Я не был в родном городе много лет. Каждый год собирался съездить туда хотя бы на неделю, но приходило отпускное время, и все планы забывались. На этот раз, несмотря ни на что, я все же вырвался.
Когда поезд, огибая холм, выскользнул на береговую дамбу, и городок, зеленый и тополиный, словно на ладони раскрылся передо мной, то невольно защемило в груди. Именно таким - летним и зелёным, оставался он всегда в моей памяти. В такую же тёплую пору уехал я отсюда двадцать с лишним лет назад. А было мне тогда шестнадцать годков. Поначалу, когда была жива мама, я очень скучал по дому, приезжал сюда при первой возможности - на каникулы, в праздники или просто, выкроив пару дней. Но постепенно жизнь брала своё, и поездки становились всё более редкими. Потом я оказался на Севере и три года не имел отпусков. Последний раз я был здесь, когда умер отец. Это было зимой семидесятого года, и тогда встреча с родным городом меня не радовала. После отца здесь оставались жить два моих брата, неподалеку в таком же шахтёрском городе жила сестра, но без родителей дом, в котором прошло детство, вдруг показался мне чужим.
Сейчас, когда острая боль утраты стихла, я вновь шагал по знакомым улицам, дышал воздухом, слегка отдающим угольным запахом и был чуть пьяным от того, что меня окружало: зелени, домов, воздуха и солнца. Я пытался всматриваться в лица идущих навстречу людей, надеясь распознать знакомых, но потом бросил это занятие - прошло столько лет, и всё так изменились, что даже, встретив кого-то, вряд ли узнаешь.
Вот и моя улица Нагорная. Она не зря так называется, потому что своими домишками тянется по крутому и длинному склону горы. Здесь ничего не изменилось, и потому всё знакомо.
Останавливаюсь около рабочего общежития - поворотного пункта от магистральной дороги на нашу улицу. Здесь, во дворе этой типовой двухэтажки сталинских времен, мы, гладкостриженные пацаны, собирались, чтобы попинать мяч, покувыркаться на турнике или просто так, для времепровождения. Хоть и ругаем мы тот период, но, честное слово, не все уж было так плохо, как об этом сейчас пишут. Бедная послевоенная страна всё же находила средства, чтобы оборудовать около школ и молодёжных общежитий спортивные площадки. Были парки, куда приходили отдыхать семьями, были карусели и парашютные вышки, о которых молодое поколение и не ведает. И было всё это не только в больших городах, но и в богом забытых шахтерских рудниках. Было всё это, было...
Было и другое. Я помню, как здесь, у этого самого общежития, выпущенные в пятьдесят третьем году уголовники устраивали свои кровавые разборки. В этом же общежитии одно время жили милицейские парни, командированные чуть ли не из Москвы для ликвидации царившего бандитского беспредела. Я видел этих ребят в работе, когда на танцплощадке у клуба имени Сталина они брали какую-то бандгруппу. Брали классно, профессионально и намертво. А наутро, как ни в чем не бывало, милиционеры играли с нами в волейбол. Много позднее, когда вышла книга Богомолова “В августе сорок четвертого”, я сразу вспомнил этих парней, они были сродни Таманцеву.
На улице первый слева - дом родственников моего брата Виктора. У деда Мелентия, хозяина этой избы, было много детей: Николай, Галя, Нина, Володя, Витя, Люда и еще кто-то, кого я забыл. Одна из дочерей, Нина, стала женой моего брата. Чтобы прокормить эту ораву, дед Мелентий садил соток двадцать картошки, а осенью, подкопив деньжат, покупал отбракованную лошадь, которую в зиму пускал на мясо. Умер дед Мелентий нелепо - полез за какой-то надобностью на чердак собственного дома, оступился, упал и что-то повредил внутри. Так нам, пацанам, объяснили родители.
Напротив - дом Климовых. Они поселились на Нагорной уже после нас, и их появление я хорошо помню. Климовы приехали из Коми-республики и почти не говорили по-русски. Когда один из климовских детей, Толя, первый раз появился в школе, то ребятня из начальных классов ходила смотреть на него как на какое-то заморское чудо: - Ха-ха, комик приехал..! - А он, одетый в рубашку-косоворотку, серенькие штанишки и оленьи торбоза, словно загнанный волчонок, бегал по коридорам или сжимался в углу под незлыми, но насмешливыми взглядами сверстников. Старший его брат, Коля, в пятнадцать лет пошел работать в столярный цех. Младший из братьев, Вовка, помешавшийся на фотографии, после окончания школы стал журналистом.
