прилежно!»
И я то думаю, что будешь человек,
Однако грамоте не станешь знать вовек.
Хоть лучшим почерком, с подьяческа совета,
Четыре литеры сплетай ты в слово «лета»
И вычурно писать научишься «конец»,
Поверь, что никогда не будешь ты писец.
Перенимай у тех, хоть много их, хоть мало,
Которых тщание искусству ревновало
И показало им, коль мысль сия дика,
Что не имеем мы богатства языка.
Сердись, что мало книг у нас, и делай пени:
«Когда книг русских нет, за кем идти в степени?»
Однако больше ты сердися на себя
Иль на отца, что он не выучил тебя.
А если б юность ты не прожил своевольно,
Ты б мог в писании искусен быть довольно.
Трудолюбивая пчела себе берет
Отвсюду то, что ей потребно в сладкий мед,
И, посещающа благоуханну розу,
Берет в свои соты частицы и с навозу.
Имеем сверх того духовных много книг;
Кто винен в том, что ты псалтыри не постиг,
И, бегучи по ней, как в быстром море судно,
С конца в конец раз сто промчался безрассудно.
Коль «аще», «точию» обычай истребил,
Кто нудит, чтоб ты их опять в язык вводил?
А что из старины поныне неотменно,
То может быть тобой повсюду положенно.
Не мни, что наш язык не тот, что в книгах чтем,
Которы мы с тобой нерусскими зовем.
Он тот же, а когда б он был иной, как мыслишь
Лишь только оттого, что ты его не смыслишь,
Так что ж осталось бы при русском языке?
От правды мысль твоя гораздо вдалеке.
Не знай наук, когда не любишь их, хоть вечно,
А мысли выражать знать надобно, конечно».
1747
«Эпистола о русском языке». 4 Соч., т. I, стр. 329 — 333
___________________________________ № 8 Аркадий и Борис Стругацкие
«Сказка о Тройке»
« - Пункт шестой, – нерешительно зачитал комендант. – Образование: высшее син… кри… кре… кретическое.
Фарфуркис дернулся и пискнул, но опять не посмел. Хлебовводов ревниво вскинулся:
– Какое? Какое образование?
– Синкретическое, – повторил комендант единым духом.
– Ага, – сказал Хлебовводов и поглядел на Лавра Федотовича.
– Это хорошо, – веско произнес Лавр Федотович. – Народ любит самокритику. Продолжайте докладывать, товарищ Зубо.
– Пункт седьмой. Знание иностранных языков: все без словаря.
– Чего-чего? – сказал Хлебовводов.
– Все, – повторил комендант. – Без словаря.
– Вот так самокритическое, – сказал Хлебовводов. – Ну ладно, мы это проверим.
– Пункт восьмой. Профессия и место работы в настоящее время: читатель поэзии, ам-фи-бра-хист, пребывает в краткосрочном отпуске. Пункт девятый…
– Подождите, – сказал Хлебовводов. – Работает-то он где?
– В настоящее время он в отпуске, – пояснил комендант. – В краткосрочном.
– Это я без тебя понял, – возразил Хлебовводов. – Я говорю: специальность у него какая?
Комендант поднял папку к глазам.
– Читатель… – сказал он. – Стихи, видно, читает.
Хлебовводов ударил по столу ладонью.
– Я тебе не говорю, что я глухой, – сказал он. – Что он читает, это я слышал. Читает и пусть себе читает в свободное от работы время. Специальность, говорю! Работает где, кем?
Выбегалло отмалчивался, и я не вытерпел.
– Его специальность – читать поэзию, – сказал я. – Он специализируется по амфибрахию.
Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением.
– Нет, – сказал он. – Амфибрахий – это я понимаю. Амфибрахий там… то, се… Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему жалованье плотят, зарплату.
– У них зарплаты как таковой нет, – пояснил я.
– А! – обрадовался Хлебовводов. – Безработный! – Но он тут же опять насторожился. – Нет, не получается!.. Концы с концами у вас не сходятся. Зарплаты нет, а отпуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь вы тут что-то…
– Грррм, – произнес Лавр Федотович. – Имеется вопрос к докладчику, а также к научному консультанту. Профессия дела номер семьдесят два.
– Читатель поэзии, – быстро сказал Выбегалло. – И вдобавок… эта… амфибрахист.
– Место работы в настоящее время, – сказал Лавр Федотович.
– Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, значить, краткосрочно.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону Хлебовводова.
– Имеются еще вопросы? – осведомился он.
Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высшая доблесть солидарности с мнением начальства борется в нем с не менее высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с заметным для себя ущербом.
