Глава 4
До начала
Двое мужчин небесной красоты сидели за каштановым миниатюрным резным столиком на просторной открытой веранде, устроенной в белокаменном двухъярусном доме, примостившемся на крутом склоне огромного, покрытого свежей изумрудной травой, холма. Там, внизу у его подножия плескалось море, тёплое и ласковое, раскрывая с высоты свои необъятные лазоревые просторы. День был ясен и безоблачен, и солнечная дорога золотилась и переливалась в его мелких волнах. Веранда же была заполнена прохладой мягкой тени, и ароматы луговых трав и цветов сладко дурманили. Мужчины потягивали красное нигорийское вино из больших бокалов тонкого стекла (нигорийское вино – «напиток богов», дарующий веселье и живость, не оставляющий ни тяжести, ни похмелья), и о чём-то беседовали оживлённо. И был один из них белокож и светловолос, крепок и жилист, другой же – изящен, почти худ, также светел лицом, но с чёрными, как смоль волосами. Волосы блондина были длинны, и порывы солёного ветерка с моря, то и дело ворошили и путали их, словно игрались. Брюнет был острижен коротко и аккуратно. И звали обладателя пышной шевелюры звучно – Сэлинджер, брюнета же проще – Алинек.
– И что же тебе не живётся, как всем нормальным людям? Ну, для чего тебе всё это? Не могу я понять твоего безумства, хоть убей! – горячился брюнет.
– «Убей» для тебя всего лишь фигура речи, Ал, – отвечал, старавшийся держаться невозмутимо, светловолосый. – Немного смешно слышать это слово в устах человека, который знает, что убить его невозможно.
– Ты говоришь об этом так, как будто упрекаешь меня. В чём же, позволь тебя спросить? Что плохого в том, что меня, как и тебя впрочем, нельзя убить?
- Я не о том, Ал. Просто не говори о тех вещах, о которых не имеешь представления.
– Стоп! – брюнет поставил бокал на стол, раззадориваясь не на шутку. – А объясни-ка мне, почему следует иметь представление о том, каково это – быть убитым? Да, я не имею об этом представления, и, знаешь, как-то и не собираюсь иметь. Зачем оно мне?
– В этом то мы и отличаемся, дружище, – всё таким же ровным голосом ответил блондин.
– Тогда растолкуй мне, отчего, а главное, для чего тебе так нужно знать, каково это быть убитым? – Алинек с вызовом посмотрел на своего визави.
– Да не смерти я ищу, Ал! – прорвалась вдруг горячность сквозь кажущуюся невозмутимость светловолосого.
– Тогда чего? – и, не дав собеседнику ответить, продолжил за него. – Ты сейчас мне скажешь, Сэл, что хочешь себя испытать, познать себя, стать сильнее, вкусить эту жизнь сполна, смыслом её наполнить, и бла-бла-бла в таком же духе. Верно? А я у тебя спрошу: тебе, что других возможностей мало, чтобы всё это бла-бла-бла иметь? Хочешь испытать себя – вот, пожалуйста, тебе – спорт. Нормальный, человеческий, а не то сектантство, которым ты уже занят добрую тысячу лет. Или больше? Острых ощущений тебе нужно – путешествуй! Отправляйся, скажем, в Закружье, хочешь туристом, хочешь наблюдателем. Огребёшь там этих ощущений целую гору и три маленьких кучки. Познания тебе нужно? Ты во всех погружениях в древность побывал? Со всеми ящерами наперегонки побегал? Всем саблезубым тиграм хвосты накрутил? Смысла тебе недостаёт? Да влюбись ты, наконец, в женщину, зачни ребёнка! Разве это не смысл – даровать кому-то жизнь, быть рядом на её старте? Нет, всё-таки я решительно отказываюсь тебя понимать, Сэли!
Закончив монолог, брюнет выдохнул, вновь взял бокал, сжимая его изящными пальцами, и сделал большущий глоток.
Тот, кого звали Сэлинджер (произведя определённое усилие) вновь сделался на вид невозмутимым. Он выдержал паузу, и отвечал:
- Ал, то чем я занят добрую тысячу лет – не спорт и не сектантство. Это – Путь. Погружения – не есть реальная жизнь, это искусство. Не спорю, оно даёт познание, но не всё можно познать через него. То, чего алчу познать я там, увы, не найти. Влюбиться в женщину? Я любил, и не раз. И тебе это, мой старый друг, известно лучше, чем кому-либо другому. Не сочти меня высокомерным, и не смейся над моей наивностью, но я имею смелость заявить, что познал любовь. Это было прекрасно, но… я чувствовал, что всегда остаётся нечто большее, то чего я не постиг. Знаешь, это тоже имеет отношение к любви, к чему-то такому… к такой любви, по отношению к которой, любовь к женщине, составляет лишь малую часть. Родить ребёнка? Что ж, соглашусь с тобою – даровать кому-то жизнь, а вместе с ней и весь этот великий огромный мир – в этом есть смысл. Но с другой стороны, когда я думаю о том, что неисчислимые миллиарды мужчин и женщин во всём Миро, способны, запросто в любое время даровать эту самую, ещё одну бессмертную жизнь, то я начинаю сомневаться в величии сего смысла. Появился ещё один сосуд, ну и что? Ведь важно то, чем он будет заполнен. Вот я и заполняю свой сосуд, дружище.
– Сосуд он, видите ли, заполняет! – с ехидцей проворчал Алинек, и вдруг, словно вспомнив неоспоримый аргумент, подняв указательный палец вверх, воскликнул:
– Слушай! А как же псевдо фатальные игры? Знавал о таких? Это похоже на погружения, но участвуя в них, ты не наблюдатель – ты участник. Причём, ты не сознаёшь, что играешь, ты считаешь, что живёшь реальной жизнью. Можно выбрать любую эпоху, любой конгломерат, любую планету, любую…
– Знавал, – не дал договорить ему Сэлинджер, – даже играл пару раз. Но знаешь, что мне не нравится? Именно это слово «псевдо».
Алинек вздохнул, безнадёжно махнул рукой, и потянулся к большому глиняному кувшину, стоявшему на мраморном полу террасы подле столика, поднял его, разлил по бокалам, и, поглядев на друга взглядом полным тёплой иронии, сказал примирительно:
– Ладно, мой безумный брат и твердолобый овен, да развлекайся ты, как хочешь…
– Это не развлечение, Ал… – перебил его Сэлинджер.
– Знаю, – перебил в ответ его собеседник, – ты скажешь: это не развлечение, но Путь. Слышал я уже это. Расскажи ты мне лучше о правилах той бодяги, в которую ты решил ввязаться. Ведь есть же там какие-то правила? Или такие же сумасшедшие как ты мочат друг друга по беспределу?