6
Она пришла, потому что и в самом деле соскучилась. В день, когда он сообщил о своем отъезде, ей стоило больших усилий, чтобы не выдать истинных чувств. Она выглядела холодной и отстраненной, как актриса, поглощенная своей «сверхзадачей». Она ревновала его к этой Дункан, глядя на которую, она не могла понять, что могло привлечь в ней Сергея. Тот Сергей, которого она знала, не увлекся бы этой дамочкой. Вот оно: «увлекся». Верное слово. Не полюбил, вот что важно. Вот чего она боялась! И когда пришел, и стоял «приблизившись к стене», от сердца отлегло: «Не любит Дункан. Не любит!». Она тоже перебежала к Всеволоду не по любви. Разве может она любить кого-то, кроме Сергея! Можно было заглянуть в глаза: «Зачем? Зачем тебе она?». Но они оба гордые. Потом жалела. И все время, пока он переезжал из одной страны в другую, думала: «Как он там?». До нее доходили сплетни, слухи, дикие, неправдоподобные! Она всегда презирала их. «Не знают его! Не знают! Как смеют сочинять!».
Всеволод умный. Он понимал, что Сергей всегда будет стоять между ними. Терпел. Ревновал. После ухода Сергея, когда она стояла и долго смотрела в окно, он подошел и сказал, будто мыслил вслух: «Ты всегда будешь его любить». Ей незачем было возражать.
Однажды Всеволод пришел, погруженный в свои мысли настолько, что казалось, не замечает ничего вокруг. Она ждала, когда он заговорит, а сама вопросов не задавала. Он сел, медленно закурил и, наконец, произнес:
– Он – гений. Сегодня я ясно осознал это. Я ревную тебя к гению. Это ревность совсем иного рода, чем та, житейская, к которой мы привыкли.
Она догадалась, о ком он говорит, но все равно спросила:
– О ком это ты?
Мейерхольд внимательно и укоряюще посмотрел на нее:
– О твоем Сергее, о ком же еще?!
– Извини. Просто несколько неожиданно. А что случилось сегодня?
– Он приходил в театр. Мы говорили о постановке «Пугачева». И он читал. Нет, назвать то, что было, чтением – значит упростить, принизить. Это был Театр в каком-то космическом понимании! Я не смогу этого описать! Это надо видеть и слышать! Я клянусь тебе, что никогда в жизни ни с чем подобным не сталкивался!
Он еще несколько дней ходил сам не свой. А она была благодарна ему за то, что он так восхищается Сергеем. Но в то же время с грустью думала: «Я оказалась недостойной женой гения. Я не сумела стать ему необходимой, даже любя его».
Его отъезд отозвался в ней острее, чем она себе представляла. Они попрощались, произнося какие-то дежурные фразы, как актеры, плохо знающие текст. Она сама не заметила, как начала мыслить театральными штампами. Все оценивала с точки зрения сцены. Она прекрасно сознавала, что настоящей актрисы из нее никогда не выйдет. Будучи, как ей казалось, бесполезной возле Сергея, ей не хотелось быть таковой возле Мейерхольда. Но Сергей не терпел притворства, неестественности в поведении, когда человек представлял себя не тем, кем он был на самом деле. Живя с режиссером, она вынуждена была сделаться актрисой.
Новость о возвращении Сергея взволновала ее. Она ждала, что под предлогом «увидеть детей после разлуки» он придет снова. Но он все не приходил.
Отголоски чужих впечатлений раздражали ее. Но решиться и пойти к нему самой – не хватало сил. Она была уверена, что ее метаний никто не видит. И опять ошиблась.
Вчера вечером Всеволод как бы невзначай сообщил:
– Он будет выступать в зале К. И пожалуйста, ничего не говори сейчас! Я же вижу, как ты хочешь его увидеть...
Она будто ждала этого «официального» разрешения. И пошла. Вслед услышала: «Ты можешь видеться с ним, когда пожелаешь».
В коридоре она увидела Галю. Совсем забыла, что есть еще Галя. Та посмотрела удивленно и не слишком приветливо. Видимо, досадовала, что нельзя не пустить ее к Сергею.
Когда она вошла, он, подперев голову рукой, сидел перед зеркалом, спиной к двери. Услышав, что кто-то вошел, спросил, не поворачиваясь:
– Галя, это вы?
Не услышав ответ сразу, оглянулся. Его удивление было подстать Галиному. Но без недовольства, а, как ей показалось, даже с радостью.
Начало разговора было трудным, и она даже хотела уйти, он остановил, сказал, что думал, а она как почувствовала – пришла.
– Ты, правда, думал обо мне?
– Правда. Вдруг, знаешь, так тоскливо стало на душе... Никого видеть не хотелось... А тут – ты. Почему ты пришла?
– Соскучилась, – она решила быть честной. Да и глупо выдумывать. – Я ведь тоже о тебе думала, пока тебя не было...
Он порывисто встал, привлек ее к себе:
– Зина, Зина, Зина! Что мы наделали?! Что?!
– О чем ты, Сергей?
– Да о нас же! О нас! Не понимаешь? – он смотрел ей прямо в глаза. – Скажи, честно скажи, глядя мне в глаза: любишь? Скажи, любишь?
В ее глазах блеснули слезы, она провела рукой по его лицу и тихо, но твердо сказала:
– Люблю... Только тебя и люблю...
И они обнимали и целовали друг друга так, как обнимали и целовали в самый разгар медового месяца, как никто и никогда не обнимет и не поцелует ни его, ни ее.
– Уйдем отсюда...
– Куда?
– Не знаю... Все равно... Поедем, там решим... Только поедем...
– Хорошо, хорошо... Поедем... У меня тут подруга недалеко живет, ее сейчас нет...
– А как же мы войдем?
– У меня ключ есть. Она мне дала на всякий случай, запасной...
– Едем же! – Он схватил пиджак, взял ее за руку и распахнул дверь.