Памяти поэта Михаила Авдеева

                Памяти поэта Михаила Авдеева

   23 сентября 2018г.  поэту Михаилу Авдееву исполнилось бы 60 лет. Однако уже несколько лет его нет с нами. Без Михаила Петровича Самара осиротела. Около его дома на Молодогвардейской у  Шанхая провели ремонт, положили плитку, поставили скамейки, разбили клумбы. Теперь там шумит фонтан. Сквозь струи воды до меня доносятся стихи Авдеева.
                Знакомство с Авдеевым

   Декабрьским воскресным утром 1989г. я ехал в трамвае 22 маршрута. В моем портфеле лежала  настоящая бомба. Вагоновожатая объявила остановку "Демократическая", и я вышел вместе с толпой пассажиров. Все шли на "тучу". Так называлась   знаменитая куйбышевская достопримечательность - книжная барахолка.  Само название остановки "Демократическая"  по странной случайности оказалось  истинным: здесь действительно процветало народовластие и свобода предпринимательства. Народовластие означало, что власти  не было вообще никакой. Стихийный рынок возник  за городом  совершенно неожиданно. Он тянулся сначала вдоль трассы, а потом по лесной дороге уходил в лес примерно на целый километр. По обе стороны располагались продавцы прямо на снегу, раскладывая свои книги,  кто на чемодан,  кто на газетку или целлофановую скатерть.  Покупатели валили валом как на демонстрацию. Здесь можно было найти все, что угодно: от старинных антикварных книг  до современных иностранных красочных журналов типа" Плейбой".   
   Я влился в армию зевак и стал искать свободное место среди продавцов, ведь у меня была в портфеле  бомба. Наконец я увидел небольшое свободное заснеженное  местечко направо рядом с большим деревом, что раскинуло свои черные безлистные ветви, как бы тоже проявляя интерес к букинистической феерии.  Я положил портфель прямо на снег и расположил на нем свою бомбу - первый пилотный номер независимого журнала "Кредо" под общей темой " Агония социализма". Взял с собой 50 экземпляров и  стал продавать по пять рублей. На удивление торговля пошла бойко. Синие пятерки летели ко мне в руки одна за другой, собираясь в пачку.  Взмок от удивления и  внутреннего напряжения. Такого успеха не ожидал никто. Независимую печатную продукцию буквально   рвали из рук, изголодавшиеся по  журналистской изюминке, читатели .
   Такой ажиотаж произвел неизгладимое впечатление на соседа справа высокого нескладного долговязого парня в осеннем пальто и летних кожаных ботинках 46 размера.  Тот внимательно смотрел на происходящие торги и удивлялся, мол сколько стою на туче, а  подобного  не видел, это что, сектантская литература?    Так я  познакомился с Михаилом Авдеевым, известным в городе книголюбом и ценителем старины. Его торговля книгами поэтов серебряного века шла также успешно. Он махал руками и громко  читал стихи то Гумилева, то Есенина,  Мандельштама или Цветаеву. Вокруг  собралась публика,   из которой  раздались голоса:"Михон, поддай жару!" Тот громогласно начал декламировать, впечатывая в слушателей каждое слово:
Эта церковка была
Очень притягательно.
Кто-то снял колокола,
И кресты попятили.

А была она для глаз
Так красива издали-
Кто-то спер иконостас,
Утварь тоже свистнули.

Дядя Вася  заорал:
Мол, долой религию-
Карлы-Марлы "Капитал"
Нам заменит библию.

И как начали ломать-
Так держись Россия-мать,
Пол-Руси угробили,
Остальное пропили.
  Тут поэт вошел  в раж и закричал  :" Памяти Сахарова".
Андрея Дмитриевича нет.
Ликуй, подкупленное быдло,
И большинство, что всем обрыдло,
И весь Центральный Комитет.

Андрея Дмитриевича нет,
Рыдай, забитая Россия.
Он был твой незакатный свет
Тобой отринутый мессия.
  Михаил весь возбудился, голос  стал хриплым. Я заметил,  что при такой экспрессии  можно осипнуть на морозе. Он ответил, что сейчас придут  "водные люди" и поднимут тонус. Тут   из кустов появились Варивода и Вассерман, известные  книголюбы и книговеды. Они махнули рукой, и Авдеев, попросив меня проследить за книгами, чтоб не сперли, удалился в  чащу, неловко перепрыгивая через сугробы. Минут через тридцать поэт вернулся, голос оказался восстановленным.  Он продолжил декламировать:
"Грустная Самара"
Дожди осенние в подарок
Преподнесет сегодня грусть.
Такая грустная Самара,
И все я помню наизусть.

Десятки давешних историй
Наплачут эти грустные дожди.
Мы пиво выпили в Бристоле,
Чтоб знать, что будет впереди.

  Я сказал, что эти строки прекрасно ложатся на музыку, которая у меня сразу родилась в голове.  Тут появился некто Клещ, который  был в обыденной жизни токарем на заводе. Этот самый человек опять увел Михаила  в  глубь дубовой рощи, показывая из кармана  заветное горлышко  Перцовки. К концу торговли поэт уже был веселый и беззаботный. Послушав  его творчество, я предложил принять участие в новом  антисоветском номере  журнала "Кредо", который  мы готовили к январю 1990г. Авдеев обрадовался как маленький ребенок, захлопал в ладоши и закричал, что напишет убойный материал под названием "Фашизм красный и коричневый".
  Ровно через три дня в 7 часов вечера, как и было договорено, в моей квартире раздался звонок. На пороге стоял Михаил Авдеев. Он меня потряс своей четкостью - пришел ровно в срок ни на минуту раньше, ни позже. Его материал  для журнала был уже готов:
    " Наши официальные идеологи долгие годы внушали нам, что предшественником и основоположником фашизма, идейным вдохновителем Гитлера являлся  Фридрих Ницше. Но так ли это? Давайте прочтем вот это: " ни один славянский народ не имеет будущего". Каково? Далее, тот же автор утверждает, что у всех славян отсутствуют необходимые исторические, географические, политические и промышленные условия самостоятельности и жизнеспособности.
  Народы, которые никогда не имели своей собственной истории, которые с момента достижения ими первой, самой низшей степени цивилизации, уже подпали под чужеземную власть, или лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность.
  Именно такова была судьба австрийских славян. Чехи, к которым мы причисляем также моравов и словаков, хотя они и отличаются по языку и истории, никогда не имели своей истории... И эта" нация", исторически совершенно не существующая, заявляет притязания на независимость?
  Комментарии, как говорится, излишни. Кроме, разве что, замечания о противоречии автора самому себе: вещая, что  австрийские славяне "никогда не имели своей истории", он, тем не менее, утверждает, что они " отличаются по языку и истории".
   А теперь раскроем автора этих откровений. Он тоже Фридрих, только не Ницше, а Энгельс. И написано это все еще в 1849г  в работе "Демократический панславизм"(К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., Изд. 2-е, т.6, с.294; далее цитирую по данному изданию)
  Да, да это тот самый Энгельс, которого вместе с Марксом нам преподносили как борца за свободу  и теоретика справедливости. Таким же теоретиком и классиком величали Маркса, который однажды сказал:"Ни одному русскому я не доверяю"( т.32, с. 195).
  Но можно просто не доверять, а можно и ненавидеть. Причем - ненависть по национальному признаку -неважно: немца к русскому, русского к еврею, азербайджанца к армянину и т.д. - является худшим родом ненависти.  Особо люто основоположники ненавидят русских, в которых они видят главных  панславистов, ибо "панславизм(...) заведомо реакционен"(т.6,с.181). Видя  в России объединяющую силу для всего славянства, Энгельс в письме к Марксу предрекал: " крушение русской державы должно произойти в ближайшее время" (т.32,с.366). Ох, как им этого хотелось! Тот же Энгельс в письме Лафаргу злорадствовал: " Я надеюсь, что русских здорово поколотят"(т.37, с.16). Ах, они русские?! Ату их!Ату!
   Животную ненависть питали папа Карло и дядя Фред ко всему русскому: "Господа русские при своей неповоротливости, наверное, сильно страдают от партизанской войны"(т.30, с. 268), стоит русского несколько поскрести, как он все-таки оказывается татарином( т.30, с. 306) " язык его даже не русский, а татарский"(т.18,с.414), "брать деньги взаймы слишком  обычный для русских способ добывать средства к жизни, чтобы один из них мог в этом упрекнуть другого"(т.32,с.371), "московиты-оптимисты обычно нападают на западную цивилизацию, чтобы скрыть свое собственное варварство"(т.16,с.429)...
   ...Энгельс постоянно проводил мысль о  контрреволюционности славянских народов:"подобные маленькие национальности, которые история уже в течение столетия влечет за собой против их собственной воли, неизбежно должны быть контрреволюционными"(т.6, с.293) славяне... постоянно служили как раз главным орудием контрреволюции"(т.6,с.299), " славяне, как один человек, выступили под знаменем контрреволюции"(т.6,с.301).Здесь Энгельс предвосхитил уже не только Гитлера, а и Сталина. Если Гитлер отказывал в праве на существование  славянским народам, устроил геноцид славян, то Сталин объявил контрреволюционными, предателями ряд народов, оказавшихся под властью большевиков: калмыков, чеченцев, ингушей, поволжских немцев и т.д. Из Крыма были высланы не только крымские татары, но и греки, болгары. Так учиняя геноцид тех или иных народов, Сталин и Гитлер на практике осуществляли заветные идеи своих учителей...
...Классики пророчествовали, что " в ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные  классы и династии, но и целые реакционные народы, и это тоже будет прогрессом"(т.6,с.186)., в том же моем любимом шестом томе Энгельс вещал:" немцы и мадьяры освободятся  и кровавой  местью отплатят славянским варварам. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет...сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций" (т.6, с.16)..." Под статьей стояла скромная подпись М.П. Авдеев.
   Михаил эту взрывную статью прочитал вслух мне и  к.и.н. Ирине Воеводиной. Мы сидели как оглоушенные. Потом я спросил, мол не боится ли он такое публиковать без псевдонима?  Автор ответил, что достаточно натерпелся от коммуняк и утопил свой страх. Далее он рассказал такую историю: будучи студентом института культуры очень увлекался серебряным веком. Приятель принес тетрадку со стихами Николая Гумилева. Авдеев начал читать ее. Это была "Африканская тетрадь" про жирафа, озеро Чад и т.д. Все романтично, ничего политического. Вдруг через некоторое время его задержали и привезли на Степана Разина в  здание комитета государственной безопасности. Офицер-следователь угрожал долгими годами отсидки за инакомыслие. Авдеев еще тогда наивный юноша пытался выяснить, что антисоветского в стихах Гумилева? Чекист ответил, любить надо то, что положено, а читать то, что  продается в простых советских книжных магазинах. Гумилева расстреляла советская власть, а значит он враг. Читать врага  уже преступление и карается 70-ой  и  190-ой статьями УК.  А  Миша был просто  библиофил. Позже  выяснилось, что сексоты специально подсовывали эрудитам рукописные тетради для того, чтобы потом задерживать, арестовывать  представителей думающей молодежи и тем самым обеспечивать  себя работой,  премиями и медалями за раскрытие инакомыслия.      
                Авдеев и   "Кредо"
   Из Вильнюса мы вернулись счастливые и довольные. Журнал имел грандиозный успех, а это главное. На вокзале  встретил Михаил Авдеев, который помог дотащить тираж до дома.  Сразу же  начали все вместе  клепать номера. С готовыми экземплярами  Миша помчался на тучу, где произвел  фурор и устроил для друзей аукцион из своих авторских экземпляров. Говорят цена поднималась до 10 рублей.
   Встал вопрос: где продавать тираж в будни? Решили осваивать  Ленинградскую.  Вылазку осуществили вдвоем с Авдеевым, встали на углу  Чапаевской рядом с мединститутом.  Реакция  прохожих оказалась неоднозначной: одни шарахались в сторону, другие быстро проходили, злобно зашипев:" У-у, жи... продажные, почем  для вас Родина?"     Кто-то из преподавателей мединститута открыл окно, с подоконника скатал снежок, бросил и чуть не попал Мише в голову. Тот мне сказал, что это наверное Маркс руководит больными мозгами  совков. Стало смешно. Некоторые подходили, совали деньги без сдачи, хватали  продукцию и растворялись в толпе.  Для усиления ажиотажа Авдеев вновь начал декламировать  свои новые стихи:
" Прости Россия"
Сапогами  Менжинского попран российский алтарь,
Лживых ленинских басен повисла гнилая блевота,
Пьяный  Рыков, рыгая открыл нам в концлагерь врата,
И Бухарчик в Зиновьева плюнул с похмельной икотой.

Юных мальчиков щупал Чичерин в постели своей,
Колонтай -нимфоманка всю жизнь занималась развратом,
Янкель Свердлов себя обагрил кровью царских детей,
И Калинин немытый разил своим люмпенским смрадом.

Бокий был каннибал - людоед, Петерс - жуткий садист,
Пучеглазилась Крупская жирною мордой кретинки,
Маньяком -наркоманом Дзержинский был, первый чекист,
И ломали кресты на церквях Пятаков и Крестинский.

Луначарский любил пролеткульты слюняво хвалить,
Сталин Троцкого драл за махор заскорузлой бородки,
Ты прости нас, Россия, за них, если можешь простить,
За бандитскую эту, за их большевистскую сходку.

Ты прости нас, Россия, за то, что народ не сумел
Преградить путь наверх тем, кто шел убивать, резать, гадить.
И за то, что они, палачи, оказались у дел:
Эти  Смилга, Раскольников, Каменев, Постышев, Радек.

Берзинь, Стасова, Куйбышев, Красин, Раковский, Камо
И Антонов-Овсеенко, и остальные громилы
Превратили Россию, залив ее кровью, в дерьмо
И погнали народ, словно стадо баранов, в могилу.

Ты прости нас, Россия, на них, если можешь - прости,
Если станешь от этих убийц ты навеки свободной,
Я хочу, чтоб народу вовек на горбу не носить
Никакого марксизма с его ленинятиной рвотной.
   Тут подошли представители местной  неформальной молодежи, которую возглавлял лидер  Демократического союза Юрий Бехчанов. Это был высокий, симпатичный, элегантный, подвижный   молодой человек, обладавший явными организаторскими качествами и необузданной энергией.  Он происходил из интеллигентной семьи авиаторов.  Вытянув руку вперед, подражая Ильичу, Юра артистично закричал:" Не на  правильном месте стоите, товарищи!" Его приятель, опытный распространитель самиздатовской литературы Марк Фейгин объяснил, что лучше торговать ближе к Фрунзе, там проходные дворы и можно быстро испариться  при виде милицейской облавы, а она, наверняка, скоро начнется, ведь доброхоты уже позвонили о появлении журнала" Кредо".   Сами дээсовцы торговали московской  газетой "Свободное слово", позже  Бехчанов сам  начал  издавать "Утро России", которую оформляла Ирина Щетинина.  Среди неформальной молодежи было много инициативных ребят. Вспоминаю Михаила Страхова, студента института культуры. Он бегал с идеей создания подпольной радиостанции и вроде бы даже у себя на квартире в хрущевской пятиэтажке у Дома молодежи пытался что-то транслировать. Кроме того Михаил издал один номер газеты  с радикальным названием "Освобождение".
   Время шло, но никто на Ленинградской  в час пик  нас так  и не тронул.    Взятые  на продажу  экземпляры быстро закончились. На следующий день мы  поехали торговать у железнодорожного вокзала, потом автовокзала,  затем на Революционную к универсаму. Мы с Авдеевым появлялись в разных частях города, постоянно меняя место, путая следы как разведчики. Журнал везде принимали хорошо. Миша отрывался в своих декламациях, кого-то пугая, у кого-то  находя поддержку:
 У гнид большевистских кровавые руки,
И гнилью марксизма разит во весь дух.
Из будок повылезли красные суки
В семнадцатом черном российском году.

Россию они на колени поставив,
Ей руки ломали и били ей в пах.
И знали и Ленин, и Троцкий , и Сталин-
Как русское мясо хрустит на зубах.

Ах, любят мясцо большевистские зубки,
П если точнее шакальи клыки.
О, как нас мололи в своей мясорубке
Они- кровожадные большевики.

И 70 лет убивали, травили
И в брюхо втыкали стальные штыки
Громили, неволили, гнали, гноили
Они - самозванные эти царьки.

Долой ленинское царство разврата!
Долой кровопийц , палачей фанатизм!
Да здравствует знамя свободы крылатой!
Да здравствует безбольшевистская жизнь!
  Активным распространителем журнала стал член редакции, великолепный корректор Володя Сураев. Иногда он продавал по сто номеров за день. Парень обладал харизмой и вызывал доверие, умел острым словом, искрометным юмором привлечь  публику. Он придумал ноу-хау. Вешал на шею портативный  кассетный магнитофон и гонял мои социальные песни, продажи увеличивались.   Владимир иногда выкрикивал:"Сенсация! Кто еще не знает, подходите, покупайте. Все о сталинистах -палачах, встречался ли Ленин  с Гитлером в Цюрихе? и т.д." Вокруг парня собирались зеваки, а в карман  летели трешки.

