Приглашение к казни

Юрий Милёшин

   
      Женские образы у Гоголя: Солоха, Оксана, две Анны в «Ревизоре»… Есть женщины у Гоголя, что и говорить, есть. Хотя, вот так, прочитав его всего и годик не перечитывая, приходишь к мысли, что Гоголь – писатель не лучшей половины человечества, то есть, он сугубо мужской писатель, а женщины и бабы у него всего лишь колоритные и колоритнейшие фигуры, орнамент, что ли, его прозы.
    
     И до сих пор его фигуры сидят на базарах и базарчиках, невдалеке от супер- и гипермаркетов, всё такие же колоритные, разве что многие ещё и обозлённые, продают всё, что им Господь ни послал, товар разный и людям нужный – молоко, семечки, яблоки, моркошку-картошку… Я называю их бабульками.
   
     Когда еще все только начиналось, то есть, сразу после Советского Союза, был у нас небольшой базар недалеко от желтой церкви, зашел я туда купить кой-чего. Сидят бабульки в ряд, рыбу продают. А от Союза еще законы остались, и рыбка-то браконьерская, еще Днепр, пруды и озёра не расхватали. Приценился, цена – астрономическая для того времени. Почему так дорого, спрашиваю. Они в ответ: а вы курс доллара знаете? Отдыхай, Николай Васильевич! Что там твоя Солоха или Агафья Тихоновна!
     У Вознесенского старухи стоухи, сторуки… Бабульки – общественное мнение, известно кем формируемое, через телевизор в «ухи» попадающее, но теряющее шелуху пропагандистской трескотни и оголяющее самую суть дела, и в парламент ходить не надо.
     Сижу среди бабулек в очереди на массаж, уже и сам дедулька по виду – чудное собрание! Всё происходит ровно за десять лет до февраля 2014 года. Кажется, Янукович тогда даже еще не проиграл третьего тура выборов.
    
    Идет оживленный разговор. Вслушиваюсь, вглядываюсь. Одна бабулька немного мне знакома, тут же у кабинета (мы приходим раньше всех) за отсутствием собеседниц, она всегда заводит разговоры со мной. Мы так и говорим, одновременно на трех языках: на русском – я, на украинском – она, и оба на суржике. Время было оранжевое, но мы рассуждаем не о политике, а об экономике и личных доходах: я – профессор и завкафедрой, и она – бабулька, как не говори, а социальный статус все же несколько разный. Она торговала на базаре валенками, или тем, что она называла
валенками, ибо нет валенок на Украине. А продавала она нечто стеганное и теплое в виде сапог.
- И много ли зашибаете? - пошутил я.
- Немного, но мне хватает, и детям допомогаю…
   
     Зашибала она в год пять-шесть тысяч, что тогдашнее мое годовое жалованье превосходило в 2-3 раза. И тогда поверил я молве, что бабульки, продававшие подсолнечные семечки стаканами, приносили на пункт обмена купонно-карбованцы (была такая украинская валюта в свое время) мешками! Да, продавать знания штука невеселая. Семечки куда выгоднее.
    
     Так вот сидел я и слушал оранжевых старушек, не прерывая их и не вступая в полемику. – «Корабельщики молчат, спорить с бабой не хотят»! (А.С. Пушкин).
    
     Заскрипел ключ в замочной скважине. Это пришли массажистки, дюжие бабы с мозолистыми деревянными руками. Очередь зашевелилась, моя знакомая подвела итог:
- И почему никто не убьет этого Януковича? – Бабульки согласно закивали головами.
    
     Тяжелые времена, кажется, у нас еще впереди. Одно обнадеживает:  бабульки знают, кого приглашать на казнь!
    
     Таковыми ли видел Николай Васильевич своих милых Солох из прекрасного далека через двести лет?