Вместо предисловия.
В настоящее время, стало модным занятием составление собственной родословной. Выйдя на пенсию по выслуге лет, я также взялся за эту не скучную работу. Из рассказов отца знал, что мои предки пришли на Урал, ещё, во времена царя Ивана Грозного и с тех пор не покидали уральских берегов, пока существовало Уральское казачье войско. Мои предки были не беглые рабы и холопы, а казаки с берегов великой русской реки Волги. Неудивительно, что у меня возникло сильное желание узнать подробнее о древних волжских или, как их обычно называли в старинных документах, «волгских» казаках. К сожалению, материал о волжских казаках, который удалось отыскать в библиотеках, был противоречив и неправдоподобен.
Например, Советский Энциклопедический Словарь (СЭС) сообщал:
«Волжские казаки, первоначально из беглых крестьян на Нижней Волге в 16 в. В 1733 – 1777 гг. существовало Волгское казачье войско с центром в Дубовке (ок. Царицына); часть Волжских казаков была переселена на Сев. Кавказ (в Терское казачье войско), часть присоединена в начале 19 в. к Астраханскому войску» (СЭС, 1984. С. 240).
В дореволюционной казачьей газете «Уральские войсковые ведомости» (УВВ), нашёл заметку «О старинных казаках», в которой прочитал:
«На XI археологическом съезде в Харькове, в заседании 16 августа, В. Н. Поливанов прочитал реферат «Очерк казацкой колонизации в Симбирском Поволжье».
Первые известия об этой колонизации относятся к 1372 г. когда был основан город Курмыш, но только в XVII веке, с основанием Симбирска, были положены более прочные ей основы. К какому времени следует отнести появление в крае казачества, - сказать с точностью нельзя, но к концу XVI века в состав водворенных здесь казаков вошли донские и днепровские. Делились они на сотни, пятидесятни, имели своё управление, и быт их (жительства) носил характер полувоенный, полуземледельческий. Правительство отводило им земли под пашни и сенокосы, платило жалование деньгами и солью, заботилось об устройстве церквей, и казаки жили в городах и селах, податей не платили, занимались земледелием, бочарными работами, разводили между прочим тутовые плантации и т. д. В 1685 году 1379 казаков с семьями были водворены на Терек и положили основание Терскому казачеству. Реферат вызвал замечания со стороны профессоров Багалея, Платонова, Гурлянда и др.» (УВВ № 35, 1902).
Генерал А. И. Ригельман в своём труде «История или повествование о Донских казаках» утверждал, что казаки на Волге ранее 1552 года быть не могли, «потому что Царствы Казанское до 1552, а Астраханское до 1554 годов в сильном владении Татарском состояли, следовательно за такими областями, из Российских мест, да, ещё и разбойникам, сперва в малом числе людей в чужих и отдаленных землях, не только быть, но и пройтись им туда, а паче сухопутно, весьма не можно было». Казаки на Волге стали упоминаться в документах с 1576 года: «со оного времени уже по запискам Российским, явствуется, что по Волге Донские казаки с прочими Российскими беглецами, разбои чинили и от поисков, чинимых за ними, многие разбежались, как то известной Атаман разбойничьей, Ермак Тимофеев, а от него уже Василий Гугнин, с шайками своими, первой до Сибири, а последний на Яик, пробралися и там жительствовать и промыслы свои производить остались, с которого времени уже и на Каспийском море разбои оказались и известными участились…» [Ригельман, 1848. С. 19 – 20].
Чтобы разобраться в хитросплетениях истории, решил использовать опыт Ригельмана, по которому исторические факты причудливо сочетались бы с легендами и преданиями. В Уральском казачьем войске, в середине XIX века собрал, обработал и опубликовал народные Предания бытописатель Иоасаф Игнатьевич Железнов (1824 – 1863). К сожалению, талантливый писатель и историк не успел создать свой главный труд: историю Яицкого – Уральского казачьего войска. Трагическая смерть оборвала его жизнь в самом расцвете творческой мысли. Для меня Железнов, это, прежде всего, человек и писатель, который записал некоторые казачьи предания со слов моих предков в Калёновском форпосте. Он не ограничился литературной обработкой сказаний, а нашёл в московском архиве ценные исторические документы, подтверждающие реальность событий, упомянутых в казачьих преданиях. Конечно же, сами предания не дают ясного ответа на вопросы: когда и откуда пришли казаки на Яик, или каким было их житьё – бытьё на новом месте, потому что содержат элементы аллегории и «эзопова языка». Но в каждом предании есть ключ к разгадке «белых пятен» в истории, не только Уральского казачьего войска, но и казачества в целом.
Одной из загадок Российской истории являются волжские казаки. Кем были эти «речные рыцари»: разбойниками или государевыми людьми? Из их числа верстались казаки: терские, донские, яицкие и сибирские, но сами они так и не создали «природного» казачьего Войска. Чтобы понять такие коллизии в нашей истории, заглянем вглубь 16 – 17 веков. В те годы казаки часто переходили с Волги на Дон, с Дона на Терек, а с Терека на Яик, или обратно; только получив увечья на службе, казак выходил в отставку и, как правило, оставался на постоянное жительство там, где проходил службу.
1. От новгородских ушкуйников до волжских казаков.
Писатель Валериан Павлович Правдухин (1892 – 1938), в детстве, четыре года прожил среди уральских казаков в Калёновском посёлке; в середине 1930 – х годов написал роман «Яик уходит в море», ставший вершиной его литературного творчества. «Давно начали сползаться на Яик, на Каспий, пробираясь через воровские перелазы Московии, новгородские ушкуйники, бежавшие от расправ Ивана Грозного, – писал Правдухин. – К ним позднее примкнули наиболее непокорливые из волжской вольницы» [Правдухин, 2011. С. 38].
Известный своими трудами по древней истории казачества, донской писатель и краевед Евграф Петрович Савельев (1860 – 1927) отмечал, что «новгородцы… смешались с другими казацкими общинами и таким образом положили основание «Всевеликому Войску Донскому», с его древним вечевым управлением». Новгородские ушкуйники пришли на Дон с Волги. «Казаки – новгородцы на Дону, – писал Савельев, – самый предприимчивый, стойкий в своих убеждениях, даже до упрямства, храбрый и домовитый народ. Казаки этого типа высоки на ногах, рослы, с широкой могучей грудью, белым лицом, большим, прямым носом, с круглым и малым подбородком, с круглой головой и высоким лбом. Волосы на голове от тёмно – русых до чёрных; на усах и бороде светлее, волнистые…» [Савельев, 2008. С. 265]. Новгородцы занесли на Волгу, а затем уж, на Дон и Яик названия: атаман, стан, ватага, ильмень (общее название большого чистого озера) и др.
«Ещё в конце XIV в., – повествовал Савельев, – отважные новгородские «повольники» или «ушкуйники» основали на реке Вятке город Хлынов, переименованный впоследствии в Вятку, и оттуда предпринимали свои торговые путешествия или военные набеги вниз по Волге. В 1361 г. они проникли в столицу Золотой Орды Сарайчик, а в 1364 – 65 гг. – за Уральский хребет на берега реки Оби.
