Бабушкина тетрадь

Сергей Шило 4
Эти замечательные воспоминания о  жизни в дореволюционном Новороссийске оставила нам старожила города  Житкова Анастасия Васильевна. 

БАБУШКИНА ТЕТРАДЬ
         Начало. Леночка, ты просила, чтобы я описала свою родословную. Вот я и решила за это дело сегодня взяться. Я буду писать в форме письма.
         22 октября 1983 года. Пусть я не писатель и не очень складно напишу, но сколько помню, то и пишу. Прошу всему верить. Всё, что я пишу, то всё я твердо помню. Начинаю.
         Деда своего (со стороны отца) не помню, но он помер в Новороссийске. А бабушку помню. Я помню её лицо и помню её доброе отношение к нам детям и любовь её. Когда умерла бабушка, мне было 6 лет. Умерла она в 1911  году в семидесятилетнем возрасте. Когда-то у нас было старое кладбище ( ближе к Стандарту), а потом его  снесли, и следов не осталось. Я шла со своей теткой Ксенией,  и она мне сказала, что здесь было кладбище и что здесь захоронен мой дед, а её  отец. Вот значит, мой дед жил в Новороссийске и его здесь похоронили. Где работал и кем мой дедушка,  я не знаю. Но моя тетя Ксения говорила мне, что дед всегда ходил чистенький, опрятный, выхоленый, прилично одетый. Удивительно был чистоплотным. Уж какая грязища была в городе с немощеными улицами и тротуарами, а дед пройдет и ни одного пятнышка на брюках. Раньше галоши носили состоятельные люди. У моего деда были галоши, так что и обувь была чистой, в порядке. Больше никто ничего не мог мне сказать о дедушке.
           И еще был еще случай, откуда я  узнала, где родился  мой отец и откуда родом дед. Будучи уже  взрослой, я полезла на горыще (чердак) и случайно нашла паспорт моего отца давно уже покойного.  Там было написано: Трушечкин Василий Петрович, мещанин города Сапожка ( дату забыла),  но примерно 1872- 74  год. Вот из паспорта я кое-что и узнала.
          Во первых,  деда звали Петром, дед был мещанин, а это значит,  что он был городской житель. Были такие сословия: дворянин, мещанин, служащий, рабочий, крестьянин. Мещанин всегда в городе жил и он всегда старался сам учиться и детей своих учить, а не так, как у рабочих и крестьян. Беднота бедность заставляла  рабочих определять детей в "люди", а крестьянину и самому нужны рабочие руки. Девочки шли в няньки, в прислуги. Несмотря на то, что у моего деда была большая семья , он своих детей учил. Мои тетки грамоте мало учились. Кто не хотел учиться грамоте, те учились на курсах кройки и шитья. Из всех теток одна тетя  Лиза хотела учиться и она окончила школу с золотой медалью. А остальные тетки хорошо шили.
         Так вот, я поняла из отцова паспорта, что он родился в городе Сапожке. Это значит, что мой дед приехал в Новороссийск с семьей, а семья была большая: сам дед, бабушка и 6 человек детей. Дети -  пять дочерей: Анюта  (Анна),  Луша, Дуня, Ксения и Лиза и один сын - мой отец Василий. В каком  году приехали они в Новороссийск и какого возраста были, я не  знаю. Отец мой был младшим. Вот такую семейку привез сюда дед.
          (Примечание от Е.М.Чабуткиной:  Сапожок - поселок городского типа Рязанской области.)
          Новороссийск был молодой город, люди ехали  сюда. Городские власти  всем давали участки под застройку. Дед арендовал  дом большой близко от Мефодиевского рынка. Я видела тот дом, до сих пор стоит. Двор весь в зелени, но дикой и все неухоженное. Не знаю, сколько вся семья там пожила. По-видимому, дед там и умер.
         Семья осталась на попечении  моего отца. Семья тоже была большая:  мой отец, моя мать, бабушка, тетя Лиза, тетя Ксения и пять человек нас - детей отца. Отец уже выучился на машиниста и работал в паровозном депо машинистом. Оклад большой - 120 рублей. А простые рабочие получали в месяц 25-30 рублей, разница большая. Потом мой отец взял план на Мефодиевке вблизи школы 62  и построил большой каменный дом (в войну его разбомбили), теперь на нашем плане стоят 4 дома с хорошими участками земли.
