Мишкины университеты. Глава 5. Учебные будни

               
                Глава 5. Учебные будни
      
      За три месяца жизни в Харькове Мишка окончательно привык к большому городу. Он уже не чувствовал себя в нём песчинкой, принесённой ветром в каменные джунгли. Подросток научился довольно хорошо ориентироваться в центральной части, где он часто бывал. А когда познакомился и подружился, с учившимися вместе с ним и, жившими на Холодной горе харьковскими ребятами Игорем и Володей, то ещё лучше узнал город, его улицы, скверы, парки и проходные дворы. Холодная гора была знаменита тем, что на её территории стояла тюрьма. Построенная ещё во времена Екатерины Второй, она представляла собой огромное серое здание с зарешёченными окнами, огороженное высоким забором, поверх которого в несколько рядов была натянута колючая проволока. Может быть в связи с этим, а может по другим причинам, этот район имел дурную славу, и жители города старались, особенно в тёмное время обходить его стороной.
    На приезжих, учившихся с ними, в том числе и на Мишку, холодногорские пацаны смотрели свысока, но когда узнали, что подростка выгнали из общежития за хулиганство, отношение к нему изменилось в лучшую стороны, и как-то незаметно, они подружились, а подружившись, иногда вечерами стали вместе бродить по городу ища приключений на свою голову.
      За делами и заботами незаметно прошла осень. Нужно было думать о зимней одежде, не ходить же по Харькову в потёртой, стёганной телогрейке. Мишка знал, что на покупку нового пальто у мамы нет денег, а как выйти из этого положения ничего придумать не мог. Найти деньги, по его мнению, можно было тремя способами: заработать, выиграть в карты или украсть. Но заработать было негде, выиграть – не у кого, а воровать не хотелось. Но не зря говорят, что «голь на выдумки хитра», и мама со старшей сестрой Тамарой нашли выход – решили сшить Мишки зимнюю одежду из старого пальто мужа сестры – Николая.  Драп перевёрнутый «лицом» вниз (перелицованный) выглядел ничуть не хуже нового, и Мишка теперь щеголял в элегантном коричневом драповом пальто. Шарф, шапку и кожаные перчатки он, получив стипендию, купил сам, а зимние, почти новые, ботинки ему достались по наследству, от ушедшего осенью на службу в армию, брата Коли. При выходе из общежития, оглядывая себя в зеркало, стоящее в вестибюле, подросток всякий раз оставался доволен своим внешним видом.  На него из зеркала смотрел элегантно одетый, стройный, улыбающийся, и не по годам широкоплечий молодой человек, его чёрные ботинки были до блеска начищены, брюки тщательно отглажены, а из-под чёрной мутоновой шапки выбивались тёмно-русые кудри. В смеющихся голубых глазах молодого человека одновременно читались наивность и дерзость.
      С Леной, после первого свидания, Мишка встречался ещё несколько раз. Связаться по телефону у них друг с другом у них не получалось, Мишка жил на нелегальном положении, и звонить ему в общежитие было нельзя, а он, когда сам пытался несколько раз позвонить Лене домой – трубку всегда снимал кто-нибудь из родителей, и подросток услышав чужой голос сразу давал отбой. Не дозвонившись, он решался на испытанный способ – поехать на улицу Первой Конной, и встретить девушку на остановке, или в вестибюле техникума. Каждая такая поездка заканчивалась свиданием. Лена искренне радовалась приезду Мишки, удивлялась почему он не звонил ей, а потом, брала под ручку, и они, пока было тепло на улице, шли куда-нибудь в парк или сквер, подальше от посторонних глаз. И там усевшись на скамейку целовались до головокружения. Паренёк уже не думал о том, что девушка может обидеться на него за то, что он коснулся её ноги или груди, он давно понял, что ей это приятно, также, как и ему.
       Когда стало холодать и в парках осыпались листья, они брали билеты в кино на любой сеанс, но обязательно на последний ряд, и в темноте кинозала целовались, целовались и целовались. Лена позволяла Мишкиным рукам совершать путешествие по всем укромным местам её тела, и он не стесняясь мял её небольшие, тугие, как мячик груди, забирался под подол платья и даже оттянув резинку трусиков запускал руку туда, куда запускать её до свадьбы было непозволительно.  Мишке хотелось уже чего-то большего в отношениях с девушкой, мало того, он чувствовал, что ей хотелось этого тоже. Но на улице было предзимье, дул холодный пронизывающий ветер, срывался снег – условий для дальнейшего развития отношений не было.
