По телевизору передают великолепный цыганский концерт. Сколько грусти в мелодиях… Свободы, тоски, любви. Песни и танцы цыган всколыхнули в моей памяти один из эпизодов далёкого детства.
Наш эшелон застрял на железнодорожной станции Арал. Времени много, и я, девочка шести лет, вместе с папой пошла вдоль состава. От находящегося неподалёку пристанционного базара вкусно запахло сушёной рыбой.
Рыба – слишком дорогое удовольствие. Можно только нюхать…
Мимо нас спеша прошёл, проталкиваясь сквозь толпу, мужчина. Его руки были заняты авоськой с вещами и чемоданом, за спиной висела огроменная вяленая, увязанная за голову и хвост верёвкой, перекинутой наискось через грудь, рыбища. Кому-то подарок будет!
Пыльный перрон. Люди окружили танцующего мальчика. Он мой ровесник. Тощий цыганёнок в рваной грязной одежде. Сквозь дыры на рубахе и штанишках мелькает голое тело. Люди хлопают, а он очень красиво танцует, задорно шлёпая себя ладошками по груди и коленкам.
Ему, прямо на пыльную землю, кидают мелочь. Какой-то мужик из толпы бросает в пыль перед мальчиком целый рубль, крича:
– На пузе! На пузе давай!
Стало очень обидно за мальчика. А мужик всё орёт и требует, чтобы черноволосый кудрявый цыганёнок в рваной рубашке за этот рубль – в пыль животом…
Невозможно было глядеть на такое унижение. Я стала дёргать папу за руку:
– Уходим, уходим скорее! Дядька гад!
… Телевизионный концерт продолжался. Цыганки – они так похожи на птиц: взлетающих, падающих и вновь взмывающих вверх рыдающими голосами:
«Ой ты верная подруга, спутница моя,
Ты звени, звени как прежде, семиструнная!
И всю грусть я позабуду, всю печаль свою…»
… Скрипка, гитара, голоса. Бесконечное передвижение, палатки, нищета и гордость. Фуфайка одна на всех. Печальные, голодные…
Вот и Николай Сличенко пацанёнком жил в Хопёрском районе в цыганском колхозе. Пели много и ему советовали устроиться в театр «Ромен». Денег на дорогу не было.
Тогда колхозники собрали по дворам мешок зерна. Зерно продали и купили ему билет. Только в одну сторону…