         Раньше было позором для мужа, если его жена работала. Вот поэтому женский пол и не заставляли учиться грамоте. Умеет шить, варить и стирать, вот её удел. Замуж выходили рано, рожали, растили деток. Почти в каждой семье было 5-7 человек детей. Все мои тетки и мой отец имели по 5 детей. Наша мать осиротила нас  пятерых детей. Мне было тогда 5 лет,  моей сестре Шуре 7 лет,  старшие братья  Василий и Алексей, все были друг отдруга на 2 года, а младшему брату Грише - 7 месяцев. Да и еще умерли 2 ребенка до смерти матери. Умерла она в 28 лет. Отцу было трудно самому смотреть за детьми.
         Вскоре он женился по брачной газете. Была такая газета. Мужчины и женщины, желая вступить в брак, описывали о себе. Вот так и мачеха написала, что девушка 28 лет желает выйти замуж даже за вдовца с детьми, работала гувернанткой, окончила кулинарию, любит детей. Вот эти слова и прельстили отца "любит детей", ему это было главным. Договорились, обменялись фотками и она приехала к нам. Вот так у нас появилась мачеха Дарья Исидоровна ( Додочка её звал отец). Никогда и никто не чувствовал её тепла, любви. Вскоре она родила двоих сыновей, старший Коля, младший Петя Трушечкины. У меня уже было двое детей,  когда Петя приезжал в Ростов и мачеха посоветовала ему заехать в Новороссийск повидаться с нами. Я повидалась, а сестра нет, была в поездке (проводник). Потом Коля прислал мне свою фотку. После смерти отца мачеха добилась пенсии за отца. Она уехала к матери в город Гомель, детей учила. Петя - дорожный инженер ( по дорогам и мостам), Коля - капитан на теплоходе на Днепре. Все жили в Киеве и мачеха и её сыновья. Дети носят фамилию Трушечкины, Васильевичи. Может где доведется встретиться. Век долог, неизвестно,что может быть в жизни.
         Мой отец работал в железнодорожном депо и там же работал мой средний брат Алеша слесарем по паровозам, а старший  брат Василий работал в вагонно-ремонтном заводе. Ребята еще при отце окончили  железнодорожное ремесленное училище. Вася стал работать столяром- плотником. Они рано окунулись в рабочую среду. Когда отец работал машинистом, к нему тоже много ходило друзей. Я в то время была маленькая и ничего не понимала. Оказывается эти люди были против царя.
         В 1907 году ( ?) ( год не точно помню,  я  уже взрослой стала и моя тетка рассказала мне)  в Краснодаре вспыхнуло восстание и на его подавление не хватало своих военных, запросили  Новороссийск.  Погрузили вояк в товарные вагоны и надо было состав отправлять отцу его  паровозом. Но отец решил, хоть сам пострадает, но эту помощь задержит. И он решил так поступить: не доезжая до тоннели он умышленно сделал взрыв котла. Топка горела во-всю, а в котле воды не было. Произошел взрыв паровоза и в какой-то степени пострадал тот, кто был на паровозе. Отец остался  без работы и начались разные комиссии. Отец поехал в Ростов на комиссию,   долго лежал в больнице. С ним была мачеха, приехала с новорожденным Колей. Отец лежал там до тех пор, пока его не комиссовали и он вышел на пенсию, чего он и добивался. Затем мачеха с Колей ухала к своей матери, и нашему отцу пришлось со своим выводком самому возиться. Рано моей сестре пришлось хозяйством заниматься, и убирать, и готовить, стирать, хлеб печь. Все это мне рассказывала тетка Ксения, я с ней долго жила.
         ( Примечание от Е.М.Чабуткиной:   Мать в семье умерла, когда девочке Нате было 5 лет,  Ната - 1905 года рождения. Значит,  отец женился второй раз после 1910 года. У мачехи родился сын , с новорожденным сыном она поехала к мужу в больницу в Ростов. Вероятнее всего эти события с восстанием в Краснодаре и взрывом паровоза в районе Тоннельной произошли в 1911-1912 году.)
          Тетя Лиза уже жила в Краснодаре и работала там в Акцизном управлении, что это я не знаю. А тетка Ксения вышла замуж и уехала с мужем в город Моздок и родила болезненного мальчика Борю. Ей одной с ребенком было  трудно и она приехала в Новороссийск и попросила отца отпустить меня к ней, чтобы помочь с ребенком. Отец сказал ей, что если я  буду учиться в школе, то отпустит, а если только нянькой, тогда не отпустит. Тетка ответила, что будет учиться. Я уже тогда ходила в первый класс и училась с интересом. А Шура училась во втором классе, но та была лентяйкой и проучилась 1 год и 6 месяцев и бросила школу. Отец ребят гонял за учебу , а девочку не принуждал, тем более она нужна была в доме как хозяйка.