Предводители этих «ватаг» именовались «ватманами», а впоследствии атаманами. Основанные повольниками общины, по примеру Новгорода и Пскова, управлялись «вечем», т. е. народным «кругом», где каждый гражданин имел равный голос со всеми. После разгрома Хлынова Иваном III, в 1489 г., большая часть его граждан, жаждавших свободы и независимости, ушла на Северную Двину, Каму и вниз по Волге, другая часть была расселена по московским областям.
Ушедшие вверх по Каме новгородцы основали город Елабугу среди покоренных ими вотяков; двинувшиеся же вниз по Волге могли только поселиться в таком месте, где бы они могли добывать средства к существованию, т. е. иметь торговые сношения, запасы хлеба и огнестрельные снаряды. От устья Камы до нынешнего Симбирска весь горный хребет в то время был заселен воинственными мордовскими племенами и черемисами; места же от Самары до Оренбурга заняты были кочующими башкирами; горный берег нынешней Саратовской губернии до Балашова занимала та же мордва, а ниже г. Саратова до Камышина, изрезанный крутыми оврагами и поросший лесами, неудобный для кочевья берег был свободен от поселений. Ниже Камышина до Астрахани кочевала Золотая Орда.
Из этого краткого обзора видно, что пространство, занимаемое ныне г. Камышиным, было самое удобное и безопасное место для поселения новгородцев, ушедших из Хлынова.
Вот в этих то местах, согласно памяти народной, выраженной в песне волжско – донской вольницы – «Как пониже – то, братцы, было города Саратова, а повыше – то было города Камышина, протекала Камышинка река»... и нужно искать первые становища хлыновцев, бежавших от порабощения московских князей. Торговые караваны давали случай этой вольнице приобретать «зипуны», а пограничные городки враждебных Москве рязанцев служили местом сбыта добычи, в обмен на которую новгородцы могли получать хлеб и порох» [Савельев, 2008. С. 263 – 264].
Однако, донской писатель и историк Е. П. Савельев поведал лишь часть правды о новгородских ушкуйниках. Народная молва называла их, – «хлыновские воры». Была их – «добрая тысяча». Определённая часть из той «тысячи» не пошла вниз по Волге до Камышинки, а укрылась около города Городца (Малый Китеж) в Пановых горах, к которым в старину относили также и Дятловы горы, на которых расположен город Нижний Новгород. Именно, Пановы горы послужили топонимикой для фамилии «Пановы» в Нижегородской и других поволжских губерниях, а не какие – то там, «беглые выходцы из Польши». Так, по крайней мере, считали мои предки – уральские казаки Пановы из Калёновского посёлка.
Крестьянин Пётр Данилович Дружкин, проживавший в Городце, во второй половине XIX столетия увлёкся поиском кладов. Его привлекали древние курганы. Осенью 1877 года этот археолог – любитель занялся раскопками четырёх древних курганов по реке Сундовик при деревне Баранниковой, столько же на реке Пьяне и шести курганов или, так называемых «Пановых бугров» при деревне Гороховой, что вблизи старинного города Городца. Из отчёта видно, что Дружкин поехал на реку Сундовик 21 сентября. «По преданию, – отмечал исследователь, – курганы возведены войсками для защиты при сражениях». Считая это весьма вероятным, он исходил из того, что три малых кургана стояли напротив большого, а у местного крестьянина сохранился раритет, – найденная здесь боевая стрела, которую передавали из рода в род, на протяжении нескольких веков. На вероятность битвы указывало и то, что при сельскохозяйственных работах местные жители находили здесь много человеческих костей и черепов. «В результате произведённых раскопок, и анализа найденных предметов, Дружкин сделал вывод, что курган «сторожевой», а обилие обнаруженных в нём скелетов связано с кладбищем или неприятельским набегом» [Галай, 2007].
Раскопки около Городца Дружкин продолжил в июне 1878 года, о чём он известил секретаря Нижегородского статистического комитета А. С. Гациского: «Милостивый государь, Александр Серафимович. Получил от вас 15 рублей 6 июня. И раскопку зделал близ Городца. Начата 2 июня, а раскопал 6 июня 1 курган с замечательными предметами, но только наводит на сумнение горшок глиняный с углями и покрыт тоже глиняной покрышкой на подобье плошки. Потом на скелете оказался крест телесный. Прошу вашего совета продолжать ли эту раскопку. Я начал ещё курган, а болье буду ожидать вашего ответу, а теперь уеду вёрст десять или больше, там может быть интереснее, а здесь ещё семь курганов. Вам нельзя ли прислать письмо поскорее. Ваш слуга Пётр Данилов Дружкин» [ГАНО (Государственный архив Нижегородской области), ф. 765, оп. 597, д. 44, лл. 40 – 40 об]. В следующем же письме П. Д. Дружкин сообщал о находке стрел с колчаном. В то же время он поторапливал А. С. Гациского приступить к исследованию ещё девяти Городецких курганов, мотивируя тем, что «скоро будет сенокос, нужно будет рабочих, а их трудно будет добыть» [Там же, лл. 41 – 41 об].
Под боком Нижнего Новгорода располагалось Казанское ханство, враг хлыновцев и Московского князя, который не упустил случая и обратил своих бывших «недругов» в союзников. Пановы горы, с их тайными пещерами, пропастями, обрывами и рвами, на дне которых журчали на удивление чистые ручьи, стали надёжным прибежищем для ватажников – новгородских ушкуйников. Только вместо лёгких судов – ушкуев, эти воинственные ватаги стали использовать, – струги. Эти, выдолбленные из стволов вековых деревьев, суда вмещали до 30 воинов – ватажников, которые на руках переносили их с одной реки на другую. Ватаги были очень мобильны и неистребимы. На своих лёгких стругах ушкуйники наводили страх и ужас на татар вниз по Волге, вплоть до Астрахани. Несомненно, что татары совершали карательные экспедиции в Пановы горы, для поиска и истребления укрывавшихся там ушкуйников. Об этом свидетельствовали и находки Дружкина в «Панских буграх».
Оставляя в Пановых горах свои семьи, новгородские ушкуйники годами пропадали в походах по запольным рекам, превращаясь в разбойников и пиратов. Так, выражение «зипуны добывать», означало отправляться в поход, на разбои. Казаки – ушкуйники, как дикие гуси – лебеди улетали весной на своих быстрых стругах в далёкие края, не забывая, при этом, всегда возвращаться в родные места. Да, и слово «казак», в дословном переводе с тюркского, означало «белый гусь» или «белый лебедь». Неслучайно, что эти слова вошли в обиход на Волге – матушке, где зародилась «волжская вольница», ставшая прообразом для будущего служилого казачества. Значит, «волжская вольница» создавалась, как структура для борьбы с басурманами на Волге и Каспии. И создавалась она при активном участии Московских князей.
