Глава вторая.
Сознание вернулось к Алёше во врачебном кабинете. Гости, узнав от вбежавших в дом взволнованных детей, что их другу плохо, повскакали из-за стола. Антон, хозяин дома, не мешкая, уложил его, бездыханного, на заднее сиденье машины. Соня схватилась рукой за сердце, пытаясь унять удары, отстукивающие дрожь во всём теле, и бледнела, бледнела, бледнела, за всю дорогу не моргнув ни разу и не отводя от сына глаз. Зрачки её вонзились в лицо белее мела и контрастом пламенеющие уши, которые и в обычном состоянии рдели - индивидуальное свойство организма, - а сейчас полыхали пурпуром; по её неподвижному взгляду трудно понять - в ступоре она или в растерянности...
- Не знаю, куда делся Сергей? - вдруг заговорила она охрипшим от страха голосом, заламывая руки и сердясь на мужа за то, что в критический момент его не оказалось рядом, - сказал на минутку и пропал...
- Не волнуйся, главное, понять, что с ребёнком, вышел человек, мало ли... - подбадривал женщину Антон.
- Психогенный обморок, у подростков это бывает... - заявил врач, как только взглянул на ребёнка. - Чего он испугался? - Что послужило причиной? - спрашивал старый доктор у матери, которая стояла ни жива ни мертва, недоумённо пожимая плечами.
Он легонько похлопал мальчика по щекам. Реакции никакой. Поднёс к носу ватку, пропитанную нашатырным спиртом. У Алёши дрогнули веки в тот самый момент, когда дверь кабинета распахнулась, и в проёме показался всполошённый Сергей.
- Что, что… что случилось? - задыхаясь от волнения или от быстрого шага выкрикнул он и, подойдя к жене, едва стоявшей на ногах, приобнял её за плечи. - Не знаю, - расплакалась Соня, ничего не могу понять, почему...
- Ваш сын пережил сильнейший стресс, - пояснил доктор, он приходит в себя, но какое-то время будет чувствовать слабость. Можем госпитализировать, однако если дома обеспечить уход, лучше всё-таки в привычной обстановке... Алёша глядел по направлению голосов, но сквозь пелену тумана не видел склонившегося перед ним человека в белом халате, стоящих поодаль мать и отца, и ничего не соображал.
Спутанное сознание, дымка, плывущая перед глазами, сковывали мозг, мешали думать. У него болела голова и до противности тошнило. Дав ему попить, проверив пульс и давление, врач рекомендовал везти мальчика домой и в ближайшее время, как только он почувствует себя лучше, обследовать мозговое кровообращение и сосуды.
Состояние угнетения и подавленности долго не проходили. Ни походы к врачам, ни визиты друзей Алёши не поднимали настроение. Тусклый цвет лица и безразличный взгляд ребёнка пугали родителей - они не знали, как вернуть сына к прежней жизнерадостности. Врачи каких-либо функциональных нарушений не обнаружили. Обследование специальной аппаратурой установило активацию нейронов в коре головного мозга. Подобное возбуждение, как правило, стабилизируется с уменьшением и окончательным исчезновением стрессового воздействия на мозг. Все ждали улучшения.
Развлечения, которые придумывались для него, сладости, любимые им прежде и заботливо поставляемые не скупящимися сейчас родителями, хотя в повседневности они экономили, не выводили Алёшу из заторможенного состояния. Только однажды, узнав, что к нему хочет прийти тот самый друг Дима, которого он безуспешно искал и так и не нашёл в саду, сын оживился и попросил мать не мешать им.
Дима пробыл у Алёши полчаса. Провожая его из квартиры, Соня обратила внимание, что мальчик уходит сильно опечаленным. «Бедные дети, - подумала она, - как остро переживают болезнь друга». Ей невдомёк, что опечален он совсем иным. Об их разговоре она не могла знать. А если и узнала бы, всё равно ничего не поняла. Что можно понять из простого диалога:
- Где ты прятался в тот день? Я тебя искал повсюду...
- Я не прятался. Меня там не было.
- Как не было? После считалки вы все побежали прятаться в саду...
- Я побежал в дом. Мне приспичило, я побежал мочиться.
- Значит, тебя в саду не было?.. Всё произошло по твоей вине! - Алёша выкрикнул эти слова со злобой и враждебно смотрел на друга.