         Я  стала жить у тетки Ксении. Тетка пообещала отцу, а сама об учебе ни слова. Молчит и я молчу, с удовольствием занимаюсь с маленьким Борей. Мне его было очень жалко, у него была болезнь сухота. Кости обтянутые кожицей и в добавок урожденный порок сердца. Ему нельзя нервничать, кричать и т.п. Он почти не ел, куда его тетка только не носила, все не помогало. А потом стала давать ему кашку "Нестле", это как наша "Малыш" и мальчик стал наливаться. Я еще была малолетка и очень любила детей. Я его жалела,  берегла. Он был очень умненький  и меня в семье больше всех любил. Так что я об учебе не  заикалась.
         Муж тетки дядя Гриша работал на машине шофером. Эта работа в те годы тоже была в почете и в цене. У дяди Гриши в Новороссийске был начальник гаража и он очень уважал моего дядьку. Вот он его и вызвал в Моздок. В Моздоке недолго пожили. Начальник поехал в город Бухару и туда он вызвал моего дядьку. И мы поехали в Среднюю Азию в Бухару, пожили немного. Началась война русских с немцами в 1914 году. Дядьку мобилизовали и направили в Ташкент  в автомобильную команду. Дядька вызвал нас туда. Вот там и жили до окончания войны.
         Боря умер, когда ему было 4 года 6 месяцев. Похоронили мы его в Ташкенте. После его смерти я тоже заболела от такой утраты. Тетка теперь стала меня уговаривать, я и аппетит потеряла. Вот тогда я напомнила о школе, кстати начинался новый учебный год. Я попросила тетку отпустить меня учиться. Она сказала, что если я хочу учиться,  то сама должна пойти записаться,  а она не пойдет. Я записалась в первый класс. Потом родился еще ребенок, и я ходила в школу тогда, когда тетка пустит. Зайдут за мной мои соученицы, а я говорю, что тётя сегодня стирает, и я в школу не пойду. Два раза в неделю я всегда не ходила, у тетки были свои причины, а я остаюсь дома. Вызывали её в школу, уговаривали, не помогало. Еще на неделе бывало 2 базарных дня, она обязательно шла туда, а я была дома. По дому я всё делала. Я понимала, какое мясо купить для супа,  для борща, соуса и котлет. Пойду, все куплю. Приду, уборку сделаю, пеленки перестираю, а потом сварю обед, укачаю ребенка и тогда сяду почитаю. Я очень любила читать, очень любила читать сказки, да я вообще всё любила читать.  Я спала на полу за ящиком, вместо комода там стоял. Тетка заснет и её дядька, а я малюсенький огонек на керосиновой лампе зажгу и читаю. В школе в библиотеке брала книжки, у подруг просила.  Ох, тяжелая доля сиротская. Я прожила у тетки 5 лет, и ни разу не написала письма своему отцу. Тетка боялась, что я в чем- нибудь пожалуюсь на свою жизнь. Она всегда говорила, что она сама напишет.  Так отец и не знал, как я в школу хожу и как я была бита каждый день. Однажды меня тетка сильно побила, из носа кровь ручьём. Я от неё под кровать убегала, а она широким поясом с пряжкой меня доставала, вот по носу и дала. Я почувствовала кровь и тогда вылезла. Она схватила меня и потащила к умывальнику. А тут ей передали письмо, она его вскрыла и как закричит, кинулась меня обнимать и голосит на всю квартиру с причитаниями: " Да  моя же ты сироточка кругленькая, умер твой папа, а мой брат." Тут и я заголосила, а она обняла и опять приговаривает, сироточка. Так, в 1915 году я стала круглой сиротой.
