Здравствуй дневник – мой друг! Сегодня выдался отличный день, хоть погода и была скверная. Сияло тусклое осеннее солнце. Оно было похоже на беззаботного ребёнка, играющего в песке, со свойми друзьями облаками, которые были такими белыми, что иногда даже я верил - всё хорошо! Но лужи, оставленные моим вчерашним знакомым дождём, отрожали весь этот фальшь, и было понятно,что внутри, они чёрные.
Но и это никак не уменьшало моей радости. Как обычно, сегодня с утра я пошёл к церкви, где в такие скверные дни пообыкновеннею было много прихожан. Церковь была напротив моего убежища – старой котельной, заброшенной уже много лет, из-за чего , когда я уселся под белой стеной прихода, я мог ещё больше убедится в её убожестве.
Мне не хотелось на это смотреть. Треснувшие кирпичные стены, покосившеяся крыша с маленькой берёзкой на верху и стальная, блестящая труба, торчавшая из подземли, как напоминание былого великолепия. Это была настоящая жизнь, которую не покажут по новостям, не напечатают в газете и никто не скажет, потому что всё хорошо.
Я обернулся к церкви. Её золотые, купала сверкали и блестели, заливая своим светов всё вокруг, сырые стены и их свежесть навивали воспоминания о том, когда я ещё сам был таким же чокнутым, как все, и придавали не бывалое чувство теплоты, такое же как от рук матери. Мне не хотелось уходить, да и зачем всё равно не куда, поэтому я остался здесь и стал ждать милостыню – кто-нибудь подаст.
Шёл час, другой, а давали только мелочь. Пятнадцать рублей – всё что было в моём сломанном стаканчике , который я нашёл по дороги сюда в обочине – возле пивного ларька. Обычно я не ходил по этой дороги, но из-за дождя тропинку, которая вела напрямую к церкви, размыло и мне пришлось идти в обход, мимо этого царства порока, где люди медленно, но верно себя убивали. Я много раз спрашивал - зачем люди это делают, и не понимал их. Одни говорили, что это успокаевает и расслобляет и приглашали меня тоже, а когда я отказывался обзывали клоуном. Другие говорили, что это по взрослому и ухмылялись в ответ. В это же раз там был мужчина мойх лет. Он рыдал, одет вовсе не попогоде. В одну лишь майку и брюки, обуви же не было вовсе. Я спросил почему он это делает, в ответ на что услышал - это заглушает боль. А почему ему было больно? Потому что жизнь такая? И это его ответ? А знал ли он жизнь, знал ли он настаяшую боль? Нет. Он, просто, сдался, как и другие. Они все здались, потому что слишком слабы чтобы бороться. Ведь всегда проще сказать, что жизнь такая и напиться, чем сжать кулаки и идти дальше...
От раздумий и чувства голода, я схватился за живот и подумал - Снова сегодня голодный. – И чтобы хоть на немного избавится от этого чувства, я уснул. Мне не нужно было беспокоится о том, что приснится прошлое и снова нахлынет тоска о психушке. Сны мне уже давно не снились, только темнота. И когда я проснулся и собирался уходить домой, если можно так сказать, я не сразу заметил, что мой стаканчик был доверху набит монетами и пошитая, я понял. Игра ещё не окончена. Целых четыреста рублей было в стаканчике. Быстро собравшись, я хотел было позвать с собой Петра – такого же изгоя жизни, который иногда приходил к храму и пришёл сегодня, но были уже сумерки и похоже, что он ушёл. Не долго поискав его, я окончательно убедился в этом и пошёл в небольшой магазинчик, который был за углом моей котельной. Там работала Томара - сорокалетняя продовщица с кароткими, крашенными волосами, в стареньком синем фартуке, который с трудом завязывался на спине и с вечно не довольным лицом, будтобы она съела ведро лимонов. Она не любила меня, и когда я приходил всегда поднимала нос так высоко, что, наверное, можно было увидеть её мозг. Но в этот раз она не могла отказать, потому что жадность сильнее гордости. Купив там булку хлеба, не много колбасы и небольшую бутылку яблочного сока. Я с радостью отправился в убежище, где устроил себе праздник с ужинам и припрятав, оставшийся хлеб, и последний пластик колбасы, заснул.