Новые Известия
Константин Кедров
Исповедь свободного человека
Есть у Достоевского в "Братьях Карамазовых" глава "Исповедь горячего сердца", и не случайно я о ней вспомнил, когда читал книгу Валерии Новодворской "Над пропастью во лжи". Не так уж часто появляются в России такие искренние и такие горячие книги. Вот уже много лет Россия над пропастью, Россия во лжи. Так получилось, что долгожданная свобода не избавила нас от льстивых мессианских и великодержавных мифов. Мы все еще не можем взглянуть на себя со стороны, увидеть себя такими, какие мы есть.
У Валерии Новодворской острый, разоблачающий взгляд. Она тот самый персонаж из сказки Андерсена, который и не хочет, да кричит: "А король-то голый!". За такой крик и в наше, и в советское время человеку грозит тюрьма. Не случайно книга начинается судебным процессом 70-х годов, а заканчивается судилищем 1996 года. Такая целостность композиции возможна только при очень цельной жизни.
Жириновский тоже пишет книги, но его политическая эквилибристика никогда не станет фактом литературной жизни. Сытая благополучно-советская жизнь юриста и сына юриста резко контрастирует с его словесной эксцентрикой.
У Новодворской каждая шутка, каждая удачная фраза оплачена большим или малым тюремным сроком. Она так много времени провела в тюрьме, потому что любит свободу. Свобода - литературный стиль Новодворской.
А свобода в России большая редкость. Мы богаты нефтью, полезными ископаемыми, людьми, у нас есть никель, но у нас нет свободы.
Прочитав книгу Новодворской, я понял, что свобода все-таки есть, но она залегает в таких глубоких пластах сознания, что извлечь ее оттуда можно только силой. Силой писательского исповедального слова.
Чехов говорил, что всю жизнь выдавливал из себя по капле раба. Новодворская обладает даром другого рода. Она ищет и находит в человеке свободу. За свободу она готова простить человеку все.
Гестаповские пытки, которым подвергли двадцатилетнюю Новодворскую в советской психушке, не поддаются описанию. Но подручные коммунистической партии, правопреемницей которой ныне является КПРФ, добились только одного - в России появилась русская Жанна д'Арк Валерия Новодворская. Жанна разговаривала с Богом, слышала голоса Ангелов. Валерия Новодворская не причисляет себя ни к какой религии, но видит тонкий космический луч, сходящий с неба во время пасхальных и рождественских служб. Ее Бог - Свобода. Лучше умереть, чем снова попасть под ярмо коммунистов. Она и в 70-е годы считала, что умереть лучше. Глубже других она усвоила заповедь Солженицына: с момента ареста следует желать только смерти. Но смерть в советской психушке недостижимое благо. Каждые три минуты на тебя смотрят в глазок камеры. Попытка удавиться чулком под одеялом не увенчалась успехом, не хватило сил полностью затянуть узел.
Многих сокамерниц Новодворской превратили в идиоток, воздействуя на мозг препаратами, запрещенными во всем мире. Ни один из врачей в погонах не понес даже административного взыскания за преступления, которые на Нюрнбергском процессе карались виселицей.
Новодворская и не требует никаких кар. Она просто хотела бы суда над преступниками, у нас же врачи, пытавшие Сахарова и сверлившие до челюсти здоровые зубы, даже не лишены дипломов. Советские гестаповцы не понесли никакого урона, им по-прежнему дозволено работать на государственной службе.
Как всякий смелый человек, Новодворская искренне не понимает трусов. Почему солдаты и офицеры, победившие Гитлера, струсили и не убили своего отечественного Гитлера - Сталина? Куда девался их героизм, когда они вернулись домой?
Да ведь это только в песне поется "коль страна прикажет быть героем, то героем может стать любой". Героизм - это призвание и довольно редкое. Для Валерии Новодворской героизм - норма жизни. Первый путч застал ее в тюрьме. Во время второго путча она, конечно, была на баррикадах у мэрии, защищая с тридцатью тысячами собравшихся храбрецов нашу свободу. У них не было оружия, но была решимость заградить своими телами, живыми или мертвыми, путь макашовцам и баркашовцам. Тридцать тысяч безоружных героев встали на пути вооруженных автоматами коммуно-фашистов и пробудили совесть в колеблющихся войсках.
Новодворскую часто называют экстремисткой, но в чем ее экстремизм? В том, что не сидела дома и не попивала чаек, когда Макашов штурмовал Останкино, а Верховный Совет принял указ о введении смертной казни за неподчинение его указам? В том, что она требует запрета на государственную деятельность для лиц, причастных к применению пыток?
Да, она видит в дудаевцах романтических мушкетеров. С этим трудно согласиться. Мушкетеры не захватывали в заложники беременных женщин, не взрывали вокзалы с мирными пассажирами, не отрезали головы у врачей, не насиловали мужчин и женщин.
Она называет Гамсахурдиа королем Матиушем. Может быть. Из Москвы трудно разобраться в грузинских событиях. Валерия же Новодворская была там в самый разгар боев.
Книга заканчивается очередным судебным процессом, когда Новодворскую судят уже в 1996-м "за разжигание национальной розни". Ну что ж. При Горбачеве ее арестовывали и бросали в тюрьму 17 раз. При Ельцине сделана первая попытка снова упечь в тюрьму человека, проведшего в застенках лучшие годы жизни.
Новодворская сегодня явно не ко двору (да простится мне этот простенький каламбур). А когда она была ко двору? Талантливые, умные люди да еще и герои признаются лишь после смерти или эмиграции. Так было с академиком Сахаровым и Солженицыным. Так будет и с Новодворской. Но эмигрировать она не согласится ни при каких обстоятельствах, потому что считает такой шаг слабостью или трусостью. Защищать свободу и любить страну надо здесь и сейчас. Она готова умереть за свободу России и призывает к такой готовности всех остальных. Лучше быть мертвым, чем коммунистом.
Новодворская считает, что героев гораздо больше, чем кажется, просто на поверхность жизни всплывает лишь то, что непотопляемо. Но коммунисты напрасно тешат себя мечтой о безболезненном реванше. Мы им свою свободу не отдадим.
Русская литература и русская жизнь создали новый литературный жанр, автожитие. "Житие протопопа Аввакума", "Записки из Мертвого дома" Достоевского. Книга Валерии Новодворской принадлежит к этому печальному жанру, где каждое слово подтверждено мученической и героической жизнью. Бывает, правда, что жизнь талантлива, а слово не очень. В данном случае слово достойно соревнуется с жизнью и побеждает.