             Леночка, я очень мало написала о своем отце, твоем прадедушке. Отец мой был хороший порядочный  человек., никогда не пил, ни с кем не ссорился. Когда он женился на моей матери, она была неграмотная. Он ей нанял учителя, она к нему ходила домой, училась. А мать  была красивая и отец её приревнавал и взял её жить к своим сестрам и матери. Он был очень человечный. Его сестра  Дуня Романова вышла замуж и муж её увез в Баку. Народили 5 человек детей и муж их бросил,  пошел жить к любовнице. Семья была без средств к существованию, они очень голодали. Тетки или кто-то из них написали моему отцу. Несмотря ни на что, у самого было не густо, он поехал и забрал всю семью сестры,  привез в Новороссийск. Тетка была душевно больная тихого помешательства, детвора еще малолетки. Только  старшая дочь Маруся училась в гимназии. Вот пришлось её оторвать. Как отец жил с такой оравой, не знаю. Когда отец пошел на пенсию, он свой дом в Новороссийске сдал в аренду, а себе на хуторе взял в аренду  домик небольшой и хороший участок земли. Стал заниматься хозяйством. Их тогда было 5 человек, я жила в Ташкенте. Так что детей было 4 человека, а Николая мачеха увезла с собой. Потом она приехала на хутор и там  родила Петю. Вот так они жили. Свой хлеб Шура хорошо пекла, а мачеха не умела. Заболел мой отец, а на хуторе никакой медицины, а до города 60 км. На телеге зимой повезли отца в новороссийскую ж.д. больницу. Когда везли отца, на пути была речка замерзшая. Возница не рассчитал и поехал на лед. Лед не выдержал и все искупались в ледяной воде, а отец превратился в сосульку. В больнице диагноз установили - воспаление легких. Вскорости через недельку отец умер. Вот так, кажется, всё я описала.
        В Ташкенте  мы жили рядом с казармами (впритык). Казарменный двор был большой. Как-то утром услышали в казармах шум, гам, выстрелы. Выглянули, а там во дворе в беспорядке метались солдаты и кадеты. Видно только что приехали. Потом на улицах началась стрельба  из ружей. Кто-то нас гражданских загонял во  дворы и велел  всем сидеть по квартирам и даже лежать на полу,  а  то домики были глиняные, пуля могла пробить стены. Потом сообщили, что с престола свергли царя. Кто- то был за царя (кадеты), а рабочие за  его свержение. Много было жертв. Вслед за свержением царя кончилась война с немцами, которая началась в 1914 году. Всех солдат демобилизовали, в том числе и дядьку. Мы немедленно поехали домой в Новороссийск. Ехали с большими трудностями, но все же доехали.
         Приехали домой. У дядьки была квартира. Его отец дал  ему в своем доме квартиру из двух комнат. Когда они уехали в Моздок, квартиру закрыли на замок. Приехали - все на месте, и будто не отсутствовали  5 лет.  Уже вечер. Я  рвалась домой. Это близко. Тетка уговаривала потерпеть до утра, но я не согласилась ждать и побежала к себе домой. Наши все спали,  поднялись. И  радость и слезы. Папы же не было в живых. 
         Вот так я вернулась в  свою семью. После смерти отца дети переехали в свой дом  в город и жили сами.  Приехала мачеха с двумя детьми Петей и Колей. Недолго она пожила с детьми без мужа. Обворовала детей и уехала. С тех пор её никто не видел. Она получала за отца пенсию, а о нас некому было позаботиться, ни копейки ни откуда не имели. Когда дети - 3 брата и сестра - переехали в Новороссийск, приехала туда тетя Дуня ( мать Марии Ивановны), детей с ней было 4 человека. Маруся жила, наверное, в Баку.
         Жизнь была вольная. Но о школе никто ни слова. Летом делали заготовку дров на зиму. В лес ходили за кизилом, грушами, кислицами, ажиной. Брат Вася держал нас строго. В особенности следил за Шурой, если она встречалась с каким-нибудь мальчишкой, доставалось и сестре и её парню. Меня никто не обижал, не за что было, ведь я была малолетка.  Вася меня очень любил.  Спали мы,  дети, на полу покатом, у каждого свой матрац из соломы. И в хорошую погоду каждый выносил свой  матрац на двор. Когда тетя Дуня ушла на квартиру,  мы остались  сами 5 человек детей. Мы с сестрой были полные хозяйки. Всю работу делили так: одну неделю я дежурю, другую сестра. У неё получалось,  конечно, лучше. Шура уже знала всю домашнюю работу. На хуторе жила, а это не город. Хлеб пекла сама, ну всё решительно умела. Как опытная хозяйка была.  У  нас много было комнатных цветов, полов  тоже много. Каждая в своё дежурство мыла полы, цветы, окна и прочее. Большой медный    самовар чистили каждую субботу, бельё стирали. Представляю, как я стирала рабочую одежду  моих  братьев,  всё вместе, вот только у Васи была выходная белая рубашка, мы её  стирали отдельно.
           Жизнь была вольная, куда хочешь, туда и иди, но к обеду чтоб были все вместе. Когда братья приходили с работы, все вместе обедали, а дежурная  ухаживала. Дежурная польет воду, чтоб обмыться рабочему люду. Потом после трапезы братья играют на музыкальных инструментах. Мой отец играл на скрипке. Эта скрипка досталась старшему брату. Старший брат играл на скрипке, мандалине, гитаре и балалайке, а Алексей - средний брат - играл на гармонии, балалайке и кларнете. На кларнете он играл в духовом оркестре. Эти инструменты всегда были у нас. Я даже помню отца, когда он играл на скрипке. По всему видно, что эта семья мещанского уклада. На всех окнах висели клетки с канарейками.  Отец очень любил всякую живность. Была у нас хорошенькая беленькая собачка, звали её Венерка, любимица отца.  Отец тоже после обеда играл на скрипке.
