Праздники...Как будто ничего и не происходит
Для Бируте....
Помню тот день храмового праздника, как сейчас. Не знаю, почему он особенно запечатлелся в памяти. Проснулся очень рано, ещё за окнами мутными сумерками царила ночь. Заснуть больше не получалось. Я ворочался, пытался молиться, только внутри всё как будто бурлило предвкушением особенного события. Молитва не шла, а сон напрочь сбежал, так что я решил выйти на улицу. Похолодало. Дрожь мигом прошибла до самых костей, взбодрив ещё больше, напрочь отогнав остатки сна. Я сполз по стенке на землю и уставился взглядом ввысь, где небо медленно покрывалось утренней серостью. Тишину тут же нарушил еле слышный грохот состава, несущегося по железной дороге. Запели соседские петухи. Сначала один, за ним другой, затем с короткими паузами остальные.
— Не спишь? — открылась дверь и на пороге появилась Аня в старой фуфайке, поношенных сапогах Бабаихи, которые она подарила нам с Аней, чтобы ходить по двору и на огород.
Я молча кивнул, тут же обняв прислонившуюся ко мне жену. Аня положила мне голову на плечо, тихо произнеся:
— Тоже чего-то волнуюсь. Ещё Бабаиха весь вечер вчера о мнимых страхах зудела. Как будет то, хорошо ли будет это…
— Да ладно тебе. Всё обойдётся. Матерь Божья поможет, — говорю ей.
К часам семи утра отправились к храму. Там на лавочке уже сидели несколько старушек, приехавших из Заречья. Они по традиции ежегодно приезжали на Покрову в наш храм. Первое время их собиралось много, но с каждым годом ряды их редели. Кто умер, кто уехал, кто в раскол ушёл. Старушки набожные такие. Медленно, благоговейно перекрестились, взяли благословение, спросили о делах, о здоровье. Пока я одевался в алтаре, пришёл Григорий Васильевич. Не сказав мне ни слова, он поприветствовал зареченских, кивнул Ане, открыл свечной ящик. Потихоньку храм наполняли прихожане. Я то и дело посматривал в окошко, ожидая, что кто-то из батюшек пожалует. Вдоль забора стали выстраиваться автомобили с приезжими, незнакомыми мне доселе верующими. Наконец приехал отец Георгий с каким-то совсем молоденьким иереем в длинной, почти вровень с землёй рясе. Отец Георгий на некоторое время задержался, раздавая пришедшим прихожанам благословение. Затем вошел в алтарь и громко поприветствовал меня, протягивая обе руки. Он поздравил с праздником, поклонился перед престолом, затем сказал:
— Гляжу, иконы уже повесили. Душа радуется, храм не узнать теперь.
Потом он представил мне молодого батюшку, сказав, что зовут его отец Леонид и что направили его служить в недавно зарегистрированный Успенский приход села Липки, что в противоположной стороне от Рассветного по отношению к нашему посёлку. Отец Леонид скромно поклонился и, отойдя в уголок, нагнул низко голову, еле заметно зашевелив губами. Весь вид отца Леонида впечатлял своей хрупкой, почти детской фигурой. Его лицо выдавало непритворное смирение, а больше всего застенчивость. Он как-то сразу располагал к себе. С ним хотелось подружиться, пообщаться.
Время шло, пора было начинать богослужение, и я предложил отцу благочинному прочитать входные молитвы. Он отрицательно мотнул головой, произнеся:
— Отец Мирон обещал приехать. Не хорошо будет, если мы его не дождёмся.
Приезд отца Мирона заставил немного поволноваться. До объявленного начала службы оставались считанные минуты, а его всё не было. С досадой признаюсь, что тогда мысленно даже пороптал на него. Так всегда бывает, когда сильно волнуешься. Только вышло, что сетовал я зря, отец Мирон прибыл точно вовремя. Он не зашёл в храм, а словно заплыл, плавной, величественной походкой, с высоко поднятой головой и лишённым всяких эмоций лицом. Его сопровождала дюжина каких-то совершенно разных людей. Мужчины с бородками и неостриженными волосами несли сумки, футляры с облачением, митрой. Сзади неотступно следовали худощавые молодые женщины в длинных юбках и завязанных по мусульманскому типу платках разных цветов. Причём у всех женщин цвета на платках не повторялись. Среди них выделялась колоритная девица с блуждающим взглядом, бледным лицом и огромной кипой книг и книжечек. Всё это шествие напомнило почему-то приезд на службу архиерея в нашем городском соборе.
Отец Мирон благословлял всех подставивших ему руки. Он не спеша осенял крестным знаменем мирян, положив каждому на голову свою ладонь, вполголоса повторяя:
— Бог благословит. Бог благословит.