                Авдеев взастенках

   Каждый раз, выходя на улицу,  стали ощущать нарастающую напряженность. Вокруг нас  терлись какие-то люди, кто-то нарывался на скандал, иногда на столик с журналами   неожиданно  падал  алкоголик. Чувствовалось, что скоро что-то произойдет. Так и случилось. 7 марта 1990г. на Ленинградской  меня, Авдеева и Сураева во время продажи "Кредо" задержали и отвезли в  Самарский РОВД, старинное красного кирпича здание. Там когда-то находилась ночлежка.  Пришел чекист со  Степашки и стал допрашивать, зачем мы хотим организовать еврейский погром и почему призываем вешать этих уважаемых людей пусть с нерусскими фамилиями и огромными носами?  Мы испытали шок. Миша стал кричать, что все его друзья  - евреи, потому что умные, да и сам он поляк, а предки князья Катанские.  У нас отняли остатки непроданных  журналов для идеологической экспертизы. В  сураевской сумке случайно оказался самый первый номер "Агония социализма".  Милицейская машинистка под руководством лейтенанта его стала распечатывать. Тот громко произносил название антисоветской статьи и фамилию автора. Мы падали со смеху. Дело в том, что за псевдонимы мы взяли фамилии  представителей партийной элиты. Звучало так: " СССР: национальный взрыв"  Деревякин; "Охранка и демократия" Егоров,"Животный патриотизм" Никольский; "Пересоленная пицца  и военно-промышленный комплекс" Патрикеев, Гордеева;  "Отставной полковник" Афонин. В конце -концов нас отпустили, строго предупредив, что торговать нелицензионной продукцией в СССР запрещено.
    Через несколько дней мне позвонили из "Волжского комсомольца" и сказали, что милиция предоставила документ для публикации о подготовке еврейского погрома тремя антисемитами, а дальше шли наши фамилии. Я ответил , что это просто обычная провокация НКВД в духе 1937г., далее добавил, мол купите  наши журналы, прочитайте их и, если найдете антисемитизм, то пожалуйста публикуйте, что хотите в духе гласности.  Редактор  газеты  Соколов А.А.  прислал "Волгу" с журналистом, который приобрел номера. На этом вся буча закончилась.   Авдеев рассказал, что ему на днях  перезвонил  редактор Александр Александрович  и заявил, мол его дедушку  в Гражданскую порубали белоказаки и поэтому шашка всегда наготове  против врагов режима.
   Вскоре после этих событий на площади Куйбышева прошел большой митинг в поддержку перестройки. На нем выступал  мой бывший товарищ по "Гласности" Владимир Ненашев, который обрушился на власть, устроившую провокацию в отношении корреспондентов журнала "Кредо". После этих слов наша популярность зашкалила. Тут же   был выкуплен   весь тираж.
   В городе мы сразу стали  популярными журналистами. К нам подходили разные люди и просили их напечатать.  Кое кто  был готов даже за это заплатить, но нас интересовало лишь качество материала. Некоторые  передавали рукописи огромных романов и целых экономических опусов, прося  отправить все это на Запад. Я говорил, что никак не связан с заграницей, но мне не верили, считая, что я  масон,   агент ЦРУ, представитель  МИ 6,  одним словом всесильный человек.  Подходили изобретатели, которые  надеялись через меня  передать свои рацпредложения в солидные  американские фирмы   типа Локхид.   Люди хотели хоть чушкой, хоть тушкой  вырваться за "железный занавес", хоть как-то реализовать свои идеи.  " Боже мой,  - думал я,-  как  советская власть  задавила здесь все и вся."  Публика   считала, что если что-то пишется, а тем более издается, значит это чей-то заказ, выгода, значит за всем этим  стоит  международная  закулиса. Никто не верил, да и не мог поверить,  что несколько человек сами по себе собрались и делают дело.
    Помню бард Валерий Белоглазов проявил интерес с нашему литературному разделу "Черный ящик". Свою работу о Мартове   показал Владимир  Маркович Гинзбург.  Исследование действительно было очень интересным. Автор давал сто очков  вперед любому куйбышевскому доценту и даже профессору истории. Гинзбург вообще являлся одним из самых умных и начитанных людей в местном  неформалитете. Он умел объединять вокруг себя молодежь,  включая ее в демократическое движение. Социал-демократический кружок Гинзбурга собирался в Загородном парке на летней площадке. Туда приходили Александр Спижевой, Василий Лайкин, Михаил Страхов, Андрей Чечков, Владимир Сураев и многие другие. Большим спорщиком на собраниях был  Вася Лайкин, высокий крепкий парень, окончивший физфак куйбышевского университета. Он в конце диспута часто говорил, что надо пойти и спросить у   Солонина, где истина, тот  все знает. Андрей Чечков хотел активных действий и предлагал проводить так называемые оранжевые акции по типу польской Солидарности.  Так  родилась идея накормить булкой трехглавого дракона, а именно памятник борцам  революции, что угол Красноармейской и Чапаевской.  Три    металлических большевистских головы  с огромными открытыми ртами до сих пор  просят  у прохожих хлеба. Весельчаки регулярно засовывали булки в открытые глотки, а милиция их вынимала. Действие продолжалось бесконечно. Позже   туда стали совать пустые бутылки и прочий мусор.
                Авдеев и   комитет "Самара"

   В это время в городе  полным ходом шла  кампания по возвращению старого названия Самара вместо  Куйбышева.  Возник специальный комитет, занимавшийся пропагандой этого мероприятия. В  холле библиотеки политической книги лежал толстый талмуд, в который  все желающие записывали свои мнения на этот счет. Коммунисты приходили целыми командами, где высказывались однозначно: " Купеческая Самара - грязный вонючий заштатный городишко, в котором было три улицы и  200 хулиганов-горчишников. Там гуляли пьяные мукомолы и торгаши вместе с вороватыми чинушами". Историю Самары реально никто не знал. Все начиналось и заканчивалось Лениным и большевистским революционным движением. . Некоторые мусульмане писали, что Куй Быш Лаам  в переводе с восточных языков означает город благоденствия, правда Самара означает красивая. Неизвестно, что лучше. Находились такие, кто говорил, мол какая разница, пусть хоть горшком назовут, лишь  бы зарплату платили, да АЭС не построили.
   В этих условиях Миша Авдеев написал потрясающую статью о том как ели и пили  в нашем городе до революции.  Факты буквально сшибали с ног. Позже материал перепечатали  местные газеты. У горожан текли слюнки  по ушедшей пище, выпивке  и жизни.
     Русский культурный центр, что возглавляла Галина Николаевна Рассохина, проводил пикеты в поддержку переименования.  Мы с  Михаилом тоже принимали в этом участие и конечно продавали свои журналы. Миша декламировал, пронзая публику эмоциями и своими строками:
Имя города -Самара
И иначе быть не может!
Бред марксистского пожара
Мою душу не изгложет.

Имя города не шапка,
Что меняют на другую.
Мне утерянного жалко
И поэтому тоскую,

 И поэтому не спится
Мне в Самаре на рассвете.
Имя города как птица,
Что парит во мгле столетий.
  Я брал гитару и продолжал импровизированный концерт на его стихи:
 От тюрьмы, где Воля Куйбышев,
Отбывал свой срок положенный,
До Ильинки, где для публики
Выбор был всего задешево,

Прогуляюсь по вечернему
Центру  старому самарскому,
Чтоб сказать всему прошедшему,
Помолившись: "  Благодарствую".

И Самара руками стареньких улиц
Обнимет за плечи меня.

У Ильи поставлю свечечку
За Самару по традиции,
И домой пойду повечеру
К  Пантелеймону- целителю.

Кто ограблен, кто оправданный,
Кто с икорочки икал,
Кто  пшеничкою отравленный
В год голодный торговал.

Вспомню все, что было с жалостью
В незапамятном году -
Не пойду по Шихобаловской,
По Сокольничьей пойду.

 И Самара руками стареньких улиц
Обнимет  за плечи меня.
  Здесь необходимо  отметить, что Ильинкой называли сельскохозяйственный рынок( угол Красноармейской и Арцибушевской).  Нынешняя улица Ленинская раньше называлась Шихобаловской, до этого Сокольничьей.  Антон Николаевич Шихобалов являлся богатым купцом и меценатом, но был замешан в коррупционном деле , когда во время закупки зерна для голодающих   Поволжья  была приобретена, отравленная куколем пшеница  на 7 миллионов царских рублей.  Церковь Пантелеймона - целителя  находилась  на Полевой угол Садовой и являлась больничным храмом  лечебницы имени Пирогова. Воля Куйбышев сидел в тюрьме "Кресты", сейчас это общежитие мединститута угол Арцибушевской и Полевой.  Несколько поэтических строк, а сколько в них самарской старины и самого духа купеческого города, который назывался русским Чикаго по темпам  промышленного роста.
    В конце апреля мне позвонили из Питера. Слух о нашем журнале "Кредо" дошел и в северную столицу. Представитель  самиздатовского движения заказал 200 экземпляров. Стал вопрос: Кто туда отвезет? Мишин приятель, Игорь, большой и сильный, повез  журнал на берега Невы. Их там быстро реализовали, а деньги вернули копейка в копейку. Такая четкость и честность сейчас бы многих удивила, но такое было время и такие люди. В ельцинский период они оказались белыми воронами, а на их место пришли хапуги и отморозки: кто из тюрьмы, кто из деревни, кто из спецслужб.
    Журнал "Кредо" стал настолько популярен, что к нам  обращались   кандидаты в депутаты различных уровней за поддержкой. Так сотрудник милиции Евгений Лаверычев встретился с членами редакции и попросил составить  программу, а также тексты листовок, с которыми он  пойдет на выборы. Парень показался энергичным и деловым. Мы конечно  пошли ему на встречу и даже расклеивали агитационную  информацию. На листовках был дан мой телефон и я рассказывал интересующимся о взглядах кандидата. За милиционера хотели голосовать многие. Мы также готовили и расклеивали листовки в  поддержку кандидата директора библиотеки политкниги Людмилы Кузьминой. Ее противником  являлся человек по фамилии Довбыш. На антилистовках большими буквами было написано:"Ты всех задолбишь".  В ходе горячей рекламной кампании мне  постоянно  звонили избиратели, но в этом случае многие ругались, мол бабу нам во власть не надо.  Мужик, он и в Африке мужик. Самый плохой мужик  всегда лучше самой умной дамы. Нам  Кузькиной матери не надо, ее уже Хрущев показывал, хватит!"  Я мужественно принимал на себя удар  сталинистов и недоброжелателей. Авдеев с вывихнутой ногой самоотверженно клеил и клеил в самых глубоких и страшных курмышах, куда  не всегда решался заходить даже почтальон. В моих глазах рослый Миша становился все выше и выше . Однажды был такой курьезный случай. В темном закоулке, возможно в Песчаном переулке на Авдеева пошел полуголый  мужик с топором, мол, чо тут трешься, воровать собрался иль по нужде?  Миша объяснял гордо , что времена сейчас избирательные, надо за Кузьмину идти. "Она шо, тебе любовница?"-грозно зарычал мужик. " Да, нет,  кандидат в депутаты",- парировал наш  расклейщик.  Полуголый  с  топором ответил:" Вот я за свою бабу могу порубать, а ты только клеишь. Иди с Богом. Не возьму греха на душу". Так Куйбышев  шел по пути  гласности и перестройки, хотя такие нравы  здесь царят до сих пор. 
  Май 1990г. нам запомнился необычной погодой.  На день Победы  втроем  поехали ко мне на дачу на 8 просеку, взяли с собой ньюфаундленда по кличке Бони. Она участвовала во многих неформальных мероприятиях включая выступления на Ленинградской. Погода  стояла  жаркая, солнечная, поэтому оделись легко. Вечер провели с песнями, стихами, шашлыками  под горячий чай. Алкоголя не взяли вовсе в традициях горбачевского  сухого закона. Утром нас разбудили крики Авдеева. Я  испугался: не провалился ли  поэт в погреб?  Оказалось, что за ночь выпало до 10 см снега, который к тому же вовсе не собирался таять. Более того, дул такой холодный северный ветер, что казалось весна  сбежала как школьница с урока. Повезло, сосед довез домой на машине. К  часу дня снег испарился, опять началась жара, и мы торговали журналом на площади Куйбышева, счастливо греясь под солнечными лучами.

                Авдеев и   будни  Груши

        Фестивальными ночами мы с Мишей любили ходить к кому-нибудь в гости, туда, где костер поярче и голоса повеселее. Авдеев брал с собой очередной  номер "Кредо" скажем "Диагноз совдепия" и читал из него  какой-нибудь анекдот или свой очередной очерк, например "Два брата". (Рассказ написан в поезде 147  ленинградском 27 июля 1985г. в районе Сызрани)
  "На окраине города стоит маленький домик в три окна с маленькой терраской. Весной он утопает в сиреневом, вишневом и яблоневом цвету. Летом в сад вокруг дома, маленький, но густой, лазают соседские мальчишки. Их не гоняют. Осенью сирень дрожит под дождем и ветром. Зимой сад спит, укутанный снежным одеялом и видит счастливые сны про своих хозяев.
   Хозяева домика и садика - люди маленькие. Пелагея Макаровна, старушка 70-ти лет давно на пенсии. Когда-то она работала уборщицей, а теперь ее частенько можно увидеть сидящей на веранде или в  саду с вязанием или штопкой в руках. Сын ее, Василий Иванович, работает токарем на заводе, а в свободное время любит возиться в саду. Отец, Иван Николаевич, погиб на фронте. Мать одна воспитывала детей Василия и Дмитрия.
   Дмитрий Иванович на два года старше Василия. Он первый секретарь горкома КПСС. В партию вступил еще в институте, куда был направлен на учебу дирекцией завода, того, на котором они с Василием работали токарями. После института Дмитрий  на завод не вернулся. Остался при кафедре работать. Потом он работал секретарем комитета комсомола института, инструктором( а затем секретарем) райкома ВЛКСМ, секретарем обкома ВЛКСМ, секретарем горкома партии. Наконец он дорос и до Первого секретаря горкома партии.
  Василий же так и остался простым рабочим. Дмитрий Иванович стеснялся брата. Изредка заезжая на черной "Волге" в родительский дом, он говорил обычно: " Стесняюсь я тебя, Василий! Грубый ты, хам, бревно неотесанное. Стыдно мне, что у меня такой брат. Я всего себя отдаю на строительство коммунизма, вношу свой личный вклад, так сказать, здоровьем жертвую, не досыпаю. И все для  народа, для тебя, в конце концов, дубина ты  стоеросовая. А ты? Ты, свинья  неблагодарная, даже ни разу спасибо мне не сказал. Ну и наградил же Бог братцем. Нечего сказать - родственничек!"
  "Мне твоей помощи не надо,- отвечал Василий Иванович,- да ты мне ни чем и не помогал. Я свой хлеб сам честно зарабатываю. У мамы пенсия. Так что  жили мы без  тебя и проживем, сколько Бог положил. А ты бы лучше свою работу делал как надо, а не занимался показухой".
   "Да что ты понимаешь в моей работе-то, вошь мерзопакостная! Ты же не смыслишь ничего, дерьмо ты вонючее! Я ведь - человек государственный. Со мной министры за руку здороваются. А ты?  Ты - голь перекатная, живешь моей славой  купаешься, так сказать, в ее лучах."
   Тут началась потасовка . Василий Иванович не выдерживал и наворачивал Дмитрию по морде. Мать, все это время терпевшая и молчавшая, начинала плакать и причитать:" Детушки! Милые! Сыночки! Да и что ж вы делаете? Что ж вы удумали нехорошее. Разойдитесь, Христа ради!
   Расходились. Василий Иванович садился на стул и тяжело дышал. Дмитрий резкими движениями рук одевал американскую дубленку и, пнув в сенях котенка, стремительно шел через сад и, отворив ногой калитку, подходил  к машине. "Домой!"- рычал шоферу. И через некоторое время "Волга" мчалась по  накатанному шоссе.
   Дмитрий Иванович считал, что ему не место в родном городе, рвался в Москву. Но Москва почему-то обходилась без него. И это тяготило Дмитрия Ивановича, грызло, не давало спокойно спать. Что здесь? Мать - малограмотная старуха. Брат -токарь. А он, Дмитрий Иванович, - величина. Он делает личный вклад. Ежегодно, ежемесячно,  ежедневно, ежеминутно.
  Пелагея Макаровна постоянно думала о судьбе старшего  сына. За Василия она не переживала, считала, что живет как надо. Но Дмитрий...Дмитрий...Он не давал матери покоя. " Не хорошо народ обманывать", - говорила она ему. " Не смогла я тебя воспитать. Вот Васю смогла, а тебя нет. Плохим ты стал- жестоким, злым. Ты  ведь память отца позоришь".
  "Бросьте Вы, мамаша, учить меня. Я уж сам как нибудь без советов обойдусь",- отвечал Дмитрий.
  Такие беседы с сыном, хотя и редкие, подрывали здоровье старушки, и вскоре она умерла.
   Дмитрий на  похороны матери не приехал. Он в это время был в Москве на совещании.
   Василий Иванович похоронил мать на старом кладбище, под березой рядом с отцом и бабушкой. Считай, вся улица приходила проститься с Пелагеей Макаровной- ее все любили. В саду накрыли  столы. Ели кутью, блины  с медом, выпили по стакану водки, помянули Пелагею Макаровну, добрые слова  о ней говорили.
  На пятый день после похорон явился Дмитрий.
 "Васька! - рявкнул он, - у матери было золотое обручальное кольцо, подай его мне. Больше тут брать нечего. А на кольцо я имею право, как наследник, так сказать, старший сын покойницы".
  Василий Иванович молча сидел на стуле, не реагируя на слова брата.
  "Дай, стервец, кольцо или я судом возьму! А ведь возьму! Все равно возьму!
 Василий Иванович сидел на стуле, не шелохнувшись.
Тогда Дмитрий подошел к комоду и стал вытряхивать на пол содержимое ящиков, стоя спиной к брату.
   Василий рванулся со стула в сени. Лицо его было багровым. Взгляд - дикий. Влетел в комнату с топором, заорал: "Убью, с-с-с-сука!!!" И, сзади, одним ударом, рассек пополам голову Дмитрия Ивановича.
  Дмитрий Иванович повалился на пол в огромную лужу крови.
Бросив топор и стерев пот со лба, Василий Иванович взял бумагу и сел за стол.
"Заявление",- написал он. Немного подумав и добавил - в " милицию". - И далее:
"Товарищ начальник! При этом сообщаю, что сегодня ,28 июня 1984г., я, Егоров  Василий Иванович, токарь механического завода, убил топором по голове своего брата первого секретаря горкома партии, депутата Егорова Дмитрия Ивановича". Подписался. Сложил листок вдвое и пошел к участковому.
   На полу, подле трупа первого секретаря горкома КПСС, депутата Дмитрия Ивановича Егорова, лапами, измазанными  в крови, котенок перекатывал разбросанные клубки.