         У братьев  были охотничьи ружья, у каждого своё.  Два  старших брата ходили на охоту каждый выходной день.  Без отца мы жили скромно, питание больше постное. Наварим чугун супа с макаронами и нам и собакам охотничьим. А когда братья сходят на охоту, вот тогда и разговеемся. Зайцев и перепелок приносили по-многу, а иногда дикого кабанчика. А как-то помню,  убил брат оленя. Сами наелись вволю и даже продавали, а из рогов Вася сделал вешалку.
         Ребята давали деньги на питание, а на одеженку, обувь , как хочешь, так и обходись. Я нашла выход из положения. Трудно было тому, у кого были лошади. Для лошадей совсем не было фуража. Я договорилась с человеком, у которого была лошадь, а зерна не было. Я ему возила зерно со станицы. Сначала возила по 1 пуду, а чуть повзрослела, стала возить 1,5 пуда, а потом начала и по 2 пуда. От Новороссийска первая станция Тоннельная. От вокзала близко была мельница, и там всегда можно было купить зерно и сразу на первый  попавшийся поезд, без билета конечно. Поезд тронется, на ходу заскочишь на ступеньку, и поехала.  В Новороссийске на переезде соскочишь, тут недалеко дом, где я сдавала зерно. И так по 2 раза в день успевала. Наловчилась с поездами, здорово получалось. На любой товарняк подцепишься и поехал. Вот так я и зарабатывала на платьице, на чувячки, туфельки. Я была экономна, что заработаю - спрячу. А сестра ездила чуть дальше. Проезжаешь станцию Баканскую, а там необыкновенно вкусные пирожки выносили к поездам. Вот моя сестра, если заработает от овса, ячменя в первую ходку, на вторую ходку весь заработок проедала на пирожки. А когда я приобрету что-то из одежки, обуви, она наденет и пойдет, а я кинусь, мне нечего надеть - обуть. Слезы мои не помогали.
           Я была ловкая, смелая. Братья мои знали про это и потом сами  этим воспользовались. К братьям моим приходили друзья и все шептались, а о чем – не моего ума дело. Если к ним близко подойду, они просят отойти подальше. Дом у нас большой и комнаты большие. В непогоду все сидят в доме, а в хорошую погоду  - во дворе на травке. Сидят с охотничьими   ружьями с патронташами, чтоб подумали, на охоту собрались. По соседству почти все жили работяги с железнодорожного депо и вагонно-ремонтного завода.
      Вообще, эта местность называлась  «Мефодиевский поселок». Я очень многих знала за несколько улиц от нашего дома. Часто меня братья посылали с записочками, я относила и приносила ответ. Я никогда не заглядывала, меня содержание  записок не интересовало. Моя двоюродная сестра Маруся Романова (ныне Пинаева Мария Ивановна) тоже приносила  записки и я передавала их. Однажды я передала, и  ответ  очень взволновал друзей моих братьев, а Марусю  больше всех, так что ей   пришлось уехать из Новороссийска. Как потом я поняла суть дела, в ответе было написано: «Среди нас провокатор,  арестованы такие-то  и такие…  Женя должна немедленно исчезнуть из города». (Марусю по кличке у подпольщиков звали Женя). Маруся не пошла домой, а попросила меня сообщить ее братьям, что она уехала и не знает  когда приедет.
       Маруся прибыла в Краснодар, пришла к тете Лизе, а ее уже нет, умерла от тифа. Когда тетя Лиза заболела, ее задушевная подруга  сообщила нам, чтобы   кто-нибудь приехал ухаживать за больной. Мы все    были в тифу, а  моя сестра Шура так и не заболела, вот она и поехала. Приехала, а тетка  уже была   в больнице и вскорости  умерла. Приехала туда и  старшая сестра  Лизы - Анюта. Похоронили Лизу и стали  делить наследство. Вдруг приходит Маруся, ну и ей  досталось прилично.  Сложили вещи  в  чемоданы и разошлись  кто куда. Тетя Анюта и моя сестра Шура  пошли на вокзал, а Маруся не знала даже куда ей идти. Расставаясь со своими, все им рассказала, что удрала из Новороссийска и что ее разыскивают. Расстались.