Тут, самое время привести отрывок из народного предания, записанного И. И. Железновым на Низовой линии Уральского казачьего войска:
«В стары времена Рассея была земелька небольшая, слабосильная. Коли устояла она, коли и возвеличилась она над всеми царствами и языками, в том много ей помогли казаки – лыцари, – все казаки: и донские, и терские, и запорожские, и волжские, и сибирские, и яицкие, они по границам расейским «крепи держали» и басурманов усмиряли. Без казаков не знай, чтобы с Рассей было…
В те поры казаков на Яике было всего – на – всего человек триста; значит, самая малость. Получили они от царя грамотку, сошлись в казачий круг, распустили знамечко своё шелковое, позлащенное, и стали думать думу крепкую. Что делать? Всем идти – царь не желает; да и Яик бросать опасно; пожалуй ещё как – нибудь орда нахлынет… Думали, думали казаки, да и решили послать на подмогу к царю только троих казаков, что ни самых лучших воинов, троих лыцарей – поединщиков. Помолясь и благословясь, поехали наши лыцари на поле Куликово, где было собраньице воинское. Первому лыцарю имя Иван Пыжало, второму – Иван Шатала, а третьему Иван Клад. И четвертый лыцарь с ними поехал, но тот так поехал: в случай неустойки, было бы кому на Яик весть дать. Стоит на поле Куликовом расейская армеюшка словно сиротинушка: все воины невеселы, все воеводы и бояры головы повесили; и было касатик отчего. Супротив одной рати царя расейского стоят три рати трёх царей неверных. Боя они не начинают, а вызывают поединщиков. В старину, вишь, был таков обычай: супротивные армии редко в бой вступали, а решали спор поединщиками. Так было и в ту пору» [Железнов, 1859].
Отец поведал мне толкование этого предания, услышанное от старика, родной дед которого, лично знал бытописателя И. И. Железнова. Это предание рассказывало о правлении династии Рюриковичей на Руси: от Ивана I Калиты до Ивана IV Грозного. При московском князе Иване I, в летописях были впервые упомянуты новгородские ушкуйники (1323 г.). Они отличились в войне со шведами. Князь Иван II Иванович Красный продолжил объединение русских земель. После его смерти, в 1359 году, ушкуйники начали предпринимать походы вниз по Волге. В правление его сына Дмитрия Ивановича, новгородские ушкуйники участвовали в великой битве на Куликовом поле (1380). При великом князе Иване III Васильевиче к Московскому княжеству были присоединены: Ярославль (1463). Новгород (1478), Тверь (1485), а также пристанище ушкуйников – Хлынов (Вятка) (1489). Однако, до разграбления Хлынова воеводами московского князя, новгородские ушкуйники, вместе с ними, приняли участие в Стоянии на реке Угре (1480). Первый русский царь Иван IV Васильевич Грозный, когда стал расширять внешние границы Русского государства, поручил охрану новых рубежей служилым людям: «детям боярским и казакам. По сути, народное предание рассказывало историю трансформации рыцарей – ушкуйников в воинов Христовых – казаков.
К сожалению, в 1380 году, на Куликовом поле никаких казаков не было и, в помине. Например, академик – историк Г. Ф. Миллер, известный своими изысканиями и открытиями в Российской истории, утверждал, что «пока татары южными Российского Государства странами владели, о российских казаках ничего не слышно было» (См. Левшин). Волжские казаки прославились грабежами по берегам Волги и Каспийского моря, начиная со второй половины XVI столетия. Подвиги «речных» пиратов начались вскоре после покорении Астрахани (1554). «В 1559 году статейные списки уже упоминают об них, – писал А. И. Левшин, – лет двадцать продолжались, и до того возросли, что не только почти пресекли пространную торговлю русских, азиатцев и англичан, перед тем только открывших путь в Азию чрез Каспийское море, но даже препятствовали дипломатическим сношениям России с Персиею, и грабили послов так же, как и купцов» [Левшин, 2011. С. 8]. Тогда, кто же был на поле Куликовом? А были там, новгородские ушкуйники!
Миф о Куликовской битве, в которой русское войско, во главе с князем Дмитрием Донским, одержало убедительную победу над войсками хана Мамая, 8 сентября 1380 года, затмил истину: первыми стали ощутимо бить Золотую Орду не московские князья, а новгородские ушкуйники. По рекам и морям новгородские дружины передвигались на судах – ушкуях, за что и получили прозвание – ушкуйники. С 1360 по 1375 гг. новгородцы совершили 8 больших походов на Среднюю Волгу, да ещё, несколько малых налётов. Вот, лишь, краткая хроника этих походов:
«1360 год. Ушкуйники, проплыв вниз по Волге, совершили свои первые набеги на ордынский город Жукотин (недалеко от г. Чистополя) на реке Каме и перебили татар. Это деяние встретило всяческое одобрение Святого Дионисия Суздальского, который всю жизнь проповедовал поход «на нечестивых агарян». Хан Хызр потребовал от Дмитрия Суздальского, как великого князя, поимки и выдачи этих ушкуйников. По решению князей суздальского, нижегородского и костромского в Костроме бояре подпоили вернувшихся из похода ушкуйников, связали их и переслали в Золотую Орду.
В 1366 году новгородские ушкуйники громили караваны между Нижним Новгородом и Казанью. Хан Золотой Орды обратился с приказом к своему подданному, московскому князю Дмитрию Ивановичу (будущему Донскому). Князь Дмитрий шлёт грозную грамоту в Великий Новгород. Бояре новгородские отвечают отпискою: «Ходили люди молодые на Волгу без нашего слова, но гостей (купцов) твоих не грабили, били только басурман».
В 1369 – 1370 гг. новгородские ушкуйники «гуляли» по Волге и Каме. В те годы они взяли Кострому и Ярославль. Эти набеги состоялись в связи с враждою Великого Новгорода с тверским князем, который посадил наместников в Костроме и новгородском пригороде Бешецком – Верху.
В 1374 году поход на 90 ушкуях вниз по Волге. Третий раз взяли город Булгар (недалеко от Казани), затем пошли вниз по Волге и взяли Сарай – столицу Золотой Орды; часть ушкуйников спустилась к югу, другая пошла на восток. В этом же году ушкуйники обосновались в Хлынове.
В следующем 1375 году, 1500 ушкуйников под начальством воеводы Прокопа разбила пятитысячную рать костромского воеводы Плещеева и захватили Кострому. Отдохнув пару недель в Костроме, ушкуйники двинулись вниз по Волге. По традиции они нанесли «визиты» в города Булгар и Сарай – Берке. Правители Булгара, ранее наученные горьким опытом, откупились большой данью, а столица Золотой Орды город Сарай был взят штурмом и разграблен» (См. Википедия).
Арабский путешественник Ибн Батута, посетивший те края в 1334 году, отмечал, что золотоордынская столица Сарай – один из красивейших городов и, чтобы объехать его, ему потребовался почти целый день.
Речные ушкуи были лёгкими судами; их можно было перетаскивать волоком из одной реки в другую. Такие лодки вмещали до 30 человек. Ушкуйники, – не толпа крестьян в зипунах с топорами и рогатинами. Ушкуйники были русскими рыцарями – профессиональными воинами. Вооружение ушкуйников, по тем временам, было первоклассным и разнообразным. Защитными доспехами ушкуйников чаще всего были кольчуги или байраны (боданы) – кольчуги из плоских, рубленных из стального листа колец. Вооружение: копья, мечи, сабли; причем саблям отдавали предпочтение. Из метательного оружия были луки и арбалеты. Ушкуйники умело действовали как в пешем, так и в конном строю.