- Что? Я виноват, что ты упал в обморок? Что ты несёшь?! Я вообще не в курсе, что произошло тогда. - Дима уходил не только опечаленный, но и раздосадованный. Пришёл навестить, а получил незаслуженное обвинение.
Пропив назначенные врачом таблетки и немного окрепнув, Алёша вернулся в школу. Одноклассники обрадовались его приходу, но вскоре стали замечать, что друг их изменился с недетской силой. Прежде общительный и весёлый, мальчик превратился в настоящего буку — подолгу молчал, неохотно отвечал на вопросы, а на учительниц смотрел неотрывным взглядом, словно хотел что-то понять или выведать нечто важное для него, дойдя до такой дерзости, что сверлил их взглядом, будто пытался сквозь одежду увидеть то, что скрыто от посторонних...
Дома вёл себя неоднозначно. С матерью он дружил всегда, между ними тянулась не заметная стороннему взгляду нитка, и нитку эту он ощущал всегда как некое упругое и живительное соединение материнского пупка со своим, и знал, что она эту нитку тоже чувствует, от того и тон его с ней, впрочем, как и её, отличался им обоим присущей чувственностью, которая может быть у любящих людей, понимающих друг друга без слов. Это биологически родственное притяжение усиливало тягу взаимных сердечных отношений, что, однако, не всегда бывает у самых что ни на есть кровных сердец. Утробная жалость его к матери скрывалась в нервных волокнах этой чувственной нитки.
Её никогда не было к отцу. Между ними не существовало такой нитки. Было сыновнее подчинение старшему, умному, мужественному, перед которым проявлять свою чувственность не хотелось, напротив, желание походить на отца заставляло мальчика скрывать истинные чувства, чтобы не выглядеть, как ему казалось, слабаком. С взрослением сына тайное обожание могло трансформироваться в надёжную и ясную дружбу.
Сильный и уверенный в себе человек вызывал в пацане гордость от того, что у него крупный, весёлый, общительный отец, такой компанейский и заводной, часто напевал песенки, правда, порой скабрезного характера, временами доводящие маму до колкостей в адрес мужа, так как она боялась дурного влияния непристойных текстов на сына, но на мальчика их шутливая перепалка нагоняла безудержный смех. И всё заканчивалось, к общему удовольствию, миром и фольклорными шутками-прибаутками. Отец умело переводил стрелки. Думалось, так будет продолжаться вечно. Сейчас же ситуация изменилась. Удар пришёлся в самое сердце. Юное, ранимое, не закалённое грубыми действиями - обманом, предательством, подлостью.
Мальчик замыкался в присутствии отца. Ужас, испытанный при виде той странной картины, не только не покидал его, но усиливался тем, что он не имел возможности, да и не смел рассказать кому-либо о своих переживаниях. В его пацанскую жизнь вошла циничная мужская тайна, от которой у него болела голова и ныло в желудке. Иногда, когда они с матерью оставались дома одни, подросток давал волю накопившимся чувствам и прильнув к ней, плакал. Ничего не объясняя.
Соня утешала его, успокаивала, обещала, что он поправится и станет прежним. Стараясь отвлечь от мрачных мыслей, она рассказывала Алёше, как они будут отдыхать летом на море, плескаться и загорать. Такая перспектива ему нравилась; убаюканный мерным голосом, он засыпал в объятьях матери. А Соня подолгу смотрела на него, теряясь в догадках, что могло повлиять на психику её сына.
Знакомые, зная о её переживаниях, рассказывали, что дети в этом возрасте подвержены всяким фобиям, которые исчезают так же внезапно, как и появляются. Жена Антона, её подруга Мария, учинила настоящий допрос среди детей, игравших вместе с Алёшей в прятки у них в саду, но все как один заверили женщину в том, что ничего из ряда вон выходящего в тот день не происходило. Всё, как всегда. Никаких неожиданностей.
...Самой непредсказуемой неожиданностью стал взгляд Риты, когда она, в окружении подруг, выходя из кабинета, посмотрела на Алексея Сергеевича. Прощаясь со старшеклассниками до следующего урока, он вдруг поймал этот непростой взгляд. И сразу отвёл свой. Почему? Что тут такого? Что мелькнуло предосудительного или непозволительного во взгляде ученицы одиннадцатого класса, что ему не хотелось видеть. И не только видеть, но и не захотеть дать ей понять, что он видел. А он увидел. В Рите, в серьёзной, благопристойной Рите он поймал зовущий бесстыдный взгляд. Или показалось?!