           Вот идет она по дороге, а навстречу ей идет военный и так странно смотрит на Марусю и в газету заглядывает. Подходит к Марусе, останавливает, показывает  газету, а там на первой странице         портрет Маруси крупным планом и крупными буквами выведено под портретом "Злостная большевичка-подпольщица". Военный сказал, что он ее отправит туда, где указано в газете. Какие были разговоры, не знаю.  Но все же Маруся обвела его вокруг пальца. Подошли к какой-то калитке.  Маруся ему сказала, что здесь в этом дворе живет ее тетя, предложила ему посидеть на чемодане , а она  попрощается с тетей и скажет, где ее искать. Он согласился. Маруся пошла во двор, а там и была такова, через задворки на другую улицу убежала. И вот неизвестно,  сидел ли он, ждал ли Марусю. А может он обрадовался такому увесистому чемодану и, как только она пошла к "тете", он за чемодан и тоже был таков. В общем, и ему перепало и ее жизнь  спасена. Никто же не знал, что он ее в Краснодаре задерживал. Дело в том, что   теткино барахло спасло ей жизнь. Время было страшное.
         Потом не знаю, где Маруся     проживала. Возможно, в город Баку уехала. Она из тех  краев,  там всех большевиков  и комиссаров знала. Когда она работала подпольщицей, она работала казначеем для новороссийских  красно-зеленых. Из  Баку  привозила для них  деньги. Я помню, что она потом работала в Баку. И  после того, как удрали белые, Маруся приезжала, забрала всю свою семью. Мать определила в лечебницу, а  братьев и сестру в детдом. Потом ее перевели в Москву, дали двухкомнатную квартиру. Она опять перевезла всех в Москву. Мать опять в лечебницу,  а ребят в детдом. Потом Марусю перевели в Воронеж, и она в свою квартиру переселила  ребят. Потом они стали работать и учиться. Братья стали инженерами.          
            У моего брата Васи был красивый почерк и его взяли работать ( а может он сам устроился). Тогда в Новороссийске были белые (это значит за царя, хотя царя уже в живых не было, но за его режим).
            У нас в городе были подпольные организации и многие ушли в горы -леса и назывались "красно-зеленые "( это за революцию).  Им с продуктами было трудно, а ходить по городу так просто нельзя, выдавались пропуска. Вот мой брат  Вася и попал в такую контору работать, где делались такие пропуска. Бланк напечатанный, подпись начальника Вася хорошо подделывал. Такие пропуска передавались в леса. Партизаны смело ходили, снабжались продуктами.
         По соседству с нашим домом жил сосед , не рабочий. Он заявил, что у нас всегда сборище. В Новороссийске был начальник контр-разведки Черныш. Дошло до Черныша. Пришли с обыском. Хорошо искали и нашли стопку бланков для пропусков, которые Вася  приносил. Васю арестовали с поличным. Алексея  -  среднего брата -  дома не было. Я побежала куда-то, по дороге встретила Алексея. Он побледнел, а потом задал мне вопрос:   " А в подвальчике под металлоломом искали?" Я сказала, что не искали. Ему полегчало, он сказал мне, что сегодня я должна ехать в Краснодар. Вечером меня снарядили. Под металлоломом были прокламации, и вот эти бумажки вокруг меня обложили, прибинтовали, одели свитерок шерстяной облегающий, и я поехала пассажирским поездом, но без билета.
          В вагоне теснота, а я стою переминаюсь с ноги на ногу, а потом обращаюсь к пассажирам: " У меня  сильно болит нога и я хочу залезть под полку "( вагоны были не такие как теперь, полки были сплошные). Отодвинули ноги, я пролезла и так  под полкой доехала до Краснодара,  и ревизор прошёл. Приехала в Краснодар, пришла к тете Лизе. Она меня распаковала, листовки-прокламации спрятала. Меня накормила вкусным соусом, до сих пор помню его вкус. Поспала я на мягкой постельке и обратно домой тем же путем. Вот  таким образом меня подпольщики стали эксплуатировать,  а я и не возражала. Так ездила и ездила. Тетя меня вкусно кормила, спала я на чудной постели. Куда тетка их (бумаги) девала, я не интересовалась. Потом от тифа моя тетя умерла, но это уже было в 1920 году. Подполья не стало.
