Уважение к минувшему вот черта,
отличающая образованность от дикости.
А. С. ПУШКИН.
В мае, по своей многолетней традиции, я на Обводном канале, автостанция № 2. Утро. В кассу подаю паспорт, деньги. Мне дают билет, читаю 26 мая…место 26. Сажусь в автобус и еду на Родину! Автобус спокойно плывет по городу в потоке машин. В этом управляемом хаосе, где только водитель знает, как и куда ему ехать. Когда город отстал от нас, за окном замелькали деревни, я задумался. Меня стало укачивать. Глаза стали закрываться, такое ощущение, что я опускаюсь под воду. В детстве я часто с камня нырял в воду. Наберешь побольше воздуха, не дышишь и смотришь под водой по сторонам. Вокруг другой мир. Проезжаем деревню Выра. Верстовой столб. Старинная станция Выра. У меня опять ощущение, что я в другом мире. Мысли мои как будто пересекли временной портал. Когда то я на этой станции был с экскурсией. Но что сейчас происходит? Я еду не в автобусе, а коляске. Рядом с собой вижу Пушкина. Я и он мне не удивляется, мы едем. Слышу голос ямщика, он поет:
Не кнутом поведем,
Только рукавицей,
И по пням, по холмам мчат лошадки птицей!
Свистит, ругается. Вдруг слышу:
- Барин! Станция Выра! Лошадей меняем! Вы идите на станцию, а я лошадей распрягать. Мы вышли с коляски, пошли на станцию. Я иду, рядом с Пушкиным А. С. Мы заходим в ямщицкую – большая комната, с выходом в конюшню, где ящики ожидают очередь на выезд. Посереди комнаты большой стол, на столе глиняная посуда, чашки, ложки, рядом два кисета. На стене балалайка. По стене широкие лавки. В углу хомуты и сбруя. В углу большая русская печь, рядом ухваты, утварь. Рукомойник, корыто. У входа в конюшни несколько железных фонарей (для запряжки лошадей в ночное время). В большем углу иконы – изображение Иисуса Христа, Матери Божией, святого Власия (покровителя животных). В доме станционного смотрителя, словно ожили все образы повести – голубоглазая красавица Дуня, стройный гусар. Пушкин осмотрелся и громко говорит:
- Смотритель! Лошадей! И протягивает подорожную. Смотритель читает подорожную, смотрит на ямщиков.
- Тимоха! Запрягай тройку с барином поедешь. Чувствую, меня тряхнуло. Открываю глаза, автобус затормозил на перекрестке, нам красный светит. Минута и мы поехали. Я повернул голову на лево. Вспомнил в 1985, или 6 годах я был на экскурсии в домике Арины Родионовны. В Кобрине. Читатель ты представляешь! Домик няни Пушкина, чудом сохранился с Ганнибаловой поры. Им владели родные, из поколения в поколение. Потом война. Последние родственники Трошковы переехали в Ленинград, домик остался без хозяина. В начале 1950 – х избушку спасла добрая женщина, словно руку помощи протянула живому существу. Это была Наталия Михайловна Ныркова, деревенская учительница. Она на сваи деньги купила этот домик. Стала в нем жить. А когда узнала, что это за домик. Она добилась, чтобы домик сделали музеем. К ней заходили люди, особенно школьники. Она завела такое правило: прочти стихотворение Пушкина, переступишь порок. Помню, как она рассказывала об Арине Родионовне – мы ее как живую видели в этой избе. Да все было, и я опять задремал. Чувствую, я подхожу к домику Арины Родионовны. Странно? Стучу, звука сам не слышу. Открываю дверь, она не закрыта. Вижу, прихожая осветилась, заслоняя горящую лучину рукой, стоит женщина.
- Здравствуйте! Можно в гости?
