МАКАРЫЧ страшно не любил, когда в его владения проникала соседская контра в виде цыплёнка или, не приведи господи, курицы с петухом. Завидев вражеского засланца, направленного на потраву его грядок с морковкой и луком, Макарыч готов был трое суток беспощадно, не евши, а то и не пивши, гоняться за диверсантом, только бы поскорее выдворить его за пределы видимой границы.
Вот и в это утро приключился с ним конфуз, едва не переросший в злобную войну с соседкой Макарихой, дородной и оттого особенно злобной при виде не раз гоняющегося за её птицами сухопарого и длинного Макарыча. Но обо всём по порядку.
Утро получилось солнечное, весёлое, и довольный Макарыч, едва проснувшись, решил посидеть для порядку и в собственное удовольствие подышать свежим воздухом на крыльце, которое вечером, на исходе месячных трудов, доделал с грехом пополам. Надо признать, на радостях он тут же, не спускаясь на землю, так накушался, что сейчас голова гудела как та рында, в которую во время лесного пожара бил дорогой россиянин, и звук которой долетел аж до слуха премьер-министра в Первопрестольной.
Желая интересно скоротать время и хоть как-то унять хворую головушку, Макарыч прихватил с собой трёхлитровую банку рассола и большую старинную алюминиевую кружку, которой гордился неимоверно, так как считал, что из неё пил ещё сам царь Горох. Не любил Макарыч разные там бокалы да стопки-рюмки, требующие интеллигентного с ними обращения.
Он уже с удовольствием допивал половину содержимого кружки, когда чуть не поперхнулся, завидев у плетня на своей стороне нагло гуляющего петуха из соседского курятника, будь он неладен. Петух так гордо прохаживался, так величаво ступал огромными когтями – прямо-таки на параде, ни больше, ни меньше. Он словно дразнился, мол, накося – выкуси, сосед! Где, мол, хочу, там и корм добываю. Макарычу даже показалось, будто петух нагло ему при этом подмигивал. А потом остановился и прокукарекал.
- Н-н-уу, - почему-то заикаясь, воскликнул хозяин усадьбы, - это уж совсем изд-д-девательство над моими честью и достоинством!
Решив швырнуть в петуха огурцом, Макарыч, сам не понимая, как у него так ловко вышло, просунул руку в банку с огурцами, поймал один, а вынуть не смог. Рука застряла, и как ни старался Макарыч её оттуда вынуть, ничего не получалось.
Видя такую ситуацию, петух направился к грядке с жидкими всходами лука, прошествовал по ней на самую середину и, для верности посмотрев на соседа, стал грести землю.
Рассерженный донельзя Макарыч грохнул банкой о ступеньку крыльца, и огурцы вместе со стеклом разлетелись на все четыре, а, может, и больше, стороны. Забыв о головной боли, он опрометью сорвался с места, перепрыгнул верхнюю ступеньку, затем ещё одну, а на нижней слёту наступил на ещё не обсохший огурец и распластался на дощатой дорожке. А когда очухался, первое, что увидел, был всё тот же наглый петух, разрывший добрую половину грядки.
Увидев закопошившегося Макарыча, петух остановился, как бы раздумывая, какую ещё пакость сотворить назло соседу, покрутил головой и направился на соседнюю грядку, всем своим видом показывая, как он презирает неловкого Макарыча. Шёл петух, как того требовал его сан – как-никак, не чета какой-то там линяющей курице с обрезанными крыльями.
Петух и правда был красив. Большой, жирный, разноцветный, с огромным хвостом и необычайно ярким красным гребешком, подрагивающим при ходьбе, петух медленно маршировал к грядке. Не хватало только бравурной музыки.
Ещё не вставая, Макарыч послал вдогонку птице пару жаргонных слов и только потом, наконец, сделал первую попытку принять вертикальную стойку. Охнул, потёр шишку на лбу, повторил жаргонную речь вперемешку с русским лексиконом и лихорадочно стал искать, чем бы запустить в зловредного врага. Дотянулся до кленовой палки, радостно схватил её, рывком, как некогда учили в армии выскакивать из окопа, рванулся и, размахнувшись, запустил, как гранату, в огород.
