Глава 10.
Пьедестал.
59-ий день, по летоисчислению Феди, был столь же неприветлив, как дни ему предшествующие. Серые облака тянулись по небу, образуя над землей серый, почти непроницаемый, купол. Солнце терялось за бесцветными толщами, являя лишь блёклые, рассеянные лучи. Однообразно, демонстрировал себя дождик, монотонно морося мелкими каплями. Оглохшие и онемевшие дома вокруг, слепо таращили окна покинутых квартир.
В подобный день, город обыкновенно заполоняла тишина. Но не сегодня.
Шины автомобиля звучно терлись об асфальт, а сам он кряхтел и дребезжал от напряжения. За рулем сидел Дрын, а рядом с ним Цепляла.
Прочный трос крепился к машине, обхватывая её через салон с задними сидениями. На другом его конце, волочился, кособоко перекатываясь и шатаясь, привязанный гранитный цилиндр. Он двигался с затруднениями, шипяще стираясь об асфальт и просыпая каменную крошку.
Они перемещали постамент уже второй день…
Утром 58-ого дня, Федя вместе с Дрыном и Цеплялой, приехали в тот заброшенный город, где и был найден необходимый цилиндр гранита. Увидев его, Дрын удовлетворенно кивнул и хлопнул Федю по плечу, затем они вернулись в Пограниченск.
Была собрана бригада из десяти потерянных, наиболее крепких физически. В неё вошел и Данила, как всегда взявший на себя руководство.
Дрын с Цеплялой уехали обратно в тот город, а Федя повёл собранную команду пешком, по проторенному обонянием маршруту. Пешим ходом путь занимал часа четыре или чуть больше.
Арсений Петрович, в ожидании, времени зря не терял, и отыскал в опустошенном городке пару людей – сгорбленного, подслеповатого старика и полную женщину, дезориентировано озирающуюся по сторонам. Они стояли рядом с ним, видимо, мало что понимая.
Федя не мог с полной уверенностью отнести их к потерянной категории… и даже нюхательный тест, не дал несомненных результатов. Его нюх вообще несколько притупился, после того как он нашёл заветный постамент, и теперь ловил и распознавал запахи в основном по принуждению.
Первым делом, Дрын поручил похоронить разбросанные по тротуары куски, некогда бывшие памятником лысого человека. Их погрузили в выкопанную в близлежащем лесу яму, и без церемоний, но с почтением, укрыли влажной землей. В качестве надгробия, Цепляла положил кусочек гранита из постамента.
Далее Дрын, не без помощи потерянных, обвязал тросом каменный цилиндр и на машинной тяге поволок его в направление Пограниченска. Гранит упирался и крошился, сопротивляясь перемещению. Из-за грузной ноши, автомобиль ехал неспешно, и остальные не торопясь поспевали за ним пешком.
Пару раз Дрын останавливался, тревожно и внимательно осматривался, и отдавал команду отвязать ценный груз. Потом приходилось его катить и толкать через лесные территории, срезая путь или избегая неведомых дорожных препятствий.
Тяжелый камень и тут противился движению, лишь на некоторых рельефах скатываясь легко и практически добровольно.
Через лес их вёл Цепляла, и выводил прямиком к новой дороге, где уже ожидал Дрын с автомобилем.
Казалось бы, такие повороты только усложняли маршрут, но, сверившись с носом, Федя негласно согласился в их необходимости. Не сознавая, правда, почему… У него мелькнула мысль, что Дрын таким образом дарит кому-то немного времени, даёт отсрочку. Но этот домысел он отбросил – руководящий ими бородач был человеком душевным, однако, не допускающим чувствам влиять на важнейшие надобности.
Суток им не хватило, чтобы добраться до ТЦ и пришлось ночевать в лесу. Дрын принес несколько пледов из машины, в которые завернули старика, женщину и Федю. Потерянные безмолвно и единогласно отказались от тканей, повалившись на землю, и уснув без всяких внешних удобств.
Спать в лесной глуши было жутковато – за каждым силуэтом и звуком, возможно, что-то таилось. Правда, переносились страхи теперь как-то легче. Их циркуляция в Фединой душе замедлилась, словно бы они устали рождаться и трепетать. Но облегчения это не принесло - Федя стал ощущать в себе меньше сил, чтобы двигать тело и мысли. Как будто лишь страхами он и жил, и с уменьшением их интенсивности в нём поутих всякий пыл к существованию.