– Что я должен сказать, Лавр Федотович, – залебезил Хлебовводов. – Ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист – это вполне понятно. Амфибрахий там… то, се… И насчет поэзии все четко. Пушкин там, Михалков, Корнейчук… А вот читатель… Нет же в номенклатуре такой профессии! И понятно, что нет. А то как это получается? Я, значит, стишки почитываю, а мне за это – блага, мне за это – отпуск… Вот что я должен уяснить.
Лавр Федотович взял бинокль и воззрился на Выбегаллу.
– Заслушаем мнение консультанта, – объявил он.
Выбегалло поднялся.
– Эта… – сказал он и погладил бороду. – Товарищ Хлебовводов правильно здесь заостряет вопрос и верно расставляет акценты. Народ любит стихи – се ля мэн сюр ле кёр ке же ву ле ди![13] Но всякие ли стихи нужны народу? Же ву деманд анпё,[14]всякие ли? Мы с вами, товарищи, знаем, что далеко не всякие. Поэтому мы должны очень строго следовать… эта… определенному, значить, курсу, не терять из виду маяков и… эта… ле вин этире иль фо ле боар.[15] Мое личное мнение вот какое: эдэ – туа э дье тедера.[16] Но я предложил бы еще заслушать присутствующего здесь представителя товарища Привалова, вызвать его, так сказать, в качестве свидетеля…
Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов сказал:
– А что ж, пускай. Все равно он постоянно выскакивает, не терпится ему, вот пускай и прояснит, раз он такой шустрый…
– Вуаля, – с горечью сказал Выбегалло, – ледукасьён куон донно жёнжен дапрезан![17]
– Вот и я говорю, пускай, – повторил Хлебовводов.
– Слово предоставляется свидетелю Привалову, – произнес Лавр Федотович, опуская бинокль.
Я сказал:
– У них там очень много поэтов. Все пишут стихи, и каждый поэт, естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же – существо неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие знать не желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а поскольку жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана специальная профессия – читатель. Одни специализируются по ямбу, другие – по хорею, а Константин Константинович – крупный специалист по амфибрахию и осваивает сейчас александрийский стих, приобретает вторую специальность. Цех этот, естественно, вредный, и читателям полагается не только усиленное питание, но и частые краткосрочные отпуска.
– Это я все понимаю! – проникновенно вскричал Хлебовводов. – Ямбы там, александриты… Я одного не понимаю: за что же ему деньги плотят? Ну сидит он, ну читает. Вредно, знаю! Но чтение – дело тихое, внутреннее, как ты его проверишь, читает он или кемарит, сачок?.. Я помню, заведовал я отделом в инспекции по карантину и защите растений, так у меня попался один… Сидит на заседании и вроде бы слушает, даже записывает что-то в блокноте, а на деле спит, прощелыга! Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми глазами… Так вот я и не понимаю: наш-то как? Может, врет? Не должно же быть такой профессии, чтобы контроль был невозможен – работает человек или, наоборот, спит?
– Это все не так просто, – возразил я. – Ведь он не только читает, ему присылают все стихи, написанные амфибрахием. Он должен все их прочесть, понять, найти в них источник высокого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих чувствах и размышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать на творческих вечерах этих авторов, на читательских конференциях, и выступать так, чтобы авторы были довольны, чтобы они чувствовали свою необходимость… Это очень, очень тяжелая профессия, – заключил я. – Константин Константинович – настоящий герой труда.
– Да, – сказал Хлебовводов. – Теперь я уяснил. Полезная профессия. И система мне нравится. Хорошая система, справедливая.
– Продолжайте докладывать, товарищ Зубо, – произнес Лавр Федотович.
Комендант вновь поднес папку к глазам.
– Пункт девятый. Был ли за границей: был. В связи с неисправностью двигателя четыре часа находился на острове Рапа-Нуи.
Фарфуркис что-то неразборчиво пропищал, и Хлебовводов тотчас подхватился.
– Это чья же нынче территория? – обратился он к Выбегалле.
Профессор Выбегалло, добродушно улыбнувшись, широким снисходительным жестом отослал его ко мне.
– Дадим слово молодежи, – сказал он.
– Территория Чили, – объяснил я.
– Чили, Чили… – забормотал Хлебовводов, тревожно поглядывая на Лавра Федотовича. Лавр Федотович хладнокровно курил. – Ну, раз Чили – ладно тогда, – решил Хлебовводов. – И четыре часа только… Ладно. Что там дальше?
– Протестую! – с безумной храбростью прошептал Фарфуркис, но комендант уже читал дальше.