         Помня свою встречу со шпаной, когда он в первый раз провожал Лену, и сделав из неё выводы, Мишка решил больше не рисковать. Первым делом он изготовил из старой дерматиновый сумки чехол для «финки».  И теперь отправляясь на свидание с Леной, засовывал в него «финку», и приматывал её резинкой от старых трусов к щиколотки правой ноги. Конечно, ходить с ножом, прикрученным к ноге было не совсем удобно, но он придавал ему уверенность, и позволял в любой ситуации постоять за себя и свою девушку. «Финка» была так ловко спрятана под штаниной, что никому, включая Лену, не могло прийти в голову, что на щиколотке правой ноги у Мишки находится опасное оружие. Если свидание затягивалось до темноты, то паренёк, не взирая на опасности, каждый раз провожал девушку до дома. Возле её дома они долго прощались с поцелуями и обниманием. Мишка, уходил от Лены в приподнятом настроение: его душа пела, часто стучало сердце, а сам он был готов на любые подвиги и свершения. Но выходя на освещённую улицу, и вспоминая встречу со шпаной, настораживался, разум брал верх над чувствами, и паренёк стараясь не выходить на свет двигался к платформе. Но, к счастью, больше никаких неприятных встреч на этом отрезке пути у него не случалось.
      Учёба в техникуме, как и в школе давалась Мишке легко, единственным предметом, который по началу раздражал его (да и не только его), был украинский язык и литература. Подросток, как и многие его товарищи считал, украинский исковерканным русским языком и зачем его учить не понимал. В Харькове все разговаривали на русском, а на украинском были только вывески и название магазинов, да и то не все. Но делать было нечего и Мишке приходилось, терпеливо день за днём постигать украинскою мову: знакомиться с творчеством украинских писателей и поэтов и даже заучивать наизусть их стихи.
       Преподавала мову настоящая украинка: красивая крупная женщина средних лет с копной пышных волос на голове, огромной грудью и певучим голосом.  Она, конечно, понимала, что учащимся, которые не учили её предмет в школе, выучить незнакомый, хоть и родственный язык за один учебный год сложно, а уж если у них нет желания учить, то попросту невозможно. Кроме того, она знала, что большинство её учеников, разъедутся по разным уголкам Союза, и скорее всего больше никогда не попадут на Украину, а раз так, то и знание украинского языка им ни к чему. Поэтому к учащимся она относилась снисходительно и многое прощала, особенно тем, кто до этого украинский язык не учил.
       Ребята быстро поняли, что строго спрашивать с них никто не собирается и пользовались этим на всю катушку.  На её уроках всегда было весело. Парни и девушки от души смеялись над собой и друг другом, когда произносили какие-нибудь смешные с их точки зрения слова, например, перевод известных строк великого русского поэт: «Златая цепь на дубе том, и днём ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом», по-украински звучал так: «И золотой ланцюг на ним, и дэнь и ничь там кит вученый, на ланцюгу кружляя тим».  Услышав такой перевод вся группа заходилась от смеха. Частенько самые дерзкие из пацанов, чтобы посмеяться, провоцировали преподавателя на перевод с русского на украинский тех слов или словосочетаний, что по-украински звучали для русского уха смешно или неприлично, к примеру, «Кощей бессмертный» по-украински был «Чахлик нэвмэрущий», «мишка косолапый» – «вэдмэдык клышоногый», «вертолёт» – «гвынтокрыл», а «чайник» – «пысюнец». Преподаватель смущалась, краснела, но переводила, а вся группа от души хохотала. В конце концов уроки украинского языка Мишку раздражать перестали, и даже начали нравиться. Единственное, что ему хотелось, это попросить украинку перевести лозунг, который печатали на шапке каждой газеты: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» Перевод этого лозунга он услышал от Игоря, когда они курили в мужском туалете, звучал он так: «Голодранци усих краин до кучи гоп!» Но подросток боялся, что после этого вопроса его точно выпрут из техникума.      