Ушкуйники были коварными, расчетливыми, безжалостными, дерзкими воинами. В поход воеводы ушкуйников брали воинов, которые равно хорошо были подготовлены для конного и пешего боя, имели навыки длительной гребли и опыт выживания в экстремальных условиях. До территории противника они добирались по воде на судах – ушкуях, а на суше сражались в пешем строю, хотя были случаи, что на противника нападали конные отряды ушкуйников.
В средние века на Руси существовал особый класс «детей боярских», впервые упоминаемый в новгородских летописях под 1259 год, где они составляли часть народного ополчения. Это были потомки старинных новгородских бояр, не усвоившие, однако, себе боярского звания, то есть не бояре. Они же, составляли «костяк» новгородских ушкуйников. Для большинства из них, война и военные походы сделались смыслом жизни. С годами, ушкуйники превратились в потомственных воинов, не знавших другого ремесла, кроме ратного дела. Частые военные походы в низовья реки Волга, против басурман Золотой Орды, сделались целью деятельности ушкуйников. Грабежи и разбойные нападения при этом, как правило, были обычным явлением войны, во всех странах мира. Громя улусы кочевников и, разоряя города Золотой Орды, ушкуйники способствовали её распаду на ряд малых и слабых государств, которые впоследствии были присоединены к России.
Окончательно задавить Хлыновскую республику ушкуйников Москве удалось лишь в 1489 году. После взятия Хлынова, московский государь Иван III велел забыть об ушкуйниках. Дьяки старательно вырезали все сведения о них из свитков с летописями. Упоминания об ушкуйниках остались лишь в эпосах о «Куликовом поле» и «Стоянии на реке Угре». В XIV – XV веках московские летописцы очень старались, всячески очернить ушкуйников и, вообще, называли их разбойниками, ворами, ослушниками и т. п. Бежавшие из Хлынова ушкуйники, нашедшие себе приют в Пановых горах, продолжали своё прежнее ремесло на Волге.
Андрей Курбский в своей «Истории о великом князе московском» сообщал, что в критический момент осады Казани в 1552 г. от Казани послали гонцов в Москву за частицей креста господа, которые «в короткое время . в три или четыре дня, посланные вятскими скоростными судами водой добрались до Нижнего Новгорода» [Курбский, 2001]. Скоростным мог быть только ушкуй – небольшое судно, легко шедшее при попутном ветре под парусом.
Сообщая об этом походе, летописец отмечал, что Государь приказал идти из Нижнего Новгорода на Казань князю Петру Серебряному, «… а с ним дети боярские и стрельцы и казаки…». Из Мещеры на Волгу для перекрытия перевозов были посланы две с половиной тысячи казаков под командой Севрюги и Елки. При штурме Казани отличился со своими казаками Миша Черкашеин.
Надо заметить, что после взятия Казани в Писцовых книгах поволжских уездов стали появляться в записях служилые «сыны боярские» Пановы. Возможно, это были потомки ушкуйников из Пановых гор, призванные на «государеву службу» царём Иваном Грозным. Например, в Свияжске показан Семенка Андреев сын Панов, с окладом «по 125 четвертей» (См.: Писцовая книга Свияжского уезда 1565 – 1567 гг.).
«Старинные песни рассказывают, – утверждал Правдухин, – что ещё в 1380 году казаки дрались на Куликовом поле с татарами, а в середине шестнадцатого столетия брали у них Казань» [Правдухин, с. 15]. Это люди из одного рода – племени бесстрашных и мужественных воинов Христовых: новгородских ушкуйников, ставших волжскими казаками.
В XV веке в российских украинных (пограничных) городах (со стороны степи) сложился особый класс служилых воинских людей, известный под именем городовых казаков. Они обязывались постоянно быть на службе, ездить в степи, смотреть за движениями татар по известным степным дорогам, называемым шляхами и сакмами, перехватывать языков, и доставлять вести воеводам и Государю, а в случае набега ордынцев защищать украинные города. В службу эту набирались вольные люди из всех сословий, они получали за свою службу определённое количество земли по статьям, кто в какую годен, освобождались со своими семействами от всех податей, а иногда награждались и денежным жалованием. Вооружение же и лошадей должны были иметь за свой счет.
Уральский казачий историк А. Б. Карпов в своём историческом очерке «Уральцы» тоже задавался риторическим вопросом: что за казаки брали Казань? «Ещё при взятии Казани царём Иваном Грозным в 1552 году было около 15 тысяч вольных казаков, – писал Карпов. – Но кто они были – история пока нам ничего не говорит… Кто знает, может быть когда – нибудь история нам скажет, кто были эти вольные казаки, бравшие в числе около 15 тысяч город Казань?» [Карпов, 1911. С. 47].
Казань брали не «вольные», а «городовые» служилые казаки. Карамзин в своей «Истории государства Российского» отмечал, что при взятии Казани «Государь велел сделать подкоп от каменной Даировой бани, занятой нашими казаками» [Карамзин, т. VIII]. Можно предположить, что и в поход на Астрахань ходили «городовые» служилые казаки.
«Встревоженный успехами русского оружия, подстрекаемый турецким султаном Солиманом, – утверждал Савельев, – весь мусульманский мир насторожился. Ногайский князь Юсуф стал искать союза с крымским ханом Девлет – Гиреем. В этот союз они увлекли и астраханского царя Ямгурчея, ладившего кое – как до того времени с Москвой. Иван Грозный решил покончить и с этим царством; весною 1554 г. он послал туда р. Волгою и сухопутьем сильную рать под начальством князя Пронского – Шемякина и постельничьего Вишнякова.
Русские поставили в Астрахани царем одного из претендентов на этот престол – Дербыша. К нему собрались до пяти сот князей и мурз татарских и до 10 тыс. простых людей; все они клялись, что будут повиноваться Москве… Для наблюдения за порядком и удержания в повинности жителей, русские оставили в Астрахани дворянина Тургенева с казаками.
Изгнанный Ямгурчей с помощью крымцев и ногайцев в 1555 г. хотел вновь завладеть Астраханью, но казаки прогнали его. Вслед за этим сам Дербыш задумал изменить России и завёл сношения с крымцами и сыновьями Юсуфа. Проведав об этом, донской атаман Ляпун, прежде нежели туда пришли царские войска, с храбрыми казаками явился под стенами Астрахани. Изменники пришли в ужас, оставили город и рассеялись по улусам. Казаки преследовали их, громили улусы, били и брали в плен бегущих. Сам Дербыш в 1557 г. бежал в Азов… голова Черемысинов привёл испуганный народ к присяге, и таким образом Астрахань навсегда была присоединена к России» [Савельев, 2008. С. 229 – 230].