– Пункт десятый. Краткая сущность необъясненности: разумное существо со звезды Антарес. Летчик космического корабля под названием летающее блюдце…
Лавр Федотович не возражал. Хлебовводов, глядя на него, одобрительно кивнул, и комендант продолжал:
– Пункт одиннадцатый. Данные о ближайших родственниках… Тут большой список.
– Читайте, читайте, – сказал Хлебовводов.
– Семьсот девяносто три лица, – предупредил комендант.
– Ты не теряйте время, – посоветовал Хлебовводов. – Твое дело читать, вот и читайте. И разборчиво.
Комендант вздохнул и начал:
– Родители – А, Бе, Ве, Ге, Де, Е, Ё, Же…
– Ты это чего? Ты постой… Ты погоди… – сказал Хлебовводов, от изумления утратив дар вежливости. – Ты что, в школе? Мы тебе что, дети?
– Как написано, так и читаю, – огрызнулся комендант и продолжал: – Зе, И, Й, Ке, Ле, Ме…
– Грррм, – произнес Лавр Федотович. – Имеется вопрос к докладчику. Отец дела номер семьдесят два. Фамилия, имя, отчество.
– Одну минутку, – вмешался я. – У Константина Константиновича девяносто четыре родителя пяти различных полов, девяносто шесть собрачников четырех различных полов, двести семь детей пяти различных полов и триста девяносто шесть соутробцев пяти различных полов.
Эффект моего сообщения превзошел все ожидания. Лавр Федотович в полном замешательстве взял бинокль и поднес его ко рту. Хлебовводов беспрерывно облизывался. Фарфуркис яростно листал записную книжку.
На Выбегаллу надеяться не приходилось, и я готовился к генеральному сражению – углублял траншеи до полного профиля, минировал танкоопасные направления, оборудовал отсечные позиции. Погреба ломились от боеприпасов, артиллеристы застыли у орудий, пехоте было выдано по чарке водки. Эх, ребят со мной не было! Не было у меня резерва Главного Командования, был я один.
Тишина тянулась, набухала грозой, насыщалась электричеством, и рука моя уже легла на телефонную трубку – я готов был скомандовать упреждающий атомный удар, – однако все это ожидание рева, грохота, лязга окончилось пшиком. Хлебовводов вдруг осклабился, наклонился к уху Лавра Федотовича и принялся что-то нашептывать ему, бегая по углам замаслившимися глазками. Лавр Федотович опустил обслюненный бинокль, прикрылся ладонью и произнес дрогнувшим голосом:
– Продолжайте докладывать, товарищ Зубо.
Комендант с готовностью отложил список родственников и зачитал:
– Пункт двенадцатый. Адрес постоянного места жительства: Галактика, звезда Антарес, планета Константина, государство Константиния, город Константинов, вызов 457 дробь 14-9. Все.
– Протестую, – сказал Фарфуркис окрепшим голосом. Лавр Федотович благосклонно взглянул на него. Опала кончалась, и Фарфуркис со слезами счастья на глазах затарахтел: – Я протестую! В описании указана дата рождения – двести тринадцатый год до нашей эры. Если бы это было так, то делу номер семьдесят два было бы сейчас больше двух тысяч лет, что на две тысячи лет превышает максимальный известный науке возраст. Я требую уточнить дату и наказать виновного.
– Ему действительно две тысячи лет, – сказал я.
– Это антинаучно, – возразил Фарфуркис. – Вы, товарищ свидетель, напрасно воображаете, что вам позволят здесь оперировать антинаучными заявлениями. Мы здесь тоже кое-что знаем, и я говорю сейчас даже не о гигантском опыте нашего руководства, но просто о нашем знании научной литературы. В последнем номере журнала «Здоровье»… – И он подробно рассказал содержание статьи о геронтологии в последнем номере журнала «Здоровье». Когда он кончил, Хлебовводов ревниво спросил:
– А может быть, он горец, откуда вы знаете?
– Но позвольте! – вскричал Фарфуркис. – Даже среди горцев максимально возможный возраст…
– Не позволю я, – сказал Хлебовводов. – Не позволю я вам преуменьшать достижения наших славных горцев! Если хотите знать, то максимально возможный возраст наших горцев предела не имеет! – И он победоносно поглядел на Лавра Федотовича.
– Народ… – произнес Лавр Федотович. – Народ вечен. Пришельцы приходят и уходят, а народ наш, великий народ пребывает вовеки».
________________________________________ № 9 Ярослав Смеляков "Русский язык"
«У бедной твоей колыбели,
еще еле слышно сперва,
рязанские женщины пели,
роняя, как жемчуг, слова.
