Злюсь, когда меня нет.
Глаза собеседника выхватывают мои черты и даже фокусируются на них, а всей меня порой не существует. Помните, в школе учителя любили вопрос про «я что, со стенкой разговариваю?» Вот я периодически это делаю, говорю со стенами. Слова отскакивают и горошинами валятся на пол.
Ладно, когда это клиенты по работе. У некоторых из них миссия транслировать легкую придурковатость и непрошибаемость. Дело плохо, когда близкий и важный для меня человек придумывает, какими глазами я на него смотрю, как отношусь к нему. И рассказывает себе, какие я сделала выводы из его поступков. Или сделаю. Что еще хуже. А меня нет в этих отношениях.
И чем сильнее я пытаюсь пробиться ближе, тем дальше он отходит. Иногда хочется схватить такого за волосы, бить головой об стол и орать в ухо: «Алло, б**ть! Я тут!», но я знаю, что это ничего не изменит.
И бесят меня эти ситуации, потому что я сама была в роли непрошибаемой. Достучаться до нас таких порой просто невозможно.
Как моя мама, эта стойкая женщина, годами не теряла попыток пробиться ко мне, я не понимаю. Наверное, это любовь. Больше объяснений у меня нет.
Когда мне было девять, генетика решила, что пора превращать меня в девушку. А я была категорически не согласна. Била стены, ревела и топала ногами. Генетика не обращала на это никакого внимания и продолжала лепить мое тело по заранее составленному плану. В 10, когда девочки были плоскими со всех сторон, я стала совсем иной, что меня неимоверно смущало, а дальше мучило.
В 12 я имела свою нынешнюю фигуру, может, +3 кг сверху (в 15 их скинула). И я считала себя уродиной. Не просто уродиной, а самой уродливой уродиной, какую себе можно было только вообразить. Носила вещи на три (да и на три ли?) размера больше только ради того, чтобы скрыть это ужасное тело и не шокировать окружающих. Я сейчас не преувеличиваю.
Мама не переставала мне говорить, что я красивая. В разных ситуациях и разными словами. Еще бы. Она любит и жалеет меня – думала я. Папа недоумевал, куда смотрят мальчишки, когда такая красота ходит рядом – меня его слова как ножом резали. Лезвием. Бумагой. Каждый раз по-разному, но одинаково больно. У мальчишек все нормально с восприятием, я страшная, потому и не смотрят. Что непонятного?
Сестры, тетки, мамины подруги - все вокруг твердили, что с телом мне повезло. Я злилась, обижалась, плакала и не понимала, зачем они это делают. Я урод. Просто оставьте меня в покое. Это единственное, чего я хочу. Любые намеки на разговор про тело ввергали меня в истерику, потом я замыкалась в себе и молчала. Иногда неделями.
Когда мне было 12, тетка, которая видела меня второй раз в жизни и была не в курсе происходящего, подарила мне летнюю кофточку. Тоненькую, в обтяжку, с глубоким вырезом. Я поблагодарила за подарок и решила сжечь ее на даче (кофточку, а не тетку, хотя и тетку тоже можно было сжечь вместе с подарком)
Кофточку мама отвоевала и спрятала. Никакие уговоры померить ее не возымели эффекта. Через пару лет мы собрались за канцтоварами к школе. Мама поставила ультиматум. Или я иду в этой кофте, или она сама купит мне все на свой вкус. Знала, на что давить. Мама в курсе, что я не буду писать в тетради, которая мне не нравится. Ручки, карандаши – я все должна выбрать сама. Только я. Даже если на это мероприятие я потрачу часов шесть. Шесть часов удовольствия. Канцелярский маньяк – так это называется.
Злилась и психовала пару дней. Но мама была непреклонна.
В назначенный день я надела джинсы и это цветастое нечто, посмотрела в зеркало. Мерзко. Один день позора. Только бы на знакомых не нарваться.
Договорились встретиться у торгового центра. Шла я не поднимая глаз. Забилась в укромный уголок, села на лавочку. Мне было так стыдно, будто я сижу голая, а рядом ходят люди. И наверняка тычут в меня пальцами. Тычут и смеются.
Асфальт в тот день был очень красивый. Я решила смотреть только на асфальт.
Мужские ноги замедлили шаг чуть подать от меня. И вон те тоже. Что рассматривают, интересно? Оба – меня. А вон тот оглянулся. Почему? И вон тот почему смотрит безотрывно?
Первый раз мужчины смотрели на меня с таким интересом, о котором я раньше и не подозревала. До этого я была как тень, да меня вообще не существовало для противоположного пола, и вдруг в этот день меня все разом заметили. Флешмоб какой что ли. И кто-то из нас определенно заблуждался – или я, или все они.
Пока мы с мамой шли до магазина и обратно, она, как спортивный комментатор, рассказывала мне про каждого: кто посмотрел, кто обернулся. И, черт, тех мужчин было не менее двух десятков.
Какой-то новый, неведомый ранее мир открывался мне. И какая-то новая, совершенно незнакомая я.
Мама в который раз за эти 4-5 лет сказала мне, что я хороша собой. И я, наконец, согласилась. Увидела, что она права. Признала это. Если все остальные жалели меня (как мне казалось), то эти незнакомые мужики смотрели явно не с жалостью, а с интересом.
Ниже фотка. Я такая с 12 лет. Вот эта скучная жуткая уродина появлялась в зеркале, доводя меня до истерики. Мои глаза были моими врагами. И если меня еще можно было одеть в кофточку или обернуть сантиметровой лентой, доказывая очевидные вещи, то когда загоняешься по каким-то внутренним и неизмеримым меркам, там зачастую невозможно аргументировать: смотри! Смотри, как ты заблуждаешься насчет себя!
Каждый раз, когда я снова пытаюсь это сделать, сказать другому, что я вижу его иначе, чувствую злость и бессилие. И сочувствие.
Я знаю, каково там, в клетке. Я знаю, что на любое приближение ты реагируешь агрессией. И я знаю, как ты страдаешь. Тебя оттуда никому извне не вытащить. И самому не выбраться - прутья колючие и под напряжением. Просто оставь меня в покое - ага, знаю.
Если бы не мама, годами воевавшая с моими монстрами, ни Женька с ее дурацкой кофточкой, ни тетрадки, которые я обожаю покупать сама, я не знаю, когда бы я очнулась. И очнулась бы вообще? Бомбардировка аргументами не работала.
Можно было броню выпускать под маркой "Надька Л.-89".
А если серьезно, я не знаю, что делать, в таких случаях. Правда не знаю. Отчаяние и бессилие.
Но я есть.
И я тут.
--------------------------------------------------
P.S. Моя ветровка, в которую я куталась в седьмом классе от посторонних глаз, до сих пор висит у бабушки. Бабуля в ней на дачу ездит и любит подколоть меня, требуя примерить оную. Размер у бабушки XXXL.
У меня S.