За рубцовским домом в приземистой развалюхе жили Гилёвы - мать и двое сыновей. Младший, Витька, был моим сверстником. Это был спокойный, немного замкнутый, но вполне добропорядочный парень. После школы он окончил сельскохозяйственный институт. А старший его брат Вовка был бандитом. Он много раз сидел в тюрьме, бывал в бегах, в него стреляли, дырявили его шкуру, но от своей профессии Вовка не отступал. Говорят, что его убили в тюрьме друзья-товарищи.
Чуть дальше, слева, дом Васи Сухачева. В нашей уличной компании Василий был постарше и поумнее других. Правильный в мыслях и поступках, немного ироничный и понимающий толк в юморе, он пользовался авторитетом не только у пацанов с нашей улицы. Глядя на него, мы все вдруг записались в секцию бокса. Выдержали это испытание немногие, но какое-то время все были при деле.
Далее дом братьев Кулаковых. Старший, Николай, был ровесником Василия. Он хорошо играл на баяне и тоже занимался боксом, выступая в среднем весе. Его брат, Миша, - смуглый, крепкий парень - всерьез увлекался легкой атлетикой и имел спортивный разряд.
Напротив нашего дома через улицу – дом Волошиных. Их младшая дочь, Тая, училась вместе со мной в параллельном классе, старшая – Рая рано вышла замуж и уехала. У них был ещё брат Саша, который учился в горном техникуме. Плясун, весельчак – душа нараспашку, он был всегда в центре любой компании. По пьяной лавочке Саша потерял руку и стал инвалидом, потом окончательно спился и умер от рака горла.
Еще выше по горе дом Генки Сысоева. Генка был красивым парнишечкой, рано стал дружить с девчонками и был неоднократно бит за это более сильными или более сплоченными соперниками. Писали мне, что он теперь крупный начальник на авиационном предприятии.
Через дорогу от сысоевского дома - развалюха Витьки Прибыткова. Витькин отец, пьяница и мелкий дебошир, имел инвалидность и нигде не работал. В начале лета он уезжал в тайгу Горной Шории, где промышлял колбу, ягоду и кедровые шишки. Каждое его возвращение из таежных мест проходило по одному и тому же сценарию - он зверски напивался, выгонял из дома семью, вооружался кухонным ножом и, выйдя на улицу, орал что попало:
- Разойдись, Прибытков идёт ... Сволочи.. Сожгу всю Нагорную, так вас-растак! Продали Расею..! Даешь свободу мировому пролетариату..! Шкуры..! -
Соседские мужики немного выжидали, выкуривали по цигарке, потом выходили, аккуратно закрыв за собой калитки палисадников, ловили Прибыткова, отбирали у него ножик, связывали изгибающееся тело буяна и выливали на него несколько вёдер колодезной воды. Витькин отец дико матерился, пытался укусить обидчиков, но мужики были настороже и лишь подливали воду на голову и за воротник неугомонного таёжника. После такой экзекуции всё становилось на свои места, семья возвращалась домой, и до осени следующего года в ней царил относительный мир.
С самим Витькой у меня сложились доверительные отношения после того, как он украл из-под крыльца мои лыжи, а я ничего не сказал об этом родителям и сам провел следствие и дознание. Витька выучился на экскаваторщика, но, как говорят соседи, отцовские гены в нем засели крепко.
А вот и мой дом - родной пятистенок под шиферной крышей. Мы переехали сюда в 51-м году, а до этого наша семья снимала комнату в квартире старого друга отца Якова Конева, уехавшего по контракту в Германию на восстановление разрушенных шахт.Чтобы построить дом, отец взял ссуду, нанял плотников, которые за пару месяцев сделали сруб. Остальную работу пришлось завершать самим. Конечно, от меня в этом деле пользы не было, я лишь помогал месить глину, да пару раз с отцом ездил на болото, где мы собирали мох для прокладки между бревнами. Основную работу делали старшие братья и сестра. Дом получился на-славу, он и теперь выглядит как новый. Здравствуй, дом!
Продолжение следует http://www.proza.ru/2018/08/01/1573