Под лампой кабацкой неяркой
на стол деревянный поник
у полной нетронутой чарки,
как раненый сокол, ямщик.
Ты шел на разбитых копытах,
в кострах староверов горел,
стирался в бадьях и корытах,
сверчком на печи свиристел.
Ты, сидя на позднем крылечке,
закату подставя лицо,
забрал у Кольцова колечко,
у Курбского занял кольцо.
Вы, прадеды наши, в неволе,
мукою запудривши лик,
на мельнице русской смололи
заезжий татарский язык.
Вы взяли немецкого малость,
хотя бы и больше могли,
чтоб им не одним доставалась
ученая важность земли.
Ты, пахнущий прелой овчиной
и дедовским острым кваском,
писался и черной лучиной
и белым лебяжьим пером.
Ты — выше цены и расценки —
в году сорок первом, потом
писался в немецком застенке
на слабой известке гвоздем.
Владыки и те исчезали
мгновенно и наверняка,
когда невзначай посягали
на русскую суть языка».
______________________________________ № 10 Василий Шукшин
«Срезал»
(ДА, о ч е н ь известное. Не устояла – вдруг кто не читал, ну это ведь классно!)
«За столом разговор пошел дружнее, стали уж вроде и забывать про Глеба Капустина... И тут он попер на кандидата.
-- В какой области выявляете себя? -- спросил он.
-- Где работаю, что ли? -- не понял кандидат.
-- Да.
-- На филфаке.
-- Философия?
-- Не совсем... Ну, можно и так сказать.
-- Необходимая вещь. -- Глебу нужно было, чтоб была -- философия. Он оживился. -- Ну, и как насчет первичности?
-- Какой первичности? -- опять не понял кандидат. И внимательно посмотрел на Глеба, И все посмотрели на Глеба.
-- Первичности духа и материи. -- Глеб бросил перчатку. Глеб как бы стал в небрежную позу и ждал, когда перчатку поднимут.
Кандидат поднял перчатку.
-- Как всегда, -- сказал он с улыбкой. -- Материя первична...
-- А дух?
-- А дух -- потом. А что?
-- Это входит в минимум? -- Глеб тоже улыбался. -- Вы извините, мы
тут... далеко от общественных центров, поговорить хочется, но не особенно-то
разбежишься -- не с кем. Как сейчас философия определяет понятие невесомости?
-- Как всегда определяла. Почему -- сейчас?
-- Но явление-то открыто недавно. -- Глеб улыбнулся прямо в глаза кандидату. -- Поэтому я и спрашиваю. Натурфилософия, допустим, определит это так, стратегическая философия -- совершенно иначе...
-- Да нет такой философии -- стратегической! -- заволновался кандидат.
-- Вы о чем вообще-то?
-- Да, но есть диалектика природы, -- спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. -- А природу определяет философия. В качестве одного из
элементов природы недавно обнаружена невесомость. Поэтому я и спрашиваю: растерянности не наблюдается среди философов?
Кандидат искренне засмеялся. Но засмеялся один... И почувствовал неловкость. Позвал жену:
-- Валя, иди, у нас тут... какой-то странный разговор!
Валя подошла к столу, но кандидат Константин Иванович все же чувствовал неловкость, потому что мужики смотрели на него и ждали, как он ответит на вопрос.
-- Давайте установим, -- серьезно заговорил кандидат, -- о чем мы говорим.
-- Хорошо. Второй вопрос: как вы лично относитесь к проблеме шаманизма в отдельных районах Севера?
Кандидаты засмеялись. Глеб Капустин тоже улыбнулся. И терпеливо ждал, когда кандидаты отсмеются.
-- Нет, можно, конечно, сделать вид, что такой проблемы нету. Я с удовольствием тоже посмеюсь вместе с вами... -- Глеб опять великодушно
улыбнулся. Особо улыбнулся жене кандидата, тоже кандидату, кандидатке, так сказать. -- Но от этого проблема как таковая не перестанет существовать.
Верно?
-- Вы серьезно все это? -- спросила Валя.
-- С вашего позволения, -- Глеб Капустин привстал и сдержанно поклонился кандидатке. И покраснел. -- Вопрос, конечно, не глобальный, но, с
точки зрения нашего брата, было бы интересно узнать.
-- Да какой вопрос-то? -- воскликнул кандидат.
-- Твое отношение к проблеме шаманизма. -- Валя опять невольно засмеялась. Но спохватилась и сказала Глебу: -- Извините, пожалуйста.