Тягучая тревога потискала Федино сердце. Что если фобии канут в небытие, и вместе с ними придет конец его жизни? Как той, что началась несколько десятков дней назад, так и той, что ей предшествовала. А когда угаснет жизнь, потухнут и обе его души.
И в ТЦ станет на одного потерянного больше…
Бесполезно проворочавшись на месте, бессонный Федя, высунулся наружу и осмотрелся: вспомогательная бригада выглядела как десяток трупов; старик и женщина казались поживее, но спали таким же мертвенным сном.
Привалившись к боку каменного цилиндра, удерживая в руках автомат, дремал Дрын. Он казался неусыпным стражем, который, даже подремывая, не ведал покоя на своём посту.
Цепляла пропал, может, разместился там, где угол обзора позволял наблюдать сразу всех подопечных. Точно в подтверждение, Федю коснулось нечто невидимое, но колкое, и он поспешил укрыться пледом, изображая сон.
Это напомнило ему некий эпизод из детства, и наброски памяти сразу же полезли в голову один за другим… пока от их переизбытка, он не потерял сознание.
С первыми лучами солнца Цепляла уколол крайнего лежебоку взглядом, мгновенно подняв вместе с ним и всю бригаду. Федю, старика и женщину он отчего-то решил разбудить вручную, потрясся “клешней” за плечо.
Их путь по лесам и дорогам продолжился, и во второй половине дня они наконец-таки довезли постамент до торгового центра.
Дрын заглушил мотор автомобиля на перекрестке, в некотором отдалении от обиталища людей. Выйдя из машины, он скрестил руки на груди и застыл в ожидании.
Цепляла отвел старика и женщину в ТЦ, и возвратившись тоже принялся чего-то ждать.
Федя всматривался и внюхивался в раздвинутые двери, над которыми его рукой было намалевано слово “Пограниченск”. Очевидно, оттуда вот-вот должны были нагрянуть события.
Тонкий силуэт в плаще показался в проходе, а вслед за ним и миниатюрная фигурка в маске из двух черепов. Человек-изваяние сошёл с помоста, и теперь уверенными, весомыми шагами, направлялся к автомобилю. Его лысина поблёскивала от небесной влаги, но насквозь промокшим, даже несмотря на пережитый им ливень, он ничуть не казался.
Недоросток в маске следовал за ним неотступно, понуро опустив голову, и держа за хвост плюшевого крокодила. Тот болтался, едва не касаясь асфальта.
Сошествие человека-изваяния с помоста удивило многих, ведь он уже не одну неделю своего места не покидал. На расстоянии, за парочкой шли два десятка обескураженных, и затронутых любопытством людей. Тут был и Моц, и Митрич, и Лёня, и Аня…
Человек в плаще прошествовал мимо машины, и двинулся по улице дальше, в сторону баррикады, разделяющей мир очерченный и мир размытый.
Дрын завёл автомобиль и медленно поволочил кусок гранита. Люди из ТЦ, и десяток потерянных последовали в хвосте этой процессии.
Моц, Лёня и Аня бросали на Федю озадаченные взгляды, будто тот понимал что-либо в происходящем. Но он лишь растерянно вздрагивал плечами, не имея уверенности в своих догадках.
Дойдя до баррикады, человек-изваяние развернулся к ней спиной и замер. Это было уже четвертое набросанное людьми заграждение, три прошлых попросту исчезли в незамеченное мгновение.
Полное отсутствие страха и смущения человека в плаще, кажется, всерьез разъярило расплывчатую стихию. Но еще большую ярость в ней вызвал коротышка в маске – он взобрался на баррикаду, плюхнулся на мусор её составляющий, и как беспечный ребенок принялся покачивать ногой.
Обозлённая масса метнулась к человеку в плаще, но отпрянула, словно бы ударившись в стену. Вконец взбешенная, она встала на дыбы и рухнула на беззаботного мальца в маске…
Федя вновь прочувствовал костями жуткий вой ненасытной монстра… он, казалось бы, угодил в мясорубку, измоловшую размытую плоть в ничто.
