ГЛАВА ПЯТАЯ
Дом, в котором живёт счастье, внешне ничем не отличается от того, где поселилась беда, но даже случайный гость легко почувствует разницу. Лена боялась этого момента, собиралась с силами весь день, после чего ночью долго не могла уснуть. Она мысленно представляла себе картину — как войдёт, поздоровается, а дальше… дальше ничего не получалось. Прошло слишком много времени, все понимали, что девочку живой уже не найдут. Наверняка, понимали это и родители, но последнюю, пусть призрачную надежду в любящем сердце никакими доводами не убить.
Так ничего и не придумав, Лена провертелась всю ночь и только в пять утра забылась беспокойным сном. В полудрёме ей рисовалась Сосновка. По улице, ведущей к дому Воронец, размахивая книжкой (той самой — про первую любовь) и улыбаясь, бежала девочка. Приблизившись к знакомой калитке, она дёрнула скрипучую дверцу, и её лицо исказилось ужасом. Будто защищаясь, девочка бросила в кого-то книжкой и закричала.
Лена вздрогнула и открыла глаза. Из кухни едва доносился голос Киркорова: «Близкие люди слезами своими прощальными не разрушайте надежды последний причал». Красивая грустная мелодия вернула в реальность, внутри неприятно саднило. Лена всунула ноги в мягкие меховые домашние сапожки, подаренные сестрой в последний приезд, и закуталась в тёплый махровый халат.
На кухне пахло кофе. Евгения Анатольевна поставила на стол тарелку с подрумяненными гренками и улыбнулась дочери. Киркоров присел на ступеньку сцены и грустным мелодичным голосом закончил музыкальную фразу: «Можно простить, но уже не вернуть». Лена схватила пульт и переключила канал.
— Ты что это, дочка?
— Не могу, не могу я это слышать, — Лена налила кофе в маленькую белую с серебристой полосой чашку и развела молоком. — Мам, а ты в знаки веришь?
— Какие знаки? Ты о чём?
— Ну знаки, предсказывающие события.
— Приметы что ли?
— Не совсем. Вот помнишь, мне Славка Николаев, с которым я в школе ещё встречалась, подарил котят фарфоровых?
— Славу помню. А он тут при чём?
— А вот при чём. Эти котята у меня на полке стояли. Кошечка и котик. Так вот, однажды я нечаянно, когда пыль протирала, котика смахнула, он упал и разбился. Вечером того же дня мы со Славкой поссорились, как потом оказалось навсегда. Разве это не знак мне был? Кошечка, кстати, до сих пор стоит на полке. Одна.
— Не вижу я тут никакого знака. По-моему, ты всё сама себе напридумывала. И я даже предполагаю, что ты перепутала причину и следствие. Статуэтка упала случайно, но ты сразу мысленно привязала это событие с предстоящими неприятностями и на свидание явилась с готовностью разорвать отношения. Разве не так?
Лена задумалась:
— Не знаю, может и так. А может, и нет. Вот не зря же вороны летали?
— Я уже ничего не понимаю, какие вороны? — Евгения Анатольевна села напротив дочери.
— Чёрные, в тот день, когда пропала девочка. И фамилия у девочки Воронец.
— Не выдумывай. Вороны в небе, да ещё осенью — обычное дело. А фамилия это просто совпадение. Ты сама связала два этих события. Так что нет тут никакого знака.
— А Киркоров? — в голосе Лены послышалось возмущение.
— Киркоров-то тебе чем не угодил?
— А ты строчку последнюю слышала — «Никого уже не вернуть». — Лена отодвинула кофе. — Мам, может я не ту профессию выбрала?
— Тяжело?
— Тяжело. От бессилия. От того, что исправить ничего не могу. Как мне с родителями говорить? Какие слова подобрать? И есть ли такие слова, вообще?
Размокшая листва вместе со склизкой грязью прилипала к подошве и превращала изящные итальянские ботиночки в подобие утиных лап. Идти на такой платформе было неудобно. Подобрав палку, которая ещё недавно была веткой берёзы, Лена принялась отковыривать приставшую листву, стараясь всячески оттянуть момент встречи с родителями Оли Воронец. Так отвратительно она себя никогда ещё не чувствовала. Но делать нечего. Лена отбросила палку и открыла калитку. Неприятный скрежет несмазанных петель больно резанул душу.
