- Здорова, приятель, а я все думаю и куда же ты запропастился? Не заходишь к нам, а у нас и без тебя и стула некому починить, хотя и разбить некому тоже…
- Не начинай.
- Как скажешь, приятель. Налить чего?
- Как всегда.
Безликость не по-летнему холодной ночи прятала мои обесцвеченные мысли в серой пыльной дымке и едком табачном угаре так умело, что и бывшие друзья не могли почувствовать их привкус. Старая, полированная в прошлой жизни барная стойка стеной стояла между моим проклятьем и старым другом, который мог и должен был выпотрошить мою душу до самых косточек, в поисках так любимой всеми надежды. Надежды, что маленьким испуганным ребенком спряталась в самый дальний угол черного лабиринта путаных мыслей, обхватила голову скрюченными ручонками и не смела издать ни звука, боясь растаять как простой сигаретный дым во тьме накатывающей ночи.
Неожиданный поскрипывающий голос сидящего слева от меня незнакомца рассыпал клубящиеся в моей голове червивые мысли и заставил их выстроиться попарно в довольно послушную цепочку:
- … Скажи-ка, как думаешь, вот если бы маленький никчемный жучок вдруг сказал тебе: «Пожалуйста, постарайтесь не ступать сюда, а то Вы меня раздавите», - неужели бы ты его раздавил?»
- Ты бредишь, Старик? Какой к черту жучок?
- Не спеши, подумай, ведь это не так уж и трудно, уделить одному старику пару минут и ответить на не такой уж и чудной вопрос..
- Нет.
- Нет – не трудно или Нет – не наступил бы?
- И то и другое.
- А ты славный малый. Над тобой сгустились грозовые тучи, да громом никак не разродятся… И Старина Джек тебе здесь не поможет – бросай ты это дело, и лучше прокати-ка меня, тем более, говорят, у вас тут такие чудесные закаты над пляжем, что можно и душу дьяволу продать, чтоб только их еще раз увидеть…
Слова тихо и мелодично струящиеся изо рта незнакомца стекали по его поблекшим от количества прожитого усам и тягучей дымкой наполняли темное пространство вокруг меня, крадучись просачивались через ушные раковины в самую середину дремавшего мозга, где назойливо и умело пытались его растолкать, и меня заодно.
- Права-то у тебя поди есть, вот мой фургон.
- Не плохо для старика.
- А ты, малец, бы не ездил под градусом по здешним пляжам, приливы я слышал тут зверские, да еще и гастролеров развелось как собак недорезанных, вон, погляди, шатров понаставили, песни поют, как сектанты какие… Давненько они здесь?
- Да нет, с неделю – полторы, что тебе до них, дед?
- Да ничего, сынок, ты езжай, не останавливайся, мне итак все хорошо видно. Была у меня девчушка, озорная, бойкая, а выросла так красавица такая, загляденье просто. Сманили ее однажды такие же вот и сгубили. Пропала.
- Эти?
- Да нет, вроде. Поезжай, малой, не стой здесь.
***
Домой я вернулся только под утро. Сон видимо выронил пока бродил по безлюдным, потаенным в полумраке предрассветных часов улочкам нашего тихого прибрежного городка, пытаясь как можно четче оживить в памяти такие близкие и, в то же мгновение, такие далекие для меня сейчас теплые и живые моменты нашего, казалось, настоящего счастья. Казалось еще два шага, пара переулков, три квартала и я найду тот злополучный поворот, который привел нас в это захолустье, заточил в смрадной квартирке с вечным бардаком, ноющими под тяжестью грязи линолеума половицами и готовой в любую секунду развалиться старой деревянной дверью…
Сидя на кровати, около спящей простым и упоительным сном Лили, я жадно вглядывался в свет бледнеющего в первых солнечных лучах фонаря, стараясь разглядеть в нем проблески возможного будущего, в котором все могло быть иначе. Жучок, на которого я так и не наступил, еще какое-то время проворно копошился в глухом сумбуре моих неугомонных мыслей, тщетно пытаясь отыскать того маленького скукоженого ребенка надежды, но наконец обессилев, затих и он.