Отпрянув, масса даже немного отползла от баррикады, злыми всполохами огрызаясь на людишек.
Сцена потрясла всех присутствующих, кроме разве что Дрына, Цеплялы и бригады потерянных, отвязывающих тем временем гранитный постамент. Они подкатили его к самому заграждению, и начали переводить в вертикальное положение. Стоявший рядом человек-изваяние, вроде бы не обращал на весь процесс никакого внимания.
Подчиняясь внутреннему импульсу, Федя тоже подскочил к гранитному цилиндру, чтобы оказать неуместную помощь. Он только сумел просунуть руку, между толпившимися потерянными и немного подтолкнуть гранит.
Камень встал, повернутый отколотым и раскрошившимся углом к людям. Все отпрянули, отошли на пару шагов, но Федя каким-то образом оказался ближе всех к установленному цилиндру.
Человек-изваяние развернулся, сделал два шага, и, ступив затем на разбитый бок постамента, как на ступень, взошел на небольшую плоскость, не раскрошившуюся при перевозке. Он повернулся к людям и застыл – теперь только плащ трепетал на слабом ветру.
Дрын подошел к постаменту, выковырнул из разбитой части кусочек и сунул в карман.
-Давайте возвращаться, - провозгласил он, отправляясь вместе с Цеплялой к машине.
Данила и его подопечные разом повернулись и ушли. Коротышка в маске соскочил с баррикады и заковылял в направлении ТЦ.
Остальные люди уходили постепенно, с тяжелыми думами в голове. Моц рассматривал и прослушивал веянья ветра на плаще живой статуи, но похоже, ничего из этого не мог извлечь. Аня смотрела на раскрошенный гранит, мучимая нестерпимым сочувствием к камню. Митрич поглаживал бороду, глядя на границу двух миров со светлой грустью.
Лёня ходил туда-сюда, перед возведенным на пьедестал памятником. На его плечах тряслись рукава свитера, отделенные от прочей материи, и пришитые наподобие погонов или скорее эполетов. Иногда он подносил подбородок к шерсти, словно, беззвучно беседовал с кем-то через плечо. Остановившись напротив Феди, друг прямо задал вопрос:
-Что ты обо всём этом думаешь?
Федя развел руками, выражая единственное, что считал несомненным, - расплывчатая мерзость теперь тут не пройдет.
Может быть, мерзость имела слух, и остро реагировала, когда кто-то сомневался в её всевластии. Размытым таранам она ринулась на представителей людского рода и вдребезги разбилась об полы плаща застывшего человека.
Люди пошатнулись, но не ощутили на себе удара. Перешептываясь, они стали расходиться…
Проведя по Аниным волосам тыльной стороной ладони, Федя сказал, что и ей бы пора возвращаться. В конце концов он остался наедине с тем, кого когда-то прозвал Пятым.
Уже наступил вечер, и близилась ночь, а Федя всё томился неуловимым смятением и оставался у границы.
Издали донесся шум, похоже, что автомобиля. Он торопливо приближался.
Машина была незнакомой, тускло-красной, а не серой, как у Дрына. Горела у неё только одна фара, а еще она прихрамывала, очевидно, из-за приспущенной шины.
Остановившись перед Федей, автомобиль пыхнул и замолк. Открылись двери с двух сторон и наружу вышли двое. Первый, в полумраке позднего вечера, выглядел точь-в-точь как Дрын, но уступал ему ростом и телосложением. Второй же был совсем юным, можно сказать мальчишкой.
Первым оказался Роман из Приухабья. Он широко улыбался, блестел глазами и приветственно жестикулировал. На поясе его, как заметил Федя, болталась из стороны в сторону, пластиковая маска из двух половинок черепов, скрепленных скрепками.
-Здравствуй! – Роман поспешно пожал руку, и уставился на возведенный памятник.
Следом за ним, приблизился лопоухий мальчишка, из того же Приухабья. Он приветственно вздернул ушами и улыбнулся.
-Да… даже не знал, где его еще встречу и встречу ли… - пространно произнес Роман. В его глазах не замечалась скорбная озадаченность или нечто подобное. Напротив, он был искренне восхищен, зная всё о том, что видит.
