ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Непонятно, отчего понедельник считается самым тяжелым днём недели. Для людей с устоявшимся графиком первый после выходных день должен быть самым, что ни на есть лёгким. Голова ясная, сил после отсыпания хоть отбавляй, ан нет, стойкое убеждение, не лишённое суеверных предрассудков, не только не настраивает должным образом на трудовые подвиги, скорее, наоборот, убивает благородный порыв на корню. А ведь всё язычники. Именно с них всё и началось. Многие обряды у этих диких людей проводились почему-то в первый день недели, а так как поклонялись они в основном тёмным силам, то можно считать, понедельнику просто не повезло, и тяжкое клеймо прилепилось навсегда абсолютно незаслуженно.
Для следственной группы понедельник, когда пропала Ольга Воронец, как будто растянулся во времени. Прошла уже неделя, шансы обнаружить ребёнка живым с каждым днём таяли на глазах.
— Итак, давайте обобщим, — в кабинете Махоркина собралась практически вся группа. — Предлагаю начать с главного. Волков, что там у тебя с экспертизой?
— Надо же, какая честь! Благодарю, — изогнулся судмедэксперт в глубоком реверансе. — Докладываю, образцы крови с простыни идентичны тем, что были взяты с обивки сидений в машине. Повезло, простыня пролежала в герметично закрытом резервуаре, кровь хорошо сохранилась, это позволило легко установить — кровь женская, первой группы, резус-отрицательный.
— Надо узнать какая группа крови у Оли Воронец. Елена Аркадьевна, свяжитесь с родителями и уточните, — Махоркин взглянул на Ревина. — Теперь ты, Олег.
— Так про простыню вы уже знаете. Больше ничего подозрительного не нашли. Живёт один, следов пребывания ребёнка не заметили. Полный порядок, всё на своих местах, чистота практически стерильная.
— Так-таки и ничего? — Махоркин пытливо смотрел на опера. — Не забывай, Олег, дьявол кроется в деталях.
— Ну инструменты там всякие, хирургические, в шкафу лежали. Так он же хирург. Наверное, у всех врачей дома инструменты есть, на всякий случай.
— Какой хирург? — встрепенулась Рязанцева.
— Как какой? Странников этот — хирург.
— Почему хирург? — брови девушки сначала взлетели вверх, потом сдвинулись к переносице, образуя силуэт чайки. «Высшая степень озадаченности», — однажды, шутя, назвал Махоркин это выражение её лица.
— А кто? Здесь же ясно написано — врач-хирург, — Котов протянул Рязанцевой прихваченные визитки.
Лена повертела карточку и протянула Махоркину.
— Ничего не понимаю, по моим данным он преподает в институте.
— Может он совмещает. День в больнице, день в институте, — вставил Волков.
— Это тебе не стихи строчить, трупы разделывая, — оборвал его Котов.
— Что ты понимаешь, — ничуть не обидевшись на грубое замечание оперативника, парировал судмедэксперт. — Талантливый человек, талантлив во всём.
— Это ты-то талантливый? — усмехнулся Котов. — Я поэт, зовуся Волков, от меня вам в бок иголкой.
— Прекратите, — сердито прикрикнул Махоркин, — или вы забыли, зачем мы здесь собрались.
— Александр Васильевич, надо допросить этого хирурга-преподавателя. Теперь у нас есть, что ему предъявить, — нетерпеливо вставила Рязанцева.
— Не совсем, — Махоркин задумался. — Давайте так. Олег, ты поедешь к нему домой и поговоришь с соседями, может кто-нибудь что-нибудь видел. Лена, вы узнаете группу крови девочки. Виктор, ты давай в институт, покажи визитку коллегам и студентам, узнай, что за этим стоит, — Махоркин взглянул на судмедэксперта. — Ну а Игорь Ильдарович напишет нам на эту тему сонет.
— Ой, как смешно, — скривился Волков, — прям Жванецкий.
— Всё, в двенадцать жду вас всех с результатами.
В указанное время следственная группа вновь собралась в кабинете Махоркина.
— Докладывайте по порядку. Лена.
— У девочки первая группа, резус-отрицательный.
— Совпадает. Что у тебя, Олег?
— Соседи ничего такого не заметили. Говорят девушки к нему часто ходили, причём разные, но он холостой, так что криминала в этом не находили. Маленькую девочку никто не видел. Отзываются о нём ни хорошо, ни плохо. Вроде не грубиян, но и дружелюбия особого ни к кому не проявлял.
— Что у тебя, Виктор?
— Характеристика от коллег вполне совпадает с той, что дают соседи — ни хорошо, ни плохо. Преподаёт с 1997 года. До этого работал врачом в районной поликлинике. Студенты, а особенно студентки на контакт идут плохо. Возможно, опасаются за успеваемость.
— Не густо, конечно, но главное, нам есть чем припереть этого странника к стенке. Волков у тебя есть что?
Долговязый мужчина, развернул кепочку козырьком назад и пафосно продекламировал:
— Скрипела калитка, как голос цыганки,
Бубнили в душе моей бесы,
Потерянной жизни мелькала изнанка,
Шекспировской трагико-пьесы.
— Это всё? — испытующе глядя на него, уточнил Махоркин.
— Не ну сами же просили сонет, там ещё два четверостишия есть.
— Оставьте их для своих поэтических вечеров. Нам не до ваших шуточек, — сердито оборвала его Рязанцева.
— Ох, ох, ох, — Волков развернул козырёк. — Могу лишь добавить — по форме и характеру пятен понятно, что во время кровотечения на простыне лежали, а на сиденье сидели.
— А время образования?
— Приблизительно сорок восемь часов назад, но это очень приблизительно.