 Популярностью пользовалась мишина история  о том, как Маркс и Энгельс напивались  вдрабаган, а потом поили вином ручного ежика, который в конце -концов стал алкоголиком.  При этом автор ссылался на полное собрание сочинений с указанием тома и страницы. Девушки сходили с ума от нашего декламатора и вешались ему на шею,  нашептывая, что тоже пишут стихи и хотели бы проконсультироваться у мэтра. На это Михаил отвечал строго:" Бабы и искусство    не совместны".  Редким счастливицам удавалось залезть к нему в палатку, словно в медвежью берлогу. Потом вылезали оттуда с бешеными глазами, мол вот это да-а...  поэт во всем.
   Однажды произошел такой курьезный случай. Авдеев стал читать свой излюбленный монолог Хлопуши из Есенина. С каждой фразой его голос становился  все  круче и напористей:" Я три дня и три ночи искал ваш умет..." звучало сурово, а когда  актер дошел до кульминации:" Покажите мне его, я хочу видеть этого человека", то слушателям стало просто страшно. На ветках в лесу спали вороны, они закаркали и взлетели. Ко мне подошли  ОМОНовцы из охраны лагеря и попросили, чтобы никто и никогда  этого человека  не  показал, а то "Большой" зарежет. Миша действительно мог наводить страх. Он был высокого роста с огромными руками, здоровенными кулачищами и толстыми пальцами душителя, а вообще он был веселый и добрый как Вини- пух.
  Журнал "Кредо"  с общей темой"Диагноз совдепия"  заканчивался рубрикой "Наши люди", где был размещен мой очерк "Ульяновский спуск":
   Канализации не было, и жители выливали нечистоты прямо на дорогу, которая замерзая, смотрелась как простыня с грязными пятнами . Женщина подумала, что кто-то также и всю ее жизнь окатил помоями. Где-то здесь ее детство лазило по заборам, гоняло голубей. Ее юность здесь же "трахалась" на чердаках среди голубиных перьев, пыли и кошачьих ссак. А после фабрика, семья, дети и вот она идет с работы домой с пустой сумкой. Ближе к Волге скат увеличивался, и людям  становилось  труднее  удержаться на ногах.  Она спустилась привычно уверенно, зная каждый ухаб, каждую щербинку. Впереди, в нескольких метрах  шел явно посторонний пожилой толстяк: то ли приезжий, то ли просто  искал кого-то из знакомых.
   Сила инерции бросала  мужика  из стороны в сторону. Едва удерживаясь на ногах, он цеплялся за фонарные столбы. Она почему то подумала, что это журналист и стала скептически оценивать: стоит у него или не стоит?  Женщина не любила интеллигентов. Вдруг из подворотни, где висели застиранные наволочки, гордые как флаги на райкомах, выскочил замызганный пацан лет двенадцати.
   Он промчался мимо "журналиста", подставив ему подножку. Тот хряснулся копчиком, размазываясь по льду как дерьмо по унитазу и жирно потек вниз. Тело издавало нечленораздельные звуки: "Ау-а..." Далеко внизу ему наконец-то удалось зацепиться за торчавший из сугроба  кусок трубы.
  Из той же подворотни  выглянуло еще несколько подростков с синюшными прокуренными лицами. Они радостно заматерились, глядя на корчи несчастного прохожего. Женщина внимательно вглядывалась в лица, но нет - ее сыновей  среди пацанов не было. Местные дети не играли в Чапаева или д, Артаньяна. Любимой игрой пацанов со спуска была "зона". Они выбирали пахана, фраеров, сук, угловых,  назначали пидеров. Проигравший в карты не резал прохожего, а просто толкал, ведь они были еще малолетками.
  Женщина понимала, что от улицы сыновей не оторвать, и все внимание уделяла дочери. Та любила рисовать, но ее картины были какие-то странные: черные зигзаги на белом фоне. Однажды  мать пришла и увидела, что дочь мажет тушью пойманных мокриц и, положив их на середину листа, восторженно смотрит как  те расползаются, оставляя причудливые узоры на бумаге.
   А вот и дом. До революции здесь  находилась  баня, потом ее заселили, поделив фанерной перегородкой для восьми семей. Две   соседки умерли, одну посадили, еще две  семьи  переехали. Теперь осталась она с мужем  и тремя детьми, да на соседней половине  мать - одиночка со старушкой-инвалидом.  Старуха, когда была помоложе, привела в дом шизофреника. Он был тихий, но иногда громко орал и тогда его пугали белой простыней. Потом  алкаш  забыл, как его зовут и спал на кухне. Оттуда его  однажды  увезли в психушку... От него-то и родилась у старухи дочь. Та, в свою очередь, родила недавно незвестно от кого сына и сказала, что воспитает десантника. Еще у них в доме жили кошки: белые, рыжие.  Иногда на улице появлялись кооператоры с мешками и ловили кошек на шапки и тогда  дом наводняли  мыши. Потом вновь приходилось заводить кошек, приучая их не даваться людям в руки.
   Несколько ближних домов стояли без окон и крыш.  Там уже десяток лет были прописаны какие-то люди.   Они  ждали, когда же халупы  развалятся окончательно, чтобы получить квартиру в микрорайоне. В одном из таких сараев поселился Васька, вернувшийся с третьей отсидки. Он долго искал этот дом, потому что пока сидел улицу переименовали. Васька любил, напившись  чифиря, выходить морозной ночью в спортивных штанах без майки с топором и спрашивать у прохожих огоньку.
 Вот наконец-то и дом, если можно так назвать это нагромождение старых кирпичей.  Она вернулась с пустой сумкой - талоны не отоваривали  целую неделю. Муж сидел  дома и подбирал на гитаре какую-то джазовую мелодию . Из щелей дуло, и нейлоновые струны приходилось все время подтягивать, чтобы они не фальшивили. Сквозь запыленные окна был виден типовой райком партии.  Рабочий день у номенклатуры  заканчивался. Из здания выходили люди в одинаковых импортных пальто и одинаковых норковых шапках с кулечками в руках. Сегодня  - очередной  день выдачи пайков.
  А у нее в холодильнике  хоть шаром покати, дети где-то шляются, муж  опять бренчит на гитаре, тоже мне Паганини. Не выгоняла она его потому, что у других и такого не было.   Вообще он был тихий: не пил , не дрался, хотя и денег в дом не приносил.  По ночам, когда муж с ней сношался, старый дом скрипел и трясся . Соседи завидовали ей:"Мужик-то -гигант!"
  На самом деле бывшая баня просто разваливалась и осыпалась, но эту тайну женщина скрывала. "
  Когда я прочитал на фестивальной поляне этот рассказ, ко мне подошли комсюки и заявили :" Как можно так ненавидеть  Родину, а вот твой дед был ленинец. Ты  настоящий Плохиш и в честь тебя пароходы не загудят!"   Выпалив эту  тираду ,  юные аппаратчики  в кроссовках, майках и  брюках фирмы "Адидас" удалились в сторону  пресс центра.  Позже в гайдаровско-чубайсовскую эпоху эта комсомольская братия оседлала все экономические структуры. Новоявленные банкиры ходили гордо с пачками долларов и смеялись над нищими совками, приговаривая, мол, кто получает в рублях, тот лох и дерьмо и его можно давить Маздой на тротуарах. Они себя стали называть санитарами страны, заявляя, что самое главное в реформах , что понятие справедливость можно топтать ногами.
                Авдеев и    Скоромыкин

   На фестивале действовал жесткий сухой закон. При спуске с горы стоял патруль, который отнимал любую алкогольную продукцию, так как она либо булькала либо звенела. Я придумал хитрость и пронес крепчайший самогон в грелке. По ночам мы с Мишей разводили  чудесный эликсир  чаем и хорошо употребляли. Потом  пел песни на стихи Авдеева, всегда срывая аплодисменты и образуя  большой круг слушателей.
Выйду на улицу в пепел зимы,
В тихую грусть предвечерья,
И купола Покрова, как холмы,
Золотом дремлют на  черни.
 Это Рахманинов Третий концерт,
Может Второй, я не помню.
Музыка кончится, ляжет в конверт,
И унесется в потемки.
Ах какая музыка была,
Рифма долгожданная пришла.
Залетела в вечер городской,
На Соборной или на Панской.
И вспорхнул немыслимый катрен
Выше всех самарских крыш и стен,
Выше облаков и выше птиц
В небо неземное без границ.
  Как-то Миша вдруг  начал  декламировать  эпиграммы, наполненные искрящимся юмором:
 "Кудри вьются, кудри вьются кудри вьются у ****ей.
Почему не  вьются у порядочных людей?
Потому что у ****ей
Деньги есть для бигудей,
А порядочные люди деньги тратят на ****ей."
 Оказалось, что  это творчество знаменитого самарского поэта Александра Скоромыкина и  Миша прочитал о нем очерк, написанный его другом-книголюбом Геннадием Скороходовым:
 "  Жители Самары старшего и среднего поколения хорошо помнят нашего самарского поэта Александра Васильевича Скоромыкина,  человека трагической судьбы. Фронтовик, мастер спорта по гимнастике, чемпион СССР по акробатическим прыжкам. Впервые в мире сделал двойной пируэт. Цирковой актер выступал во всемирно известной труппе Хадыр -Гуляма. О его уникальных номерах до сих пор ходят легенды в цирковой среде. Поэт самобытный, непризнанный...
   Получив тяжелейшую травму ног в цирке на нищенскую пенсию, влачащий жалкое существование, он писал стихи, которые из-за его одиозности и громкой фамилии не печатали, а под чужой фамилией печататься он гордо отказывался. Многие песни на его стихи использовали и даже присваивали преуспевающие его бывшие друзья(Пономаренко и др.), исполнялись Волжским народным хором.
   Закончил он свою жизнь завсегдатаем "Самарского дна"( Ульяновский спуск). Как-то к нему подошел старшина милиции, постоянно дежуривший у причала Ульяновского спуска:"Саня! Вот ты обо всех сочиняешь, написал бы что-нибудь и обо мне". Саня Скоромыкин, мастер экспромта, ему тут же и выдал:
Вот она, самарская экзотика-
Уж не светит так ярко луна...
Милиционер с видом идиотика
Охраняет кучу навоза и говна.
Старшина был очень доволен:" Ну, Саня, спасибо, вот уважил, теперь про меня все будут знать!" Кроме широко известных  "Низок", "Расстались мы...", "У артиста Канделаки", "Исповедь" и другие у Скоромыкина есть множество стихов о фронтовой дружбе, о цирке. До сих пор его творческое наследие не собрано, так как он не печатался, и только в последние годы жизни его стали записывать на магнитофон любители. А может быть рискнем, соберем и опубликуем? А?
Ой, ты Волга, мать России,
Мать российских городов!
За твои края родные
Жизнь свою отдать готов.

Как я счастлив, что навеки
Верным сыном твоим стал.
Пусть текут другие реки,
Ты- мой жизненный причал.
х х х
Иду один по улице-
Никто в  пути не встретится,
Лишь месяц с неба щурится,
Да три окошка светятся.

За тем окном, за шторками
Вино в бокалах пенится.
Мой друг, гулял с которым я
На милой моей женится.

И парень нашей местности,
Ничем не отличается.
За что, сказать по честности
Он мог ей так понравиться?
Зачем с друзьями, с парнями
Я пел ей песни нежные?
А он пришел из армии-
Забылись встречи прежние.

Как не заметил сразу я
Их помыслы созревшие-
Теперь грусти -  рассказывай
Про счастье улетевшее.

"Исповедь"
Все говорят мне, что пью я не в меру,
Что в рай из-за водки я не попаду...
Пропившись на этой планете, я верю-
Мне будет не хуже других в аду.

Быть может там поймут и признают
За муки души справедливой моей,
и страшные черти, как их называют,
Покажутся мне лучше многих людей.

Я с юности к доброму делу стремился,
О жизни красивой и славной мечтал.
Но в поисках счастья я вдруг заблудился
И вот, как в трущобу, в пивную попал.

Попробу-ка вылезь теперь на дорогу-
Напрасно и поздно, и нет уже сил...
Служил я народу, как поп служит Богу,
Но рано утратил свой радостный пыл.

Поэтому я разрываю на части
Судьбу, покоренную ложью и злом,
И водку отныне я пью как причастье,
Считая пивную  Святым алтарем.
  После этого по традиции я взял гитару и на стихи Авдеева спел так:
"Скоромыкин"
Здесь родные самарские лики,
Средь которых я столько грустил,
Где крамольный поэт Скоромыкин
Свои лучшие песни сложил.

Эти песни звучат в подворотне,
На Панской иль за пивом на Дне,
Будто выпил я с Саней сегодня,
И читал он поэзию мне.

Жизнь ломает нам хрупкие кости,
Жизнь берется за дело всерьез.
Лишь стихи к нам приходят не в гости
И не вянут букетами роз.

Процветай же старушка Самара
Сквозь истории нашей былье,
Чтоб встречалось во двориках старых
Вместе с Саниным, сердце мое.

Здесь родные самарские лики,
Средь которых я столько грустил,
Где бездомный поэт Скоромыкин
Свою душу на ветер пустил.

Во мне тоже не кровь, а водяра,
А в кармане пустой  пизурок.
Обо мне тоже плачет Самара,
Так налейте хоть пива глоток.

                Авдеев и   время странных встреч

   Весна 1990 г началась  рано,  еще в феврале. Быстро таял снег, повсюду образовывались огромные лужи, так что многие ходили  в резиновых сапогах. Всякая иная обувь тут же промокала. Эта слякоть запомнилась особенно потому, что мне приходилось  почти каждый день торговать журналами "Кредо" то на птичьем рынке, то возле ЦУМа Самара. Рядом со мной всегда стояли Георгий Евдокимов и Андрей Жеглов с пачками своей литературы. Евдокимов шутил, что наша политическая борьба сначала растопила снег, а потом войдет в сердца и умы горожан, породив новую оттепель.
     Помню как то в начале марта я встретил  социал-демократа  Михаила Страхова  на площади Куйбышева, и мы зашли в сквер угол Галактионовской и Вилоновской, в народе называвшийся" Штаты".  Там нашли скамейку и долго сидели, беседуя о перспективах  демократического движения в России. Страхов полагал, что Горбачев долго не выдержит натиска номенклатуры и скатится к авторитаризму, а тогда прольется кровь.  Я спорил, утверждая, что  дух народного предпринимательства уже вырвался на свободу и назад его не загнать даже танками, скорее всего развалится СССР под натиском центробежных сил местных элит. Пока мы беседовали, снег настолько растаял, что ноги стали проваливаться в раскисшую жижу. "Вот видишь,-  сказал я,- естественный ход природы ничем не остановить. Тоже произойдет и с СССР". Никогда из нас  не думал, что центральный сквер всего за каких-то два часа может превратиться в настоящее озеро.
   Номенклатурное болото, окружавшее нас, становилось все более зловонным и пузырящимся старыми представлениями.  Как-то  зашел в  корпус политехнического института, что  на Первомайской, где должен был встретить Ирину Воеводину после лекций. Стоял в коридоре напротив аудитории. Вспоминалось, как я сам здесь работал целых четыре года, как проводил семинары, на которых вставали острые вопросы о культе личности, о левых и правых уклонах в ВКП(б). Студентам было многое интересно, они задавали десятки вопросов. Всех интересовало количество жертв сталинизма: одни утверждали, что их были сотни, другие спорили, мол, тысячи. Встал студент из Чечни и заявил, что только в их ауле НКВДэшники сожгли более 1500 крестьян- женщин, детей, стариков, а его бабка уцелела, но до сих пор на спине следы от ожогов.  Один студент принес книгу "Воспоминания о былом" о зверствах Берии. Тот любил во время пыток партработников пить сухое вино и закусывать апельсинами. Если арестованный признавался, что он агент семи разведок, то ему тоже давали апельсин. Вспомнилось как по этим коридорам ходил  на лекции мой дед профессор истории К.Я. Наякшин. Неоднократно  сам слушал его выступления по поводу Октябрьской революции, о Брестском мире и НЭПе.  Дед читал хорошо, четко излагал мысль, но при этом всегда оставался скованным и нервным.  Такая зажатость сильно отличалась от лекций  университетских профессоров таких как Молевич, Овчинников, Арончик, Конев, Козенко. Они умели пошутить, поиграть словами. Мой дед всегда говорил с каменным лицом, взвешивая каждое слово. Я его спросил, почему он так  ограничивает себя, ведь это просто студенты, которые мало что понимают и ничего не знают. Кузьма Яковлевич объяснил, что все события, о которых он говорил прошли через душу, сердце и судьбу. Кроме того ему стыдно называть  великих политиков Каменева и Зиновьева  проститутками, а Троцкого - предателем, ведь это чистая ложь. Однако против позиции  Коммунистической партии дед не мог. Вспомнилось также, что именно в политехе, когда дед спускался в столовую по железным ступеням, его кто- то толкнул. Восьмидесяти двух летний профессор скатился головой по лестнице и без сознания   был доставлен в обкомовскую больницу, что  находилась на улице Чапаевской в дореволюционном особняке. Я приходил  к нему в палату. Рядом с ним лежал главный режиссер Куйбышевского драмтеатра Петр Львович Монастырский. Все дни они проводили в политических диспутах и обсуждали роль личности в истории и культуре. Дед представил меня как барда, и Петр Львович попросил  что-нибудь исполнить. Я сбегал домой за гитарой, а потом провел небольшой импровизированный концерт. Монастырский сказал, что мои остро -социальные песни интересны, но слишком острые для сегодняшнего дня.  Он напомнил, что для театра  уже работает выдающийся композитор Марк Левянт и лишних людей там не  надо. Дед  стал спорить, что нельзя отвергать молодежь, пусть будут разные, всякие,  мир должен сиять разными красками, а не пугать всех одними и теми же  фамилиями.
    Неожиданно мои воспоминания прервали дикие  женские крики. Эта была пожилая доцентша, которую мой дед  как заведующий кафедрой истории КПСС притащил на свою кафедру с Западной Украины. Дамочка, выпучив глаза, орала, что я - террорист, пришел губить живые души советских студентов-комсомольцев. Она утверждала, что я - агент ЦРУ и Павлик Морозов  в одном лице, предавший собственного дедушку-большевика. Затем  эта женщина вызвала милицию.  Приехали оперативники, которые спрашивали, что я тут делаю.  После короткого спокойного разговора они ушли, пожав плечами, объяснив  рьяной защитнице советской власти, что корпус  политеха не является режимным объектом. Один из милиционеров в пол голоса сказал, мол,  читаем ваш журнал, и нам  он нравится, а что касается странных преподавателей, то от их лекций мухи мрут.
  Случались и другие встречи.  Коллега Ирины Воеводиной по кафедре научного коммунизма пригласила членов редакции "Кредо" для дискуссии в Сызрань. Поехали мы с Авдеевым вдвоем. В электричке Миша спрашивал напряженным голосом, мол, а нас не побьют там, ведь по сравнению с Самарой, это провинция.  Я успокаивал товарища:" Не будем перегибать палку, не поливай грязью Ильича, почитаем стихи, и   все получится, главное, чтобы журналы раскупили". Номеров мы взяли целую спортивную сумку, которую Михаил тащил в своих огромных руках с очевидным удовольствием.  Так, наверное, вынашивает долгожданное дитя мамаша бальзаковского возраста. Приняли нас чудесно по высшему разряду, устроили небольшой банкет, даже с шампанским и деликатесами.  Мы были ошарашены таким приемом. На встречу собралась элита города.  До меня дошло, что нас приняли за столичных эмиссаров, которые сообщают провинциалам о генеральной линии партии. Какой-то чиновник все время вопрошал, мол, что теперь портреты и бюсты Ленина вообще убирать из кабинетов, раз это такой душегуб оказался?  Встречу записывали на аппаратуру для местного радио. Все журналы, конечно, сразу же раскупили.  Всю спортивную сумку нам заполнили  вином и продуктами, так что обратная дорога  оказалась  быстрой  и  восхитительной. Осушая очередной стакан красненького, Авдеев вдруг спросил:" Послушай, Андрей, а не похожи ли мы на Хлестакова из "Ревизора?" Я ответил, что немая сцена будет у всей страны, когда объявят о развале СССР.
   В начале лета 1990г. я, Ирина Воеводина и Михаил Авдеев ходили вечером на  Потапова. Там располагался  корпус университета, где мы встречались как члены редакции журнала "Кредо" со студентами  филфака. Произошел  достаточно бурный диспут, который закончился поздним вечером.  Миша блистательно читал перед слушателями
Это знаки зодиака
На померкших образах,
Это - слезы Пастернака
У России на глазах,
Это белой ночи тени
На уснувших островах,
Это призраки видений
И молитва на устах
х х х
Только черные зарницы
Щурят черные глаза.
Привидений вереницы
И глухие голоса
Черной ночи раздаются,
Будто траурный хорал,
И потоки грусти льются
Как шампанское бокал.
х х х
   Отчего так мало музыки...
       О. Мандельштам. 1911г.
Напророчил Всевышний
Звук стихов Мандельштама.
Очень многие пишут.
Только музыки мало.