Федя обернулся к нему, собираясь спросить, однако, его перебила расплывчатая стихия. Почуяв новых гостей, она забурлила и попыталась выплеснуться на них. Но, в результате, этот выплеск лишь бессильно сполз по поверхности плаща, носитель которого даже не шелохнулся.
Роман хохотнул.
-Так вы знакомы были?
-О, да, как же иначе, - он повернулся к Феде, уставив на него игриво мятущийся взгляд, - он же из наших мест, из Приухабья. Понятия не имел, куда он запропастился однажды. Нюх то, хоть предупредил, что уходит, а этот исчез и всё. Мы его искали даже… а он вот теперь где оказывается нашел себе место.
-Расскажи о нем, кто он вообще был?
-В иные времена, как мне думается, военным или кем-то вроде. В Приухабье же я его застал как угрюмого молчуна, постоянно выдумывающего себе объективно необходимые занятия. Исполнял он их усердно, и почти не прибегая к словам. Крышу там починить, игрушку чужому ребенку найти, еды добыть, для других, как правило… вообще не помню, чтобы он сам при мне когда-нибудь ел. Ха, помню еще, что он тех, кто пропадал, всегда брался искать. И ни на что ни отвлекался, пока не находил – живым или мертвым. На удивление целеустремленный человек, притом, что все остальные приухабцы, в те времена, представляли собой кучку забитых, пассивных и погруженных в тяжкие рефлексии субъектов.
Он вытащил сигарету, зажег и повернулся к изваянию на пьедестале. На голове Романа, от края лба к затылку, тянулся прямой шрам – точно скальпелем чиркнули.
-Потом пришли Дрын и остальные четверо. И у деятельности нашего друга возникла направленность. Как впрочем, и у нас всех. Но даже руководство таких авторитетов, и колкие взгляды Арсения Петровича, не помогли ему избыть один порок. Каждую ночь, если она не была посвящена необходимой задаче, он запирался в своем домике, полном пустых и полных бутылок. И пил, отчаянно и ожесточенно, всё подряд из своих запасов, которые попутно с любой миссией пополнял. Запасы у него, кстати, были огромные, полный подвал всякого рода мутящих жидкостей. Видел там даже какую-то дрянь непроницаемо черную, не знаю даже где он такую сыскал, - Роман затянулся сигаретой и испустил дым, - со временем, к слову, стал замечать, что ему все меньше требовалось слов, чтобы разъяснить насущную задачу. Затем, он и вовсе отказался от их посредничества. Дрын и Арсений Петрович с ним, вроде как даже, не общались - ему и так всё было понятно. А когда они ушли, друг наш, тоже исчез. Оставил свой домишко со всем жидкостным арсеналом. Мы его искали, конечно, но не нашли, потому что не умели разыскивать как он…
-А имя у него имелось?
Роман улыбнулся сквозь дымку, - Фёдор, вроде как, а может и Феликс… Точно не скажу, но знаю по слухам, что на Ф.
Докурив, он с издевкой усмехнулся, и забросил окурок в расплывчатое марево. Размытый монстр, возмущенно дрогнул, проглотив мусор, но атаковать не осмелился.
-Рад, что он нашелся, - Роман развернулся к автомобилю, собираясь уходить, - заходи в Приухабье, как время будет, выпьем что-нибудь за нашего друга.
Лопоухий мальчуган уже уселся на второе сидение, и теперь скучал перед открытым окошком, свесив наружу уши. Роман пожал Федину руку и зашагал к машине.
-Почему ты не удивлён? Вот всем этим… - Федя развел руками и бросил быстрый взгляд на памятник.
Уже усевшись за руль, Роман высунулся и усмехнулся, - и как ты не догадался?! Просто вижу это всё не в первый раз.
Размытый ураган вновь устремился за уходящей добычей… и растаял, не преодолев худой фигуры, с острой бородкой и в гранитном плаще.
***
-А, пришел обломок ветки, наконец, занести? Уже больше двух недель в неё вникаешь, - приветственно воскликнул Митрич.
И, правда, учитывая, что сегодня 74-ый день, Федя носил обломок ветки уже третью неделю.
-Честно говоря, нет, не до конца я её еще познал.
Старик одобрительно кивнул, лучась пониманием.
