За столом их было что-то около десяти. Одиннадцать, наверно, даже. Ах, нет не одиннадцать- еще чья-то тень маячила в проёме между прихожей и залом. Какие-то заговорщицкие нотки читались в её хрипловатом ропоте; какая-то напряжённость и сдерживаемая злоба казались в редких пасах открытой ладонью, в прижатом к уху кулаке. Тень что-то приглушённо, но очень настойчиво разъясняла кому-то в свой кулак, хотя рядом никого не было.
На диване, с краю, прямо напротив меня сидел и дремал самый мятый из них. Он стал мятым еще вначале вечера. Но мог время от времени резко вскочить,подбежать к столу и, не открывая глаз, схватить какой-нибудь бутерброд или ложку, обильно запачканную грибной икрой.Сидящие у него на пути двое не-разлей-вода, выверенным движением, не оборачиваясь на шум неуклюжих шагов, отклонялись в стороны. Рука мятого, как кобра бросалась на добычу сквозь живые ворота и также быстро скрывалась.
Осип Длинный был самым красноречивым, непосредственным и, кстати, не самым длинным. Но он держался очень уверенно и всегда выпрямлял своё отнюдь не короткое туловище, когда сидел рядом с другими такими же верзилами. В отличии от потешного Ростика, который всегда гнулся во все стороны света. Ростик как раз и был самого длинного ростика. Но поскольку пришёл в компанию много позже Длинного Остапа, был просто Ростиком. Даже ростиком. Ведь это такое имя, которое то ли имя, то ли кто-то поперхнулся.Словно половинка чего-то, а не целое. Ростик это давно усвоил, поэтому никогда не сидел один.Всегда опрокидывал свою дружескую ручищу на чьи-то заботливо подставленные плечи. Попавшемуся под руку счастливчику иногда приходилось вот так целый вечер сидеть с тяжёлой веснушчатой конечностью поверх плеч. Любой новичок сразу ощущал свою избранность, а бывалый дожидался, когда Ростик захмелеет и не без помощи со стороны избавлялся от тяжкого груза.О крайнем состоянии Ростика, когда ему пора уже домой, можно было легко догадаться - под его второй рукой оказывался кто-то второй. Ростика удобней всех было тащить до дома.
Одним из таких вечных провожатых был Игорёша-моралист. На кой хрен Игорёша вообще приходил - никто не знал. Пил по местным меркам катастрофически мало. Ел много и не впрок . До мировой совести он дотягивал едва-едва. Любил шутить, мол, я не пью, значит, не скидываюсь. А если и пью то только водку. По праздникам. Один. Или в кругу тех, кому доверяю. А про себя твердил: "не в вашем, говнюки, кругу". Как будто его в каком-то еще кругу могли вытерпеть.
Уж чуть за полночь и все, как мокрый хлеб, как... Раньше-то как хорошо было: можно было себя и друг друга ватными называть, когда особенно сильно захмелеешь.. А сейчас ватным русский русского обзывает за то, что тот какой-то другой русский. Слишком сильно русский. Обзывает и боится - а вдруг я тоже сильно русский? Страшно.
А Ленка в соседней комнате одна. Под одеялом. Ей не страшно, хоть и темно. Ленка ждёт.
Длинный как всегда всем всё объяснял. Говорил он только о чём-то бесспорном и конечно тянул при этом шею вверх. А Ростик с его, Длинного, Анкой юрк на балкон. Руку на её сдобные плечи и на воздух, курить. Кто бы другой на балкон повёл -Длинный бы возмутился, может быть. А Ростику без опоры никак. Вон смеются там, сигарку жуют, на ухо что-то ей шепчет. Близко-близко губами, будто ухом закусить хочет. А то и закусывает тихонько. Одна рука на плечиках её, а другая неизвестно где. Спиной сидят - не видать.
Длинный посидел, поглядел и в другую комнату.
Тут и Рыба подошёл Ленкин. Рыба не потому, что холодный и тупой, а потому, что молчит.
Рыба сел на диван, Мятого локтем ткнул. Мятый краем губ ему в ответ:"там". Рыба вскочил и к Ленке в комнату. Одеяло в сторону, а там его Ленка с Длинным. Плотно к длинному прижалась. Плотнее некуда. Рыба смотрит и молчит, а они тоже как рыбы - глаза выпучили и ни звука. А сзади Тень:"чего вылупился?"-это он Рыбе. - чтобы у меня без разборок. Понял? Иди, расслабься. Выпей."
А Рыба молчит и стоит. Тень ему по спине хлоп костяшкой. Удары обозначает. Потом хвать за шею и в проём. Уплыла рыба. Тень радуется - обошлось без напряга.
Мятый заелозил, заворочался угрём, глаз левый наполовину приоткрыл. Чудо какой глаз - прыткий, блестит как люстра. Пошарил этот глазик вокруг меня, фокус навострил. Увидел. Башка дёрнулась. Глотка не веря, но весело хрюкнула. Глаз закрылся. Краем губ: "допился, хех..."
А и правда - чего на меня смотреть. Это же не за бутербродом нырять...
Когда все стали похожими на Мятого, начали разбредаться по местам. Кто-то сладострастным котом вытягивается вдоль полуголой как бы спящей кошечки. Кто-то за столом у бутербродов. Игорёша так вообще уйти хотел за Рыбой следом. Вот ведь чудак - как будто не Рыбу, а его, Игорёшу, обидели. Но Тень не зря в проёме дежурит - вовремя ножку выставила, игриво так втолкнула обратно. Игорёша руки примиряюще поднял: "ладно, где там у вас комп? Говорят - в кваку хорошо спьяну."
Полчаса и весь этот дружеский кораблик наконец-то бросил якорь. Затих. Штиль. Будто на редких волнах покачивались кроватки. Только Тень по-прежнему в проёме мелькала; качалась из стороны в сторону, ломаясь в свете настольного светильника и монитора. Думала о том, как бы всем было хорошо. Без лишних проблем и без лишних людей. Поминутно настукивала кому-то по телефону. Договаривались о рыбалке.
Такой он - корабль друзей. А капитан на нём - я. А ты не мешай нам. Не видишь, как всем без тебя весело?
Чего смотришь?..