То есть музыки много,
Но услышит не каждый
Эту музыку Бога-
Ту, которую жажду,

Ту, что жадно внимали
Блок, Ахматова, Тютчев.
Что-то музыки мало.
Вьются черные тучи.
      21.10.1983г.
  Девочки с факультета невест млели при виде такой поэтической глыбы, а Михаил Петрович взахлеб рассказывал о своем любимом городе Санкт-Петербурге, о встречах с Борисом Гребенщиковым и другими лидерами Камчатки.
     Обратно мы решили идти на трамвайную остановку по почти неосвещенной асфальтовой дороге, которая  пробивалась среди одноэтажных домишек, называвшихся почему-то звучным словом Город-сад. Покосившиеся заборы из деревянных кольев чем то напоминали клыки и кости  динозавров. В народе это место окрестили как Курмыши. И вот мы около 12 ночи двигались  по этому рискованному маршруту.
    Вдруг из-за поворота  нам навстречу вышла здоровенная фигура. Человек приблизился и хриплым баритоном спросил:"Это вы редакция журнала"Кредо"? Авдеев от ужаса чуть не упал в обморок. Его тонкая лирическая  натура смекнула, что могут начать бить. Ирина не растерялась и бодрым голосом ответила:"Да-да, а в чем дело? Вы хотите быть нашим распространителем?" Могучий  парень строго ответил, что он самарский писатель Олег Айдаров и хочет предложить для нового номера свой рассказ. Миша успокоился, заметно повеселел и сказал, что надо посмотреть и проанализировать. Айдаров вытащил из кармана листок. Мы подошли к  фонарю, и парень  стал читать что-то из жизни животных, вернее котов. Автор подметил, что эти усатые, хвостатые громко мяучат, шипят друг на друга, показывают когти, но редко по настоящему дерутся между собой. В человеческом обществе все иначе. Люди хоть и не имеют острых когтей и длинных зубов, но чаще загрызают друг друга насмерть. Рассказ нам понравился своей простотой и жесткостью. Однако самарский писатель заметил, что хочет работать за гонорар, минимум в 10 рублей. Мы ответили, что готовы давать только  авторские экземпляры. Так состоялось  наше первое знакомство с этим творческим человеком. 
 
                Авдеев и Валерия Новодворская

      После Грушинского фестиваля Юра Бехчанов радостно сообщил, что к нему приезжает Валерия Ильинична Новодворская, являвшаяся руководителем Демократического союза. Я  предложил взять у нее интервью для журнала "Кредо". Бехчанов сразу стал важным как генерал аншеф, надулся, а потом гордо согласился. Мы встретились с московской гостьей у Юры дома. Присутствовали Анатолий Черкасов, Владимир Сураев, Андрей Знаменский,  Михаил Авдеев, Татьяна Поправко,  Ирина Воеводина и я. Новодворская удивила своим парадоксальным мышлением и какой-то отчаянностью во взглядах. Она обжигала всех юношеским максимализмом, оптимизмом и задором. В ней чувствовался природный интеллект, острота ума и неожиданность суждений.
Вопрос:  Каких российских мыслителей прошлого Вы любите и цените?
Ответ  :  Мне ближе всего Мережковский, ибо он,  как  никто другой отчетливо видел Россию.  Он понимал, что есть западная, а что восточная ориентация.  Он  блестяще исследовал общинное сознание.  Очень много о нас знал Достоевский.  Бердяев описал неизбежность победы большевизма  и истоки русского коммунизма. Эти горькие истины он открыл еще в 1925г для широкого читателя. Семеон Франк  сделал отличную  инъекцию против  социализма. Он понимал, к чему могут привести идеалы  Чернышевского помноженные  на Белинского и иже с ними. Но эту Кассандру   никто не понял и не услышал.
    Необходимо предостеречь от идей Соловьева с его соборностью и подчеркиванием особого  исторического пути развития России - эдакое интеллектуальное славянофильство.  Его идеи сегодня продолжает Лев Гумилев, который видит все беды России  в неправильной ориентации на Запад.  Нужно было якобы на Восток.
   Из историков мне очень близок Ключевский, который  был первым политологом.  Его надо знать наизусть тому, кто хочет чем-то помочь России. Герцен для меня единственный революционер-демократ, который  сохранил  либерализм и  интеллигентность.  Шпенглер  прекрасно уловил через труды  Павла Флоренского, что причина  нашей погибели  в магическом  христианстве. Последнее уводит внутрь себя, вызывает пассивность, закрывает дорогу к развитию личности. Именно это мешало  развитию предпринимательства на Руси.
Вопрос: Кого из политических деятелей дооктябрьской России  Вы считаете значительными?
Ответ: Я отдаю предпочтение Милюкову, Набокову. Интересен Столыпин. Он не был демократом,  я его политических взглядов не  разделяю, но это талантливый  человек. Если бы его реформа осуществилась, то Россия  бы избежала и февраля, и октября. Наша страна бы плавно проэволюционировала до конституционной  монархии  английского типа. Автократия была бы спущена  на тормозах, и мы получили бы западный  парламентаризм, кстати, вопреки планам самого Столыпина.  Он просто хотел разложить общину как некий кратер, откуда вырывался  революционный процесс. Столыпин не предвидел, что  свободным фермерам не будет нужен царь, им не нужна идея соборности. Столыпин был стихийным западником.

   Мне жаль Милюкова и Набокова, ведь они всю жизнь свою посвятили борьбе за демократию и свободу, хотя и шли на компромиссы с  самодержавием. Когда эта  демократия пришла, то она оказалась  беременна  большевизмом. Лидеры кадетов так ничего и не сумели сделать с народом в таком состоянии. Они не возглавили народное сопротивление большевизму и оказались не у дел.
   На следующий день Лера Новодворская провела митинг на площади Славы у Белого дома под бело-сине-красными флагами и лозунгами партии Демократического  Союза типа "Долой Советскую власть", нет КПСС.  У меня дома  хранился  чугунный бюст Ленина,  и я  подарил  московской гостье  эту реликвию. Валерия  принесла на митинг бюст  и  в  разгар мероприятия  поставила его на ступени у входа в обком КПСС. Разбивать   вождя не стали, так как тот все-таки честно писал, что Россия страдает не от капитализма, а от недостаточности его развития.
     Валерия  Ильинична  была диссидентом-идеалистом. Она отказывалась от любых компромиссов  во имя чистой идеи свободного капитализма.
   В Питере готовился конгресс демократических сил. Из Куйбышева  туда отправилась большая делегация. От журнала "Самара" поехали Анатолий Александрович Черкасов и его помощник Андрей Жеглов с огромным чемоданом печатной продукции. "Кредо" представляли мы с Ириной Воеводиной.  Приняли нас прекрасно. Мероприятие организовал депутат Ленсовета Анатолий  Собчак . Заседания проходили в современном здании, в отлично оборудованном зале. Будущий мэр Питера выступил  с большой речью, в которой проанализировал перспективы развития страны в условиях либерализации. Он был полон надежд на блестящее будущее.
    В холле мы стали продавать привезенную литературу, а  также кассеты с моими политическими песнями. Успех снова оказался значительным. Про наш журнал уже знали во многих иностранных библиотеках Лондона, Рима,  Конгресса США. Как то к нам подошел Глеб Якунин. Меня потрясла его могучая аура. Казалось невидимый свет  исходил от этого человека, подумалось, вот это православная мощь.  Казалось, что за его плечами стоит вся  Святая Русь. Вдруг возле столика с нашими журналами остановился один москвич. Он спросил, сколько нам , как распространителям его журнала платит Володя Воронов? Мы сказали, что Воронов -это член нашей редакции и   получает авторские экземпляры как все. У него  прекрасные статьи о Фиделе, интервью с  членом "Саюдиса", а  также скандальный материал о заговоре генералов, которые мечтают совершить путч против перестройки.  Москвич  пожал плечами и ушел. После этого инцидента мои отношения с Вороновым распались сами собой.
    Интересная встреча произошла у нас с собирателем неформальной литературы Александром Суетновым. В Москве он создал библиотеку самиздата и занимался классификацией этой печатной продукции. Сашу интересовали как либеральные, патриотические, так и экстремистские направления.  "Кредо" он определил как  аналитический альманах с элементами эпатажа.  Суетнов предупредил, что в Вильнюсе становится не спокойно и его самого там  задерживали на вокзале с неформальной литературой.  В питерском метро с нами  произошел инцидент.  Ехали втроем после заседания. В вагон вошли двое с огнетушителем и,  направив его на Суетнова, хулиганы заявили, что будут нас сейчас тушить, так как мы горим изнутри и можем поджечь СССР . Александр хотел уже применить газовый баллончик, но Ирина Воеводина  заметила, что ребята очень талантливые и создали прекрасную инсталляцию.  Она пригласила их на заседание к Собчаку и его помощнику Владимиру Владимировичу. Хулиганы  покраснели, опустили глаза и исчезли. Александр сказал, что возьмет на  вооружение опыт Ирины по общению со странными людьми. Стресс сошел и  новый  московский  приятель долго рассказывал о своей поездке в Лондон, где продается  дешевое и качественное  клубничное и малиновое вино в бумажных пакетах. У меня потекли слюнки, потому что я любитель всего  оригинального. 
   Ночевали мы в хорошей гостинице, обедали бесплатно в ресторане"Невский". Помню как чекались с Новодворской бокалами с шампанским за процветание северной столицы и России. Ночью долго беседовали с Черкасовым о перспективах самиздата. Он предложил объединить усилия и создать единый журнал "Кредо-Самара". На том и порешили.
                Авдеев и Квантришвили