       Интересными оказались уроки черчения, вернее не уроки, а преподаватель черчения. Невысокий, картавый, с вьющимися седыми волосами, похожий на еврея, мужичок с русской фамилией Горбачёв. Говорил он всегда тихо монотонно, и всякий раз, когда кто-то из учащихся повышал свой голос, делал ему своеобразное замечание: «Молодой человек, Ваш голос сильный, но довольно противный, поэтому если можно говорите тише». За безграничную любовь к кисломолочном продуктам, с незапамятных времён к нему прилипло прозвище Кефир, и все учащиеся за глаза звали его только так. На первом же уроке, представившись учащимся, Кефир спросил: «Знаете почему я не люблю ходить в кино?» Ребята переглянувшись, недоумённо пожали плечами. «Не знаем», – послышались несмелые голоса. «Сейчас расскажу. Пошёл я однажды в кинотеатр, на дневной сеанс. Сел на своё место, смотрю позади меня расположились два подростка вашего возраста. Не успели погасить свет, как они положив ноги на спинку моего кресла, закурили. Я, конечно, сделал замечание: «Молодые люди, класть ноги на спинку кресла, а тем более курить в кинотеатре неприлично». Один из них, выпустив мне в лицо струю дыма, ответил: «Скажи спасибо, что не положили тебе на голову!» Второй засмеявшись, тоже выпустил дым мне в лицо. Понимая, что до конца фильма, они могут положить мне свои ноги на голову, я сказал спасибо и вышел из зала. С тех пор я в кино больше не хожу. И ещё, я после этого случая перестал любить подростков вашего возраста. Уж вы не обессудьте, спрашивать с вас за всё буду строго». И действительно он не делал ни для кого скидок и поблажек, взять хотя бы вот этот случай.
        Однажды комсорг группы Воронцов не смог уместить свою графскую фамилию в угловом штампе чертежа, у него не вошла в рамочку всего лишь одна последняя буква «в». Стереть и написать заново комсорг не захотел, и в надежде, что Кефир не заметит этой ошибки сдал свой чертёж на проверку. На следующий день преподаватель черчения, зайдя в аудиторию, долго, молча рассматривал своими чёрными и печальными глазами сидящих перед ним ребят. Это было необычно, и все, кто сидел в аудитории насторожились. Наконец, выдержав определённую паузу Кефир спросил: «Знаете почему я так пристально разглядываю вас?  Вот пытаюсь понять, кто же из вас итальянец… Да, да в вашей группе появился итальянец, и я вам сейчас это докажу», – он развернул перед собой лист ватмана с чертежом. «Смотрите, что здесь написано; «Чертил учащийся группы двенадцать «ПС» Воронцо… Только в итальянском языке, фамилии имеют окончание «цо!» Я спрашиваю, кто из вас итальянец?»  Аудитория взорвалась смехом и все включая Кефира посмотрели на комсорга. Бедный Воронцов опустил глаза и сгорая от стыда покраснел как рак. После этого случая, с лёгкой руки Кефира, все стали называть комсорга Итальянец.
      Неумолимо надвигался Новый год, а за ним зимние каникулы. Экзаменов после первого семестра не было, а зачёты Мишка сдал все в срок, на душе у него было радостно: во-первых – впереди было десять дней отдыха, а во-вторых – можно было не переживать за стипендию – до конца года он будет получать её регулярно, а в-третьих, и это скорее всего было самое главное – после каникул закончится срок наказания, и он сможет на законных основаниях заселиться в общежитие. В таком радостно-приподнятом настроение он и приехал домой.
       На Монастырке зимой было скучно, многих друзей, как брата Колю забрали в служить в армию. Другие, как например Юрка Фриц, уехали учиться на Донбасс. Зима стояла необычно морозная – на улицу лишний раз выходить не хотелось, и Мишка почти всё время проводил дома у печки за чтением книг, чему не могла нарадоваться мама. Уже через неделю он заскучал по Харькову, по шумному общежитию и даже в какой-то мере по учёбе. Но всё когда-нибудь кончается, закончились и каникулы, и они с Юркой нагрузившись мешками и сумками с продуктами снова поехали в Харьков.