-- Ничего, -- сказал Глеб. -- Я понимаю, что, может, не по специальности задал вопрос...
-- Да нет такой проблемы! -- опять сплеча рубанул кандидат. Зря он так. Не надо бы так.
Теперь засмеялся Глеб. И сказал:
-- Ну, на нет и суда нет!
Мужики посмотрели на кандидата.
-- Баба с возу -- коню легче, -- еще сказал Глеб. -- Проблемы нету, а эти... -- Глеб что-то показал руками замысловатое, -- танцуют, звенят
бубенчиками... Да? Но при желании... -- Глеб повторил: -- При же-ла-нии-их как бы нету. Верно? Потому что, если... Хорошо! Еще один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума?
Кандидат молча смотрел на Глеба.
Глеб продолжал:
-- Вот высказано учеными предположение, что Луна лежит на искусственной орбите, допускается, что внутри живут разумные существа...
-- Ну? -- спросил кандидат. -- И что?
-- Где ваши расчеты естественных траекторий? Куда вообще вся космическая наука может быть приложена?
Мужики внимательно слушали Глеба.
-- Допуская мысль, что человечество все чаще будет посещать нашу, так сказать, соседку по космосу, можно допустить также, что в один прекрасный момент разумные существа не выдержат и вылезут к нам навстречу. Готовы мы,
чтобы понять друг друга?
-- Вы кого спрашиваете?
-- Вас, мыслителей...
-- А вы готовы?
-- Мы не мыслители, у нас зарплата не та. Но если вам это интересно, могу поделиться, в каком направлении мы, провинциалы, думаем. Допустим, на поверхность Луны вылезло разумное существо... Что прикажете делать? Лаять по-собачьи? Петухом петь?
Мужики засмеялись. Пошевелились. И опять внимательно уставились на Глеба.
-- Но нам тем не менее надо понять друг друга. Верно? Как? – Глеб помолчал вопросительно. Посмотрел на всех. -- Я предлагаю: начертить на
песке схему нашей солнечной системы и показать ему, что я с Земли, мол. Что, несмотря на то что я в скафандре, у меня тоже есть голова и я тоже разумное
существо. В подтверждение этого можно показать ему на схеме, откуда он: показать на Луну, потом на него. Логично? Мы, таким образом, выяснили, что
мы соседи. Но не больше того! Дальше требуется объяснить, по каким законам я развивался, прежде чем стал такой, какой есть на данном этапе...
-- Так, так. -- Кандидат пошевелился и значительно посмотрел на жену.
-- Это очень интересно: по каким законам?
Это он тоже зря, потому что его значительный взгляд был перехвачен; Глеб взмыл ввысь... И оттуда, с высокой выси, ударил по кандидату. И всякий
раз в разговорах со знатными людьми деревни наступал вот такой момент -- когда Глеб взмывал кверху. Он, наверно, ждал такого момента, радовался ему, потому что дальше все случалось само собой.
-- Приглашаете жену посмеяться? -- спросил Глеб. Спросил спокойно, но внутри у него, наверно, все вздрагивало. -- Хорошее дело... Только, может
быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать? А? Как думаете? Говорят, кандидатам это тоже не мешает...
-- Послушайте!..
-- Да мы уж послушали! Имели, так сказать, удовольствие. Поэтому позвольте вам заметить, господин кандидат, что кандидатство -- это ведь не
костюм, который купил -- и раз и навсегда. Но даже костюм и то надо иногда чистить. А кандидатство, если уж мы договорились, что это не костюм, тем
более надо... поддерживать. -- Глеб говорил негромко, но напористо и без передышки -- его несло. На кандидата было неловко смотреть: он явно
растерялся, смотрел то на жену, то на Глеба, то на мужиков... Мужики старались не смотреть на него. -- Нас, конечно, можно тут удивить: подкатить
к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов... Но вы забываете, что поток информации сейчас распространяется везде равномерно. Я хочу
сказать, что здесь можно удивить наоборот. Так тоже бывает. Можно понадеяться, что тут кандидатов в глаза не видели, а их тут видели --
кандидатов, и профессоров, и полковников. И сохранили о них приятные воспоминания, потому что это, как правило, люди очень простые. Так что мой вам совет, товарищ кандидат: почаще спускайтесь на землю. Ей-богу, в этом есть разумное начало. Да и не так рискованно: падать будет не так больно.
-- Это называется -- "покатил бочку", -- сказал кандидат, -- Ты что, с цепи сорвался? В чем, собственно...