      ( о том как два самарских поэта встретились на страницах журнала "Кредо)
   Вернувшись в Куйбышев, все вместе взялись за дело. Стали готовить новый номер под общей темой "Российский апокалипсис".  Обложка выглядела так: русское поле, на котором взошли спящие человеческие головы. Их рубит коса с эмблемой серпа и молота. На обратной стороне идет комбайн, из которого вылетают вместо пшеницы черепа.  Я написал статью "Карлики в тигровых шкурах", где  анализировал, кто реально  возьмет власть, когда завершится перестройка?
  Это  сладкое слово власть. К ней рвутся, тянутся. Ее боятся, как спидную красавицу. Охотников до нее хоть пруд пруди. ...Не будем гадать на кофейной гуще, такой социальный слой готовый взять власть, есть. Это мелкие функционеры старого партийно-хозяйственного аппарата. Все они молоды, видели, как управляли их хозяева, имеют опыт подавления людей, управления массами. Мимо них проносили банки с черной икрой, ящики с французским коньяком, а значит, они злобны, завистливы, циничны и безнравственны. Они из тех, кто охранял дверь кабинета, когда их барин развлекался с молоденькими девочками. Тягучая слюна холуя капала ему на ботинки. Эти люди не социальное явление, а скорее  бедствие, оставленное нам в подарок, как троянский конь, большевиками. Они прошли школу комсюков и, соблюдая советскую мораль, учась в институтах, врывались в общежития к товарищам в поисках нарушений. Они стучали, собирали досье: они ненавидели и боялись.
  Психологически они прекрасно чувствуют российский народ, его рабскую и холуйскую психологию. Они готовы стать господами над быдлом с бичом и пряником в руке.  Они вынашивают планы создать авторитарное государство. Эти карлики в тигровых шкурах презирают большевиков не за их преступления, а за развал хозяйства ...  Выборы в условиях России, где не сложилось гражданское общество, порочны изначально. Выборы  дают власть в руки не профессионалам, а тем, кто любыми правдами и неправдами получил голоса своих темных избирателей... Вглядитесь  в лица наших избранников, особенно местных уровней. Интелект и культура им не понятны даже как термины.  Впрочем депутаты такие, какими и должны быть. Они выразители мнений среднего обывателя. В этом бесспорно заслуга того  самого дедушки, который покоится в мавзолее. Он уничтожал в первую очередь интеллект, всех, кто умнее и выше него. Именно интеллектуальный потенциал был преградой для коммунизма. Вот и имеем мы  средне статистического индивида, которого ни самого, ни через представителей до власти допускать никак нельзя. А карлики - то наши и спрашивать не станут, возьмут да и дело с концом.
   Ой, посмотри-ка этот рыженький плюгавик уже хозяйством заправляет, а недавно еще в комсюках бегал, ДНД возглавлял. А этот со сладкой фамилией из полутеха перекатился горку комсомольского мусора и с иностранцами бумажками  подписывает....Вот девка недоношенная из деревни вылезла, сколько показухи, сколько денег она перевела по безналичке  своим друзьям кооператорам...У того вон изможденного глаза сексуально горят, все рыло в пуху, а из задницы перья валятся, а его опять же в курятник.
   Сегодня очень важно иметь рыльце в пушку или пятно на совести. Это залог успеха в любой карьере вплоть до руководителя самого низшего подразделения. Важно, однако, чтобы о пятнышке знали те, кому положено. Наш народ любит умственно убогих. За них он и голосует. Ему даже приятно, что новый начальник выполз из той же грязи. Кто же на них поставил, на этих новых хозяев страны? Неужели просто так сами взяли и полезли и в горсовет, и в облсовет, и в совместные предприятия, и акционерные общества?
   Да сам старый партаппарат на них же и поставил. Во-первых, они чаще всего в родственных связях дальних или ближних, а во-вторых, они замазаны, а значит и не замахнутся на  потенциальных пенсионеров-преступников, не отберут награбленного и не забудут о доброте уходящих...
   Мы не против финансовой деятельности, тем более для молодежи, но мы видим, как движение к цивилизованному рынку превращается в  скатывание к полной мафии...
  Сногсшибательный  материал "Слово в защиту Берии" разместил член редакции Панихин. Он высказал особое мнение о хрущевском перевороте в июне 1953 г во время которого военные арестовали Берию. Автор сделал заключение, что Лаврентий Павлович  представлял интересы прогрессивной части НКВД, которые хотели выбросить безумные устаревшие догматы марксизма-ленинизма, провести рыночные реформы и направить страну по пути сходным с Южной Кореей, т.е. авторитаризм, традиционные  духовные скрепы,  запрет КПСС, конкуренция, модернизация, свободный рынок, частная собственность, конвертируемый рубль. Во главе всех  подразделений должны были стать чекисты. Читаем статью :" Явно издеваясь над  коммунистами, Берия доводит до   абсурда большевистские догмы, осуществляет фантастически бесполезные проекты огромного масштаба лично, по самым неправдоподобным обвинениям уничтожает виднейших лидеров ВКП(б) и Коминтерна, соратников Ленина. Пепел этих  пламенных революционеров приказывает вывозить для удобрения полей подмосковного совхоза "Имени Ильича"...
Перед войной Берия оказал Гитлеру колоссальную помощь:
Убедил Иосифа Виссарионовича в невозможности нападения,
Провел ликвидацию советской разведывательной системы в Германии,
Выдал гестапо подпольные структуры компартий и Коминтерна,
Добился бесперебойной поставки в Третий Рейх больших объемов стратегического сырья,
Начал новую  чистку в советской армии,
Настоял на демонтаже укрепрайонов на старой границе,
Сосредоточил в приграничной полосе 78% всех воинских запасов...
Вторая мировая война показала, что разгром коммунизма из вне невозможен.
Читаем далее:" Опереться можно было лишь на собственные силы. В  борьбе с большевизмом Берия решил использовать органы НКВД. Работающие там люди знали и о трагическом положении страны и долгие годы наблюдали за партийными боссами разных рангов и понимали, что это просто мелкие жулики, дорвавшиеся до большой власти.  Берия считал, что  в благоприятный  момент их можно задействовать для уничтожения партийных структур различных уровней. Однако развитие ситуации в стране потребовало немедленных действий.
  Престарелый полубезумный диктатор, чувствуя приближение смерти, решил прихватить с собой в небытие весь остальной мир. Сталин планировал провести кровавые акции по уничтожению большей части еврейского населения страны в ходе "стихийного" народного возмущения действиями "врачей-отравителей".
   Протесты международной общественности, неизбежный разрыв дипломатических отношений со всеми ведущими державами должны были дать повод для развязывания новой мировой войны с  массированным применением атомного и химического оружия.
   Сталин умер за несколько дней до начала мировой катастрофы. Случайно при таких обстоятельствах не умирают. Его  устранение было тщательно подготовлено. В последний период жизни вождь оказался совершенно отсеченным от мира. Все его старое окружение было ликвидировано, вокруг были расставлены новые люди. Сталин фактически оказался под домашним арестом, оставаясь правда еще диктатором, хозяином страны.
   Ну, а затем ... неожиданное кровоизлияние в мозг. Генералиссимуса, как крысу, оставили подыхать на полу у дивана. Мир был спасен от гибели!..
   Лаврентий Берия не оценил живучести  большевизма. И сполна поплатился за это. Он не мог даже предположить, что вдохновителем и созидателем нового витка коммунистической  утопии станет необразованный и завистливый мужичонка Никита Хрущев, шут гороховый, лихо отплясывающий гопака по мановению руки Сталина. Воистину, мельчают великие!.. Когда без суда и следствия кончали Берия  из пистолетов в каземате, он успел лишь прохрипеть:"Гады сучьи, мать вашу так! Не успел я! Прости,  Россия!"
 Большевик Никита Сергеевич раздавил  прогрессивные рыночные идеи  танками, объявив, что коммунизм  будет построен к 1980г .
   В  журнале мы открыли  раздел "Черный ящик", где стали публиковать молодых  ярких поэтов. В этом номере   состоялось знакомство читателей со скотофутуристом Георгием Квантришвили. Ирина приглашала его к своим студентам, когда читала лекцию о личности и обществе. Георгий вызывал бурю восторга  у молодежи.
Я прочитал свои стихи
В доме для престарелых.
Один старик скончался тут же
Другие еще прохрипели
Часа полтора.
х х х
Говорят
В зрачках убитого отражается убийца
Но после моей смерти
Вряд ли хватит зрачков
Для убийц
Слишком мало пространства.
х х х
Где эта кнопка,
Нажав на которую
Можно убить весь мир
Я жил в одиночестве
Так дайте ж уйти в коллективе.
х х х
Стадо это хорошо
Можно ничего не бояться
Кроме
Другого
Стада
х х х
Я любил тебя Родина,
А ты изменяла мне
С усатым Иосифом
С Леонидом бровастым
(даже до лысых дошло)
Молилась ли ты
Перед сном.
х х х
Для любви нужно
Хотя бы два человека
Для онанизма
Хотя бы один
С одиночеством сложнее
Для него потребуется
Целое общество
Неуклонно стремящееся к прогрессу.
х х х
Мне иногда хочется,
Чтобы его
Переехала машина.
Может быть тогда он заметит,
Что асфальт серый
И на нем плевки.
х х х
Иногда замечаю
Я- марионетка.
Завязать бы на шее
Все нити,
Которыми связан с другими
Дерагйте!
х х х
Звизда(притча)
Босиком по Сонцу
Бегает каззел
В нашем государстве
Он найдет друзей
Его похоронят
С красною звиздой!
х х х
Не зная жизненных реалий
С опустошенною душой
Все мы пловцы без гениталий
В просторах родины бальшой....
Помню мне осенью 1990 г. позвонили из Питера и спросили, мол, действительно ли есть такой поэт Квантришвили, мы хотим взять   его стихи  из "Кредо" и поместить в  Антологию российского верлибра? Я подтвердил, а  они издали книгу, включив туда Георгия.
  В демдвижении я познакомился с бывшим хиппарем и диссидентом 70-х годов Владиславом Бебко. Тот специально для нашего журнала "Кредо-Самара" написал воспоминания о мятежной юности "  Демонстрация":               
      1976г. - время, когда культура хиппи стала среди молодежи массовой.  Мы собирались в подворотнях,  теплых туалетах, на свободных  квартирах, в сквере "Три вяза" и прочих местах. Расцвет тусовки был в Пушкинском саду.
     Лживость и порочность  советского режима для тех, кто хоть  немного мыслил, была совершенно очевидна и сталкиваться с большевистской мерзостью приходилось  на каждом шагу.   Меня всегда поражало, что подавляющая  масса как будто  и не замечала ничего вокруг. В некоторой степени я, конечно, понимал эту массу.  Информационный вакуум,  десятки лет оболванивания, обыденные заботы:  достать, прокормить, не опоздать - это понятно, но до такой степени! Идиотские демонстрации, транспаранты,  дармовые коммунистические субботники, наглядная агитация, добровольные народные дружины, выборы без выбора, почины( больше пахать и бесплатно), товарищеский суд, добровольно-обязательные мероприятия и т.д.Это все воспринималось населением  как вполне  нормальное, что так и должно  быть, и никак иначе быть не может и даже  поддерживалось это положение вещей.
   Но мы  ребята были молодые, умные и очень чувствительно  относились ко лжи, несправедливости  и маразматизму советского режима и поэтому не стесняясь ,  поносили  Советскую власть. Власть,   менты,  ГБ, обывательская общественность, фураги - все было  направлено  против нас,  но мы не сдавались.  На одном из своих собраний  в одном из теплых туалетов на улице Куйбышевской ,  обмениваясь мнениями,  как бы еще нагадить Советам, мы решили, что неплохо бы  устроить демонстрацию. Все присутствующие загорелись  этой идеей. Вносились всевозможные  предложения  по организации.
   Брежневская конституция позволяла нам провести эту акцию, хоть и с некоторыми оговорками.  Были предусмотрены всевозможные конфликты с властями и меры по  избежанию таковых.  Так в одном из положений УК говорится, что  преследуются действия, нарушающие движение транспорта, поэтому решили проходить по тротуару.  По опыту и из различных инструкций мы знали, что   всякий мент имеет право повинтить вас где и когда угодно и отправить в каталажку, и это  называется "до выяснения личности".  Решили взять паспорта.  Ну и, конечно, все должно происходить в исключительной трезвости, без шума  и бесчинств.  К сожалению, меру шума и бесчинств  определяли не мы, а менты.
   Кроме того, самое главное - не дать повода властям  обвинить нас в том, что  акция направлена против Советской власти.  "Советская власть" -это для властей было что-то вроде заклинания.  Так, плюнуть в унитаз можно, а плюнуть на Советскую власть в форме унитаза - что-то страшное.  Вообще все, что не от коммунистов, комсомольцев, их холуев и прихвостней,  считалось преступлением против  Советской власти и,  соответственно, каралось.  Предусмотрели и это,  решили приурочить демонстрацию к "Дню смеха" 1 апреля и постараться исключить все намеки на  политику.  Это совещание состоялось дня за два до 1 апреля.
  В назначенный день все собрались возле памятника "Паниковскому" или "Крыльям Советов"  или, как я потом узнал, на площади Славы часа в три дня.  Несмотря на мое скептическое отношение к тому, что  что-либо дельное  получится, все же собралось человек пятьдесят. Это подняло во мне энтузиазм и дальше пошло все отлично.  Кто-то принес бумагу, кто-то фломастеры, свистульку, дудку, плакат и прочий антураж.
   Мы окружили достославный памятник и быстренько сделали несколько плакатов: " Свободу самовыражения",  " POP-Mashin" и еще что-то в этом роде.  Нарисовали на щеках, лбах, плакатах губнушкой цветы, вывернули наизнанку куртки, пиджаки.  Много было хип-атрибутики: цепей, одежды,  отдаленно напоминающей штаны и т.п.
   Во время этих приготовлений к нам подошел околоточный, привлеченный необычным  сборищем, чем-то грозил. Но, по-видимому, он был не в курсе  дела, бестолковый и, после некоторых пререканий, ибо не нашел к чему придраться, удалился, возможно доносить по начальству.
   А демонстрация двинулась по улице Молодогвардейской в направлении памятника Василию Ивановичу  Чапаеву  и Обкома партии. По пути  я обзавелся частью дерева с ветками и,  нанизав на него один из транспорантов, возглавил движение, используя дерево вместо стяга.  На углу улиц Венцека  и Фрунзе  неожиданно на нас бросилась группа милиционеров человек 5-6. Он неожиданности ряды  перемешались и стали рассеиваться.  Милиционеры отлавливали кого могли. Наиболее сознательная часть не разбегалась,  совсем наивно полагая, что  милиция призвана защищать граждан, а не бить их, если действия не противоречат нормам закона.
   Другая же часть демонстрантов  интуитивно полагалась на житейскую  мудрость: мент - значит беги.   Один  из ментов вцепился в дерево-стяг  и старательно вырывал его у меня.  Я сказал ему, что это мое, что   заявляю гражданский протест, что Конституция... Он заехал мне в грудь и на словах добавил что-то неприличное.
   До Обкома КПСС мы все же дошли, но уже в сопровождении ментов. Там нас ждала уже машина. Но нас  сразу сажать почему-то не стали и в здание не пустили, поэтому мы  принялись агитировать ментов против  советской власти, пытались выяснить как их действия соотносятся с законом  и правопорядком.  Некоторые из демонстрантов предъявили паспорта, хотя их и никто не требовал.  Один мент, видимо главный,  ничего не объясняя, собрал документы и положил в карман.  Менты, по-видимому, никогда  в жизни   не  с подобного рода преступниками и не представляли, что такое может быть.  Они больше отмалчивались и рожи у них были такие, что вроде  и отступать нельзя: начальство  приказало и в рыло дать  стремно, умно говорят, только не очень понятно.
   Потом нас погрузили в  воронок  и отправили в РОВД. Места всем хватило. В отделе, куда нас привезли, собралось множество народа, стражей порядка.  Сбежались со всех этажей смотреть на невиданное чудо. Менты всех мастей дивились и изучали вещественные доказательства:  дудку, свисток, ножницы, ленту и  т.п.особенно их заинтересовал кусочек красной материи с надписью на непонятном для них языке и отпечатками рук и ног.  Делались всевозможные догадки, предположения по поводу того, чтобы это все значило. Было предположение, что это их большевистский флаг, над которым мы надругались.
   После долгих дебатов предположение  было отвергнуто, так как  не  обнаружили  ни молота, ни серпа и размер не сходился. Письмена же, как  не крутили, разобрать не смогли. Обшарив всю ментовскую, привели эксперта ( большого специалиста) не то лингвиста, не то полиглота. Он он тоже ничего не разобрал ,  хотя и очень тужился. Потом их главный начальник  сказал, что без КГБ здесь не обойтись. Так и сделали.  Нас отправили по камерам.
   Пока высокие инстанции решали, как же быть дальше, меня оформили на 15 дней заключения, еще двоим дали по 10 дней.  Остальных, запротоколировав, отпустили.  Основания для моего ареста выглядели примерно так: из хулиганских побуждений размахивал деревом, на замечания граждан не реагировал, выражался нецензурной бранью.
   Касательно вдохновителей и организаторов шествия, они не ошиблись. Находясь в тюрьме, которая называлась не то  специзолятор,  то ли спецприемник, нас  принудительно заставляли работать бесплатно.  Но так как надзор был слабый, то все заключенные всячески бойкотировали работу, ломали оборудование, продукцию, гадили как только можно,  разворовывали все, что можно унести.  Я тоже старался изо всех сил по идейным соображениям,  остальные же по простоте душевной.
  Сокамерники дивились на нас, но большого вреда не причиняли.  В середине срока нас посетили гэбэшники, забрали моих подельников. Больше до конца срока  я их и не видел. После освобождения на своей работе меня осудил еще товарищеский суд. Но я не очень обиделся на товарищей, так как в коллективе, где я работал было четыре начальника и сорок товарищей, 95% которых были "химики".  Тут бы и конец истории, но как раз после освобождения и началось самое интересное.
   Пока я кушал колбасу мясокомбината, запивая кефиром молокозавод а, ГБ  провело огромную работу.  Были допрошены десятки людей.  Их брали на работе, с квартиры, из учебных заведений.  Все по традиции под вуалью полу секретности  искали тайную шпионскую организацию.  Пошли депеши в центр.  Оттуда директивы, инструкции,  указания.   Сотни людей так или иначе  непосредственно  соприкоснулись  с этой историей: участники, менты, прохожие, столкнувшиеся косвенно.  Все вместе поведали сослуживцам, знакомым, родственникам  о произошедшем.  По городу поползли слухи,  обрастая совершенно невероятными историями.
   Так я слышал от многих людей точные сведения, что в  демонстрации участвовало 650 человек, что особы женского пола были в  полуобнаженном виде с  набедренными  повязками,  что все там были студентами, что возглавляли три профессора  из университета, что  было побоище с избитыми и ранеными, что требовали законодательного введения  "свободной любви", что намечалось  свергнуть  Советскую власть, но   ГБ было начеку.
   Я был доволен- эффект был полнейший! Позже   на предприятиях, в комсомольских    и коммунистических комитетах, в институтах прошли собрания, на которых  разоблачалась  деятельность в г. Куйбышеве  вражеских подрывных центров, призывалось усилить бдительность, сообщать о подозрительных в органы , углубить борьбу с молодежью. В дальнейшем я получил и другую информацию, к  которой я отношусь с большим доверием. Так, в тот день 1 апреля спецвойска  Приволжского военного округа  находились в боевой    готовности.  Щиты, дубинки, каски - все было наготове.  Когда в высоких инстанциях решался вопрос, что с нами делать, то было мнение     пустить по статье   70 УК антисоветская агитация.  Но какой-то высокий городской чиновник сказал, что поскольку не было лозунгов  антисоветского содержания, то и    делу  конец. По некоторым сведениям в демонстрации участвовали молодые родственники высшего областного руководства,  посему было принято решение: не давать  делу слишком  большого хода, дабы не дискредитировать  начальство. Ну и  слава Богу!
 В тот месяц ГБ  допрашивал меня, насколько могу судить, последним. Какими мотивами они руководствовались, могу только догадываться.   В конце -концов гэбэшники сделали мне  предупреждение, что недопустимо...в случае повторения... Я, конечно, обещал.  И подшили материал до следующего раза.
  Для этого номера я написал также нашумевшую статью  об истоках психологии большевиков.  Долго еще будут гадать философы, социологи и историки: откуда, из-под какого камня выползли гремучие большевики, кто ниспослал на Русь это ядовитое племя? Не дело ли это  рук самого дьявола? Отбросив чертовщину, можно рассматривать возникновение этой оспы ХХ века под совершенно разными углами зрения, искать их социальную базу, истоки. Хочется поговорить лишь об одном факторе, повлиявшем на психологию  большевизма.  Царизм бросал молодых социал-демократов в тюрьмы, где психика последних подвергалась деформации со стороны уголовно-каторжных законов, не тех законов, что устанавливала царская администрация, а тех, которые формировала сама тюрьма.
   Тюрьма развивается не на основе объективных экономических законов. Она существует по типу социального инкубатора, где объединяются отдельные воли арестованных в один мощный вектор силы направляемый укоренившимися закрепленными столетиями традициями, а также авторитетом пахана. Тюрьма -это высшая форма развития бюрократической системы, некая кукольная пародия на государство. В условиях российского беспредела - это высший беспредел со своим языком-феней, со своей иерархией по кастам и мастям, закрепленными вместо паспорта непосредственно татуировками на теле.
   Именно в этих университетах учились будущие большевики, которые потом перенесли полученные знания на всю страну. Можно сказать,  что царская каторга стала кузницей большевизма.  Не случайно, когда Ульянов совершил свой кровавый переворот всем сердцем его поддержали деклассированные элементы, уголовники всех мастей. Они то и осуществили ленинский лозунг: "грабь награбленное".
   Все это уже история, но не может ли она повториться?     Современные номенклатурщики соединяются с уголовными паханами и готовятся разорвать страну. Идет новый хам...
  На одном из демократических собраний я познакомился с Наташей Тихоненко, работавшей на кафедре иностранных языков пединститута. Она предложила переводить "Кредо" на английский, впрочем как и мои песни. К сожалению дальше разговоров дело не пошло, а Тихоненко вскоре уехала в Англию.
                Авдеев и   саратовские страдания

  В  начале лета 1990г. нас пригласили в Саратов. Там с 16  по 17 июня   проходил форум демократических сил. От Самары поехали Георгий Евдокимов, диссидент Владислав Бебко, Ирина Воеводина, Михаил Авдеев и я. Город потряс нас чистотой,  пешеходной зоной  в центре города,  дешевыми  оливками в пол-литровых банках и копченой рыбной колбасой. Перед собранием мы продавали свой журнал на центральной улице, приводя в испуг  обывателей, которые никогда не видели самиздата, а тут такое. "Кредо" рвали из рук, чуть ли не создавая очередь как за дефицитными колготками. Миша снова  декламировал свои ударные стихи:
Зеленой жижей ленинских мозгов
Вы всю страну подонки отравили,
Вы свет надежды русской загасили
Подошвами чекистских сапогов...
   Слегка смягчая непримиримость Авдеева, я пел  под гитару  на  его же стихи:
Этот звук моих дворов
Удивительно вечерний .
Перекрестие миров,
Не имеющих значенья.

Возвращение назад
По снежку печали ранней
В разоренный вертоград
Заревых воспоминаний.

Этот чистый белый  снег  до меня
Падал целые тысячи лет,
Но вот наступил счастливейший миг-
Я на нем оставляю свой след.

Этот снег меня проводит,
Заметет мои следы.
Этот след душе угоден
Для печали и мольбы.

А душа молиться будет,
И печалиться за всех
Пока сердце не остудит
Этот  чистый белый снег.