- То – То – родимые! Я за Ариной Родионовной зашел в дом. Она взяла в другую руку лучину и сотворила крестное знаменье. Лучину вставила в высокий кованый светильник. Я огляделся. Изба небольшая. В большем углу иконы, я перекрестился. В центре старинный образ богородицы с окладом из речного жемчуга. Русская печь, ухваты, шесток для сушки одежды. Вдоль стены широкая лавка, на ней постелен толстый войлок, на нем спали, отгородившись спускающийся с жерди, занавеской. Рядом на веревках подвешена «зыбка» (детская люлька). У печки развешена одежда. Я посмотрел на Арину Родионовну – полное лицо покрыли морщины. Она смотрела на меня, в ее глазах столько добродушия, что нельзя было не восхититься ею. Она стояла и молчала. Я посмотрел на стол, на столе деревянные чашки, ложки, глиняный горшок с похлебкой. Раньше ее готовили из квашеной капусты, овсяной крупы, мелкой сушеной рыбы. Я стоял рядом, но аромата пищи не чувствовал? Словно дорисовывая портрет Арины Родионовны, хочется сделать еще несколько штрихов. Став на 40 году жизни няней в семье Пушкина Арина Родионовна знала много сказок. Общаясь с дворовыми в доме господ в Суйде П. А Ганибал, где среди дворни было единственное развлечение простых людей, вечерами в людской слушать сказки, камердинер Никита Тимофеевич – сочинил балладу под заглавием «О Соловье – разбойнике, богатыре Еруслане Лазаревиче и златокудрой царевне Миликтрисе Кирбитьевне…». По словам сестры, Пушкиной Ольги Сергеевны, Арина Родионовна «мастерски говорила сказки, знала народные поверья, сыпала пословицы, поговорки…». Сказки любили слушать и господа « на сон грядущий». Вдруг меня, что то толкнуло? Я открыл глаза, оказалось, я опять спал. Впереди нашего автобуса шел ремонт дороги. Пропускали всех по левой стороне. Стоял запрещающий знак. Ждем. Смотрю на ремонт дороги и вспоминаю историю из жизни Пушкина, он писал В. П. Зубкову: « …1 декабря 1826 года выехал 5 – 6 дней тому назад из моей проклятой деревушки на перекладной из – за отвратительных дорог. Псковские ямщики не нашли ничего лучшего, как опрокинуть меня; у меня помят бок, болит грудь. Жду, чтобы мне стало хоть немного лучше, дабы пуститься дальше на почтовых…»
Чувствую, наш автобус тронулся с места. Медленно набираем скорость. Да сейчас дорога хорошая. Одно смущает, крестов по обочинам много. Проезжаем, деревню Залазы и опять вспоминается Пушкин. Его дневник: …14 октября 1827 года на станции Залазы, он неожиданно встретился с лицейским товарищем В. К. Кюхельбекером, осужденным по делу декабристов. Его как государственного преступника, везли вместе с другими из Шлиссельбурга в Динабургскую крепость. Поэт записал в дневнике: «Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь, взял меня за руку с угрозами и ругательством. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали…»
Автобус идет быстро. Мои мысли путешествуют отдельно, но по той же дороги, что и Пушкин когда - то проезжал! Получив известие о смерти императора Александра 1( эта весть дошла до Пушкина 29 ноября 1825 года), поэт решил ехать в Петербург. Но он был в ссылке. Просто в город он выехать не мог? Нужно иметь подорожную. По-нашему билет. Под воздействием тех событий он решатся ехать инкогнито, для чего написал билет сильно изменённым почерком, будто бы от имени соседки, тригорской помещицы П. А. Осиповой. Текст его таков:
БИЛЕТ
Сей дан села Тригорского людям: Алексею Хохлову росту 2 арш. 4 вер. Волосы темно русыя, глаза голубыя, бороду бреет, лет 29, да Архипу Курочкину росту 2 арш. 3 1 / 2 ве. Волосы светло русыя, брови густыя, глазом крив, ряб, лет 45, в удостоверение, что они точно посланы от меня в С. – Петербург по собственным моим надобностям, и потому прошу господ командующих на заставах чинить им свободный пропуск.
Приметы «Хохлова» совпадают с приметами Пушкина. План побега осуществлен не был. Ехать «на своих» от места до места. С длительными остановками для корма и отдыха лошадей. Без ночной езды. Это могло быть очень долго. И не устраивало Пушкина. Вскоре пришла весть о поражении восстания и арестах в столице.
Проезжаю по дороге с мыслями о Пушкине около пяти часов, и только сейчас мне дошло, 26 мая 1799 года родился А. С. Пушкин! Это легкое имя, этот звук напоминает собой многие дни моей молодости, и сейчас он в моей памяти. Поэт писал в стихотворении «Вновь я посетил…» (черновой вариант).
Как песни давние или страницы
Любимой старой книги, в коих знаем,
Какое слово, где стоит, -
Автобус замедляет ход. Крутой поворот. Читаю указатель - деревня Боровичи, Порхов – 25 км – когда-то почтовые станции. Я видел все тот же пейзаж, дома, вокруг домов суетились люди. Я наблюдал их жизнь невидимо от них. Я понял, все равно мы – поэты России, даже если не пишем стихов. Скоро конечная. В голову пришли стихи Михаила Львова:
Как будто я за веком следом ездил,
Его дыхание трогало меня,
И спал, и стыл я на его железе
И обжигался у его огня.
Я с ним узнал и тишину и грозы.
Мне от него ни душу, ни глаза,
Как руку от железа мне в морозы,
Без крови оторвать уже нельзя.