В 1555 году царь Иван Васильевич учредил новую стражу по Волге, для наблюдения за Ногайцами, состоящую из стрельцов и казаков. Так об этом сказано в повествование Арцыбашева: «Государь отрядил Стрелецкого голову, Григория Кафтырева, со стрельцами, и (атамана) Федора Павлова (с казаками) на Волгу. Приказал им стеречь перевозы от детей Юсуповых, пересылаться с Дервиш – Алием, и сообразно известиям, ехать на помощь к Астрахани…». Именно, 1555 год следует считать началом службы волжских казаков Московскому царю.
«Продвинувшись своими владениями к Каспийскому морю и завладев всем течением Волги, – писал Савельев, – Московское государство завело деятельные торговые сношения с юго – восточной Азией, Дербентом, Шемахой, Бухарой, Хивой, а через них и с Индией. Вверх и вниз по Волге стали беспрерывно ходить богатые торговые караваны, служившие большой приманкой для вольного казачества. Нередко казаки брали с них за пропуск выкуп товарами и деньгами, а иногда просто нападали и грабили, не разбирая, кому принадлежат торговые суда, христианам или магометанам. Такие деяния были в порядке вещей того времени, и Москва смотрела на это сквозь пальцы, так как присутствие казацких отрядов в тех местах было необходимо для удержания улусников в покорности.
Всё казачество Волги, Дона и Днепра в этот период времени сливается в один общий союз для борьбы с неверными» [Савельев, с. 230 – 231].
Надо заметить, что в 1558 году началась Ливонская война, – России против Ливонского ордена, Швеции, Польши и Великого княжества Литовского (с 1569 года Речи Посполитой), – за выход к Балтийскому морю. Через четверть века, в 1583 году, она завершилась подписанием невыгодных для России Ям – Запольского и Плюсского перемирий. Это событие давало волжским казакам основания для нападений и грабежей торговых судов христиан – католиков и армян, которых православное казачество считало такими же басурманами, как и магометан. Древний боевой клич ушкуйников: «Сарынь на кичку!», всё чаще и чаще, стал раздаваться на волжских берегах, а торговые суда иноземных купцов умело атаковали шайки волжских казаков на быстроходных стругах.
2. Боярский приговор о станичной и сторожевой службе 1571 года.
«Засечные черты – оборонительные сооружения, применявшиеся с XIII века и получившие особое развитие в XVI – XVII веках на южной и юго – восточной окраинах Русского государства для защиты от набегов крымских и ногайских татар.
Засечные черты состояли из лесных и полевых укреплений. В лесах сооружались засеки – завалы из подрубленных и срубленных деревьев. Межлесные участки укреплялись рвами и земляными валами, по верху которых возводилась деревянная стена, низменные и болотные места – частоколами и надолбами. По засечным чертам ставились башни (глухие и проезжие), остроги, города – крепости. Засечные леса считались заповедными. В них запрещалось рубить деревья и прокладывать дороги. Название засечные черты получали по основным крепостям.
Надзор и охрана оборонительных сооружений возлагалась на воевод. Во второй половине XVI века засечные черты проведены от Брянских лесов до реки Волги, в том числе между рекой Цной и рекой Сурой» [Пензенская энциклопедия. С. 192].
Однако без стражи, состоящей из служилых людей, засечные черты были бы не более, чем декорацией на границе. Об этом красноречиво рассказал русский историк Дмитрий Иванович Багалей (1857 – 1932) в «Очерках из истории колонизации степной окраины Московского государства»:
«Первые упоминания о сторожах относятся к ХIV ст., но они должны были существовать ещё в до – татарский период, – писал Багалей, – в ХV ст. русская стража была на Дону, Быстрой и Тихой Сосне; в 1 – й пол. ХVI ст. мы её находим на пространстве от Алатыря и Темникова до Рыльска и Путивля, т. е. от бассейна Волги до бассейна Днепра» [Багалей, 1887. С. 91].
Если Рыльск и Путивль были, где – то на западе, то города Алатырь и Темников располагались в Поволжье; волжские казаки были связаны с этими городами родственными и кровными узами. Например, наиболее близкая к реке Волге, Алатырская засечная черта пролегала вдоль реки Алатырь по Алатырскому лесу от реки Инелей на запад до реки Суры.
Город Алатырь был основан царём Иваном Грозным в 1547 году.
«Итак, необходимо было изыскать какие – нибудь средства против внезапности татарских набегов, – писал Багалей, – постройка городов мало помогала горю. Нужно было создать таких ратников, которые бы выслеживали татар в степи и давали бы знать в украинные города о их походах на Русь. Так создавалась сторожевая и станичная служба» [Багалей, 1887. С. 91].
До 1571 года было учреждено 73 сторожи, которые разделялись на 12 разрядов, в зависимости от удаления в степь. На пограничных заставах несли службу стрельцы и городовые казаки. Людям, несущим службу на дальних сторожах, приходилось уходить на 400 вёрст от родных уездов. Но ещё дальше сторожей забирались в поле станичники.
Царским приказом от 1 января 1571 года князь М. И. Воротынский был назначен главой сторожевой и станичной службы. В помощники к нему были даны князь Михаил Тюфякин, герой степной войны Дьяк Ржевский как специалист по крымскому пограничью, и опытный воин Юрий Булгаков, знаток ногайского пограничья. Тюфякин и Ржевский были посланы для инспекции Крымской стороны. Юрий Булгаков и Борис Хохлов осматривали Ногайскую сторону. После досмотра они, изучив существующие росписи (инструкции) сторожевой службы, начали составлять новый её распорядок. В помощь им были вызваны в Москву служилые люди: дети боярские, станичные головы, станичники и вожи (проводники), те, кто многократно выезжали в поле из Путивля, Рыльска и других пограничных городов.
Собравшимся ратникам предстояло создать такой устав пограничной службы, чтобы враги «на государевы Украины войною безвестно не приходили», а станичники и сторожа находились бы именно на тех местах «где б им воинских людей мочно устеречь».
Закончив совещание, бояре вынесли приговор, который начинался словами: «Лета 7073 февраля в 16 день по государеву, цареву и великого князя Ивана Васильевича всея Руси приказу, боярин, князь Михаило Иванович Воротинский приговорил с детьми боярскими, с станичными головами и с станичниками… и о сторожах… от крымские и ногайские стороны…, которые б места были усторожливы, где бы им воинских людей мочно устеречь» [Акты Моск. Гос., т. 1, с. 2].
Были выработаны инструкции станицам, дальним и близким сторожам: «Из котораго города и которому урочищу станичником податнее и прибыльнее ездити и на которых сторожах и из которых городов и по скольку человек сторожей на которой стороже ставити» [Там же, с. 3].
После обнаружения вражеского воинства станичным и сторожевым головам (начальникам) надлежало отправлять гонцов с известиями в ближние города, для передачи по цепочке, а самим ездить по сакмам, то есть следам врагов.
Приговор обязывал служить на Донецких сторожах детей боярских, Путивльских и Рыльских, ввиду особого значения этой линии для защиты Руси от крымских татар и ногаев. «А служите с поместий и посадских земель, да с денежнаго жалованья, а которые земли у посадов в Путивле и Рыльску, и теми землями приговором их верстати» [Там же, с. 4].