          А  теперь о брате Васе. Когда его увели арестованного, мне сказали, что  отведут в предварительную камеру. Прошло несколько дней, и я пошла к нему. В это время белогвардейцы своих солдат   к нам в дом поместили. Солдат - в комнаты, а во дворе  -  обоз. Солдатня вонючая, грязная и вшивая. А я им и самовар кипятила, пол мыла. А потом подсмотрела, они едят тушенку. Я подошла к ним и сказала, что  у меня  брат тифозный лежит в больнице и голодает. Попросила у них тушенки хоть баночку. Они дали 2 банки. Я помчалась в предварилку, она в городе возле Ленинского парка. Зашла, спросила, а мне говорят, беги на улицу к воротам, сейчас поведут арестованных в тюрму. Я побежала и увидела арестованных и среди них мой брат. Мы друг друга увидели. Вася заплакал и сказал: " Сестричка, меня ведут на расстрел". Конвоиры ругали нас обоих  и меня гнали. Конвоир не взял мои косервы. Я шла вместе с колонной и все смотрела на брата, а он на меня. Думали, не увидимся больше, насматривались. Повели их к тюрьме, и я с ними. Брат закричал мне: "Дорогая моя сестричка, скажи нашим, что ты видела, как брата вели на расстрел". Я закричала, а Васю погнали поскорей во двор тюрмы.  Моё горе было большое, но я еще не понимала, как это человека расстрелять. Вася закричал мне, чтоб я больше ничего из еды не приносила, самим есть нечего.
          Прошло несколько дней и пронесся слух, что 7 человек красно- зеленых на рассвете освободили тюрму. Точно ничего не говорили, политических освободили или всех заключённых. Люди все убежали в леса-горы. Вскоре нам дали знать, что Вася жив и живет у красно-зеленых. Уже когда выгнали белых из города, Вася и все из леса вернулись по домам. Дома Вася заболел тифом. У нас в доме  белогвардейцы  оставили тифозного больного. Вот так белые драпали, спасали свои шкуры, а солдат вышел из строя , они его и не взяли. Потом все-таки кто-то его взял. Мы заявляли в Красный Крест. Вася с тифом  лежал в железно-дорожной  больнице, а Алеша тогда же заболел, но он умер. Ему в 1920 году было 20 лет. Когда выгнали из города белых,  они все пароходами из России убрались. В панике цеплялись за сходни, за якорную цепь, чемоданы выбрасывали, лишь бы попасть на пароход. Было что-то страшное.
          В 1920 году мне исполнилось 15 лет, я стала комсомолкой. Вот чего я не помню, каким образом я  и моя сестра стали комсомолками. Не помню, кто организовал комсомол  и как до нас дошло. Помню, брат двоюродный Виктор Матыгин тоже был там же в том здании. Много знакомой молодежи.  Я только помню само здание, и что там были разные кружки.  Сестра ходила в хор, а я не помню куда.
            Когда в городе были белые, им из-за границы везли пароходами товары и сгружали  в амбары, а когда белые бежали, они все амбары сжигали. Много добра сгорело, а еще много осталось.  Удивительно, здесь была война,  кровопролитие, бойня, а  им  везли  пароходами  разное чудо-юдо: посуду, тарелки,  сахарницы,  вазочки для варенья, синьку в больших пакетах по 2-3 кг., сухую краску серебрин-золотин,  разные инструменты: ключики, отвертки, кусачки и прочую ерунду. Была и материя, джемпера шерстяные, были разные гипсовые фигуры на комод ставить.  Когда пришлось всё разбирать и считать, по-видимому, обратились к комсомолу и секретарь комсомола выделил ребят в трофейную комиссию, в их число попала и я. Мелочь находилась  в большущих пузатых бочках. Вот мы в пустую бочку перекладывали и считали. Я целый день гнулась, из одной бочки брала, в другую складывала. Трудилась, трудилась и за весь день взяла себе хорошенькие маленькие щипчики. Взяла, и было очень стыдно.
          Еще помню.  Пионеров и пионервожатых еще не было и обращались к комсомолу, чтоб они сводили ребятню в  цирк . Я с ними ходила даже в театр, помню как нас впустили первыми.  В  Ленинском саду был большой театр, в войну он сгорел.  Были с нами комсомольцы, они вышли в люди. Я и сейчас двоих-троих знаю и виделась. Одна учительница по истории, даже меня учила в школе взрослых. А я так ничего её не распросила о комсомоле. И еще знаю одну, как-то встречала. Мой  двоюродный брат Виктор Мотыгин, он до сих пор общается со своими, тоже живет -здравствует.  Все стали людьми.  А у нас с Шурой получилось  так,  что не знаю, как попали в комсомол и как из него вышли.
