предыдущая глава-http://www.proza.ru/2018/04/19/1785
"Не дай вам Бог жить в эпоху перемен"
Конфуций (551-479), древний мыслитель и философ Китая
После долгих раздумий и сомнений, семья Михаила все-таки покинула родное село и перебралась в Аджарию, в посёлок Чакви, где закладывались новые чайные плантации. Руководство совхоза с радушием приняло болгар и выделило им комнату в бараке . Порядочность, честность и трудолюбие обусловили их авторитет среди местного населения. Женщины работали сборщицами чая, а их мужья подсобными рабочими.
По выходным дням мужчины, в том числе и отец Марийки, подрабатывали у зажиточных сельчан из окрестных сёл и городских жителей расположенного неподалёку Батуми. Строили дома, ремонтировали квартиры, чинили кровли, плотничали, столярничали. Семья Михаила считалась вполне благополучной.
Родители жили душа в душу, любовь и покой наполняли их дом. Казалось, горе, тяготы и заботы позади, и покойная размеренная жизнь никогда не покинет их. Жители посёлка ценили Михаила как отличного мастерового. Девочка гордилась и матерью, руки которой мелькали над чайным кустом как птички-колибри. Марийка не могла понять, как мама весь день под палящими лучами солнца так быстро собирает маленькие листочки чая, и как определяет, какие из них нужно срывать, а какие ещё рано. Впоследствии Любомира, с детства приученная к труду, станет одной из первых стахановок в Аджарии.
По утрам в воскресные дни мать пекла баницу с сыром, тыквой или яблоками. Отец мастерил для дочери плетёные корзинки, глиняные свистульки, красиво украшенные картонные ридикюли. Иногда он дарил ей простенькие куклы, но чаще, — книжки с цветными картинками. Девочка старалась выучить уроки до прихода отца с работы, а услышав его шаги, хватала рушник и бежала навстречу. А он уже мыл руки под рукомойником в коридоре и улыбался, завидев её:
— Как дела, Стрекоза? Какие оценки сегодня принесла?
— Все пятёрки, по математике — четвёрку.
— Молодец, — он вешал дочери на плечо рушник и, ласково похлопав её по пухлой щёчке, шёл в комнату, где его уже ждал приветливый взгляд жены и скромный, но всегда вкусный ужин.
После ужина спрашивал с хитрым прищуром:
— Напомни, Марийка, что мы вчера читали?
— Историю России во время царствования Елизаветы Петровны и Петра Третьего.
— Верно, а сегодня почитаем о следующем русском царе, вернее царице — Екатерине Второй, Великой .
— А за что её прозвали Великой?
— Она сделала много славных дел для России, и именно с неё начинается история заселения юга страны иноземными колонистами , в том числе беженцами с Балкан. Это спасло многих болгар от гибели во времена османского ига.
Он брал с полки книгу и читал вслух, зная, что женщины его маленькой семьи любят эти домашние посиделки, когда вся семья собиралась за круглым столом. Мягко светил абажур, создавая уютную атмосферу не только в комнате, но и в душах домочадцев, умиротворённо мурлыкала кошка, свернувшись пушистым клубочком около колен хозяйки, потрескивали поленья в печке. Мать считала петли в своём кружевном вязании, Марийка слушала отца и рисовала в тетрадке героев книги, что он читал. У девочки хорошо получались портреты. Научил рисовать её отец, сам неплохо рисовавший.
Бывали случаи, когда отец подрабатывал в Батуми, в обедневших семьях из «бывших». Видя интерес простого рабочего к книгам, иногда, в качестве оплаты за работу, ему отдавали старые потрёпанные экземпляры. Михаил с дочерью приводил их в порядок, менял обложку, подклеивал порванные страницы. Порой, среди них попадались редкие издания шедевров мировой литературы. Это было настоящим праздником в семье. Особенно ценилась книга дореволюционного издания об истории Болгарии.
В выходные летние дни, когда Любомира затевала уборку и стирку, отец сажал дочь на раму своего старенького велосипеда со словами:
— Вперёд, моя Принцесса, навстречу морю, лесу, истории и ботанике! — и они ехали в сторону Зелёного мыса.
Он учил дочь нырять и плавать под водой, не бояться водяных ужей и ловко бросать отшлифованные прибоем плоские камешки так, чтобы они несколько раз подпрыгивали на водной глади, прежде чем пойти ко дну. В полуденный зной гуляли по тенистому Ботаническому парку, любовались цветущей сакурой и тропическими орхидеями, веерными пальмами и стройными кипарисами, вдыхали аромат гималайских кедров и крымских сосен. Устав и проголодавшись, ели бутерброды, предусмотрительно положенные в сумочку дочери заботливой матерью, и отдыхали в тени деревьев вблизи водоёма.