За прошедшую неделю деревья в саду потеряли остатки былой красоты и, словно пальцами, тыкали корявыми голыми ветками в нависшее над домом небо. Только старая яблоня, словно дуэнья в окружении своих воспитанниц, снисходительно покачивала облетевшей кроной, давно уже смирившись с неизбежным. На нижней ветке, той самой, где в прошлый раз висели качели, болтались обрубки верёвок.
Девушка поднялась на веранду и постучала. Дверь открылась внезапно, не в том смысле, что Рязанцева этого не ожидала, просто никакого звука шагов этому не предшествовало. Лена вздрогнула и машинально сделала шаг назад, но опомнившись, тихо, как будто боясь нарушить внутренние безмолвие помещения, произнесла:
— Здравствуйте.
Всего за несколько дней постаревшая почти до неузнаваемости Тамара Воронец, кивнула и, не произнося ни слова, поковыляла обратно в комнату. Более красивым словом охарактеризовать эту шаркающую походку и сгорбленную спину было бы сложно даже лингвисту.
В кресле перед выключенным телевизором сидел хозяин дома Сергей Воронец. До этого Елена как-то смутно представляла себе значение фразы — «на нём лица нет». Считала это фигурой речи. Теперь она видела перед собой человека без лица. Предложи ей кто-нибудь описать внешность или составить фоторобот этого мужчины, она была бы в явном замешательстве. Красивое интеллигентное лицо осунулось настолько, что не имело чётких очертаний. Заплывшие усталые глаза, углубившиеся складки губ, мутный взгляд — некогда солидный, представительный мужчина сейчас внешне мало чем отличался от опустившегося бомжа. Горе придавило семью Воронец бетонной плитой.
— Здравствуйте, Сергей Давидович. Можно мне задать вам…
— Вы что-нибудь узнали? — перебил её Воронец.
— Пока ничего, — развела руками девушка и покраснела. Стало ужасно стыдно, как будто на неё надеялись, а она подвела. Впрочем, так и было.
— Пока? — мужчина с трудом поднялся и подошел к окну. — Мы потеряли дочь, теперь уже ясно. Но я боюсь, что мы потеряем и сына.
— А что с ним? — Лена приблизилась к окну и стала рядом. Сзади всхлипнула Тамара Воронец.
— Я боюсь, что Андрей наложит на себя руки. Он не ходит на занятия. Домой является поздно ночью, пьяный. Мне пришлось обратиться за помощью к его друзьям, но, кажется, всё напрасно. Исчезновение Оли сломило его. Надежда только на Викторию.
— А кто эта Виктория?
— Его девушка, они должны были пожениться, после того, как Андрей окончит академию. Теперь даже не знаю, закончит ли. — Воронец отошёл от окна и вновь опустился в мягкое кресло. — Совершенно ясно, что сессию он завалит. Мне пришлось говорить с ректором. Тот вошёл в положение, но так не может долго продолжаться. Я не знаю, что мне делать. Все разрушено. Жизнь остановилась.
— Сергей Давидович, а что случилось с качелями?
— С качелями? — Воронец с недоумением посмотрел на Рязанцеву. — Ах, с качелями. Андрей обрезал. Сказал, что не может их видеть.
— А где сейчас Андрей? Я бы хотела поговорить с ним.
— Не знаю, они утром рано уехали с Викой.
— А она что, с вами живёт?
— Да. Я попросил её переехать, чтобы Андрею было легче. Ведь после… — слово «пропажа» или «похищение» произнести вслух Воронец боялся, — ему… нам всем… стало одиноко.
В комнате повисла пауза, которая почти звенела, и её надо было прервать.
— Мы объявили вашу дочь во всесоюзный розыск.
Воронец посмотрел на Лену непонимающим взглядом и, будто опомнившись, закивал. И в этом торопливом движении было полное отсутствие хоть какой-нибудь надежды.