       Заселение в общежитие прошло без сучка и задоринки: получив у коменданта постельное бельё и одеяло, Мишка перенёс свои вещи с четвёртого этажа на второй. Расставание с четверокурсниками было своевременным. Для них этот семестр был последний – ребята разъезжались на преддипломную практику. Купив бутылку вина, колбасы и сырков, подросток вечером пришёл поблагодарить своих благодетелей за помощь в тяжёлую минуту. Прощание получилось тёплым и душевным: растроганные старшие товарищи подарили ему старенький ламповый радиоприёмник и две толстые похожие на удочки бамбуковые палки. Приёмник Мишка принял с благодарностью, а от палок отказался, сказав, что удочки ему не нужны. Услышав такой ответ ребята дружно засмеялись, а Вовка Насач сказал: «Ты прав – это удочка, только ей можно ловить другую рыбу. Вот смотри», – он соединил палки при помощи латунного кольца, получился бамбуковый шест длинной три-три с половиной метра, на одном его конце был крючок из толстой проволоки. «Зимой, когда нет совсем денег и продуктов, до стипендии ещё далеко, а кушать хочется, вот тогда с этой удочкой можно пойти порыбачить к женскому общежитию.  Девчонки они запасливые. У них всегда есть, чем поживиться. Привезут из дома допустим мясо, сало или курочку, уточку, а чтобы не испортилась куда девать? Правильно в авоську и на улицу, за окно повесить, а тут ты с удочкой. Подошёл снял и ходу. Забирай, тебе ещё долго учиться – пригодится и не один раз». На том они и расстались – ребята на следующий день разъехались по местам прохождения практики.
   И хотя деньги и продукты у пацанов были, «удочку» решили опробовать уже на следующей неделе. Женское общежитие было совсем недалеко – две автобусных остановки. И вечером Мишка, Юрка и Серёга отправились к нему «порыбачить».
   Стоял лёгкий морозец, дорога была знакомой и через полчаса они были у общаги. Зайдя с тыльной стороны, ребята пошли вдоль здания внимательно высматривая из каких окошек свешиваются авоськи с продуктами.  На первом этаже ничего не было, а вот рядом с каждой форточкой второго и третьего висели туго набитые мясными деликатесами сетки. «Рыбалка» обещала быть удачной, жаль только, что длинна «удочки» позволяла ловить не выше второго этажа.
     Пройдя вдоль стены от угла до угла и осмотрев весь возможный «улов», подростки, посовещавшись, решили попробовать снять увесистую авоську, с окошка второго этажа в середине здания. Благо – свет в этом окне не горел, а значит хозяев либо не было дома, либо они уже спали, что было на руку «рыболовам».    
     Чтобы было всё по справедливости, бросили жребий кому «рыбачить» – спичку с отломанной головкой вытащил Мишка.   Он взял в руки бамбуковый шест, а Серёга и Юрка разошлись по углам здания стоять на «атасе». Подняв удочку, подросток попробовал крючком осторожно подцепить сетку с продуктами. Но, с первого раза это ему не удалось – авоська была крепка примотана к забитому в оконную раму гвоздю. Мишка осторожно поворачивая «удочку», пробовал и так, и этак снять добычу с гвоздя, но это не получалось. Разозлившись, он решил, сорвать сетку, и зацепив крючком стал дёргать её вниз. Сначала подросток делал это осторожно, а потом, увлёкшись, усилил рывки. От этого сетка с продуктами качалась и стучала в оконную раму, но Мишка, не обращая на это внимание, продолжал дёргать. Внезапно форточка на втором этаже открылась, и из неё высунулась взлохмаченная женская голова – Мишка узнал учившуюся вместе с ним в одной группе Любу Ковалёву. Увидев её, он от неожиданности резко дёрнул вниз «удочку», и… о счастье – авоська сорвалась с гвоздя и с глухим стуком упала в сугроб! Одновременно с этим стуком подросток услышал, как со стороны где стоял Юрка раздался крик: «Атас, пацаны, рвём когти!» Времени на раздумье не было, и Мишка вжав голову в плечи, чтобы его не узнала Люба, одной рукой схватив добычу, а другой шест, помчался в темноту улиц частного сектора Холодной горы. Впереди его стремглав неслись Юрка и Серёга. Держа в одной руке «удочку», а в другой авоську с продуктами бежать было тяжело, и подросток метров через сто пятьдесят, прислушавшись и поняв, что за ними никто не гонится, остановился.