Молодые люди с футлярами и облачениями зашли в алтарь, отчего там стало совсем тесно. Мои пономари, Володя Плейшнер со Славиком, нырнули в пономарку, забившись в уголок. Видя их замешательство, я решил пройти к ним.
— Батюшка, а нам что делать? — шепотом спросил Плейшнер. — Сколько народа, я уж переживать начинаю. Боязно чего-то.
Я хотел было подбодрить своих алтарников, но тут в пономарку вошёл один из помощников отца Мирона. Не сказав ни слова, даже не поздоровавшись, он положил футляр на столик и сразу принялся доставать из него иерейские облачения своего священника.
Отец Мирон в это время приложился к храмовой иконе, зашёл в алтарь. Его помощники расступились, и важный гость сделал три земных поклона перед престолом. Только теперь сосновский священник снял с лица официальность, растянул губы в скупой улыбке и принялся со всеми здороваться. Его пономари взяли благословение сначала у отца благочинного, затем у нас с отцом Леонидом.
— Водосвятие ещё не служили? — спросил у меня отец Мирон и, не дождавшись ответа, добавил: — Ладно, сейчас пойдёмте на входные и там сразу водичку освятим.
Я сильно тогда растерялся. Одно дело, когда ты сам всё спланировал, другое дело, когда кто-то меняет твои планы, вводя в суету и беспокойство. У нас в соборе отец Василий всегда служил водосвятный молебен после литургии, за ним уже следовал крестный ход. Я решил сделать по привычке, но не хотелось перечить старшему батюшке, посему предпочёл выполнить благословение. Отец Мирон произнёс возглас, за которым бледная девица задала тон, вместе с ней запели «Бог Господь» несколько женщин в «мусульманских» платках. Видимо, то были певчие сосновской церкви. Отец Мирон служил водосвятный молебен как-то по-своему, выкинув добрую часть стихов, псалмов, молитв. Бледная девица мигом подхватывала интонацию своего священника, слившись голосами воедино в слаженном пении. Я краем глаза посмотрел на своих клирошан. Те стояли в полном недоумении, вернее сказать, даже разочаровании. Алина то и дело перелистовала требник, надеясь понять, какую службу сейчас служит отец Мирон. Она наклонялась к уху Айнары, что-то спрашивая у неё. Та только сдвигала плечами и отрицательно мотала головой, продолжая с изумлением смотреть на сосновский хор своими чёрными как ночь глазами. Вода была освящена чуть больше чем за десять минут. Полетели брызги в собравшихся прихожан. Люди заохали в радости и торжественном восхищении.
— Давай возглас на часы, — сказал мне отец Мирон, когда мы зашли в алтарь. — Там со мной мой регент с певчими приехали. Если благословишь, они литургию пропоют.
— Зачем? — сказал я. — У нас свой хор имеется.
Отец Мирон с искренним удивлением поднял брови. Он повернулся к благочинному, произнеся:
— Тут вечно были проблемы с клиросом, сколько помню этот приход. Ходило несколько старух и те без музыкального слуха. Вот по привычке своих взял, чтобы благообразней служба шла. Простите, ну не терплю я старушечьи трели. Слух режет, а он у меня тонкий ко всякой фальши.
Слова отца Мирона, меня немало встревожили. Конечно, наш хор далеко не такой виртуозный, как у сосновского священника. Напевы простенькие, на пару голосов, да и в этом нет той слаженности, того звучания. Только это наш хор. Такой, какой он есть, совсем не старушечьий, отнюдь не трели. Сколько мои девчонки старались, репетировали, чтобы к празднику как следует звучать! А тут вдруг — подвиньтесь, виртуозы приехали. Нет, простите! Вы гости, так будьте гостями!
Я возгласил начало третьего часа, после чего тётя Нина стала читать как можно выразительней. В её голосе слышалось волненье, но она отчётливо выделяла каждое слово, не нарушая положенную монотонность. Совершая проскомидию, я никак не мог сосредоточиться. То и дело прислушивался к чтению, боясь малейшей ошибки. Вот прочитали тропари, вот возглас, потом кондак. Всё правильно, всё верно. Отцы стояли в сторонке, изредка переговариваясь. Наконец отец Мирон сказал:
— Ну, что же, отец благочинный, занимайте место предстоятеля.
Отец Георгий замахал головой, указывая на предстоятельское место отцу Мирону:
— Думаю, приличней вам будет возглавить службу. Я хоть и благочинный, но по сану ниже вас. Мне на Пасху только наперсный крестик жёлтенький пожаловали. А вы, Слава Богу, митрофорный протоиерей. Да и хиротонии лет пятнадцать нас разделяет.
Отцу Мирону стало приятно такое почитание его достоинства. Он горделиво стал к передней части Святого Престола, открыл Евангелие, полистал его. Убедившись, что закладка заложена верно, произнес:
— Что ж, тогда молимся, отцы святии!