Если в 1571 году крымский хан сумел дойти до Москвы и сжечь её, то во время похода крымско – турецкого войска на Русь летом 1572 года, его движение было обнаружено заблаговременно. Русские сторожевые посты встретили крымцев на Оке. Московское правительство сумело вовремя перебросить силы к району выдвижения крымского войска и нанесло тяжелейшее поражение противнику в эпохальном сражении при Молодях, продолжавшемся с 29 июля по 2 августа. Командовал русскими войсками князь Михаил Воротынский.
Князь Андрей Курбский оценил действия царя Ивана Грозного в данной ситуации, как панические. Якобы, царь испугался нашествия крымского хана и «убежал от него из Москвы за сто двадцать миль, аж в Великий Новгород, а этого Михаила Воротынского оставил с войском и велел оборонять, как сумеет, опустошенные и несчастные эти земли».
Однако, если царь Иван Васильевич уехал в Новгород, значит, были на то веские причины. Ведь, новгородцы могли воспользоваться ситуацией и нанести удар в спину Московскому войску, за недавнее разорение их города опричным войском, во главе с царём. Как же мог Грозный царь бежать в город «вчерашних» недругов? Это же было небезопасно для его персоны. Поэтому неверно считать Ивана Грозного трусом; его скорый отъезд в Великий Новгород был продиктован, вероятно, ухудшением ситуации в войне со шведами. К тому же, Иван Васильевич всецело доверял полководческому таланту князя Воротынского.
«И он как твёрдый и мужественный человек, – повествовал Курбский, – весьма искусный полководец дал сражение этому столь сильному басурманскому зверю. Он не позволил ему развернуться и ещё менее разорять беззащитных христиан, он бился с ним со всей твёрдостью, и говорят, что сражение длилось несколько дней. И помог христианам Бог полководческим даром благоразумного мужа, и пали басурманские полки перед воинством христианским, и говорят, что два ханских сына были убиты, а один взят живым в той битве, сам же хан едва достиг Орды, бросив ночью великие басурманские хоругви и свои шатры. В той же битве взят живым и славный ханский гетман, христианский кровопийца мурза Диве» [Курбский, 2001].
Русским войскам в битве при Молодях, по сути, противостояли три вражеские армии: крымских татар, турок и ногайцев. Не этим ли можно объяснить, участившиеся позже, разбойные налёты волжских казаков на улусы Ногайской Орды? Вероятно, да! Московский царь понимал, что только «огнём и мечом» можно было принудить князей Ногайской орды к вечному миру с Российским государством. К сожалению, ордынцы понимали только «язык силы» и, если искали дружбы со своим соседом, то, исключительно, для борьбы с общим врагом. Вот, таким «мнимым» общим врагом для московского царя и ногайских князей стали «воры и ослушники» волжские атаманы – казаки. Пока казаки наводили страх и ужас на улусы Ногайской орды, князья последней пытались заискивать перед Москвой, просили дружбы и защиты у царя, что всецело отвечало внешнеполитическим интересам России, которая вела Ливонскую войну с западными странами.
В феврале 1574 года начальником сторожевой службы стал Никита Юрьев, сменив умершего князя М. И. Воротынского. В этом году были произведены новые изменения в сторожевой службе. В числе прочих изменений, было определено: на Темниковских сторожах надлежало служить служилым татарам и мордве; на Алатырских – служилым казакам, находящимся в ведомстве Казанского дворца.
Фигура Никиты Романовича Захарьина – Юрьева (1522 – 1586) была очень известной. Он был шурин царя: его сестра Анастасия Романовна Захарьина – Юрьева была первой женой Ивана Грозного. Он же, – отец будущего патриарха Филарета (в мирской жизни, – Фёдора Никитича Романова), и он же, дед боярина Михаила Фёдоровича – первого царя из будущей монаршей династии Романовых.
В 1572 году, в зимнем походе царя Ивана Грозного в Великий Новгород и против шведов, Юрьев был одним из воевод передового полка; затем оставлен в Новгороде, в числе городовых воевод. В январе 1574 года царь Иван Васильевич послал Никиту Романовича в ливонский поход товарищем ногайского мурзы Афанасия Шейдяковича в большом полку. В 1575 году, участвуя в ливонском походе, Никита Романович взял город Пернау и изумил жителей великодушием, предоставив им право добровольно присягнуть московскому царю или удалиться из города со всем своим имуществом. В 1578 году начались сильные приготовления к войне с польским королём Стефаном Баторием; во главе бояр и приказных людей из земщины показан Никита Романович.
Вскоре после погребения царевича Иоанна, 27 ноября 1581 года, Никите Романовичу пришлось давать распоряжения и рассылать грамоты, чтобы были наготове со всей службой стрелецкие голова и сотники, назначенные в случае заключения мира с Польшей ехать в Холм, Великие Луки, Невель и Заволочье. Перед смертью царь Иван Васильевич поручил своих сыновей Фёдора и Дмитрия нескольким приближённым и именитым людям; во главе их , несомненно, стоял Никита Романович, тогда ещё – Юрьев [Чунаков]. После его смерти, личность Ивана Грозного была изрядно демонизирована. Чему, надо сказать, способствовала и повесть Андрея Курбского, в которой были показаны жуткие картины преследований и казней именитых князей и бояр царскими опричниками. Да, при царе Иване Грозном были тёмные страницы, но ничего такого, что выходило бы за рамки политической культуры и нравов того времени. К сожалению, в те времена считались законными «сиюминутные» решения царей: посадить ли изменника «на кол» или же, отправить знаменитого московского боярина «на плаху».
Например, историк Р. Г. Скрынников, посвятивший себя изучению этой эпохи, доказывал, что при царе Иване Грозном в России осуществлялся «массовый террор», в ходе которого было уничтожено около 3 – 4 тыс. человек. Однако, если вспомним Варфоломеевскую ночь во Франции, 23 августа 1572 года, во время которой было зверски убито более 3 тыс. гугенотов «только за то, что они принадлежали к протестанству, а не к католицизму», и личное активное участие в ней короля Карла IX. Так, «ночь» ещё имела и продолжение, в результате которого во Франции, в течении двух недель погибло около 30 тысяч протестантов. При короле Генрихе VIII в Англии, только за «бродяжничество» вдоль больших дорог «было повешено 72 тысячи бродяг и нищих». Как видим, на фоне «просвещенной» Европы, Иван Грозный выглядел просто «ангелом».
Именно, к эпохе царствования Иоанна IV Васильевича относится миф о пожаловании яицких казаков «рекой Яиком, от вершин до устьев, с рыбными ловлями, сенными и лесными порубами». Аналогичная легенда – миф был и у донских казаков, которым грамота на владение рекою Дон была дана Иваном Грозным после взятия Казани в 1552 году (По Ригельману). Зорко стерегли древние казаки «украины» России на таких крупных реках, как Дон и Яик. Вероятно, потому и называли эти два Войска – Донское и Яицкое (Уральское) – природными.
3. Опричники на сторожевой и станичной службе.