       Домой возвращались радостные и возбуждённые. Всю дорогу, пацаны по очереди, ощупывали добычу, пытаясь понять, что они «наловили». Развернув в Юркиной комнате свёрток, ребята обнаружили в ней домашнюю курицу, большой шмат, (килограмма два) сала и говяжью мясную косточку на суп. Курица была янтарной и круглой, а сало розовым и с прослойками мяса – такое любил Мишка. Отрезав от сала кусок, чтобы нажарить картошки, остальную добычу ребята, завернув в бумагу и сложив в сетку-авоську, повесили на гвоздь за окно.  А ещё через полчаса пацаны с аппетитом уминали за обе щёки картошечку на сале, и со смехом вспоминали недавние приключения.
       На следующий день Люба Ковалёва жаловалось всем в группе, (в том числе и Мишке), что её вчера обокрали в общежитие. Она рассказывала, что холодногорские воры украли у неё гуся, свиную копчёную ногу и два килограммов пельменей, и она якобы видела того. кто срывал авоську с окна. Ростом он был выше среднего, полный и очень похож на Платонова Сашу учившегося в параллельной группе и проживавшего на Холодной Горе.
     Мишке Люба нравилась и ему её было до слёз жалко – он смотрел ей в глаза невинным взглядом, сочувственно качал головой и возмущался произошедшим. И даже предложил с ней поделиться салом, которое он привёз из дома, но Люба отказалась.               
      Во втором семестре, кроме теоретических занятий, в учебном плане была практика в производственных мастерских, расположенных во дворе техникума. Там прививали учащимся общие навыки работы токарей, кузнецов и сварщиков. Начальство считало, что в связи с оторванностью прорабских участков, мастера или прорабы, кем в перспективе могут стать ребята, должны иметь хотя бы первичные знания по этим специальностям.
       Мишке, эти занятия нравились. Стоя за токарным станком, или наблюдая через затемнённое стекло, как он плавит электродом металл, гнёт и плющит, как пластилин, раскалённую в кузнечной печи до бела заготовку, он чувствовал себе властелином мира, настоящим мужчиной. И пусть не всегда получалось выточить деталь, или сварить ровный шов металла, паренёк понимал, что каждая следующая работа будет лучше. Ему нравилась обстановка в производственных мастерских, нравилось, что мастера дав задание не стояли над душой, а позволяли учащимся сосредоточиться, проявить фантазию и ответственность в работе.
      Особенно в этом плане преуспевал производственный мастер по кузнечному делу, или как попросту его звали ребята – кузнец. Невысокого роста, крепкий, уже немолодой, с усами, как у Тараса Бульба, кузнец ходил зимой в меховой телогрейке и серых подшитых войлоком валенках. Дав задание учащимся, он уходил из мастерской и только изредка заглядывал туда. Появлялся мастер всегда внезапно. Зайдя в цех он зорким взглядом осматривал своё хозяйство, и не обнаружив в нём беспорядка, всегда говорил одну и ту же фразу: «Как дела, голубкы?» Слово «голубки» кузнец произносил с характерным южнорусским «гэ», а последнюю в слове букву «и» заменял на «ы». И не дожидаясь ответа, мастер уходил. Подростков это очень забавляло.
     Чтобы мастер не застал их врасплох за какими-нибудь непотребным занятием, ребята теперь по очереди стояли «на стрёме» и смотрели в окно. Увидев кузнеца, идущего в мастерскую, все сразу разбегались по своим местам и делали вид, что заняты работой.