Этот чистый белый снег до меня...
  Ночевали мы у одного из руководителей саратовского  демдвижения  господина Захарова. Это - истинно русский деловой человек, предприниматель от Бога и настоящий хозяин. Все у него было отлажено и добротно. Во дворе он держал теплицу   с декоративными экзотическими цветами на продажу, имелась пасека. Многое он делал собственными руками  при полной поддержке жены.  Их семьей можно было только любоваться. Георгий Евдокимов, член редакции журнала "Самара", считая себя художником, решил  нарисовать карандашом портрет сына хозяина, милого  кудрявого длинноволосого мальчика.  Всю ночь Георгий работал, а показал  творение   своих рук только перед отъездом.  Сцена была как в "Ревизоре". Захаров ахнул, мол неужели  все так ужасно? Мы сказали, что не надо обижаться,  художник  рисует как умеет, главное от сердца.
         Для будущего номера по горячим следам   я набросал небольшой очерк:
    Два города на Волге: Саратов и Самара. Вроде соседи, а судьба у них разная. Самару  осквернили гнусным названием Куйбышев, а Саратов уцелел. У Саратова на гербе три осетра, только  там они, бедные, и остались. А у Самары - козел, а уж их-то, козлов, нынче хоть пруд пруди. Большевистским властям Самары не повезло. 1988г. пошатнул их коммунистическую твердость. Сотни тысяч людей на площади - это вам не баран чихнул, даже памятник Валерьяну чуть со страху с постамента не свалился.
  В Саратове наоборот: тишь да гладь, да партийная благодать. Вот они, коммунисты, и расцвели как синяки при мордобое. Заседание конференции демократических сил Поволжья проходило на ул. Революционной,д.45 , в небольшом старинном русском особнячке. Около входа дежурили сотрудники компетентных органов. Из своей "Волги" они фотографировали каждого входящего и выходящего. Когда бравые ребята уехали, на этом месте осталась огромная лужа бензина. Это был настоящий подарок конторы  демократам. Только благодаря бдительности дежурных Народного фронта взрыв не состоялся. " Да это еще мелочь из того, что они у нас творят",- сказал А.С. Захаров, один из организаторов конференции. Далее он отметил, что заявляют представители органов власти:" Я депутат горсовета, а милиционер отвечает, мол пошел вон. " Аппаратчики кричали в лицо:" Мы тебе сделаем депутатство, такую конституцию покажем!" А ведь это были не только слова. 1 мая бюрократы бросили на демократическую колонну вооруженных до зубов курсантов. Те жестоко избили Проскурякова Владимира. Ему на помощь бросился  депутат Ермошин. Один из курсантов, избивавший ногами Проскурякова,  повернулся к Ермошину и спросил:"Тебе тоже ввалить?" На что тот ответил:" Вы не имеете права, у нас депутатская неприкосновенность!" "Это прекрасно",- ответил курсант, а затем взял Ермошина за плечи и изо всех сил нанес удар головой  в нос.
    Чему удивляться. Все эти защитнички коммунистического режима совсем недавно проходили курсы повышения квалификации во время вторжения в Баку. Действительно, обстановка в городе напряженная. Ситуация чревата опасными осложнениями, потому что  рабочие еще не проснулись, а интеллигенция насмерть запугана и дальше кухонных разговоров дело не пошло. Узкая кучка демократов не  способна хотя бы минимально контролировать ситуацию.
   Милиция творит все, что захочет. Управы на нее нет. Нет, с преступностью она не борется.  Она давит демократов. А.С. Захарову кто-то ночью разбил палкой машину. Несмотря на депутатский запрос, МВД заводить дело отказалось. Но есть факты и пострашнее. У одного из лидеров демократического движения зверски была убита дочь. Преступление совершили сынки отцов города, как их называют "мажоры". Несмотря на доказанность вины, они находятся на свободе, прикрываясь справками из психушки.
   Здание, где проходила конференция, дружинники охраняли днем и ночью. Демократический форум рассматривал вопрос о создании единого Поволжского информационного центра. Был поднят вопрос об образовании единой независимой республики Поволжья. Форум принял резолюции "В поддержку Б.Н. Ельцина", "В поддержку Т.Х. Гдляна и Н.В. Иванова". Форум выразил солидарность с народами Прибалтики и Грузии в их стремлении к созданию независимых государств.
   Но многие важные вопросы потонули в столкновении амбиций и самоутверждения. "ДСовцы" требовали решительных мер, "ЭСДЭки" желали компромиссов с КПСС, Л.Г. Убожко, как всегда, костерил дедушку Ленина. Все это немножко напоминало детские игры.  Но ведь, сограждане, нельзя забывать, что там за окном фашиствующие коммунисты шутить не намерены. Кстати, в день приезда делегаций  кто-то  отключил электроэнергию от этого уютного особнячка на ул. Революционной,д.45.
   Саратов - красивый город, и пешеходная зона- лучше, чем московский Арбат, и старые дома там реставрируются, и церкви блестят куполами, и хлеб там душистый, настоящий. Но это благополучие - внешнее, жителей ожидают тяжелые   испытания, потому что большевизм там прохаживается по улицам с длинной милицейской дубинкой, а палачи- НКВДэшники гордо ходят со значком "Почетный чекист".
     Мишины политические стихи понравились многим, но особый восторг они вызвали у старого диссидента  Льва Григорьевича Убожко, проживавшего в  Москве. Он предложил Авдееву стать представителем недавно созданной Консервативной партии.
  Когда вернулись в Куйбышев, то из достоверных источников получили информацию,  что против  членов редакции "Кредо" готовятся репрессии, так как это издание слишком громко себя заявило. Встал вопрос, как продавать остатки тиража во вновь сложившихся обстоятельствах?  В это время распространителей  журнала "Самара" Георгия Евдокимова и Андрея Жеглова уже  арестовывали с помощью группы захвата.  Я придумал крышу для торговли. Мы   начали   за столиком  в людных местах собирать подписи в поддержку Ельцина, который пользовался в то время огромным авторитетом. Милиция боялась  к нам даже близко подойти.  Попутно мы продавали свой журнал.  На белых листах самарцы ставили свои подписи и восторженно писали :" За, Вас, Борис Николаевич!!! Мужества Вам в победе и дальнейшей борьбе. Единственная последняя надежда на Вас. Надеемся на Вас! Верим в Вас! Удачи Вам!  Успехов во всех делах на благо России. Дай Бог Вам здоровья, терпенья. Ты прав. Поздравляем! Рады! Надеемся! Борис Николаевич! Вся Самара с вами! Терпенья и больше мужества... Наиболее выгодная   коммерческая  точка  находилась на железнодорожном вокзале.  Работник   управления этого ведомства Игорь Белкин  дал нам разрешение на торговлю полиграфической продукцией  как  своей так и нашей.  Никто не был в накладе. Там же киоск звукозаписи держал Леонид Якутович, который пускал по  динамикам мои песни,  тем самым помогая распространять журнал. Тираж быстро таял, и мы начали готовить новый номер.
                Авдеев и конкурсы

  Ох, уж эта весна 1992г. Казалось, что снег так быстро растаял  именно благодаря  гайдаровским реформам.  Повсюду , на всех углах возникали стихийные мини-рынки. После   долгих  лет  задавленности советской властью,  в наших людях прорвалась склонность к предпринимательству, искренняя и открытая.  Жители  торговали чем -угодно: запасами   старого хозяйственного мыла, пищевой содой, халатами, пододеяльниками, носками. Тут же продавали импортную колбасу из гуманитарной помощи,  вяленую рыбу домашнего производства и еще Бог знает что. Наступил весенний праздник свободы торговли. У прохожих изменились  лица: впервые за десятилетия появились улыбки, люди шутили, смеялись, и никто ничего не боялся. Хотя, неправда, все боялись роста цен в магазинах и бешеного  падения рубля.
   В эту сумбурную весну воскресным утром ко мне  пришел Михаил Авдеев  в новом плаще, под которым был брючный костюм, рубашка и галстук. При виде такого антуража я чуть не онемел. Все таки спросил, мол не взяли ли Михаила Петровича советником губернатора Титова?  Миша ответил, что надо идти на литературный  конкурс, который проводит сам Юрий Борисович Орлицкий.  Я знал Орлицкого, но не представлял масштабы   этой личности и не предполагал, что для Авдеева, Самары  и всей России это знаковая фигура. С Юрой  я познакомился в 1986г., когда вернулся из ташкентской командировки. Вдохновленный своим бардовским успехом в Москве и Средней  Азии,  я сдуру ходил по  местным радио и телестанциям, где показывал свои песни. Мне говорили разное: кто-то  хвалил, другой пожимал плечами. Помню пел для известного  куйбышевского ведущего  молодежных телепередач Григория Самуиловича Эйдлина. Тот говорил:" Хорошая песня, ну-ну еще посильнее. Вот тоже хорошо, но еще бы покруче, поярче,  а вот эта - отлично, хоть сейчас записывай, но по цензуре нельзя". В конце- концов  Григорий заявил сурово:"Пойди к Орлицкому, может он оценит и поддержит".  Направляли   по тому же адресу и многие другие, в том числе радиожурналистка Елена Хигай. Он слушала мои песни и поговаривала,  мол хорошо, но без Орлицкого никак, да еще бы вторую гитару для аранжировки  и побольше джазовых аккордов.  "Что же это за ком с горы",-  подумал я. Пора увидеть явление.
     Сидел уникум  во Дворце культуры 4 ГПЗ, что на улице Мичурина, и давал оценку, а также рекомендации.  Я удивился, почему такой большой человек, литературовед со степенью, а не в университете принимает посетителей?  Людмила Дмитриевна Никольская к.ф.н. преподаватель  литературы в КГУ объяснила, мол пути Господни неисповедимы и не все  прямые дороги - кратчайшие.  Я съездил к Орлицкому, показал песни. Тот дал  мудрый совет, мол научись  из творчества извлекать деньги, и все будет тип топ, например, открой клуб  авторской песни  в Пушкинском народном доме  или кружок в школе №12, что на Арцыбушевской, собери вокруг себя молодежь, убеди их в своем таланте и поведи   девушек и юношей стройными колоннами  к солнцу творчества. "Вот я так и поступаю,- учил мэтр,- сижу в 4 ГПЗ и учу  молодые дарования рифмовать и ямбы с хореями покорять". Я все понял и пошел своей дорогой. С тех пор прошло 6 лет, многое изменилось в городе. Однако Орлицкий  так и оставался  во главе поэтической жилы, что   являлась  альтернативой местному Союзу писателей. Такое особенное положение придавало Юрию  ореол святости и кажущуюся оригинальность.  Для меня , уже получившему некоторый  жизненный опыт, было ясно, что его поддерживают определенные  силы. Этот человек здесь в Самаре представляет  интересы определенных кругов.
  Несмотря на понимание ситуации, я решил не оставлять  поэта Авдеева без  моральной поддержки. И так,  весенним воскресным утром  1992г.  трамвай  пятеречка  вез нас  в юношескую библиотеку, что на проспекте Ленина. Там Юрий Борисович проводил творческий  турнир. Публики собралось немало.  Молодежная литературная Самара бурлила. Увидев нас, Орлицкий сказал, чтоб  политических стихов здесь не было. Тема - любовная  лирика, так как город устал от   социальных потрясений.  Миша как на зло собирался декламировать  про зеленую жижу  ленинских мозгов. Немного подумав, мы оба  перестроились.  Дождавшись своей очереди, я  выступил с таким стихотворением:
    Золотые цветы

Само солнце упало к нашим ногам
И разбилось на тысячи желтых цветов.
Это, кажется, виделось нам
В одном из детских забытых снов.

Все как будто бы повторялось,
Но теперь уже наяву.
Видно будущее доверялось
Прошлому моему.

Одуванчиков желтых поляна-
Это встреча на пять минут.
Почему же счастья так мало
И стрелки часов не ждут.

Солнце светит на небе устало,
Одуванчиков белый пух.
Золотистости как не бывало,
Ветер все по земле раздул.

Но осталась одна надежда,
Что на будущий год, весной
Золотистым цветком, как прежде,
Расцветет одуванчик мой.

Упадет само солнце к ногам,
Разобьется на тысячи желтых цветов.
Это, кажется, виделось нам
В одном из старых забытых снов.   
      Вслед за мной вышел  Авдеев. Он поднялся на сцену, переваливаясь с ноги на ногу в ботинках 46 размера, напоминая огромного медведя гризли. Поэт начал ударно:
Звукоряд угасавшего сада,
Опрокинутый в белую ночь,
Акварелью печального взгляда
Мне припомнить сегодня невмочь.
А хотелось бы музыкой вспомнить
И в молитву неспешно облечь-
Этот сад, этот сон, эту полночь,
Это пламя негаснущих свеч.
х х х
Ветер убаюкивает город,
Задувает лунную свечу.
Очертанья Смольного собора
Я во мгле уже не различу.
Кто поверит в то, что это было,
В то, что этот вечер догорал,
Что под ветром, дующим с залива,
Лунный свет в Фонтанке умирал.
х х х
Печальная принцесса
С загадкой на лице
Средь сказочного леса
В сиреневом дворце.
Горит твоя загадка-
Два синие огня-
Как светлая лампадка
На сердце у меня.
х х х
Ты появилась ниоткуда
И засмотрелась в глубь пруда.
Сковала зимняя остуда
Твою улыбку в бездне льда.
И вот уж светится звезда-
Твоей улыбкою оттуда,
И, отразясь в хрустальных льдах,
Твоя улыбка светит всюду.
   В зале раздались аплодисменты. Кто-то крикнул: " Миха, молодец, давай еще!"  Орлицкий аж покраснел, вспотел , встал и заявил, что Питер далеко от Самары, да и любовной лирики здесь не видно, значит не по теме. Авдеев стоял на сцене как ледокол перед айсбергом. Он заложил левую руку за спину, а правую выбросил вперед как эсеровский оратор на митинге:
Мы небесного зова заждались,
Очарованных звуков зари.
Надо мною свисают дождями
Соловьиные ноги  твои.

Ты течешь сквозь меня, отражаясь,
Опрокинута в звездную твердь,
И горят надо мною пожары
Твоих юных упругих огней.
Когда трубы- над нашим балетом-
Запоют, возвещая восторг,
Полетим  по Вселенной валетом,
Проливая  по капле огонь.

Беспросветная мгла во Вселенной
И Земля, как огромный клубок.
Мы раскрутим его постепенно,
Чтобы путь указал нам с тобой.

И за что ты такая дана мне,
Стихотворных оргазмов  маньяк.
Твои ноги -во мгле- соловьями
Будут петь на плечах у меня.
Далее поэт отметил, что эротическое стихотворение написано 19 октября 1983г.
   Кто-то из комиссии возмутился, мол,   в зале присутствуют несовершеннолетние, а тут звучит такое. Авдеев не смутился и заявил, что у него есть покруче.
Над тобою, соловьиною
Я склоняюсь как хочу
И стихами как травинками,
Твои губы щекочу.

Твои русые пожары
Разметались по плечам.
Ты во мгле пылаешь жарко-
Новогодняя свеча.

Треугольник журавлиный
Твой- над щелкой -запоет,
И лопатки- точно крылья-
В душном сумраке - вразлет.

Нежно выпью твои губы
И восторгом опалю,
И журавок твоих русых
Я любовью накормлю. (19 октября 1983г.)
   Зал разделился, как ельцинский парламент. Большинство  скандировало:"Давай еще!"  Авдеев воспользовался ситуацией   и продолжил:
Ты услышь эту песню и внемли-
Это ангелов трубы трубят.
Я спущусь с поднебесья на землю,
На которой познал я тебя.

Ты взберешься ко мне на качели
Огневые восторги познать,
Чтобы трубы, валторны, свирели
Нам с тобой подпевали опять.

Чтоб зигзаги певучего тела
Отражала бездонная твердь,
Чтоб нам пристально в очи глядела
Как и ты - обнаженная смерть.

Чтобы мы обвенчались ногами-
В наших играх шальных на полу,
И чтоб в ночь улетели огнями -
Освещая вселенскую мглу.
х х х
Дикий сумрак ужасен и страшен,
Но сегодня я снова с тобой.
Я тебя как Пизанскую башню
Наклоню под таким же углом.

Пусть прольется горячая плазма.
Мы сольемся в единый восторг,
И в певучем порыве оргазма
Полетим на иную звезду. (19 октября 1983г.)

  Когда Михаил Петрович  спускался  со сцены под аплодисменты, я  понял, что на конкурсе нам ничего не светит.  Однако  поэт-бунтарь  уперся как бычок и  не хотел уходить, дожидаясь результатов.  Итоги были следующие: Авдеев - первое место с конца, а я сразу вслед за ним.  Потом мы закупили в универсаме вино "Вукузани" по 19 рублей за бутылку, и сами  не заметили  как оказались  в Мишиной квартире на восьмом этаже. Расслабившись, Авдеев  придумал экспромтом  такую байку: в Одессе на Привозе тетя Сара торговала яйцами;  одно с прилавка  упало, но не разбилось, а покатилось-покатилось и скрылось из виду. По дороге  оно обросло    волосами и попало в Самару на плечи одному литературоведу, которого мы все хорошо знаем. Миша предложил тост за то, чтобы яйцо  не покатилось дальше. Потом Михаил задумался и сказал, что в Самаре еще остались настоящие ценители поэзии. Я спросил, о ком он говорит, уж не обо мне ли? Миша  возмущенно замотал головой и жестко заметил , что выдающиеся самарские литераторы- это Виталий Лехциер, который пишет то волной, то лесенкой, а также Сергей Лейбград. Вот к ним пойдем со своим творчеством, они оценят.
   Тут позвонил Владимир Клименко, работавший в то время корреспондентом в газете "Волжская Заря". Он предложил сделать репортаж о творческом турнире Орлицкого.  На эмоциональном порыве мы написали фельетон, который заканчивался такой сценкой: когда вышли  из юношеской библиотеки, то увидели  на улице поддатого паренька, который , держась за фонарный столб, приплясывал и выкрикивал:" Трататушки- тратата, тралялюшки- гоп цаца". Мы поняли, что это был тоже поэт, только до конкурса  дойти он не сумел. При публикации материала моя фамилия случайно затерялась, зато Миша помимо гонорара , получил еще и премию  за юмор и актуальность. На эти неожиданно свалившиеся деньги,  мы купили испанского портвейна в бумажных пакетах и  хорошо посидели целую  ночь  на восьмом этаже в "Шанхае". В этой уютной квартире  под голос   Юрия  Морфесси    забывались все проблемы, и освобожденная душа летала над улицей Соборной. Из Авдеевских окон открывался такой волжский простор, такая красотища Жигулевских гор, что стихи сами рвались  на свободу. Миша не мог не стать поэтом:
                Но, видит Бог, есть музыка над нами...
                О. Мандельштам, 1921

Есть музыка над нами
И ты ее услышь,
Диктуемую с нами
И шелестом афиш,

Диктуемую ветром,
Метелью и дождем,
Пронизанную светом,
Единую - во всем.

Есть музыка у Бога-
Восторженно внемли.
Веди свою дорогу-
Как музыка велит.

Как музыка диктует-
Для творчества душа.
Стезю свою святую-
В мелодии ищи.(21. 10.1983г.)
   