Знаменитый русский историк В. О. Ключевский, как – то заметил об опричнине: «Учреждение это всегда казалось странным как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал». Сразу оговорюсь, что в Войске Яицких – Уральских казаков тоже было много странного. Связь опричников и казаков исторически не доказана, но она существовала в рассказах «старых людей», предки которых первыми пришли на Яик. Если бы Список опричников Ивана Грозного был обнаружен не в 1940 году, а в середине XIX столетия то, несомненно, он заинтересовал бы уральского бытописателя И. И. Железнова, собирателя исторических документов и народных преданий. И кто знает, может наш историк – самородок Железнов, с помощью «старых людей» приоткрыл бы тайну покорения Сибири и создания Яицкого Войска. Роль опричников в тех событиях, до сих пор умалчивается из – за отсутствия документальных свидетельств. Преждевременная смерть царя Ивана Грозного (1584 г.) скрыла многие тайные дела его опричников.
Начало опричнины относят к концу 1564 года. 3 декабря того года, царь неожиданно для многих выехал из Москвы, вместе с семьёй, в сопровождении заранее подобранных бояр и дворян. Первоначально в опричнину была взята тысяча (к концу опричнины уже 6 тысяч) в основном служилых людей, но были и представители некоторых старых княжеских и боярских родов. Для опричников вводилась особая форма: к шеям своих лошадей они привязывали собачьи головы, а у колчана со стрелами – метлу. Это означало, что опричник должен был зло грызть «государевых изменников» и выметать измену. В декабре 1569 года опричное войско, лично возглавляемое Иваном Грозным, выступило в поход на Новгород, поводом к которому послужило подозрение в желании Новгорода перейти к Литве. Город был разграблен, а жители наказаны. После возвращения из Новгорода начинаются казни самих опричников, тех, которые стояли у её истоков: на смену им приходят новые, наиболее отличившиеся в погромах и казнях, среди них Малюта Скуратов и Василий Грязной. О последнем, необходимо рассказать подробнее.
Василий Григорьевич Грязной – Ильин, опричник и сподвижник Ивана Грозного, в 1573 году был направлен на Донец для отражения налётов крымских татар, но, вскоре, попал к ним в плен, откуда написал письмо царю с просьбой о выкупе (текст которого не сохранился). По другой версии, опричник Грязной во главе станицы казаков отправился на разведку в тыл крымского войска, но по своей оплошности был взят в плен. Осенью 1574 года Василий получил ответ государя через гонца Ивана Мясоедова с решительным отказом выкупить его или обменять на крымского полководца Дивея – мурзу, попавшего в плен к русским при Молодях (1572 г.). Царское «Послание» было пронизано и едким сарказмом и грубым жестоким юмором:
«От Царя и Великого Князя Ивана Васильевича всея Руси Василью Григорьевичу Грязному – Ильину.
Писал ты, что за грехи взяли тебя в плен; так надо было, Васюшка, без пути средь крымских улусов не разъезжать; а уж как заехал, не надо было как при охотничьей поездке спать: ты думал, что в окольные места приехал с собаками за зайцами, а крымцы самого тебя к седлу и приторочили…
Ты объявил себя великим человеком, – так ведь это за грехи мои случилось (и нам это как утаить?), что князья и бояре наши и отца нашего стали нам изменять, и мы вас, холопов, приближали, желая от вас службы и правды. И мы не запираемся, что ты у нас в приближенье был… А если б ты объявил себя маленьким человеком, – за тебя бы в обмен Дивея не просили. Про Дивея хоть царь и говорит, что он человек маленький, да не хочет взять за тебя ста тысяч рублей вместо Дивея: Дивей ему ста тысяч рублей дороже; за сына Дивея он дочь свою выдал; а нагайский князь и мурзы все ему братья*; у Дивея своих таких полно, как ты Вася. …в нынешнее время некого на Дивея менять. Тебе, выйдя из плена, столько не привести татар и не захватить, сколько Дивей христиан пленит. И тебя на Дивея выменять не на пользу христианству – во вред христианству: ты один свободен будешь да, приехав, лежать станешь из – за своего увечья, а Дивей, приехав, станет воевать, да несколько сот христиан получше тебя пленит. Какая в том будет польза?
Если ты обещал не по себе и ценил себя выше меры, как же можно столько дать? Мерять такой неправильной мерой – значит не пособить христианству, а разорить христианство. А если будет мена или выкуп по твоей мере, и мы тебя тогда пожалуем**» [Изборник. С. 260 – 261].
*) Хан Дивей происходил из ногайского рода Мансуров и находился в ближайшем родстве с ханом и мурзами (высшими феодалами) Ногайской Орды, занимавшей территорию между Средней и Нижней Волгой и рекой Яиком (Уралом). Ногаи – тюркская народность, часть которой находилась в подчинении крымского хана.
**) В 1577 году Грязной был выкуплен за умеренную сумму, однако дальнейшая судьба его неизвестна.
Вероятно, не доверяя старым князьям и боярам, царь Иван Васильевич стал посылать в пограничные города воеводами верных опричников. На примере Василия Грязного видим, что царь был очень недоволен тем, что опричник назвал противнику себя и своё положение в служебной иерархии. Думаю, что после этого случая были сделаны необходимые выводы и предприняты меры для недопущения подобных случаев. Не потому ли на реке Волге - матушке, после 1573 года, стали появляться «вольные» казаки и «воровские» атаманы? Вероятно, посланным туда опричникам был преподан «хороший» урок и они стали скрывать свои настоящие имена под «воровскими» прозвищами: Барбоша, Бритоус, Гроза, Кольцо, Пан и другие.
В 1572 году опричнина была официально отменена царём: «государь опричнину оставил». Однако, опричнина никуда не исчезла. После её официального роспуска, так называемый царский «двор» заменил собой опричный охранный корпус. На «дворовой» службе подвизались лишь особо доверенные лица.
До наших дней дошёл Список опричников Ивана Грозного с указанием их служб и «жалования по окладу» в 1573 году. Рукопись Эрмитажного собрания Российской национальной библиотеки (РНБ) № 542, в лист, на 40 листах, представляет собой список ХVIII века с документа ХVI века. Следует сразу же оговориться, что не может возникнуть никакой тени сомнения в подлинности и достоверности дошедшего до нас в списке ХVIII века документа.
В данном списке уже нет ни Василия Грязного, ни Малюты Скуратова. Вероятно, его составляли уже после взятия в плен крымскими татарами Василия Грязного и «героической» гибели Малюты Скуратова.
Малюта Скуратов – Григорий Лукьянович Скуратов – Бельский. Малюта – второе имя Григория, а Скуратов – прозвище отца. Участвуя в качестве дворового воеводы в походе против шведов, он в январе 1573 года пал в бою под стенами замка Пайде. Безутешный царь приказал во взятой крепости зажарить живьём всех пленных, дал щедрые вклады в монастыри по душе «верного холопа», а вдове «Марье Малютиной жене Белского» назначил пожизненную пенсию в 400 рублей в год.
Как видим, опричники изначально имели «двойные» имена. Например, многие показаны с татарскими именами: Сулеш, Сулемен и другие.
На листе 8, ниже всех статей (вероятно, «новик»), с окладом в 4,5 рубля, числился Таир Иванов сын Панов [Благово]. Татарское имя «Таир» в переводе означало «настойчивый». Большая вероятность, что именно он был известен на Волге, как «воровской» атаман Никита Пан.