      Мишка изучив привычки и поведение мастера, заметил, что тот зайдя в мастерскую всегда останавливался на одном и том же месте – сразу за порогом дверей. Это навело его на мысль подшутить над кузнецом. Шутка, конечно, была злая, но подросток уговорил ребят, и они согласились. Когда в очередной раз стоящий на «стрёме» крикнул: «Пацаны, атас - кузнец идёт!» – Мишка, схватил клещами разогретый в кузнечном горне до малинового цвета металлический прут, диаметром полтора сантиметра, и аккуратно положил его на бетонный пол у самого дверного порога.  Пацаны в кузнице притихли в ожидание последующих событий.
     Томительно тянулись минуты, наконец, дверь в мастерскую со скрипом отворилась, и вовнутрь, вместе с клубами пара, вошёл мастер. Переступив порог, он, наступив обеими ногами на горячий прут, остановился, и как обычно обвёл взглядом мастерскую. Не обнаружив никакого беспорядка, кузнец уже хотел произнести свою обычную фразу: «Как дела, голубкы?» Но видимо дымок от тлеющих подошв достиг его обоняния, и он вторично, поводя по сторонам носом, осмотрел кузницу. И опять ничего подозрительного не обнаружил. Тогда, вместо излюбленных слов, он сказал: «Шось горыть, голубкы!» Ребята, делая вид, что заняты работой молчали. Но их молчание было недолгим, прут по всей видимости прожёг подошву валенок, и стал припекать мастеру ноги, и тот испуганно подпрыгнул. Пацаны не в силах сдерживать рвущийся наружу смех – засмеялись. Оправившись от испуга, кузнец, стоя у двери, растерянно рассматривал свои валенки.  «Голубкы, бисовы диты, хто цэ зробыв?!» – наконец вымолвил он. Ребята, прекратив смеяться, молча пожимали плечами. Осмотрев всех грустными глазами, кузнец безнадёжно махнул рукой и ушёл из мастерской. К удивлению подростков, эта истории не получила никакого продолжения. Мастер оказался порядочным человеком, не стал жаловаться администрации и требовать наказания виновных.   Единственным изменением в его поведение стало то, что теперь он всякий раз переступая порог, смотрел себе под ноги. Мишке же, хоть он это и не показывал внешне, в глубине души было стыдно за свой поступок.
      Время летело быстро и вскоре побежали ручьи, зазвенели капели – пришла весна. В конце марта Лена уехала на производственную практику. Станция куда направили её практиковаться называлась Лозовая и была расположена в сто пятидесяти километрах южнее Харькова. Мишка хоть и знал, что это должно случиться, но до конца надеялся, что девушку оставят в городе, и поэтому, когда она сказала, что уезжает – расстроился. За зиму его отношения с Леной не претерпели изменений, они встречались почти каждый выходной, ходили в кино и целовались в темноте. С наступлением тёплого времени Мишка лелеял надежду, что они с Леной смогут выехать куда-нибудь за город, и там… Что будет там, да и будет ли, он представлял плохо, но от этих мыслей по телу разливалось приятное тепло, а сердце начинало стучать громче и чаще. Но случилось так, что девушка на целых полгода уехала, и он очень скучал по ней. Уезжая Лена обещала писать, но пока ни одного письма от неё паренёк не получил.
        В апреле Мишке исполнилось шестнадцать лет, и он получил паспорт. Это было знаменательное событие в жизни подростка. Конечно, он и до этого считал себя вполне взрослым и самостоятельным человеком, но наличие паспорта в кармане, как бы официально подтверждало этот статус. Правда какие права давал ему этот документ, кроме посещения кинофильмов с надписью на афише: «Дети до шестнадцати лет не допускаются», – подросток не знал.      
   Незаметно подошли майские праздники, и опять классный руководитель Виктор Васильевич предупредил, что все, кто без уважительной причины не придёт на майскую демонстрацию останутся без стипендии. Идти на демонстрацию не хотелось, кроме того Первого мая по традиции на Монастырке пацаны и девчонки каждый год делали вылазку на Лысую гору, а значит, кровь из носа, нужно было ехать домой. И снова чтобы не лишиться на полгода стипендии Мишка пошёл на преступление – подделку документов. Чистых бланков с печатями поликлиники в запасе было ещё много, и он посидев вечерок, написал себе и Юрке справки об освобождение от учёбы, ничем не отличимые от настоящих. И они с чистой совестью уехали на майские праздники домой.