                Авдеев и корниловский мятеж

   Помню после распада Советского Союза  где-то  в  конце зимы 1992г.  ехали мы с Авдеевым  в трамвае с книжного рынка, где распродавали остатки журнала "Кредо". Михаил был серьезен и даже не рассказывал анекдотов, как обычно, на весь вагон, пугая пассажиров. Поэт  вдруг спросил:" А видел ли ты когда-нибудь  настоящего живого монархиста?" Я ответил, что знаком с литератором Костей Кузнецовым, что ходил плакать  к могилам царей Романовых в Петропавловской  крепости.  Авдеев  перебил, мол, это все не то, бутафория. Оказывается  в  Самару из Киева в связи с распадом СССР возвращается коренный житель нашего города Владимир Иванович Корнилов. Вот он и был, по мнению Авдеева, настоящим монархистом и  фанатом  Николая II и всего Дома Романовых. Корнилов на Крещатике  имел свой большой книжный магазин, но после  беловежского сговора его русофильские идеи оказались  под запретом. Наш бизнесмен быстро распродал все что смог и вернулся в родной город, где продолжил книжное дело.
   Владимир Иванович выступал как яростный патриот всего русского, порой даже патриархального. Он страстно ненавидел  Ельцина и чубайсовско-гайдаровские реформы, считая их профанацией, которая ведет не к капитализму, а к феодализму. Кроме того, Корнилов полагал, что  против русского народа и России действует  западная закулиса, которая в 1917году свергла царя, потом накачала кровавого горца и теперь просто добивает несчастную страну. Эти взгляды привели его в партию Жириновского, самарское отделение которой он возглавил в декабре 1993г.  Монархист думал, что Владимир Вольфович -это посланец  небесного белого воинства, который вернет к власти в России династию Романовых. Когда в Самару на пароходе приехал наследник Георгий с матерью, Корнилов встречал их в первых рядах с букетом цветов.
   В то время мы часто встречались с патриотом и книголюбом на квартире Михаила Петровича Авдеева. Корнилов рассказывал о своих планах по переустройству городской жизни. Он считал, что первым делом нужно ударить по коррупционерам, казнокрадам и аферистам от власти. Он говорил, что здесь нельзя проявлять никакой мягкотелости, а бить железным кулаком национальной диктатуры. Всех, кто распродает и разворовывает Родину, нужно загнать зимой  за колючую проволоку в концлагерь, построенный прямо на  Волге. Когда весной лед тронется, то вода унесет с собой все человеческое дерьмо, и Самара очистится. Свои взгляды он не только   утверждал словами, но и доказывал порой кулаками. Так однажды  наш лидер  сцепился с коммунистом  на книжном рынке, и они кубарем покатились по земле. Я слышал, мол, вот тебе за Сверделя, за пломбированные вагоны и прочую мразь.
   В 1997г. Владимир Иванович  был в руководстве избирательной кампании Олега  Вячеславовича Киттера на должность мэра Самары. Он лично руководил распространением крамольной газеты "Гражданская инициатива", где печатались факты  расхищения госимущества в 90-е годы XX века. Я тоже участвовал в этой кампании. Владимир Иванович всегда четко  оплачивал труд, в отличие от некоторых, которые заявляли, что деньги не для вас.  Корнилова отличала от многих других личная порядочность и даже какая-то обостренная совесть. Он всегда держал слово и не бросал в беде товарищей. Я думаю- это связано  с тем, что  Корнилов не был перекати-полем, а представлял свой род, глубоко уходящий в самарскую  историю и предпринимательство. Его дед  по материнской линии   служил  приказчиком в музыкальном магазине Чулкова, что на углу  Дворянской и Предтеченской,  куда заходил Шаляпин.   
   Помню такую историю. В  Самарском отделении ЛДПР был активист Станислав Шанько. Он отличался преданностью делу Жириновского и его партии.   Пожилой человек  расклеивал листовки, раздавал  брошюры Владимира Вольфовича,  вступал в уличные диспуты, доказывая правоту  идей либерал- демократов.  Как-то Станислав  на Красноармейской вешал  пропагандистский плакат. Я увидел и решил пошутить, крикнув: "Руки вверх!" Шанько уронил  агитационные материалы, а руки подняли многие прохожие.   Вот этот самый Слава попал в переделку. Его посадила в Сизо  бывшая жена  за неуплату алиментов по 122 статье. Корнилов стал прилагать все усилия, чтобы  вызволить товарища из беды, хотел обращаться в Москву к самому Жириновскому. Однако столичный  лидер  не поддержал такое рвение. Владимира Ивановича  вскоре самого отстранили от руководства     Самарским отделением ЛДПР, а Шанько  выгнали из партии задним числом.
  Владимир Иванович  Корнилов обладал предпринимательской жилкой. Он постоянно открывал   точки по  книготорговле. Помню двери его торгового дома , что на Молодогвардейской  напротив магазина Детский мир, были всегда открыты для друзей. Приходили туда и мы с Михаилом Авдеевым. На полу лежали стопки книг, помещение перегораживал большой старый деревянный  прилавок, на котором стояли дореволюционные весы.  В этой дореволюционно -конторской атмосфере было приятно  выпить любимого корниловского вина "Анапу", что  всегда продавалось  в киоске наискосок. Под стаканчик вина  в  торговом доме велись постмодернистские разговоры типа: " А знаете ли вы, что Саддам Хусейн -сын Сталина, поэтому он всем задаст перца или а представляете ли себе, что под старой Самарой есть подземный город и там можно путешествовать сутками?" Вино быстро заканчивалось, и мы с Авдеевым шли за новой порцией. Миша однажды по дороге пустился в воспоминания. Поэт рассказал, что  антиквар Люсик Беленький наливал лишь седьмой промывки чай, а вот Володя Корнилов налил первую рюмку водки и сказал:"С почином, сынок".  Время шло.   Позже   администрация выделила  нашему монархисту подвал под магазин  Кречет на улице Маяковской. Обустраивать место помогали друзья,  в том числе Михаил Петрович Авдеев.
   Последний раз я встречался с Корниловым на экскурсии по Самаре, которую проводила Людмила Гавриловна Кузьмина для сотрудников  радиостанции "Эхо Москвы"  в   конце августа  2015г. Владимир Иванович был полон сил и энергии и планировал писать воспоминания  о своей жизни и борьбе.

                По Самаре с Авдеевым

    Михаил Авдеев являлся тем человеком, который научил нас с Ириной Воеводиной любить Самару. Произошло это не сразу. Чувства к городу подступили незаметно, словно  первый весенний ветерок  вдруг прорывающийся в конце февраля сквозь снежные заносы.
     А все началось с календулы. Есть такое лекарственное растение. Дело в том, что у Авдеева было много друзей, среди которых назовем аптекаря. Нет, это не уголовная кличка. На самом деле  Миша дружил с работником аптеки, а тот любил раритетную литературу, особенно поэтов серебряного века. Михаил как истинный бизнесмен предложил лекарю бартер, мол я тебе книги, а ты мне - настойку  календулы.  Больше книг - больше календулы.  Сначала мы  употребляли этот напиток, расфасованный по стограммовым  фанфурикам в чистом виде , но от этого щипало в  горле и болел желудок. Позже  божественный напиток стали разводить лимонадом Буратино или просто водопроводной водой. Однако острый запах лекарственной травы начинал просто преследовать. В конце -концов   я стал перегонять настойку, как простую брагу, а результат оказался восхитительным. Мы получили настоящую аква  виту, т.е. воду жизни.
     Авдеев сказал, что просто так сидеть дома и пить - скучно,  надо выходить на улицу, ближе к жизни. Началась настоящая краеведческая игра. Мы шли  в старую часть города, которая для Михаила начиналась за улицей Полевой в сторону Самарки. Он вообще  заявлял радикально, что  кто живет за улицей Полевой, не самарец, а просто  обыватель, абориген...  Так вот мы направлялись от" Шанхая" в центр города. По дороге Авдеев останавливался у какого-нибудь  обшарпанного домика по улице Троицкой и безапелляционно   заявлял, что до революции здесь находилась секретка. Окна завешивались розовыми занавесками, а там  происходил разврат да такой, о котором сейчас никто и помыслить не может. "Ныне здесь живут одни  политические проститутки и коммунистические прихлебатели",-  кричал поэт и махал руками будто отгонял стаю назойливых комаров.  Понятно возникала тема, под которую мы выпивали по маленькой рюмочке чудесного  напитка.
     Экскурсия продолжалась." Вот вы видите на Николаевской угол Москательной возле дома небольшой чугунный столбик. Для чего он тут?"-  вопрошал    наш гид. Я предполагал, что это остаток какого-нибудь забора, правда глупый и бессмысленный. Потом возникала идея, что это просто так случайно вбит какой-то столбик, чтобы прохожий зацепился ногой и упал, так  для смеха. Авдеев объяснял, что к таким опорам  привязывали лошадей, а потом шли к хозяину дома пить чай или что покрепче.  Потом Авдеев показывал нам шестиконечные звезды Давида под крышей  особняка на Панской. Далее спускались к дому Сурошникова, где уже встречали масонские знаки.    На Саратовской в сторону Самарки видели дома с мальтийскими крестами. Миша останавливался, мы разливали,  и он рассказывал очередную душещипательную историю. Вон балкон на Казанской, там лет десять жил мужик и зимой и летом, а что человеку много ль надо? Выпил, закусил и спать, а какая разница где? Не надо быть снобом, живи по принципу: ешь, что дадут, пей, что нальют, живи, сколько Бог отвел, только не увеличивай количества зла, его и так слишком много.
   Зимой мы ездили на Барбашину поляну, где гуляли среди заснеженных  дореволюционных вилл самарских миллионеров-мукомолов: Соколовых, Шихобаловых, Чемодуровых, Субботиных... Здесь уже  Миша углублялся в истории про привидения, закопанные клады, таинственные убийства. Божественный напиток согревал наши души и развязывал язык рассказчика. Во время импровизированных экскурсий Авдеев читал много  своих стихов:
Слово, в музыку вернись!
Слово в музыке останься!
И, как прежде, отразись
В зеркале певучих таинств.

Верь восторженно тому,
Что диктует голос Неба,
В заколдованном плену
Соловьиного напева.

Песню творец нам дай,
Снова в музыку верни ты!
Очарованно слагай
Не призывы, а молитвы!
                21.10.1983г.
х х х
А у нас еще осень, а у нас еще грусть.
Еще снег не дарил белых шапок деревьям.
Из симфоний дождя всякий раз я прорвусь,
Уведу тебя в клены  во все лучшее веря.
                3.11.983г.
   Как-то раз я предложил Авдееву провести свою экскурсию по материалам дипломной работы. Дело в том, что  я занимался историей самарских социал-демократических подпольных типографий. Одним из видных печатников слыл мой двоюродный дед по отцовской линии Иван Федорович Демидов.  Он родился 20 января 1881г. , и все детство и молодость прожил  в родительском доме, что находился  во дворе  при пересечении улиц Симбирской и Николаевской. Туда я и привел Михаила. Мы увидели покосившийся деревянный  домишко с небольшой мансардой. Вот здесь и жили потомственные самарские печатники Демидовы.  Прапрадед Иван  был дворянского рода , но обеднел на столько, что отказался платить  годовой налог за принадлежность к привилегированному сословию. Его сын Федор Иванович  стал считаться разночинцем. Он отличался высокой грамотностью , а потому поступил работать корректором в "Самарскую газету", редакция которой находилась на Алексеевской площади. Там он  трудился бок о бок с такими выдающимися журналистами, как  Гарин-Михайловский, Пешков и Клафтон.   Его сын Иван Федорович  Демидов пошел по стопам отца. Оба моих родственника принимали участие  в создании 10 мая 1895г. профсоюза Самарских печатников.  При официальном открытии   общественной организации присутствовали губернатор и глава епархии. С большой речью выступили Алексей Максимович Горький и  Федор Иванович Демидов. Учредителями  общества были также А.А. Астапов, Е.С. Борисов, Н.  Белявский. Председателем выбрали  В. И. Кларка.
   Миша был в полном восторге от такого рассказа, ведь про это он ничего не знал. Однако я огорчил нашего поэта, рассказав , что мой  двоюродный дед Иван Федорович Демидов, недолго пробыл в рядах верноподданных российской имперской власти. Молодой человек оказался бунтарем. Его полностью захватила идея освобождения рабочего класса, и парень пошел в социал-демократы, т.е. стал вести подпольную работу, направленную на свержение царского трона.  Молодой Иван , хорошо знавший печатное дело, принял участие в работе  подпольной типографии,  издававшей  антиправительственные  прокламации и листовки.  Михаил закричал:" Вот у дома плохонькая лестница, жаль, что она не обломилась под тяжестью супостата и губителя России". Грех было не выпить божественного напитка по этому поводу.
  Затем мы отправились на улицу Почтовую, 51,  где находилась  сама эта нелегальная  типография, которой руководил социал-демократ  Александров  по кличке Свет.  Шрифты туда поставлял мой двоюродный дед, воруя их в "Самарской газете".   Домой к Ивану Федоровичу как-то ворвались полицейские и стали делать обыск, пытаясь обнаружить что-либо запрещенное. Околоточные ничего не нашли, так как листовки были спрятаны под обоями, а шрифты лежали в горшке с молоком. Слушая все это,  Авдеев кричал на всю улицу, что все проблемы России в стражах порядка, у которых вместо головы кочан капусты. Прохожие шарахались в сторону, полагая, что речь идет о наших днях, а не о делах девяностолетней давности. 
  Решили пойти к Театральной площади. Когда-то здесь шумел знаменитый Ковригинский сад, но род обеднел , и Николай Петрович Ковригин  пошел в революцию, стал закадычным другом Ивана Федоровича Демидова. Вместе они устроили немало гадостей властям. Творческим началом в группе был Дмитриев Р.Н., обладавший недюжинным умом, а потому имевший кличку Разум.
     Тут мы    спустились в Струковский сад, где я зачитал страничку из своей дипломной работы: "  Вечером 1 мая 1905г. демонстрация в количестве 300 человек, среди которых были рабочие, студенты, гимназисты отправились из  Струковского сада по  Алексеевской улице до Соборных садиков. Публика с криками ужаса бросилась бежать, лезла через заборы, одним словом дала стрекача. На пересечение с Николаевской  борцов с режимом разогнали полиция и конные казаки." После этих событий Струкачи  местные  остряки стали называть"Стрекачи".
   Далее  мы спустились к Волге по Александровской. Там рассказал такую историю. В сентябре за Демидовым погналась полиция, чинов двадцать. Он бросился здесь в реку и переплыл на другую сторону, где прожил около двух месяцев в шалаше. Надо сказать, что административно правый берег был приписан  к  Симбирской губернии и не подчинялся самарским полицейским. Этим пользовались революционеры, проводившие за Волгой свои сходки у костров. Они переплывали на больших весельных лодках, которые называли "челнами Стеньки Разина". Когда  наступила зима, Демидов совершенно промерз и вернулся в город, где прятался на квартире  члена подпольной группы  Фирсова. Туда нагрянули жандармы и всех повязали. Так  произошел первый арест борца за народное дело.
      Мишу я водил также к бывшей чайной Мочалова, Самарская, д.217 , где собирались подпольщики,     к дому  купца Шумилина по улице Уральской,167, в подвале которого жилец  М.Г. Логинов прятал оружие. Авдеев узнал, что на Алексеевской  улице  в доме 44 у Свидерского  встречались профсоюзные лидеры, решая как лучше устроить стачку и больнее ударить по капиталистам. Не обошли  вниманием кабак Портнова, где Демидов вел пропаганду среди грузчиков. Я опять зачитал диплом:"  Революционер заговорил об облегчении труда грузчиков с помощью вагонеток, на что получил ответ работяг, мол, все это вредно, лишит заработка, ведь чем тяжелее труд, тем больше платят. Надо разбить вагонетки. На вопрос Ивана Федоровича об охране труда грузчики ответили, что " жизнь свою берегут только богатые". Тут Демидов подбросил листовки.  Рабочие подобрали их и закричали:"Это дворяне мутят воду, хотят вернуть крепостное право! Сынки аристократов  с жиру бесятся!"
  Свое путешествие по революционной Самаре мы закончили, как и положено, около тюрьмы Кресты на Ильинской, где  мой двоюродный дед сидел в одиночке. В своих воспоминаниях И.Ф. Демидов писал:" Не прошло и десяти минут, как начал раздаваться сбоку стук. Стук был настойчивым. Я начал искать везде по стенам, нет ли где азбуки. Наконец азбуку я нашел на одной из стенок полки, начал по ней соображать, о чем стучат. Наконец сообразил6 меня спрашивали : "Кто ты такой?" Я ответил. Так через несколько часов я узнал все... Очень огорчило меня  известие, что  Н.П. Ковригин посажен в подвальный карцер, значит жандармы знали о его ведущей деятельности, поэтому отнеслись особо строго".
   Рассказал Авдееву, что моего двоюродного деда осенью 1905г. комитет РСДРП отправил в Ташкент, где необходимо было создать  подпольный  типографский центр для обеспечения газетой "Искрой" всего юга России. Тут услышал ехидный вопрос моего  товарища:" А чем они закончили эти ребята?" Я ответил :" По- разному. Демидов нашел свою смерть в 1937г. в Сибири, а его товарищ по самарскому подполью Дмитриев по кличке Разум  бежал за границу и стал профессором Сорбонны. " Кстати моим руководителем дипломной работы был профессор Ленар Васильевич Храмков. Он не хотел, чтобы  я писал о Дмитриеве как об эмигранте и в конце -концов  оценил мой труд  лишь на хорошо.  Из-за  четверки я лишился красного диплома. Мой дед профессор истории К.Я. Наякшин, являвшийся моей крышей , в то время уже умер. Меня можно было рвать  как угодно, что в дальнейшем и произошло.
    Авдеев, наслушавшись моих рассказов и уже допив всю настойку календулы, закричал на всю улицу Полевую, как будто действительно находился в полях:" А вот был бы твой предок поэтом, то не занимался бы  такой глупостью как революция". Я ответил, что подпольная работа не мешала ему писать стихи, наоборот вдохновляла:
Прощай же, мать моя родная,
Не проклинай мою судьбу.
Не доля выпала такая -
Я сам решился на борьбу.

Тебе, забитый жизнью, разве
Мои стремления понять?
Ведь ты привыкла перед  властью
Покорно голову склонять.

Прощай же, мать моя, пора!
Меня товарищи зовут.
Мои последние слова:
"Вернусь с победой иль умру".

Так от горящего костра
В степи ночной взлетит искра,
И темнота сразится с ней,
Но станет все же чуть светлей.
х х х
Кандалов звон моросяще лился,
Погружая, как в сон, сторону.
На дорогах моей России
Совесть людскую цепями гнут...