-- Не знаю, не знаю, -- торопливо перебил его Глеб, -- не знаю, как это называется -- я в заключении не был и с цепи не срывался. Зачем? Тут, --
оглядел Глеб мужиков, -- тоже никто не сидел -- не поймут, А вот и жена ваша сделала удивленные глаза... А там дочка услышит. Услышит и "покатит бочку" в Москве на кого-нибудь. Так что этот жаргон может... плохо кончиться, товарищ кандидат. Не все средства хороши, уверяю вас, не все. Вы же, когда сдавали кандидатский минимум, вы же не "катили бочку" на профессора. Верно? -- Глеб
встал. -- И "одеяло на себя не тянули". И "по фене не ботали". Потому что профессоров надо уважать -- от них судьба зависит, а от нас судьба не
зависит, с нами можно "по фене ботать". Так? Напрасно. Мы тут тоже немножко... "микитим". И газеты тоже читаем, и книги, случается,
почитываем... И телевизор даже смотрим. И, можете себе представить, не приходим в бурный восторг ни от КВН, ни от "Кабачка "13 стульев". Спросите,
почему? Потому что там -- та же самонадеянность. Ничего, мол, все съедят. И едят, конечно, ничего не сделаешь. Только не надо делать вид, что все там
гении. Кое-кто понимает... Скромней надо.
-- Типичный демагог-кляузник, -- сказал кандидат, обращаясь к жене. -- Весь набор тут...
-- Не попали. За всю свою жизнь ни одной анонимки или кляузы ни на кого
не написал. -- Глеб посмотрел на мужиков: мужики знали, что это правда. -- Не то, товарищ кандидат. Хотите, объясню, в чем моя особенность?
-- Хочу, объясните.
-- Люблю по носу щелкнуть -- не задирайся выше ватерлинии! Скромней, дорогие товарищи...
-- Да в чем же вы увидели нашу нескромность? -- не вытерпела Валя. – В чем она выразилась-то?
-- А вот когда одни останетесь, подумайте хорошенько. Подумайте – и поймете. -- Глеб даже как-то с сожалением посмотрел на кандидатов. -- Можно ведь сто раз повторить слово "мед", но от этого во рту не станет сладко. Для этого не надо кандидатский минимум сдавать, чтобы понять это. Верно? Можно сотни раз писать во всех статьях слово "народ", но знаний от этого не
прибавится. Так что когда уж выезжаете в этот самый народ, то будьте немного собранней. Подготовленней, что ли. А то легко можно в дураках очутиться. До свиданья. Приятно провести отпуск... среди народа. -Глеб усмехнулся и не
торопясь вышел из избы. Он всегда один уходил от знатных людей.
Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидатов, говорили:
-- Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то так знает?
-- Срезал.
-- Откуда что берется!
И мужики изумленно качали головами.
-- Дошлый, собака, причесал бедного Константина Иваныча... А?
-- Как миленького причесал! А эта-то, Валя-то, даже рта не открыла,
-- А что тут скажешь? Тут ничего не скажешь. Он, Костя-то, хотел, конечно, сказать... А тот ему на одно слово -- пять.
-- Чего тут... Дошлый, собака!
В голосе мужиков слышалась даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему неизменно удивлял. Изумлял, восхищал даже. Хоть любви, положим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще.
Завтра Глеб Капустин, придя на работу, между прочим (играть будет), спросит мужиков:
-- Ну, как там кандидат-то?
И усмехнется.
-- Срезал ты его, -- скажут Глебу.
-- Ничего, -- великодушно заметит Глеб. -- Это полезно. Пусть подумает на досуге. А то слишком много берут на себя»...
__________________________________________ № 11 Ирина Грекова
«Фазан»
«Чаще других ребят бывали братья-немчики, Пауль и Буба. Дети лавочника, жившие рядом в зеленом доме с красной крышей. Отец у них был толстый,
румяный, в подтяжках, а мать - худая, бледная, волосы в сетке. Мальчики - светло-белокурые, гладко причесанные на пробор. До того воспитанные, что у
кошки просили прощения. Разговор шел большей частью на немецком - втором полуофициальном языке города. Третьим - уличным, простонародным - был эстонский. На всех трех языках Федя и Варя болтали свободно, перескакивая с одного на другой. Пауль и Буба эстонским гнушались да и по-русски-то говорили неохотно. Хотя понимали.
Пряменькие, муштрованные, с голубыми висками. Такие точно лица - правильные, тонконосые - видел потом Федор Филатович на войне у пленных, а
нередко и у убитых немцев.
Допрашивал пленных. Знание языка, впитанного с младенчества, может быть, сохранило ему жизнь. Все-таки переводчиком было легче, чем в окопах.
Пережил, уцелел».