В одном из случаев принятия новиков указан принцип подбора новых людей в опричный двор – «по родству». Этот принцип приёма по родству, т. е. родственников тех, кто уже служил в опричнине, видимо, был в то время решающим при отборе новых людей. Не случайно среди опричников встречаются имена многих родичей, служивших целыми семьями: отцы, братья, племянники и дяди.
Для Таира Панова можно найти объяснение его приёма в опричники по брату Мите Панову, записанного на листе 4 оборот, как «Дети боярские, которым государево денежное жалование з городы». В этом же разделе был записан опричник Воин Кутлуков сын Канчеев, который в зимнем Ливонском походе 7081 (1573) г. , по росписи 3 декабря, назначен «сторожи ставить». В росписях Ливонского похода упоминается, как сторож пятой и шестой статьи. Там же, упомянуты опричники: Фёдор Веригин сын Клешнин и его брат Ондрей Веригин сын Клешнин, тоже назначенные в сторожа. Вероятно, и опричник Митя Панов также имел непосредственное отношение к сторожевой и станичной службе. Есть основания считать, что «воровской» атаман Митя Бритоус и опричник Митя Панов – это одно и то же лицо.
В Примечаниях к Списку опричников Ивана Грозного упомянуты трое опричников из рода Благово, имевших отношение к сторожевой службе. Не исключено, что кто – то из них был родственником Таиру Иванову сыну Панову. Ведь, запись в скобках фамилии Благово, могла указывать или на родство или же, на совместную службу в сторожах. Вот, только кого из Благово записал в скобках писарь, неизвестно.
Благой Борис Веригин. В зимнем походе 7081 (1573) года, он назначен «сторожи ставити» (Эрм. 390. Л. 460 об.). В Ливонском походе 1577 г. по росписи 3 августа сторож третьей статьи. В росписи государева полка 1 июня 1578 года – стряпчий с ключом (Военный журнал. 1852. № I. С. 141; 1853. № VI. с. 100).
Благой Владимир Веригин, сын боярский. В зимнем Ливонском походе 1573 года назначен «сторожи ставити» (Эрм. 390. Л. ;69 об.). 28 августа 1577 года послан в осажденный Ерль с грамотой от царя (Воен. Журн. 1853. № V. C. 103).
Благой Иван Шемякин. В Ливонском походе 1573 года, по росписи 3 декабря, назначен «сторожи ставити» (Эрм. 390. Л. 470). В Ливонском походе 1577 года 30 августа послан под Вольмар в разведку – «поговорить хто в городе сидит, литовские или немецкие люди». 1 сентября послан из под Вольмара Б. Я. Бельским с донесением к царю (Воен. Журн. 1853. № V. С. 107, 109).
Возможно, сын боярский Таир Панов, начав службу «новиком», был назначен помощником к опытному опричнику Благово, отправленному на границу «сторожи ставити». Известно, что сыны боярские были и во главе станиц или дозорных отрядов, штат которых, обычно, состоял из «станичного» сына боярского, шести ездоков и двух вожжей. Если сын боярский по какой – то причине не был включен в станичный объезд, станицу возглавлял атаман. Ездоки должны были попарно разъезжать по сторонам движения станицы, выискивая следы противника и осматривая горизонт; обязанностью вожей, исходя из их наименования, являлось доскональное знание местности и всего маршрута движения (по Курбатову).
Опричник – человек, состоящий в рядах опричного войска, то есть гвардии, созданной Иваном Грозным в рамках его политической реформы в 1565 году. Опричник более поздний термин. Во времена Ивана Грозного опричников называли «государевыми людьми».
Молодые царские опричники возглавляли отряды волжских казаков в их походах против Ногайской Ордой, князья которой, хотя, и заверяли русского царя в своёй преданности, но не однократно нарушали свои клятвы и вторгались на земли Русского государства со стороны Дикого поля. Несомненно, для обеспечения безопасности российских границ, отряды волжских казаков (600 – 700 человек) построили на реке Яике укреплённый город, положив начало Войску Яицкому.
«В стары годы, – начал говорить знакомец мой Иван Никитич Чакрыгин восьмидесятилетний старик, уральский казак, – в стары годы, когда наши праотцы заселяли Яик, это было у! как давно, старики старожилые не запомнят… в стары годы, когда наши праотцы заселяли Яик, – вот в то – то, видно, время расейский царь вёл брань – войну с неверными царями» [Железнов, 1859].
Одними из «неверных царей» были князья Ногайской Орды. Весной 1581 года волжские казаки во главе с атаманами Митей Бритоусом и Иваном Юрьевым захватили и разграбили, стоявший в низовьях Яика, городок Сарайчик – столицу Ногайской Орды. «Казаки ушли с Волги на… Яик, – писал Савельев, – напали на столицу своих старых врагов ногайцев Сарайчик, разрушили её до основания и всех людей пересекли; даже разрывали могилы и уничтожали гробы мусульман» [Савельев, с. 254].
Бывший царский приближенный, впавший в опалу и бежавший в Литву, князь Андрей Курбский дал следующую характеристику могуществу и народонаселению Ногайской орды во второй половине XVI века:
«Потом в те годы, – повествовал Курбский, – послан был Богом мор на Ногайскую орду, то есть татар заволжских, и вот как навёл он его: послал им зиму с жесточайшими морозами, так что пал весь их скот, как конские стада, так и прочие, а летом сгинули и сами татары, потому что живут они только молоком от стад различного своего скота, а хлеба там и названия не знают… Так что мало за Волгой осталось от этого племени измаильтян, едва пять тысяч воинов, а было число их подобно песку морскому» [Курбский, 2001].
Судя по Истории государства Российского, после покорения Сибири, волжскими казаками на Яике был основан новый город: «Около 1584 года шесть или семь сот Волжских Козаков выбрали себе жилище на берегах Яика, – утверждал Карамзин, – в местах привольных для рыбной ловли; окружили его земляными укреплениям и сделались ужасом Ногаев, в особенности Князя Уруса, Измайлова сына, который непрестанно жаловался Царю на их разбои и коему Царь всегда ответствовал, что они беглецы, бродяги, и живут там самовольно; но Урус не верил и писал к нему: «Город столь значительный может ли существовать без твоего ведома? Некоторые из сих грабителей, взятые нами в плен, именуют себя людьми Царскими» [Карамзин. Т. 10. Гл. 1].
Событие это имело место быть в царствование Феодора Иоанновича, то есть после смерти Ивана Грозного. Однако, риторика осталось прежней: казаки де не наши, а «вольные», потому де, и спроса с них никакого нет. Но ногайцы не верили русскому царю, тем более, что казаки называли себя «людьми Царскими». Надо полагать, что «беглецы и бродяги» не стали бы называть себя «государевыми людьми». Так могли говорить только «сыны боярские» – царские опричники, возглавлявшие казаков, несших станичную службу в заволжских степях, в самом центре улусов Ногайской орды, на живописных берегах вольного Яика.
Продолжение см.: http://www.proza.ru/2018/08/18/34