Петух – на то он и петух, что не любит суеты, с достоинством переместил себя чуть в сторону, пропуская мимо летевшую палку, увидел, как она, упав, подняла клубы пыли на морковной грядке, и продолжил разгребать землю, словно происходившее его никак не касалось.
- Ну, всё, наглая твоя морда, - выкрикнул Макарыч, схватил попавшийся на глаза камень, прикинул, много ли весит, и кинулся в атаку. Началась гонка. Петух, с виду вроде бы неторопливый и не очень шустрый, ловко увёртывался, с каждой минутой изматывая силы противника. Вспотевший Макарыч расходовал не только силы, но и словарный нецензурный запас его вот-вот должен был иссякнуть, а без него мужику какая драка, пусть и с несчастным соседским петухом.
Впрочем, надо ещё поспорить, кто на данном этапе борьбы был более несчастным. Петух оставался всё таким же невозмутимым и молчаливым, и даже, в отличие от Макарыча, не выглядел ни запылённым, ни вспотевшим, и это особенно раздражало хозяина грядок. Будь он хоть немного степеннее, давно бы увидел, что сталось с грядками после первого раунда, но Макарыч остановиться уже не мог; ему хотелось немедленно, сейчас, и не позднее, отомстить варвару. После минутной передышки, за которую успел помечтать о приёме новой порции рассола и вспомнить о шишке на лбу и головной боли, Макарыч снова бросился в погоню. Две новых попытки хоть как-нибудь попасть в петуха не принесли желаемую сатисфакцию, а третий бросок оказался удачным: камень угодил в голову. Петух слёту кувырнулся и затих, как лиса на санях у мужика, который вёз бабке рыбу с речки.
Ещё не веря в удачу, довольный Макарыч подкрался к петуху, поднял его презрительно за крыло, убедился в точном попадании, и тут его словно электрошокером кто уколол: а ну как соседка прознает про убийство?! Не сносить тогда головы и самому Макарычу – Макариха ещё никому спуску не давала.
В ту же секунду испугавшегося за свою дальнейшую судьбу Макарыча покинули дурные мусли про рассол, а их место заняли мысли не менее дурные, но теперь они были посвящены тому, как спасти репутацию перед Макарихой. Честного пути к примирению с ней Макарыч не видел, да и соседка не лыком шита, сгоряча может ему и вторую шишку на лбу набить. Недаром же деревенские собаки, завидев на калитке табличку с надписью «Осторожно! Во дворе злая хозяйка!», обходили поместье за три версты.
ПОВТОРНО ВСПОТЕВШИЙ Макарыч зыркнул в сторону соседского двора и немного успокоился, не обнаружив на его территории ничего не подозревавшей хозяйки.
- Семь лет маку не было, и голоду не знали! - почему-то сказал сам себе Макарыч, и с петухом в руках пошёл за топором. - Отсеку башку, чтоб знал, как чужое добро портить, а хозяйке что-нибудь совру, нам не впервой. Только знать бы, с какой ноги она встала. - Макарыч снова поднял перед собой петуха: - Красив, красив, нечего сказать. А не ведаешь ли, в каком расположении духа твоя Макариха? А если и знал, то теперь уж и не вспомнишь.
Ещё раз убедившись, что за ним не подглядывают, Макарыч занёс топор над распластанным на пеньке бездыханным петухом…
Едва он поднял с земли петушиную голову, едва взял в руки тушку, чтобы пойти с повинной к Макарихе в расчёте на похмелье за чистосердечное признание, как она, как чёрт из табакерки, сама предстала перед ним, навалившись на забор так, что прожилины жалобно затрещали. Вид её сказал Макарычу больше, чем четырёхчасовой отчёт депутата перед избирателями накануне очередных выборов во власть.
Сердце Макарыча ёкнуло и закатилось под правую пятку, а под левой он в то же мгновение ощутил захолонувшую от испуга душу. Донельзя опустошённый Макарыч растерялся, и этим тут же воспользовалась соседка, окатив его грозным обвинением:
- Допился, алкаш несчастный! Мародёрством заниматься надумал!?