____________________ № 12Марина Цветаева
«Повесть о Сонечке»
«- Все у нас говорят: революция... революция... А я не знаю... Только какие-то слова - странные: карточка широкого потребления, точно корабль дальнего плавания, сразу вижу во-оду,
и ничего кроме воды... Да ничего кроме воды по ней и нет... А - например: закрытый распределитель? Это совсем глухой старик, наглухо запертый, я ему: ?Дедушка!? а он: ?Ась???
Распредели, пожалуйста!? а он: ? Э-эх!? и так - часами... А еще жагра - слово: точно чума,мор, цинга, а это всего-навсего - морковный чай».
____________________________________№ 13 Козьма Прутков
«Я пишу с детства. У меня много неконченного (d’inachev;). Издаю пока, отрывок. Ты спросишь: Зачем? Отвечаю: я хочу славы. — Слава тешит человека. Слава, говорят, «дым»; это неправда. Я этому не верю!
Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился; убедился, читая других: если они поэты, так и я тож!..
— Предисловие к «Пух и перья»
__________________________ № 14 Корней Чуковский
«Живой как жизнь»
«Вот, пожалуй, и все, что могут сказать защитники. Не стану оспаривать их утверждения. Пусть они правы, пусть дело обстоит именно так, как они говорят. Остается неразрешенным вопрос: почему же этот защищаемый ими жаргон почти сплошь состоит из пошлых и разухабистых слов, выражающих беспардонную грубость? Почему в нем нет ни мечтательности, ни доброты, ни изящества — никаких качеств, свойственных юным сердцам? И можно ли отрицать ту самоочевидную истину, что в грубом языке чаще всего отражается психика грубых людей?
Главная злокачественность этого жаргона заключается в том, что он не только вызван обеднением чувств, но и сам, в свою очередь, ведет к обеднению чувств. Попробуйте хоть неделю поговорить на этом вульгарном арго, и у вас непременно появятся вульгарные замашки и мысли.
“Страшно не то, — пишет мне ленинградская читательница Евг. Мусякова, — что молодежь изобретает особый жаргон. Страшно, когда, кроме жаргона, у нее нет ничего за душой. Я тоже была “молодежью” в 1920-1925 годах, у нас тоже был свой жаргон, пожалуй похуже теперешнего. Мы говорили: “похиряли хряпать”, “позекаешь” и т. д. Но это была наша игра: у нас “за душой” была ранее приобретенная культура. Если человек с детства знал Льва Толстого, Чехова, Пушкина, Диккенса, он мог, конечно, баловаться жаргоном, но ему было что помнить... Если же помнить нечего, если человек знает только жаргон и не имеет понятия о подлинной человеческой речи, а значит и о подлинных человеческих чувствах, тогда нечего пенять на жаргон. Тогда надо не с жаргоном бороться, а с бескультурьем”.
IV
Конечно, моя ленинградская корреспондентка права: культура языка связана с общей культурой. А так как нужно быть слепым, чтобы не видеть, что общая культура у нас очень интенсивно растет, с каждым годом захватывая все более широкие массы, — мы не вправе предаваться унынию: этот грубый жаргон — дело временное.
В отличие от подлинных слов языка арготические словечки ежегодно выходят в тираж.
Можно не сомневаться, что тот будущий юноша, который в 1973 году скажет, например, рубать или башли, не встретит среди своих сверстников никакого сочувствия и покажется им безнадежно отсталым. К тому времени у них будут готовы свежие синонимы этих жаргонных словечек, а эти либо вовсе забудутся, либо будут отодвинуты в разряд старомодных и размагнитятся так, как размагнитился ррракалиооон в глазах князька из “Записок охотника”.
“Бедный отставной поручик, — говорится в рассказе Тургенева, — попытался еще раз при мне пустить в ход свое словечко — авось, дескать, понравится по-прежнему, — но князь не только не улыбнулся, даже нахмурился и пожал плечом”.
Недавно в лондонском “Таймсе” появилась статья о молодежном жаргоне. Автор статьи почему-то уверен, будто этот жаргон — исключительное достояние нашей страны. Согласиться с ним никак не возможно. Сейчас предо мною монументальный словарь американского слэнга “The American Thesaurus of Slang” (изданный в 1945 году). В нем 1174 страницы. Шестнадцатая глава словаря называется “Колледж” и вся посвящена арготизмам, употреблявшимся в тамошних вузах. Оказывается, что, например, о хорошенькой девушке в жаргоне американских студентов существовало в те годы 68 (шестьдесят восемь!) арготических слов: вау, драб, джиггер, пичалулу, лукерино, лоллео и другие, звучащие нисколько не лучше, чем наши шмакодявка ичувиха [ «The American Thesaurus of Slang» by L. Berry and M. Van den Bark (Л. Берри и M. Ван ден Барк, «Сокровищница американского слэнга»).].