С большим интересом Михаил с дочерью рассматривали необычный домик «отца грузинского чаеводства», знаменитого Лау-Джань-Джау. В начале века он приехал из Китая в Чакви, вывел новые сорта чая, за что был удостоен золотой медали на выставке в Париже, а русское правительство впервые в истории наградило китайца орденом Святого Станислава. С развалин «Заколдованной» крепости, как её называли местные жители, любовались лазурным морем. И повсюду Михаил рассказывал Марийке все самое интересное, связанное с этими местами, и перед глазами девочки представала история Аджарии: трудились в полях крестьяне, причаливали к берегу боевые галеры турецких или персидских захватчиков, героически сражались защитники крепости.
Эти прогулки с отцом девочка любила и с нетерпением ожидала воскресные дни, зная, что увидит и услышит много нового и интересного.
Она рано научилась читать. С шести лет маленькая Марийка постигала жизнь по старым книгам, увлекаясь и забывая про сон. Перед ней открывались далёкие миры, проносились целые столетия. Сколько драм и трагедий она пережила вместе с героями книг, сколько испытала невероятных приключений и безумных романов!
Но гораздо больше девочке нравилось слушать рассказы отца.
Михаил рассказывал ей историю своей семьи.
— Твоя прапрабабка была красавицей из знатного рода. В каждом поколении рождались светлые дети с голубыми и синими, как у неё, глазами и утончёнными чертами лица.
— А где жили наши предки?
— На юге, у подножия Родопских гор, на берегу Марицы. Историки писали, что Пловдив был самым древним городом не только Болгарии, но и Европы.
— Он древнее греческих Афин?
— Да, Пловдиву более шести тысяч лет и он старше не только Афин и Рима, но даже Карфагена.
— А почему наши родные не остались там жить?
— Спасаясь от жестоких башибузуков, состоявших на службе у турок, им пришлось бросить всё и бежать из родного дома. Они укрывались в труднодоступных горах, куда редко заглядывали турки.
— Что же стало с прапрабабушкой?
— Её хотели похитить турки, поэтому девушку спрятали в высокогорном селе, выдав замуж за местного крестьянского парня. Но судьба моей прабабушки Марии сложилась печально. Из всех женщин семьи выжила только её маленькая дочь Софийка.
— София была твоей бабушкой, значит, моей прабабушкой?
— Верно. Она и назвала тебя в честь своей матери — Марией.
Отец подробно рассказывал дочери о судьбе нескольких поколений их семьи, и о том, почему им пришлось уехать из Инзовки.
Марийка хорошо помнила только один эпизод того времени. Перед тем как навсегда уйти из родного дома, глубокой ночью мама с бабушкой торопливо собирали узелок с необходимыми вещами и документами, и надели на неё, трёхлетнюю малышку, самодельную овчинную шубку.
В этот момент в дом ворвались чужие люди. Мать быстро спрятала дочку за большим фикусом, но молодая женщина-комсомолка вытащила её оттуда, плачущую, и безжалостно вытряхнула из шубки, яростно приговаривая:
— Ах ты, кулацкое отродье! На дворе лето, а она шубу на себя напялила!
Эта женщина снилась Марийке ещё долго, так напугала она её тогда, несмотря на то, что с тех пор, как они убежали из родного села, прошло шесть лет.
…В ту роковую июльскую ночь тридцать седьмого года, семья мирно спала. Сквозь предутренний сон Михаил услышал шелест шин по дороге, ведущей к их бараку. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он повернул голову и посмотрел на неё. Любомира крепко спала. За ночь ей пришлось несколько раз вставать к грудному ребёнку, их младшей дочери Ниночке. Сердце подсознательно сжалось от тревоги и страха не столько за себя, сколько за жену и детей. Нескольких соседей, в том числе болгар, гагаузов и греков, приехавших с ними несколько лет назад с Украины, уже арестовали и сослали на Колыму. В семье неоднократно обсуждали тему очередного переезда, но Михаил понимал, — от НКВД нигде не спрячешься.
Послышался еле слышный скрежет тормозов, затем хлопнула дверца автомобиля.
«За кем?» — молнией пронзила мысль.
«На этот раз за тобой», — отвечало предчувствие.
«Как же они выживут без меня?» — спросило сердце.
«Как все, как сотни и тысячи таких же невиновных», — ответил разум.