— Ну что ж, теперь пора, — резюмировал Махоркин, — Рязанцева вызывайте подозреваемого на допрос. Сделаем так, вы начнёте, только не торопитесь сообщать ему о группе крови. Попробуйте расположить его к беседе, не давите, надо, чтобы он расслабился и потерял бдительность. А я зайду минут через десять.
Холодный ноябрьский ветер злился, всячески пытаясь проникнуть в кабинет Рязанцевой. Ещё полгода назад он легко, прямо-таки со свистом, влетал в щели рассохшихся рам, которые заменили на стеклопакеты, и в кабинете стало жарко. Старые чугунные батареи во время ремонта было решено не трогать, а просто выкрасить в нежный персиковый цвет. Эти сезонные источники тепла прогревали помещение с той же мощью, что и раньше, только теперь все тепло герметично консервировалось внутри, не находя выхода наружу.
— Уф и жарко у вас. Как в бане, ей-богу, — Странников расстегнул ворот измятой за ночь рубашки.
Лена приоткрыла створку окна и поток холодного воздуха, обрадованный представившейся возможности, оголтело ворвался в кабинет.
— Григорий Алексеевич, мне бы хотелось узнать некоторые ваши, так скажем, формальные данные, — Лена нарочито старалась придать голосу оттенок неуверенности. «Пусть считает меня неопытной и не слишком проницательной, тогда, возможно перестанет бояться и проговорится». — Когда и где вы родились? Что закончили? И кем работаете на данный момент? Надеюсь, на эти вопросы вы можете ответить без адвоката?
Странников пристально посмотрел на следователя.
— Да вы уж поди всё знаете, — хмыкнул мужчина, но продолжил: — родился в Москве 17 сентября 1957 года. Закончил Сеченку, сейчас работаю там же преподавателем.
Лена торопливо записала ответы в протокол.
— Тогда, как вы объясните вот это? — она протянула визитку.
На секунду Странников замер.
— Откуда она у вас?
— Я скажу откуда, как только вы объясните несоответствие ваших данных на визитке тому, кем вы на самом деле являетесь, — Лена изо всех сил старалась придать голосу простодушие, боясь спугнуть заговорившего мужчину, но получалось не очень.
— Никакого несоответствия здесь нет. Раньше я работал хирургом, преподавать начал лет десять назад.
— Тогда почему на визитках вы не указали свою настоящую профессию? Или преподавать менее почётно, чем лечить?
— На визитках написано хирург, потому что на момент их изготовления я был хирургом. Визитки старые.
— Странно, что вы до сих пор храните их. Зачем?
— Затем, — передразнил Странников, — на память.
— Эти визитки мы нашли у вас дома, во время обыска.
При этих словах мужчина напрягся.
— И что? В чём состав преступления? — вызывающе воскликнул «утконос».
Не успела Лена ответить, дверь кабинета открылась, и на пороге показался Махоркин.
— Так может вы нам расскажите в чём состав? — с порога предложил следователь.
— Я без адвоката ничего говорить не буду, — снова набычился Странников.
— Ну что ж, потом не говорите, что вам не дали шанс, — Махоркин подошёл к развалившемуся на стуле мужчине и, согнувшись, приблизился к его лицу. — А теперь послушай меня, хирург. При обыске твоей квартиры мы обнаружили простыню с пятнами крови. Вот, — Махоркин сунул под нос Странникову фотографию. — Такие же пятна и на переднем сидении автомобиля.
— Это у меня слабые сосуды, и кровь часто течёт из носа, — попытался выкрутиться растерявшийся мужчина.
— А вот тут ты прокололся. Плохой из тебя врач. Уж ты-то должен знать, что женская кровь отличается от мужской, и экспертиза нам это подтвердила, к тому же группа и резус образцов совпадает с кровью девочки. Так что теперь тебе не отвертеться.
Губы Странникова нервно задвигались, не издав ни звука.
— Георгий Алексеевич, в ваших же интересах всё нам рассказать. Поймите, если девочка ещё жива…
— Да, что с ней будет, — выпалил Странников. — Заживёт, как на кошке. А чем она думала, когда под мужика ложилась?
Рязанцева и Махоркин в недоумении переглянулись.
— Девочка… какая она девочка… шалава. Связался на свою голову. Ещё и машину мне вымазала, — лицо утконоса исказилось отвращением.
— Что вы такое говорите? — задохнулась в негодовании Рязанцева. Её лицо при этом покрылось красными пятнами гнева. — Урод, — еле слышно выдохнула она из себя.
Дверь кабинета приоткрылась, и на пороге показался Волков. Он так же как Махоркин подошёл к Странникову и склонился к его лицу.
— Этот что ли? — Волков разогнулся. — На утконоса похож.
Заранее срежиссированный Махоркиным приход судмедэксперта, по замыслу должен был стать последней каплей, которая добьёт упрямца.
— Вот результаты, — Волков повертел перед носом Странникова какие-то бумаги, желая подразнить его. — Десять против одного, что кровь, которую взяли на экспертизу, принадлежит Ольги Воронец.
— Всё, — Лена хлопнула ладошкой по столу, — что-то мне расхотелось давать шанс на чистосердечное признание. Таких мерзавцев расстреливать надо.
— Э…э…э, — подпрыгнул на стуле утконос, — вы что на меня тут повесить хотите? Что ещё за Воронец? У меня такой студентки не было. Кровь на простыне Солохиной. Ну да, прооперировал, так она ж меня умоляла, тенью за мной ходила. А аборт без крови не бывает, да и держать её у себя уговора не было. Пусть скажет спасибо, что на машине её отвёз в общагу, других своим ходом отправлял.
Тут утконос понял, что хватил лишку и, испугано глянув на Махоркина, резко замолчал.