И, не давая опомниться, заорала дурнинушкой на всю вселенную:
- Полиция! Милиция! Все ко мне! Грабят, обворовывают! Последнего петуха зарубили ни за что, ни про что! Ой, несчастная я, ой, обнищавшая же я! Да что же это творится в нашем государстве-то? Петушку уж и соседа проведать стало смертельно опасно!
Макариха явно издевалась над соседом; выглядела она даже более радостная, чем несчастная.
- Дык, - только и произнёс Макарыч, всё ещё не пришедший в себя. Полиции с милицией ему не хватало! Мало ли какие грехи попутно откопают, если начнут вопросы на засыпку задавать.
- Ты… Это… Макаровна…
- А-а-а, сразу Макаровна! А кто у моей давней соперницы неделю назад во дворе по пьяни меня понужал чёртовой бабой? Теперь я всё тебе припомню, и даже больше! Про то, чего было, вся деревня знает, а чего и не было, я присочиню! Полиция! Милиция! - не унималась соседка. - Всё равно мне поверят! В твоих руках мой расчленённый петух. - Она снова набрала полную грудь воздуха: - За что ему голову отсек?
- Дык! - сделал вторую попытку оправдаться Макарыч. И тут его осенило: - Макаровна, не ругайся! Вижу, приболел твой петух, привалился к забору с моей стороны. Не пропадать же птице! А пока была живая, я и…
Макариха вдруг смягчилась:
- Да я и сама замечала за ним недомогание. Может, ты накормил его затхлым зерном из своего амбара? Нового-то урожая я в твоих закромах не видела.
Сказала и тут же осеклась, поняв, что сболтнула лишнего.
Теперь атаковал Макарыч:
- Так это ты мои дрова воруешь по ночам!? Ну, я патрон-то в чурку подложу! Взлетишь со своей печью в тар-тарары, только тебя и видели! Полиция! Милиция!
ТО ЛИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО полицейский в форме милиционера крик этот услышал, то ли тёщу вёз под вой сирены в сад за вишней, только остановился перед воротами Макарыча.
- Что за шум, а драки нету?
Полицейский хотел выйти из машины, но тёща потянула его за рукав, мол, не твоё это дело, не на службе же.
- Всё нормально, Антон Михайлович! - ангельским заискивающим голоском отозвалась Макариха. - По договорённости с вашим начальством мы тут учения с соседом затеяли, типа заложника берём. Он меня вчера взял, когда вы в соседнем селе с воришками разбирались, а сегодня я его беру с поличным! И проверяем, как скоро полиция явится на место происшествия. Вы явились даже раньше, чем у нас тут события развернулись по полной программе. Я так вашему подполковнику и напишу в докладной. Может, премию вам выпишут! У вас есть премиальный фонд?
- Ну, коль такое дело, Антонида Макаровна, я помчался на задание! Везу тёщеньку свою дорогую в соседнее село. Воришек ей вчерашних опознать надо.
Увидел зарубленного петуха в руках Макарыча, поинтересовался:
- По какому поводу сабантуй, Макарыч? Никак клинья к соседке подбиваешь?
- Да какие там клинья?! Сама-то Макаровна мухи не обидит, вот и попросила петуха ко дню рождения зарубить. А тут в учениях попросили участвовать. Так сказать, приятное с полезным.
Задержись полицейский хоть на минуту дольше, тёща-таки оторвала бы ему рукав у милицейской рубашки. Боясь опрофаниться на всю деревню перед скандальной Макарихой, лейтенант торопливо хлопнул дверцей «Жигулей», и вскоре машина под вой сирены скрылась за поворотом.
- Фу-у, - произнёс миролюбиво Макарыч. - Кажись, пронесло.
Макариху исход дела тоже устраивал, и она этим не преминула воспользоваться, пока Макарыч не раздул из мухи слона:
- Пронесло. Чего и требовалось доказать.
Каждый при этом имел в виду своё. Уличённая в воровстве поленьев, Макариха не пошла на обострение из-за потери петуха, взяла его из рук Макарыча и пригласила соседа на «чашечку рассола». Тот охотно принял предложение.