-Хотел вот этой вещью, твои закрома дополнить, - Федя вынул кусочек камня, ранее отданный ему Дрыном. Повернувшись к груде предметов, он, с осторожностью, чтобы не попасть в копошащегося там ребенка, подкинул гранит.
Лысый мальчик, из голодных, ползал в предметном развале, вороша всё, что подворачивалось под руку. Так он пытался найти альтернативу голоду, до сих пор мучащему слабое существо.
В зубах парнишка держал обрывок черной ткани, шерсти.
Это была идея Лёни. От разорванного в бою свитера, он оставил себе лишь рукава, нашив их на плечи. Вся остальная ткань была разъята на мелкие клочки и роздана голодным. Ему думалось, что это поможет им справиться с припадками – с чувством внутренней недостаточности, которую они удовлетворяли, набивая утробу чем попало.
И действительно, отвратительно скрипящая во рту шерсть, оказалась им не по вкусу. Они не могли её пережевать, не могли справиться с отталкивающим ощущением, что она вызывала. И порыв голода в них тух, исторгаясь вслед за выплюнутой шерстью.
Теперь каждый голодный носил при себе кусочек свитера. Идея даже заслужила похвалу со стороны Дрына и умеренно одобрительный взгляд Цеплялы.
Хотя двух печальных инцидентов избежать не удалось… Двое голодных впали в такую одержимость, что проглотили всю шерсть и принялись толкать в рот и под зубы всё, что видели. Даже люди оказались для них съедобны, и некоторых они покусали.
Только прикосновение коротышки в маске из черепов, мгновенно их успокоило. Спускаясь по таки случаям с помоста, на котором он теперь восседал в одиночестве, недоросток брал одержимых под руку и уводил в неизвестность…
Один случай произошел дней двенадцать назад, а другой дней восемь.
Вообще 74-й день был особенным, но его особенность Федя упорно не хотел видеть и признавать, отталкивая её к скопищу усохших страхов.
-Ты ведь знаешь, что они уходят? Прощаются с каждым в отдельности, со мной уже простились, - как назло, Митрич напомнил, чем примечательны эти сутки.
-Знаю…
Все уже знали, что Дрын, Цепляла и этот, четвертый, уходят. Федя чуял растерянность и вязкое смятение в родных пространствах. Он прилип к этому чувству душой и потерялся.
-Эй, Федя, тебя зовут, - спустя некоторое время окликнул его дядя Витя. Он стоял в дверях митричева склада, и в силу улыбался, пытаясь изобразить уверенность. Но от племянника не скрылось дядино смущение, и некоторая оторопь.
-Иду, да, - Федя махнул рукой старику и пошёл на третий этаж, в обитель Дрына, где все и собрались.
Цепляла стоял у стены, привалившись к ней плечом и скрестив длинные руки. Его кисти, похожие на клешни, свешивались через локти.
Дрын восседал за столом, без капюшона, ничуть не стесняясь, в этот раз, кривого шрама сбоку головы. Он ободряюще улыбнулся и встал.
В углу, потуплено глядя в пол, сидел Моц.
-Чтож, Федор, пришла пора прощаться. Ты хорошо проявил себя, оказал неоценимую помощь всему сообществу. Да и всему остатку нашего мира, говоря прямо. Уверен, ты окажешь её еще не раз. Ты молодец, - Дрын пожал руку Феде, - и помни, к слову, что нет потерянных людей.
-Будем считать, я тебя недооценил, - сухо высказался Арсений Петрович, пожимая большой кистью Федину ладонь.
Наступила неловкая пауза… Моц порывисто вскочил, рассеянно оглядывая друга, и сбивчиво заговорил, - я тоже ухожу. Хочу найти новые отзвуки той великой и изначальной мелодии Моцарта, что никогда не слышал. Оставляю здесь много не услышанного, но меня манят трели неизвестных городов и мест, - он дергано пожал руку, и импульсивно обнял Федю, - оставляю тебе свою комнату, со всем аккомпанементом, делай с ней, что посчитаешь нужным.
У Моца даже повлажнели глаза, от звуков собственных слов, - может, свидимся еще.
-Да, надеюсь… - Федя был столь же растерян, как и друг.
-И еще кое-что, - вмешался в прощание Дрын. Он снял со спины автомат вместе с ремнем, и бодро улыбаясь, протянул Феде.