Ему стало вдруг душно, в висках быстрыми толчками пульсировала кровь, руки похолодели. Но Михаил не стал будить жену. Он смотрел на неё, доверчиво прильнувшую к нему, пахнущую грудным молочком. Его ненаглядную, родную, любимую Любушку. Прощался с ней, возможно навсегда, хотел запомнить её образ. Послышались осторожные шаги по скрипучей лестнице, и резкий стук в дверь.
Люба вздрогнула и проснулась. Глянув в глаза мужа, сразу всё поняла. Вскочила, заметалась по комнате, успокаивая плачущую малышку, разбуженную в неурочный час.
И мысленно ругала себя за то, что не собрала заранее узелок с вещами мужа и сухарями, как это делали в то страшное время многие женщины, опасаясь внезапных арестов мужей. Но Михаил запретил ей это делать, полагая, что им нечего бояться.
Проснувшаяся от шума, Марийка испуганно смотрела на родителей, судорожно сжавших друг друга в объятиях над колыбелью сестрёнки. Ворвавшиеся в их комнату милиционеры предъявили ордер на арест Михаила Греблева и стали переворачивать всё вверх дном, не стесняясь заглянуть в постель старшей дочери и в кроватку плачущей малышки.
— Что вы там ищете? — Михаил старался говорить спокойно, но сдерживался с трудом.
— Признавайся по-доброму, контрреволюционная литература есть? — спросили пришедшие.
— У нас кроме школьных учебников и художественных книг ничего нет, — ответил мужчина, — и вдруг вспомнил, что среди их книг были и запрещённые в то время «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо и сказки Корнея Чуковского.
— Врёшь, контрреволюционная сволочь! Уже только то, что ты болгарин и бывший кулак, достаточно, чтобы расстрелять тебя, как врага народа, без суда и следствия!
Жена побледнела и умоляющим взглядом посмотрела на мужа, призывая его к молчанию. Не дав толком попрощаться с семьёй, Михаила вывели из комнаты и повели к машине, печально известной в народе как «чёрный ворон». Марийка видела, как мама тщетно пыталась передать отцу узелок с наспех собранными вещами.
Девочка выхватила из рук матери узелок и выбежала во двор, чтобы догнать любимого тато. Но споткнувшись, упала в дорожную пыль и долго смотрела вслед удаляющемуся автомобилю, понимая, что случилось что-то очень страшное, непоправимое.
Вытирая слёзы и размазывая грязь по щекам, она поднялась и понуро побрела в дом. Увидев окаменевшую от безысходности и горя мать, неподвижно смотрящую пустыми глазами в одну точку, забрала у неё из рук плачущую сестрёнку и стала укачивать.
В ту ночь закончилось её беззаботное детство, а мать поседела в двадцать восемь лет и навсегда разучилась смеяться...
Прошло девять лет. Отец отбывал наказание за «контрреволюционную деятельность» в одном из лагерей ГУЛАГа Магаданской области, откуда изредка писал им скупые письма. Каждый месяц все эти годы мать, на сэкономленные деньги покупала свиной жир, топила его, заливала им банку и тщательно закупоривала. Укутав её тряпкой, сверху обёртывала шерстяным свитером, жилетом или носками, связанными ею, и помещала в посылочный ящик, где уже лежали мешочек с табаком, головки чеснока, и письмо, написанное Марийкой накануне под диктовку матери. Эти посылки отцу спасли ему жизнь, о чём он с благодарностью сказал им много лет спустя.
Но Ниночку уберечь не удалось. Поскольку семья лишилась кормильца, Любомира вынуждена была работать в совхозе. Ребёнка пришлось отдать в ясли. Весь день, собирая на совхозной плантации чай, она переживала за младшую дочь, думая о том, что её плохо покормят, не поменяют пелёнки, и она будет плакать вплоть до прихода матери. Вечером, уже дома, видя, с какой жадностью малышка ест, и какие раздражения появились у неё на коже, мать купала её, припудривала тальком красные пятна на тельце малышки, и беззвучно плакала от сознания того, что ничем не может помочь дочери.
Светловолосая и синеглазая, как ангелочек, Ниночка умерла в годовалом возрасте от дизентерии, заболев ею в яслях. Ни лечение в больнице, ни иступленные молитвы отчаявшейся матери, ни старинное серебряное монисто — единственная драгоценная реликвия в семье, отданная врачам, не спасли малышке жизнь. Узнав о случившемся горе, Любины сёстры забрали её с дочерью поближе к себе, в город Гори, куда переехали со своими семьями, когда в Батуми и Чакви начались массовые аресты.
продолжение - http://proza.ru/2020/05/22/405
Васил Горанов (1972), современный болгарский художник. «Сбор винограда»