Дорожные зарисовки (Светлана Петровская) / Проза.ру

            ДОРОЖНЫЕ ЗАРИСОВКИ.

Южный поезд долгий, как гудок прощания, спугнувший дремлющих на крыше вокзала чаек. Проводницы - дневная и ночная птицы. Первая – большая и мягкая, как мешок с бельём, и пахнет так же – казённой отдушкой. Ночная – похожа на очень исхудавшую сову: вместо перьев – форменный китель и юбочка, но глаза и нос выдают птичью породу.
   В Воронеже зашла семья.

ЖЕНЩИНА - крупные губы, глаза, красивые когда-то, но теперь с мешочками прожитых лет. Большие кисти рук. Свежий тёмно-бордовый маникюр не скрывает их характерную отёчность. Причёска пахнет парикмахерской, но в этом запахе стойкая нота винных паров. Видимо, едет в гости – слишком новая одежда смущает её и одновременно придаёт уверенность.

   Она словно вырвалась из привычного круга жизни, вдруг зауважала себя, новую, красивую, уезжающую в ночь с блестящим чемоданом. Её провожают мужчины, не сводят глаз, загипнотизированные этой её новизной.

МУЖ – маленький, слабовидящий, в очках (с такими толстенными линзами, что глаза кажутся нарисованными) ,сутулит плечи , суёт, чтобы не забыла, сумку с продуктами. Ах, недоглядела: сумка из «той» жизни – клетчатый китайский базарный баульчик, ещё и грубо зашитый по одному краю чёрными нитками. Женщина, быстро стрельнув глазами вокруг, прячет его под столик.

СЫН – здоровый лоб, ростом под третью полку, еле ворочает плечами в тесноте, и улыбается так растерянно, и держит отца за руку, и печать вечного детства на его толстом лбу и вялых губах. Женщина гонит их, они, толпясь, как будто их не двое, а пятеро, покидают вагон, но не уходят: стоят под фонарём на перроне, всматриваются в тусклое стекло.

Свет фонаря отсвечивает на лысине мужа, он машет одной рукой, а другой привычно держит сына. Женщина с досадой всё гонит их, как гусей из огорода. Ей, сегодняшней, стыдно. Люди от нечего делать глазеют в окна равнодушно, а ей кажется – с осуждением. Она машет ещё резче и грубее. Сын, как щенок большой собаки, испуганно дрогнул нижней половиной тела, но не двинулся с места. Они дожидаются отхода поезда и, наконец, скрываются вдали, составляя с унылым фонарём почти скульптурную композицию.

Рвётся невидимая нить, женщина облегчённо откидывает голову к стенке и прикрывает глаза тяжёлыми веками.

   ВЛЮБЛЁННЫЕ… Они безупречны! Одинаковые, как аватары. Высокие, загорелые. Кожа на плечах, лице и ногах одинаково гладкая и чистая. Зубы, ногти, волосы идеальны. Их словно недавно сделали в лаборатории из фантастического мира и выпустили в наш, несовершенный. Они синхронно двигаются, слезая со своих полок. Даже размер тапочек у них одинаков. Их общение – быстрые взгляды друг на друга, обмен энергией. Их разговор – недосказанные междометия:
- Ты…
- Да, я бы…
- Эй, что-то…
- Ну нет, знаешь..

И - всё! Они по очереди ходят умываться и за кипятком, вернее не ходят, а словно перетекают из одного состояния в другое. Сидят друг против друга на нижней полке, скрестив по-турецки ноги. Кажется, что они ощущают себя одним человеком. В руках одинаковые айпады, и гибкие пальцы инопланетян манипулируют потусторонними материями.

Быстрый встречный взгляд, полный нежности, - и вновь мотыльки пальцев порхают над сенсорными экранами. Полная иллюзия, что именно в эти мгновения, но в других, эфирных телах они совершают акт любви.

За два дня пути девушка один раз, оторвав взгляд от магического светящегося прямоугольника, вдруг застенчиво произнесла: «Помнишь, бабушка нам сказала не забыть…». Он вскинул голову, прервав её медленную речь взмахом длинных ресниц: «Пожалуйста, давай потом расскажешь…» И столько было в голосе ровной теплоты и любви, что она засмущалась, опустив голову так, что на длинной шее обозначился маленький круглый позвонок.

   Потом они синхронно сменили позу и застыли вновь, как зеркальное отражение друг друга. И когда ранним-ранним фиолетовым утром они растворились в чистом воздухе лесного полустанка, распавшись на миллионы атомов неизвестности, в вагоне стало чуть темнее.

   Как течение реки прибивает к берегу то щепку, то дохлую рыбу, то бревно, так же повинуясь неосознанной закономерности, течение судьбы заносит и перемешивает в вагоне разных людей. Кого-то оставляет на день-ночь, а кого-то меняет очень быстро. Если наблюдать за этим со стороны, то сознание понемногу абстрагируется, слух перестаёт вычленять смысл разговоров. И это ритмически непоследовательное действо убаюкивает, как колыбельная. А фонари, пульсируя светом, вспыхивают, проносятся за окнами, создавая эффект двадцать пятого кадра.

   РЫБАКИ – это отдельная тема вагонных наблюдений, особенно если проснёшься рано, а поезд замедлил ход, проезжая над рекой или мимо озера. Фантасмагория: рассвет, первородный туман стёр границы берега и неба. Рыбаки, не касаясь земли в своей медитации, уже не принадлежат нашему миру. Они исторгают из себя леску, как паук паутину. Или нет: леска, как пуповина, связывает их с водой, началом всего сущего.

   Это тоненькая нить питает их всем: надеждой, верой и любовью. Если заглянуть им в глаза, невольно отшатнёшься: столько глубины и мудрости вмещает этот взгляд. Ведь вода отражает целое небо, а их глаза принимают отражение отражений.. И это делает их блаженными. И что там Шамбала или Шао-линь! Недаром Христос так любил рыбаков, и многие апостолы были из этого племени. И если настанет утро, когда ни один рыбак не забросит крючок в воду, как знать, не прервётся ли что-то ещё не осознанное нами, но очень важное для всех…

ПИРОЖКИ – самые щедрые в Смоленске, сдобные, беременные капустой или картошкой, их надо держать двумя руками. Поезд стоит здесь очень долго. Можно сбегать на мост через Днепр, посмотреть издалека на Смоленскую лавру. Или в привокзальной часовне купить в свечной лавке иконку с молитвой. Или просто бродить по гулкому вокзалу с яркими плакатами: «Смоленск – родина Гагарина» и «Смоленск – алмазная столица» И зубы Гагарина на плакате сверкают, как смоленские алмазы.