От этого он вконец потерялся, и только спустя полминуты аккуратно, с трепетом, принял дар.
-Но я не умею пользоваться…
-Спросишь у дяди, он тебе растолкует, как пользоваться. Но надеюсь, службу он тебе сослужит и без необходимости давить на курок.
Опасаясь, как бы подарок не пальнул самовольно, Федя повесил его за спину. Он несколько болтался, из-за сравнительной худобы нового владельца. Надо бы подтянуть.
***
Федя выбрался на крышу под тяжесть серых облаков.
Ему хотелось увидеть их напоследок, сделать этот момент воспоминанием, которое он никогда не позабудет.
В отдаление, почти стройным рядом, по дороге шли пять фигур.
Неунывающий Дрын, воодушевленно шествовал первым, если считать слева направо. За спиной его висел автомат, точно такой же, какой он подарил Феде.
Вторым, размеренно болтая длинными руками, двигался Цепляла. Как и всегда, он высматривал, сверял и рассчитывал взором достижимое ему пространство. А у глаз его, как знал Федя, был внушающий радиус обзора.
В середине ряда, ступал, кратко оборачиваясь Моц. Он с опасливым интересом, вникал в незнакомые ему звуки и отзвуки. Очевидно, надеясь, что идет навстречу Моцарту.
Заприметив наблюдающего Федю, друг помахал ему рукой и отвернулся к грядущим аккордам судьбы.
Четвертым, держа за хвост плюшевого крокодила, ковылял человечек в маске из двух половинок пластикового черепа. Вряд ли, он испытывал какие-либо переживания или проникался мыслями. Федя, во всяком случае, не мог их себе представить.
Пятый был каким-то незнакомцем, в строгой униформе и плаще. Вроде бы близким к старческому возрасту, полноватым и имевшим залысину на макушке. Очень знакомую… прямо как у Яза. И телосложением, он очень походил на него. Но Языкорез же умер? Или всё же нет…
Федя побежал вниз, надеясь нагнать пятерку путников. Посмотреть на этого пятого. Но выскочив из ТЦ, он никого уже не увидел на дороге, один только туман, рождался вокруг. Возможно, у него и был щанс их догнать, но Федя внезапно передумал…
Он вдруг решил взглянуть в лицо другому пятому, так хорошо ему теперь знакомому.
***
На расплывчатые территории туману проникнуть не удавалось. Там он сминался в шматы и растворялся, обращаясь в ничто.
Федя сидел на асфальте, напротив размытых земель. Автомат он положил на колени, всё еще настороженно относясь к огнестрельному орудию.
Тянущееся вдоль горизонта аморфное пространство его интересовало мало. Он смотрел на единственную четкую фигуру на бесформенном фоне – полугранитного человека на пьедестале. Всматриваясь в неприступные черты лица, Федя надеялся перенять у “камня” какие-нибудь свойства.
За пару недель он нередко навещал эту статую. Её плащ всё слабее колыхался от ветра, приближаясь к неизменной форме. Несколько раз, Федя даже осмеливался его потрогать – он твердел день ото дня, и ветер уже терял способность его шевелить.
Федино воображение, как и страхи, несколько присмирело за последние дни или же попросту устало. Всё же его удалось расшевелить…
Федя представил как спустя сотни лет, когда расплывчатость всё же сумеет где-нибудь просочиться и поглотить мир – этот памятник, как и другие, будет всё так же стоять на своём посту, недосягаемый для хаоса. Или же когда-нибудь он всё-таки сойдет со своего пьедестала, на новую землю и под новое небо, где уже не будет места чудовищам и ясность исключит сумятицу.
Еще ему пришла в голову картина… вся эта аморфность – это монстры, маленькие и большие, лезущие друг на друга, толпящиеся, теснящиеся в бесконечном множестве. Целые легионы отвратительных и голодных тварей. Они рвутся к остаткам людского мира, как к единственному, что для них съедобно. Монстры колотятся и бьются в стену между мирами, и она часто сдвигается, деформируется под давлением невероятной массы.
Но только не здесь. Им удалось сожрать баррикаду, однако, человек-гранит им не по зубам. Его не сдвинуть, не надкусить, не повалить. Он так и будет выситься перед ними, как нерушимый замок на вратах, как печать, как неодолимое препятствие…
На асфальт рядом с Федей что-то упало. Маска из пластика – две половинки черепа, разного размера, сплетенные вместе грязным шнурком.