При словах последней молитвы шестого часа отец Мирон открыл царские врата, что немало удивило меня. Лишь потом я узнал — священнические награды сосновского батюшки настолько высокие, что позволяют служить ему, подобно архиерею, при открытых вратах до самого Отче наш. Возглас предстоятеля прозвучал громко, излишне высоким тоном. Я впал в искушение, осудив отца Мирона. Мне показалось, что он нарочно произнёс свой возглас таким образом. Мои певчие пытались пропеть в такт, только тут же голоса их не сдюжили, и они оборвались в неприятном диссонансе. Половину ектении Алина пыталась хоть как-то подстроиться под отца Мирона, что у неё, а заодно и у всех певчих абсолютно не получалось. В душе моей всё пылало негодованием. Я уже практически не слышал службы. Внимание переключилось только на клирос, его беспомощные попытки стабилизировать пение.
— Может, всё-таки пустишь моих на клирос? — с каким-то сарказмом спросил отец Мирон, произнеся возглас Великой ектении.
Я ничего ему не ответил, тем более как раз в это время клирошане стали петь антифон. Алина задала нужный тон, всё мигом исправилось. Показалось тогда, что они поют ничуть не хуже бледной девицы со товарищи.
Господи, помилуй, — столько времени прошло, а мне до сих пор стыдно за мои негодные мысли, раздражение, ропот во время той службы. Нужно было понять тогда, что смиряет меня Господь, не даёт насладиться суетным тщеславием. Ах, как хотелось показать всем гостям, что у нас в храме превосходный хор, молодые голоса, умилительное пение! Дескать, поглядите какой я молодец! За каких-то полгода сумел сделать то, чего до меня никому из батюшек не удавалось. Благочинного удивил, отцу Мирону нос утёр, — во как!
На этом искушения не закончились. Откуда ни возьмись появилась бабка Коченка со своей неизменной подругой. Эта старуха в храм ходила очень редко. Появлялась когда ей вздумается, прямиком выходя на клирос. Музыкальный слух у неё напрочь отсутствовал, а что касалось голоса, так там вовсе всё было безнадежно. Кто-то, по-видимому, когда-то сказал ей, что она прекрасный певчий. Произошло такое, скорее всего, на каких-то похоронах. Бабка Коченка не брезговала ни утопленниками, ни висельниками, ни прочими сомнительными покойниками, куда священнику ходить было негоже. А наш народ как? Всех жалко, хотят похоронить по-людски. Хотя бы Отче наш спеть. Вот старуха со своей подругой и повадились молиться над самоубийцами да некрещёными. Причём так это им пришлось по душе, что чуть ли не отпевания стали совершать. Я несколько раз делал замечания, грозил наложить епитимию. То же самое говорил бабке Коченке и Богданка-раскольник. Только всё бестолку, она знай своё. Вот и теперь беспринципно вышла на клирос, никого не спросив, стала позади певчих, мигом подхватив на свою ноту песнопения «блаженных». Старческий, скрипучий голос Коченки ввёл такой беспорядок в пение, что певчие тут же сбились, не в силах попасть в ноты. Ситуацию исправила Аня. Она повернулась к старушке, что-то шепнула ей на ухо. Никакой реакции. Как раз время Малого входа. Мы с отцами выходим перед Царские Врата, а там разбирательства. Бабка Коченка по-своему решила, что в такой праздник как раз не хватает её незаменимой партии и уникального альта. Пока отец Мирон возглашал Премудрость, девчонкам таки удалось выпроводить старуху, на что та очень сильно обиделась, пригрозив больше никогда не появляться в нашем храме. Со временем своё обещание она выполнила.
Божьей милостью дальше служба проходила без всяких эксцессов, — чинно, размерено. Несмотря на это, я всё-таки находился в постоянном напряжении, переживая каждый момент. Народ полностью заполнил храм, что особо радовало и восхищало. Большую часть, конечно, составляли гости. Присутствовало немало наших, в том числе Сергей Иванович. Нужно упомянуть, что Сергей Иванович в последнее время очень часто стал появляться в нашем храме на богослужении. Пару раз причащался, очень сильно помогал деньгами. Бросит в церковную кружку для пожертвований крупную купюру. Вроде незаметно, а я-то знаю, что его милостыня. Как тогда это было кстати для нашего нищего прихода!
После многолетствования каждый из батюшек произнес поздравление. Коротенькое, зато от души. Отец Мирон же растянул проповедь почти на час. Я понял, что поговорить сосновский священник просто обожает. Его речь выглядела скучной, до предела однообразной. Складывалось впечатление, что несколько фраз менялись местами, дотошно разбиралось каждое слово, каждое его значение. Люди садились на скамейки, опять поднимались, выходили на улицу, шептались о чём-то своем, а отец Мирон всё говорил и говорил.
Дальше будет.....