    Весь май стояла почти летняя жара, в городе было душно, хотелось на свежий воздух, на природу в лес и на речку. Приближался к концу учебный год. Все зачёты и два экзамена из трёх Мишка сдал успешно, оставался последний – физика.
     Многие из учащихся, особенно девчонки, экзамена по этому предмету боялись. Он же физику знал, любил и ни на секунду не сомневался, что экзамен сдаст хорошо, поэтому на последнее испытание шёл с лёгкой душой, и хорошим настроением. Но случилось непредвиденное…
       День был солнечный, а окна аудитории, в которой сдавали экзамен по физике учащиеся группы двадцать два «ПС», выходили на юг. Экзаменатор – Владимир Сергеевич был молод, (всего два года назад окончил ВУЗ), полон идей и был большой любитель блеснуть умом перед учащимися, в особенности молодыми девушками. В помещение стояла духота, взяв билеты, экзаменуемые садились за столы, и отвечать не торопились. Два парня что-то сосредоточенно писали на листках, а три девчонки пытались поймать взгляд преподавателя и состроить ему глазки.
       Владимиру Сергеевичу было скучно, очень хотелось пить, и он протянул руку к стоящему на окне графину с водой. Коснувшись его физик обнаружил, что сторона графина, обращённая вовнутрь помещения была прохладной, а обратная, на которую падал солнечный свет тёплой. Это ему показалось очень интересным, и чтобы блеснуть своим умом перед девчонками он сказал: «Видите этот графин? Одна сторона его нагрелась на солнце, а вторая – прохладна. Сейчас я поверну его наоборот и первому из вошедших сдавать экзамен поставлю «пять», если он отгадает эту загадку». Сидящие в аудитории, учащиеся, оживились.
      Возле дверей аудитории, где проходил экзамен по физике было многолюдно, но желающих зайти во внутрь не находилось. Мишка, протиснувшись между своими товарищами, решительно открыл дверь и вошёл в комнату. Первое, что ему бросилось в глаза, и показалось странным, что все включая преподавателя физики насмешливо смотрят на него. Создавалось впечатление, что они знают что-то такое, чего не знает он.
      Подойдя к столу где лежали экзаменационные билеты он протянул руку, чтобы сыграть в лотерею, но Владимир Сергеевич остановил его. «Не нужно брать билет, я уверен, что Вы хорошо знаете мой предмет и не сомневаюсь в Ваших способностях. У меня есть другое предложение. Если ответите правильно всего лишь на один мой вопрос, я Вам поставлю «отлично», а если не ответите, то возьмёте билет.  Согласны?». Мишка, опешивший от такого предложения, растерянно молчал. Пятёрки просто так не ставят, здесь чувствовался подвох, желание покрасоваться, возвыситься над другими, но если отказаться от предложения, то значит сдаться, поднять лапки вверх и быть предметом вечных насмешек. Поколебавшись несколько секунд, Мишка ответил: «Согласен».
     Владимир Сергеевич, окинув аудиторию многозначительным взглядом, ткнул пальцем в графин, и сказал: «Скажите, пожалуйста, почему этот предмет с одной стороны тёплый, с противоположной холодный?»  Сидящие за столами девчонки и парни в ожидание ответа затаили дыхание, слышно было даже, как жужжала и билась об стекло муха.
     Подойдя к окну подросток потрогал графин, посмотрел на преподавателя и сидящих в глубине комнаты товарищей, набрал побольше воздуха в грудь и сказал первое, что пришло ему на ум: «Мне кажется, какой-то дурак перевернул его до того, как я зашёл в аудиторию». Ребята громко засмеялись. Преподаватель физики сначала покраснел, но потом взяв себя в руки, то же засмеялся и сказал: «Отлично»! Давай зачётку».
     Мишка, не понимая, что происходит, протянул ему зачётную книжку. Потом он словно зачарованный наблюдал, как Владимир Сергеевич, поставив оценку «отлично», красиво расписался в его зачётке. Выйдя из аудитории, он не веря своим глазам, ещё раз посмотрел в зачётную книжку и убедившись, что в ней действительно стоит оценка «отлично», громко засмеявшись, помчался вниз по лестнице… Жизнь продолжалась!