Федя так увлекся фантазиями, что и не заметил как подошел недоросток. Он стоял перед ним, и из сидячего положения даже казался высоким. Воображение еще работало, и Феде представилось, что коротыш вышел прямо из расплывчатости, из массы чудовищ, которые перед ним испуганно расступались давя друг друга.
На нём по-прежнему была маска, точно такая же, как та, что он кинул на асфальт. Только половинки её соединялись не шнурком, а были смотаны вместе пожелтевшим скотчем.
-Мне казалось ты ушел… - недоросток не ответил, может он и не смотрел на Федю даже. В глазницах маски таилась лишь бездонная чернота.
Расплывчатая масса зашевелилась, как и всегда, когда кто-то приближался. Обычно, она вскоре бросалась на гостя, безрезультатно разбиваясь о гранит. Прошлые неудачи ничему её не учили, или у неё была тщетная надежда когда-нибудь пробить брешь.
Но сейчас, бесформенное чудовище не атаковало, кажется, даже отстранилось назад, помня своё прошлое столкновение с мальцом в маске.
Недоросток просто пошёл мимо Феди и вскоре растворился в тумане. Догонять его не возникало даже мысли.
Встав на ноги, Федя перебросил автомат за спину и подобрал маску. Обычный, испачканный пластик и грязный шнурок, наверно, из чьего-то ботинка. Сзади у неё имелись еще две черные веревочки, чтобы надевать маску, завязывая их на затылке.
Вспомнив Романа, Федя повязал подарок недоростка на поясе. Бросив последний взгляд на человека неизменно утвердившегося на пьедестале, он пошел обратно в ТЦ.
Серость облаков сгущалась, свидетельствуя о наступление вечера.
***
Приближаясь к торговому центру, Федя взглянул на него по-новому. Не просто как на пристанище заблудших, а как на их цитадель. Здание стало особенным, что отразилось и на близких к нему деревьях.
Только в эту минуту Федя заметил множество вещей, подобно украшениям застрявших на ветках. Тут был и чей-то или уже ничей хула-хуп, кусок обоев, рваный плащ, коробка… Воображение предположило, что деревья по ночам просовывают ветки в бреши здания, забирая то, что их интересует. Но эта, хоть и любопытная картина, не могла быть верной.
Деревья и ТЦ объединялись, обрастая оборонительной скорлупой, перед неизбежными ужасами и напастями. Трухлявые стволы больше не гибли в одиночестве, а нашли себя в едином частоколе вокруг людской цитадели. Хоть они и не составляли круга, хоть и не имели стройной формы…
- А ну прочь пошел, мальчишка!
- У, старый, совсем ты головой двинулся!
Восклицания и ругательства, отвлекли Федю от созерцания. У края улицы, близ ТЦ, с охапкой веток подмышкой и тросточкой, бранился Угрюм. Перед ним, чуть подпрыгивая и насмехаясь, вертелся любитель рисовать по воде. Художник тянул руки к лицу “нефтевара”, а тот ожесточенно размахивал тростью и ругался.
-Да кончай ты придурь!
-Отвалил с дороги, крысёныш!
Ветки посыпались на асфальт, и Угрюм разразился еще более скверной бранью.
-Что такое? – Федя подошел разобраться.
Оба замерли. Художник, всё с той же с насмешкой, качнул головой в сторону Угрюма, на что-то намекая.
-Федяй? Это ты, да? – “нефтевар” повернулся, пытаясь как-нибудь опознать собеседника. Три респиратора, выстраиваясь в подобие треугольника, скрывали его глаза и рот. Один лишь нос глупо торчал из под ткани на лице. Похоже, что оба глаза, по мнению Угрюма, оказались вовлечены в “улыбчивый заговор” рта.
Федя вдохнул угрюмые запахи слепца, пытаясь заглянуть под ткань. И вместе с внезапным озарением, его подхватил неведомый порыв – он шагнул и одним движением сорвал два респиратора, снизу и сверху.
Угрюм отскочил, закрыл лицо руками, и грянул в ладони всем своим бранным словарем.
