В жизни всегда есть место подвигу.
Для Бируте....
Домой к Бабаихе приехали мы с Аней радостные и возбуждённые. Наперебой принялись рассказывать старухе об увиденном, восторженно описывая чудесное место для постройки храма и заброшенный дом с белоснежными стенами на берегу реки. Бабаиха сначала внимательно слушала, но когда речь зашла о доме, лицо её изменилось, мышиные глазки прищурились и даже потухли, заметно скрывая неподдельную тоску. Она то комкала полы старого фартука, то хваталась за сковородку, пытаясь зачем-то протирать её, то снова принималась теребить одежду. Наконец сказала:
— Ну, что ж, Бог в помощь, как говорится. Вы молодые, зачем вам со старухой дни коротать... Переселитесь, в своём доме хозяйство заведёте, детишек. Всё как положено.
Я мигом уловил настроение Бабаихи и подойдя к ней ответил:
— Бросьте хандрить, бабушка Ольга! Понимаю, к чему вы клоните. Не переживайте, обещаю, мы с Аней не бросим вас одну. Каждый день будем вас навещать! Вы же теперь нам как родная.
На это Бабаиха ничего не ответила. Она только махнула рукой и отвернулась к печке, принявшись хлопотать об обеде. Постоянное одиночество наложило свой отпечаток на характер нашей хозяйки. Видимо, она не восприняла наши слова всерьёз или попросту не представляла, что чужие, случайные люди могут и вправду заботиться о ней, переживать за неё, ухаживать.
После Покрова осень основательно вошла в свои законные права. Ночи стали холодные, с привкусом заморозков. Днём ещё светило солнце, но оно как-то странно поменяло цвет, и лучи его уже не согревали, а всего лишь освещали землю, заставляя людей надевать более тёплую одежду.
Мы с Аней теперь часто пропадали возле подаренного нам Сергеем Ивановичем дома, убирая накопленный за многие годы мусор, ремонтируя прохудившиеся двери и пол, а главное — крышу, не без помощи, конечно, дяди Володи Плейшнера и Славика.
Как-то утром приходим, а там старушка копошится во дворе. Она довольно-таки проворно суетилась у крыльца, подметая его оборванным веником. Старушка иногда выпрямлялась, застывала на какой-то миг, поднимала к верху голову и перекрестившись продолжала мести, поднимая кучу пыли.
— Вы кто? — спросил я, подойдя к незнакомке ближе.
Та на секунду замерла, резко обернулась и, поправив сползший на лоб чёрный, поеденный молью платок, ответила:
— Спаси Бог, батюшка! — при этом она неловко улыбнулась своим почти беззубым ртом, скривила добродушную гримасу, добавив: — Решила подсобить вам маленько. Гляжу, домик обживаете.
Аня недовольно насупила брови, отобрала у старушки веник, сказав:
—Не стоит себя утруждать! Мы как-то сами уж. Вы всё крыльцо раскурочили, и без того раздолбанное, не ровён час, ещё кто ногу подвернёт!
Надо отметить, что крыльцо, когда-то замощённое бетонной стяжкой, видимо, предназначавшейся для кладки плитки, частично потрескалось, покорёжилось и в некоторых местах стало разрушаться на мелкие осколки, превращаясь в пыльный мусор. Когда старушка вымела содержимое с площадки, то пол крыльца принял жалкий вид с выщербленными, остроконечными ямками, по которым было неприятно ходить.
Незнакомка, не переставая улыбаться, оббежала вокруг Ани, стала перед ней в полусогнутом состоянии, промямлив:
— Раба Божья Лидия… Благословите!
Аня с долей раздражения что-то ответила и, обойдя старушку стороной, подошла к куче собравшегося от наших уборок мусора, забросила туда потрёпанный веник.
— Лидия… Лидия, — пытаясь определить личность незнакомки и перебирая в голове возможных людей, бормотал я. — Постойте, вас, случаем, не Лидушкой кличут?!
Старушка мигом метнулась ко мне, наклонила на бок голову, и её бесцветные глаза, чем-то напоминающие осенние листы берёзы, заблестели каким-то непонятным восторгом. Она согласно покивала головой. Лицо её охватил румянец, отчего щёки стали походить на вынутые из духовки пирожки, шея вытянулось из-под дюжины непонятных платков, укутывавших её буквально до самого пояса. Лидушка, сложив руки под благословение, произнесла:
— Да, да, батюшка. Так люди прозвали… А за крыльцо не серчайте, его всё равно надо переделывать. Совсем прохудилось.
Так мы познакомились с Лидушкой. Сначала она нам показалась чудной какой-то, даже немного неадекватной. Думали, может с головой не всё в порядке. Затем немного привыкли к её беззлобным причудам, смешным выходкам, понимая, что делает она это нарочно, словно юродствуя. Неопрятная, сгорбленная, немного суетливая Лидушка больше не вызывала отвращения, наоборот, производила впечатление таинственности, даже непонятного уважения.
Приходя к нашему будущему дому, мы привыкли встречать её во дворе. Она то бесполезно подметала запыленную дорожку, то протирала окна, а то и вовсе разжигала огонь, бросая туда собиравшийся хлам. Аня однажды даже предложила, чтобы Лидушку поселить в доме, пока мы туда ещё не перешли. Погода на улице становилась более осенней, я бы сказал, даже зимней.
— Не говорите глупости! — услышав предложение Ани, сказала Бабаиха. — Идея хорошая, благая. Только прежде чем что-то такое сделать, нужно хорошенько всё обдумать. Лидушка эта ещё та пройдоха! Поселите в доме, а с вашими характерами уже и калачом её оттуда не выманишь! Вы молодёжь, вам нужно жить отдельно.
— Ничего, Христа ради человека Божьего приютить — благо, — говорю я.
— Не знаете сами, что говорите, — бубнит Бабаиха. — Сразу видно, что жизни не нюхали! Не всё то Божий человек, что лоб крестит да молитвы шепчет. Далась она вам! Накормить накормите, одежду какую дайте, сама так делаю, да не только я. А на иждивение брать не торопитесь!
Лидушка теперь постоянно стала бывать на богослужении в нашем храме. Бывало, придешь к литургии с утреца, а она уже там. Сидит на крыльце, чётки перебирает, в книжицу растрёпанную смотрит, молится... А то вдоль храма ходит, говорит, что крестный ход совершает.
Дальше будет...