А крестьяне стоят молчаливо,
Все глядят арестантам в след
Отрешенно, но не пугливо,
Не привыкнув за столько лет.

Но похоже то перед бурей
На гнетущую тишину.
Загудит растревоженный улей -
Так молчанье разбудит страну!
х х х
Пропитаны стены болью,
Лишь память спасет от тьмы...
Как рад я, вырвавшись на волю
Из мрачных стен тюрьмы.

Благославляю воздух вольный,
И вновь иду к борцам в ряды,
Сложивши руки, недостойно
Смотреть на пляс лихой беды.

Она над городом повисла
И отразилась в мостовой
В глазах шарманщика- артиста
С седой упрямой головой...

А за тюремною решеткой
Меня всегда к себе влекли
Картинки той родной сторонки,
Где жизнь и счастье предрекли.
  Авдеев послушал- послушал и заявил:"Нет, не кунак он мне, графоман пролетарский. Как говорится, не писал стихов и не пиши".

                Авдеевские традиции

  Люди живут обычно по принципу: как придется, как получится. Если что-то не получается, то говорят : так вышло. Одним словом, мало кто, что планирует, а скорее каждый плывет по течению.
  Михаил Авдеев жил иначе. Он весь свой быт подчинил традициям, вернее он сам стал одной огромной традицией, вернее поэт представлял из себя в Самаре куртуазного человека.  Возможно в этом сыграли главную роль его польские дворянские корни. Князья Катанские кричали в каждом  жесте, каждой интонации.
    Миша как истинный литератор не мог себе отказать в интеллектуальном творческом общении. Каждый вечер к нему на Соборную приходили какие-нибудь приятели: один приносил  бутылку водки и томатный сок, другой - "Стрелецкую" и яблоки, кто побогаче, заявлялся с    Ямайским ромом и австрийскими конфетами. Ответным жестом становились его стихи:
Лунный сонет

Я целуюсь по ночам
С бледной девочкой-луной
И гореть моим очам-
Для нее лишь для одной.

В ней начало всех начал.
Ее свет всегда со мной.
Моя страсть к ней  горяча-
В небесах порой ночной.
 
Уподобленный лучу,
Я к луне стремглав лечу-
Нежный лик ее ласкать,
Лишь с луной себя сплетать.
                10.11. 1983г.

При всем  таком хаосе визитов наблюдалась железная логика.  Приходили лишь важные и нужные люди: одни эксперты по антиквариату, другие - специалисты в области дореволюционных книг и открыток, третьи- политические деятели или  представители самарского бомонда.  Одни появлялись раз в квартал, другие раз в месяц, а кто раз в неделю, но это уже из  ближнего круга, к которому относились мы с Ириной. В комнате было всегда уютно и звучали Мишины стихи как песни:
                Твои мечты я знаю-
                Душа твоя светла.
                (Федор Сологуб)
Твои мечты я знаю-
Душа твоя светла.
Я на костре сгораю,
На том, что ты зажгла.

Ты вертишься, играя,
Как маленький волчок,
Лишь одного желая-
Не думать ни о чем.

И взорами пылая
Ты корчишься на мне.
Душа твоя  святая-
В оргазме как в огне.
                12.12.1983г.
х х х
                Ты закрой свои очи...
                ( Федор Сологуб)
Ты закрой свои очи-
Опрокинься в экстаз.
Скроют дикие ночи
Беспросветностью  нас.

Ни мороза, ни ветра
И вдвоем хорошо.
Отвори свои недра,
Чтобы я в них вошел.
                12.12.1983г.

                Ты не бойся, что темно.
                (Федор Сологуб)
Ты не бойся, что темно.
Знай, что я с тобою.
Твое тело все равно
Я своим накрою.

Только крепче обойми
И побольше страсти.
И не бойся. Вместе мы
Победим ненастье.
                12.12. 1983г.
 
 Входная дверь Авдеева была вся исписана текстами типа " Я тебя жду два часа,  а тебя все нет. Елисеев" или "Зашел, звоню, а мне никто не открыл. Я стал петь арию Дон  Кихота. Вышли соседи, обещали вызвать милицию. В Самаре не любят оперу, кому я нужен.  Сергей Пинигин". Около двери стоял  деревянный сундук, на котором порой кто-нибудь спал: то ли не дождался хозяина, то ли не смог от него уйти.  К таким завсегдатаям относился тонкий ценитель искусства Александр Белоусов, слывший в Самаре полиглотом и экспертом по ивриту и идишу.
   Иногда к Мише приходили дамы, порой из высшего общества, частенько замужние. Если что-нибудь получалось, более чем великосветская беседа под рюмочку коньяка, то Миша, как благородный поляк, дарил счастливице одну из картин своего  друга- художника Виктора Ширяева.  Такие встречи  вдохновляли  Авдеева  на пронзительные, откровенные стихи:
Воспою твои корчи
В пароксизмах оргазма
В самом лучшем из творчеств
Симбиоз наш не назван.

На постели свершились
С нами все  катаклизмы
И в ущелье с вершины,
Обручась, понеслись мы.

Воспою твое тело,
Груди, ноги и руки
И тебя я надену
На себя в сладкой муке.

Ты в оргазме споешь мне,
Обвивая мне шею.
Так как ты отдаешься-
Так никто не умеет.
11.11 1983г.
х х х
Я на всех алтарях Вселенной в честь тебя запалю лампады,
Чтоб горели огни Господни, освещая вселенский мрак.
Накручу я все граммофоны, чтоб они не смолкая пели.
Сотрясая небесный купол, о тебе, о тебе одной.
Я твое начертаю имя на щите золотого солнца,
Я тебя в облаках воздвигну в полный рост - словно Божий храм.
  9.12. 1983г.
х х х
                Ты вечно для меня
                (Аполлон Григорьев)
Цветешь в ночи, маня,
Фиалкой расцветая.
Ты вечно для меня,
Волшебница  Святая.

И бедрами дразня,
И взорами пылая,-
Ты вечно для меня,
Принцесса Золотая.

Такая ты одна-
С певучими ногами.
Ты вечно для меня,
Восторженно  нагая.

Владычица огня,
Истомой истекая,-
Ты вечно для меня!
Мне и нужна такая.
  11.11. 1983г.
Иногда Михаил   ударялся в воспоминания о своей бурной студенческой молодости, где его собратом по приключениям в общежитиях был Игорь Телегин, будущий звезда самарского телевидения. Они вместе выпили столько портвейна "777", что если  это количество вылить в ванную, то  в ней можно было бы утонуть. Из тех времен остались такие частушки:
Надо ж быть таким счастливчиком
Видеть грудь твою без лифчика
И без трусиков ты кажешься
Лучше, если ты отважишься.
   11.11.  1983г.
Твои груди ласки чувствуют,
Твои ноги на парчу встают.
Ты  танцуешь в пьяной мгле,
Ноги на  плечо надела мне.

Ты хмельная, обалделая,
Свое тело ты раздела для..
Ты играй, нагая, страстная-
Пусть взорвется из костра струя.

Твоего испив причастия,
Покатаю на плечах тебя.
Под тобою буду шею гнуть
И хранить тебя в душе одну.
                11.11. 1983г.

    Миша рассказывал мне, что в его жизни была Святая Троица, сформировавшая   творческую личность. К этим духовным патриархам Миша  относил Телескопа, Люсика Беленького и Витю Зуева.  Михаил  заявлял, что без этих людей он бы мало что понял в окружающем мире. Я спрашивал у него, кто такой Телескоп? Авдеев  на это восклицал:"О, ну это супер! "  и закатывал глаза к небу.  Интересовался у других общих знакомых по поводу Телескопа, отвечали обычно кратко: "Телескоп - это вообще, лишних слов не надо. Он одним глазком взглянет на антикварную вещицу ,  и все  про нее знает, как мать про родного сына". Помню как то летом мы с Ириной сидели на пляже под Рабочим спуском. Позади пила пиво компания криминальных личностей. Главарь воскликнул:"  Братаны, нет больше с нами Телескопа, осиротела Самара, жизнь остановилась, а какая команда была, один Авдей чего стоил". Я рассказал об этом случае Михаилу Петровичу. Он заметил:" Да, это Марк  с зоны откинулся, а у него в подручных - слепая Надька, которая видит лучше орла, но прикидывается по трамваям, только за кошелек держись".
   По поводу Люсика Беленького Миша был более разговорчивым. Он рассказывал, что этот антиквар и коллекционер сохранил  многие ценности старых самарских купцов и спас их от разграбления большевиками. По мнению Авдеева Люсик был одним из самых богатых людей города Куйбышева, но  раритеты держал в кладовке под замком. Гостей же угощал чаем седьмой промывки, говоря, что богат не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто умеет экономить.
   Витя Зуев  являлся  знаменитым книготорговцем  и экспертом по дореволюционным изданиям. Он обладал широчайшей эрудицией и иногда за кружкой пива читал "Божественную комедию" Данте наизусть на языке оригинала. Однажды в "Метрополе" его приняли за иностранца и бесплатно угощали, а Миша представился переводчиком. Зуев научил нашего поэта извлекать сармак из воздуха и делать прибыль из того, мимо чего все проходят, не замечая очевидной выгоды. Книготорговец повлиял на политические воззрения Михаила, многое рассказывая о преступлениях Ленина. Эти факты  люди узнали только во время перестройки. Любопытно, что антисоветчик Зуев жил угол Ульяновской и Ленинской или, как он говорил, угол  лысого и лысого.  Авдеев посвятил своему другу знаменитые строки:
 " Мы пиво выпили в Бристоле,
Чтоб знать, что будет впереди..."
Впереди у страны была перестройка,  которую Зуев   так и не увидел. Экономические изменения коснулись  и самого Авдеева. Он почему то уверовал, что при переходе к буржуазному строю все деньги, хранящиеся на сберкнижке, будут переведены в доллары, поэтому все Мишины накопления  превратились в пыль. Гайдаровские реформы уничтожили его финансовые закрома. Друзья-юмористы во время застолья  пели:
 "  Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка,
Полная копеек и рублей?
Самая нелепая ошибка, Мишка,
То что ты получишь звиздюлей".
  Важной традицией для Михаила было празднование Нового года. Он  осенью приносил с пляжа  целое ведро песка, накрывал его  целлофаном и прятал  под кухонный стол. В декабре поэт долго выбирал  на  елочном развале самую большую и пушистую сосну.  К 25 декабря он  наливал в  ведро с песком воду и ставил  на табурет  посередине комнаты.  Затем  водружал   в эту конструкцию зеленую красавицу. Далее он благоговейно, почти сакрально украшал сосну всевозможными оригинальными старинными  стеклянными игрушками, как бы возвращая себя в детство, что прошло  в старом доме на Панской. Праздник шел  радостно и экзотично вплоть до самого православного Рождества.   Любимым лакомством и доминантой стола являлись Шампанское "Абрау-Дюрсо",   шпроты на бутербродах и сайра на блюдце из кузнецовского фарфора. Все остальное гости приносили с собой, и пир начинался под песни Петра Лещенко , Вадима Козина и , конечно, стихи Михаила:
Осенюсь заревою иконой
Охмелюсь поднебесной водой,
Отдавая виденьям поклоны
За тобою пойду молодой.

Обойду всю  рассветную землю
И тебя в дальней дали найду.
На себя твое тело  приемлю
И, закончив, навеки уйду.
4.11. 1983г.
х х х
                Но ты опять моя
                (Федор Сологуб)
Вот и снова ты -моя
В осени, в печали
Твои синие моря
Воду расплескали.

В них я сердце утопил,
Радостен и светел
Только синие любил-
Их огонь и ветер.

В эту осень ты моя,
Вновь горишь красиво.
В твои синие моря-
Душу опрокину.
                21.12.1983г.

  На Рождество и Крещение мы все вместе ходили в Покровский собор на  праздничную службу.  Как-то священник запел:"Славься народ израилев". Миша аж отшатнулся в сторону со словами: "Боже, мой, что же я тут делаю, а кто же будет славить русский народ и Россию?" Он отказался даже набрать  Святой воды. На обратном пути я долго убеждал Михаила Петровича, что  православие вышло из иудаизма  и что Иисус  - еврей, но это история, которую надо знать и уважать. Спаситель принес в мир нравственный закон и подарил его людям. Ирина успела набрать  Святой воды, и мы обрызгали ею  всю комнату поэта. Этот ритуал  успокоил мятежную душу нашего богоискателя. 
   Еще одной замечательной традицией Авдеева было отмечать свой день рождения 23 сентября в узком кругу братьев по духу. Его родная тетя Ольга Ивановна готовила  к этому празднику  восхитительное яблочное варенье, а также пекла пироги, вкусные, аж ум отъешь. Выпивки всегда было море:  Массандровские  крепленые вина, импортная  водка и огромное количество разливного пива со Дна. Как-то раз, когда все собрались, я  включил специально принесенный  радиоприемник, по которому на волне Радио-7 из Самары прозвучали впервые на широкую публику песни  на стихи Михаила Петровича Авдеева. Гости буквально были ошарашены и не знали, что сказать. У Миши от удивления открылся рот, так что он некоторое время не мог ни выпить, ни закусить.  Я заранее написал музыку, сделал студийную запись, и Людмила Русановская , редактор русского вещания в назначенный час выпустила программу в эфир. Вот это был настоящий подарок, самый удивительный за всю Мишину жизнь.
   Такой сюрприз, однако, повлиял на гостей по-разному.  Удивительной оказалась реакция Чебурашки на длинных ножках. Тот напился  и стал ужасно хулиганить: плескался пивом в уважаемых дам с криками : "Дам на Аграм, а  вам не дам", потом он пытался перевернуть стол. Миша притащил бельевые веревки, и смутьяна стали вязать. Однако тот  оказался не так прост. Он рвал веревки как нитки, потом вдруг захлопал руками, заявив, что является  голубем мира  с картины Пикассо. Все облегченно вздохнули, но напрасно. Чебурашка подбежал к открытому окну, около которого курил Авдеев и начал выталкивать именинника на улицу с восьмого этажа, выкрикивая : "Ща, все у меня полетаете". Пришлось применять газовый баллончик. Гость пришел в себя, одел чужые ботинки 41 размера вместо 45 и удалился, неловко подпрыгивая как подстреленное кенгуру.
  После музыкального сюрприза мои отношения с Авдеевым стали портится. Некоторые стали нашептывать, что я изгадил великие стихи, превратив их в мерзкие  дурацкие шлягеры. Тут же появились местные  композиторы, которые утверждали, что напишут музыку гораздо лучше.  Другие говорили, что я примазался к гению, будучи совершенно бездарным.  Склока нарастала как снежный ком, в конце -концов, прорвавшись лавиной  упреков и обид.  Совместное творчество было испачкано и растоптано.
    Миша стал дистанцироваться все дальше и дальше, потеряв в жизни точку отсчета. Его новые друзья потирали руки от радости и внушали Авдееву ложные ценности. Я  молча ушел в сторону и наблюдал печальные события уже со стороны.  Стали исчезать Мишины традиции одна за другой, опадая как осенняя листва. Он перестал ездить летом в Питер, постепенно теряя связь со столичной культурой. Закрыли книжный рынок, являвшийся глотком свободы  и местом неформального общения. Мне рассказывали, что Авдеев перед разгоном  "тучи" в Дубовой роще,  залез на груду мусора и кричал, что он последний поэт Самары и его оттуда только бульдозером сгонят, но подошли милиционеры, и трибун молча ушел.  Ставка библиотекаря в авиационном институте подверглась беспощадному сокращению, и  Миша остался без работы. Мэр города вручил Авдееву почетную грамоту и пригласил на торжественный банкет  для  именитых жителей Самары, но на работу в СМИ поэта не взяли. Ему   в конце - концов  приятели  нашли ставку пожарника в оперном театре, но потом  и там он пришелся не ко двору  со своим  мнением и колючим характером.  Места старых приятелей: букинистов, антикваров, ювелиров стали занимать странные люди  с алкогольными наклонностями, а порой  вообще случайные прохожие с улицы.
     Празднование Нового 2013 г. оказалось  для поэта последним. Пышная красивая, ярко наряженная  сосна осыпалась одна, когда ее хозяин умирал в больнице Середавина.
  В память о Михаиле Петровиче Авдееве осталось его творчество:
Все равно ты рассыплешься пеплом,
Свою жизнь как рулетку крутя,-
Увенчается сумрачным склепом
Твоя темная в мире стезя.

Даже если твой путь был и светел
И ты  счастьем дышал на земле
Все равно обратишься ты в пепел
И рассыплешься прахом во мгле.

Кто б ты ни был - едины для Бога
Все кто жил и живет на земле.
Предначертан десницею строгой
Знак судьбы на печальном челе.

Все равно ты рассыплешься пеплом,
Свою жизнь как рулетку крутя,
Ведь душа твоя ночью ослепла,
В непроглядную пропасть летя.

  4.11.1983г.
Для меня поэт остался в таком образе:
 
Стало тихо у  Шанхая,
На скамейке Миши нет,
И слова уж не летают
Наподобие комет.

Пиво, ямбы и хореи
Под кустом неспешно пьют.
Рифмы бродят по  аллее,
И других поэтов ждут.

Солнце в небе скачет лихо,
За ним гонится луна.
Нам закат нальет за  Миху
Кружку красного вина.

Так устроено в природе,
Что всегда всему свой  срок.
Поэтесса-ночь подходит
С монитором звездных строк.

Будет  время, я надеюсь,
Разразится летний гром.
Мне послышится Авдеев,
Декламирующий в нем.

И появится фигура
Над Самарою, над всей:
Пальцы-бревна жжет окурок,
Призрак  пьет из туч портвейн.


Что ж, Михрюня,   все там будем.
Ты в раю или в аду?
Прозой жизни сердце студим
Под фанфурики в бреду.

Ночь, природа отдыхает,
На скамейке Мишки нет.
Лето в шортах  у Шанхая
Пишет дождиком  сонет.
  Самара без  Авдеева потускнела. Если в городе нет личностей ярких, самобытных,  то общество  превращается в серость, где живут не люди, а тени. Жалко, что местные творческие союзы сделали вид, что не заметили звезду, которая так ярко сияла рядом с ними. Пройдут годы, и никто не вспомнит о нынешних членах Союзов писателей, литераторов, журналистов. Их книги я часто вижу на мусорках, а стихи Авдеева живут в душах  самарцев.

https://www.stihi.ru/avtor/blinkova1951
https://vk.com/mihail_avdeev