-Угрюм! Угрюм! – пытался перекричать его Федя.
-Крысеныш, шматок поганый, отродье пыльное!
-Угрюм! Угрюм! Но ведь ты не улыбаешься!
Ругань резко затихла, спустя секунд десять. Угрюм, не отводя рук от лица, поплотнее прижал их, поводил вверх-вниз, из стороны в сторону. Наконец, чуть опустил, чтобы прощупать губы пальцами. Из-под опущенных ладоней показался правый глаз, рассерженно взирающий на Федю и художника.
Но тут он понял. Опустив руки, Угрюм широко улыбнулся, тут же испугался и искривил рот. У него это получалось! Улыбка более не довлела над лицевым пространством, и подчинялась его настроениям и желаниям.
Сорвав оставшийся респиратор с глаза и отбросив, Угрюм расхохотался. Художник тоже вовлекся в это настроение и стал смеяться. Неожиданно, и Федю коснулись эмоции происходящего, и повеселев, он даже кратко хохотнул.
-Налью! Всем сегодня налью! Задарооом! – заливался “нефтевар”.
Федя почувствовал воодушевление, нечто совершенно новое для его сотканной из страхов души. И нечто знакомое и родственное той душе, что поменьше.
***
Смута, пока еще слабая, но нарастающая, клубилась на территориях Пограниченска.
Войдя, Федя сразу увидел двух голодных, страстно и мучительно, кусающих обрывки свитера. Они скрючились, сидя на корточках, по краям прохода.
Мимо прошел Митрич. На его солнечный лик пала маленькая тень растерянности. В заплечном рюкзаке у него, ворочался и выражал недовольство ребенок, которого ритмы и напевы старика ничуть не успокаивали.
На полу стал появляться мусор, у помоста кто-то даже раскидал комья старых обоев.
Тут были Лёня и Аня. Друг ходил туда-сюда, крутя головой, точно испрашивая советов у двух кусков шерсти на плечах. Аня просто потупилась в пол, придавленная всеобъемлющим сочувствием.
-Ну и что делать теперь?! – увидев друга, воскликнул Лёня. И сразу вернулся к наплечным собеседникам.
Потерянные вышагивали по проходам, ведомые Данилой. Они подчинялись дисциплине, но кажется, начинали вновь уставать от участия в бытие. Их командир, вероятно, потому их и водил туда-сюда, препятствуя так утомлению от жизни. Но он и сам, слегка терялся, не зная какую задачу сделать следующей.
У чернеющих небес раздался выстрел из ружья.
Федя молча взошел на помост и оглядел знакомые, смутившиеся лица.
Ему стало страшно… страшно как никогда. За всех этих людей… за Аню, дядю Витю, друга Лёню, добряка Митрича, угрюмого Данилу, обезумевшего Даню, ушедшего Моца, почившего Нюха, пропавшего Антуана, хмурого Угрюма, за потерянных и голодных…
Он прочувствовал все опасности этого мира: расплывчатую мерзость, рвущуюся из-за горизонта; хаотическую чуму, снедающую людей; чудовищ, подобных Жору и Чавку; смятение, голод, пустоту…
Его вторая, маленькая душа, родившаяся в момент пронзительного и искреннего, испуга за кого-то еще, пробилась сквозь толщу мертвых, закостенелых и отживших страхов, вырастая во всеобъемлющую тревогу за всех – близких и далеких, голодных и потерянных, мертвых и живых…
Он провел пальцами по автомату за спиной, по маске на поясе, по шраму сбоку головы, полученному в битве. Тронул обломок ветки в кармане… Вдохнул запах помоста под собой, и ощутил в нём оттенки гранита…
…Один из потерянных вышел из строя и улегся на пол прямо перед Федей.
Глаза Феди блеснули, лихорадочным, незнакомым энтузиазмом. Он спрыгнул с помоста, подхватил с пола ком обоев, и, подойдя к лежащему, сунул ему под голову бумажный ворох.
-Голову намнешь так, - ответствовал Федя.
Вяло удивляясь самому себе, потерянный посмотрел запавшими глазами на улыбающегося человека. В нём выросло удивление, он затрепыхался, не зная, что предпринять и мучительно что-то вспоминая… А затем произнес, неслышно, одними губами нечто похожее на “Спасибо”.