За эти годы словарь до того устарел, что пользоваться им уже невозможно. Все эти вау и драб отцвели, не успев расцвесть. Очень хрупки слова-однодневки: всякое новое поколение учащихся постоянно заменяет их новыми.
Английский филолог С. Поттер насчитал в речи современных британцев целых двадцать восемь арготических слов, соответствующих нашему уходи прочь. Среди них есть такие непривычные для английского уха, как шушу (shoo-shoo), вемуз (wamoose), имши (imshe), скидеддл (skedaddl) и пр. Нашему железный, законный там вполне со-ответствуют девятнадцать синонимов, вроде киф (kiff), юм-юм (yum-yum), пош (posh), топ-ноч (top-notch) и т.д., и все они стоят за пределами общепринятой английской речи [«Our Language» by Simeon Potter, 1957 (Симеон Поттер, Наш язык), стр. 136-137.]. Об этом в «Таймсе» почему-то ни слова.
История всех арготических словечек показывает, что никакие жаргоны не вредят языку. Сфера их применения узка. К нормативной общепринятой речи каждый из них относится, как пруд к океану».
_________________ № 15 Зинаида Гиппиус «Бессилье»
«Смотрю на море жадными очами,
К земле прикованный, на берегу...
Стою над пропастью — над небесами, —
И улететь к лазури не могу.
Не ведаю, восстать иль покориться,
Нет смелости ни умереть, ни жить...
Мне близок Бог — но не могу молиться,
Хочу любви — и не могу любить.
Я к солнцу, к солнцу руки простираю
И вижу полог бледных облаков...
Мне кажется, что истину я знаю —
И только для нее не знаю слов».
____________ Просто в дополнение,
наблюдения личные (сугубо ненаучные и нецелевые – походя) + узнанное в беседах.
По следам Даля:
если слышу такое – предполагаю с высокой долей вероятности, «где собака порылась».
Есть спецфайл, там что-то отобрано… не нашла (о, мой архив от слова «хаос»!) – может, позже дополню.
*Если человек говорит «поставить укол» -
жил на Урале
либо имеет «тамошние» родню (няню как вариант), участвовавшую в формировании языка данного индивидуума. (Кстати: чистопороднейше новгородская няня слышимых следов в моём личном словаре не оставила почему-то.)
Там же: «отвёртка» вместо «поворот»;
«синяки» и «синявки» в смысле «бомжи» обоих полов;
«синявки» же – в смысле «сыроежки» (иногда и др неблагородные грибы;
«ремки» в смысле «старая одежда» - «на нём какие-то ремкИ»;
«пироженка», «мороженка» (взрослые тоже! массово!!).
** «Встаёте на этой остановке» в смысле «выходите» - Краснодар и близлежащие.
Там же:
«мыша» вместо «мышь»;
«синенькие» - баклажаны»;
«мелкий» - младший (и просто маленький) ребёнок;
«налаживать»-«слаживать» (тотально!) – понятно…
*** «С какого препугу» - в значении «непонятно почему» - Вологда и окрестности.
Там же: «ворона полоротая» - раззява;
«поребрик» - бордюр;
«дак да» - конечно же;
«пятьдесятЬ», «шестьдесятЬ» и т.п.
_____________Эта история – не то чтобы по теме, но расскажу – вспомнила, а потом забуду. Всё ж «о языке».
Приятельница-врач поведала:
на первом курсе, желая прогулять физру, решила получить бюллетень, сымитировав недолговременные признаки ринита (медик же!) незамысловатым способом: якобы нужно было аккуратненько и чуть-чуть смазать слизистую носа канцелярским клеем – и скорее на приём! Пока наглядно.
Поди ж ты! Ей попался комочек клея, завалившийся вглубь – во внутренние носовые отверстия под названием хоаны. Ну – то есть в отверстие. Симптомы были жестоки, Развилось долголечимое воспаление – где-то там даже вырос маленький полип.
В итогово полученном больничном должно было значиться «хоанальный полип».
По ошибке недоспеца или приколу – 2я буква в документе была «у».
Ржал весь курс, потом весь факультет, история вошла в студфольклор
_______________ Завершающим аккордом:
«Некоторые хотят, чтобы по-ихнему было,
а по-ихнему не будет,
потому что
нет
такого слова…» (с)
=========================================== 2018 08 03