          Еще помню. Когда белых выгнали, к  городу еще враг подбирался. Это Врангель. Врангель  уже был близко,  шел из Крыма.  И все войска, оставшиеся в Новороссийске, пошли на него. Командование боялось, что не удержут город и обратилось к комсомолу. Секретарь комсомола сказал ребятам оставаться в здании в резерве,  а девчат отпустил домой пошить форму сестёр милосердия.  Вечером прибежала моя сестра, сразу начала шить из беленькой простыни ( от тети Лизы) фартук и косынку с красным крестом.  Когда она шила, я тоже просила, а она ни в какую, указывая на то, что дома надо кому-нибудь  оставаться на хозяйстве, готовить, да младший брат Гриша был еще мал и очень труслив. Так что мне пришлось покориться.  Просидели ребята ночь в комсомоле, им не пришлось пойти с Врангелем воевать. Оказывается, Врангель побежал обратно, и помощь не понадобилась. Вот так, кажется, всё я описала.
          Про дедов с материнской стороны мне и писать не хочется, да я их и не знаю. По-моему, они были бессердечные люди. Вообще станичане с городскими не дружили. Мамины родители жили в станице Абинской, от Краснодара первая станция. Они разговаривали так же как и городские, а не по-станичному. Кто у них был в семье, я не знаю. Наташа, моя мать, приехала в Новороссийск и работала на элеваторе швачкой. А отец с паровозом часто там работал. Увидел он Наташу-красавицу и полюбились друг другу. А её родители за городского не соглашались отдать. Сколько отец ездил к её родителям, они не соглашались. А потом  я не знаю, как поженились, может самовольно, и её родители рассерчали. Когда мама умерла, отец  им отвез семимесячного ребенка ( брата Гришу). Договорился, чтоб бабка покупала молочко ребенку и деньги им давал. Отец приезжал проведовал ребенка, а однажды, соседка увидела отца и сказала, что   бабка ни разу ребенку не давала молока, всегда варила большой чугун гречневой каши, поставит на пол чугун и ешь, когда хочешь. Ребенок прямо руками и в рот. У него и получилось растяжение желудка, пузо большое, а все есть просит. Отец поругался, но делать-то нечего, куда он денет ребенка? Я её (бабушку) видела один раз. Я бегала на улице, подошла женщина и спрашивает:  "Девочка, а где здесь живут Трушечкины?" Я показала на наш дом и сказала, что я Трушечкина. Спросила, кто дома? Отца не было дома и никого из взрослых. Повела я её в дом. Она сказала, что она моя бабушка и что она привезла Гришу. Вот и  всё. Больше ничего не спросила и уехала.      
          ( Примечание от Е.М.Чабуткиной:  Швачка  -  рабочая элеватора. "Шваркать, шваркнуть - бросить, кинуть, швырнуть": Толковый словарь живого великорусского языка, Владимир Даль, т.4, М., 1956.).
              Леночка, я думаю, , ты будешь удовлетворена. Многое я хотела рассказать о моей жизни, да побоялась, что уж очень распространенно. В 1924 году я вышла замуж  за Житкова Михаила Ивановича. Он родился в 1898 году, а умер в 1965 году. Дед как дед, работяга.  Детей и внуков своих любил. Вы его знаете, жили с нами. С его стороны  я  почти  ничего не знаю. Ему был один годик, когда из семьи ушёл  родной отец. Отец был портной. Отчим - Орлов Иван Петрович - имел лошадь и телегу, занимался извозом. Отчим был  мальчику  хорошим отцом. Он был хороший и для внучек, моих дочерей, Валю и Лилю  очень любил. Жили они на ул. Геркенской (ныне ул. Баканская), там был большой двор с многочисленными квартирками и интернациональным народом. В нем жили русские, армяне, татары, чехи, греки. Жили дружно, женщины не работали, мужчины были кустарями. Летом все примусы выносились во двор, все шипело, шкворчало, все разом варили вишневое варенье, его аромат разносился аж до кладбища. Перед самой войной  дед Орлов умер. Мать моего мужа Житкова Феодосия  Павловна ( бабушка Феня),  а ваша прабабушка  родилась в 1874 году, а умерла в 1961, дожила до 87 лет и здесь мы её похоронили. Она была неграмотная крестьянка. Доживала свой век у сына и невестки. Вы её знаете. Это я больше пишу для ваших детей, а моих правнуков. Еще я  -  бабушка и прабабушка, вы меня тоже знаете и при случае можете своим детям рассказать обо мне. Теперь всё.  Извини, дорогая, что неразборчиво написала, у меня же плохое зрение и всё прочее. С приветом. Ваш предок. Бабушка Ната.

Фото Жидков Михаил Иванович