Когда я родился, отец был на работе, а мама полола капусту в огороде. Я сразу понял, все не так...я уже есть, а их никого нет, а кушать хочется. Начал кричать, но бесполезно, никто не слышал. Сколько времени прошло, когда пришла мама и сестра, не знаю. Сразу запахло чем-то вкусным. После прихода отца началась семейная трапеза. Как специально, громко и смачно! Обидно было до слез! Я не выдержал и во все горло закричал: «Эй вы там, с ума что ли , посходили!» Наступила тишина, а потом мамин голос произнес:
- Ты опять в дом кошку притащила!
- Нет – ответила сестра. Это ты сама!
- Господи, боже мой! – вскричала мать
Снова тишина и на этот раз голос отца:
- Я знал, что ты не от мира сего, но не настолько же!
- Сам такой! –провозгласила мать у моей кровати, распаковала меня и взяла на руки.
Ну, наконец-то! Подождите , скоро обо мне узнаете! Дайте только на ноги встать!
Мама работала фельшером-акушером в больнице и среди всех прочих рождений незаметно родила сама. Вечером родила, наутро принесла меня домой и напрочь забыла о моем существовании, тем самым нанеся своему сыну родовую, можно сказать, травму. С этого момента я только и делал, что восстанавливал себя в их короткой памяти. Трудился, можно сказать, изо всех сил. Хотя по-началу было сложно. Мешал лишний вес, маленький рост и постоянные восклицания окружающих: «Ах, какой хорошенький!». При таком определении было психологически трудно делать то, что хорошенькие предпочитают не делать. Хорошенькие не любят прятаться в ящике с зерном в амбаре, в котором бабушка хранит яйца, хорошенькие не привязывают кошку к журавлю колодца, отправляя ее в космическое путешествие, не подставляют слепой прабабке вместо чая чернила, не гоняют кур по двору и не прячут в штаны, запрещенные предметы в виде ножей, ножниц, спичек и прочего опасного и совершенно необходимого. Но этот психологический барьер был мной с успехом преодален и со временем восклицания заменились воплями : « Где эта шкода?».
Самое сложное для моих приключений был переход через границу возможного. Возможное ограничивалось двором, обнесенном со всех сторон сараями,амбарами, высокими бревенчатыми заборами, коваными воротами и калиткой высотой не менее двух метров.Переходить границу было строжайше запрещено. Это вызывало протест и желание нарушить запрет во что бы то ни стало.
В то время я не знал о причинах такого вопиющего беззакония. Не знал, что за три года до того, как я мог самостоятельно отправляться в путешествие, мой шестилетний брат нарушил границы, добрался до реки и там утонул, сбитый льдиной. Его смерть определила мою жизнь. Теперь за моими передвижениями следили беспробудно восемь глаз : отца, матери, сестры, бабушки и два уха слепой прабабки.
Но была еще соседка, по имени Настька, которая в отличии от меня стремилась пересечь границу в обратном направлении. Дело в том, что она была безнадежно влюблена в моего отца, но безнадежность эта забывалась, когда она принимала в себя некоторое количество огненной воды, наполнялась надеждой, и ломилась тараном в ворота чужого царства освобождать от «нелюбимой» жены любимого.
Происходило это с завидной регулярностью, изрядно портя настроение моей мамы. И если бы не бабушка, то вторжения осуществлялись бы каждый день, поскольку самогонный перперум-мобиле не уставал готовить волшебное снадобье смелости.
Бабушка моя слыла в народе той женщиной, которая войдет в горящую избу с конем на скаку без всяких проблем. Силу она имела неженскую, так же как и характер. А потому вызывала не просто уважение, а страх Господен. Соседка ее боялась, но всегда знала, когда той нет дома.
Вот так и на этот раз, пришла, дома были только сестра и отец, слепая прабабушка не в счет, открыла непонятным образом задвижку калитки и вошла во двор, где в это время я сидел себе в зеленых зарослях дворовой ромашки без всяких представлений о превратностях любви, но мечтая о далеких путешествиях. Соседка калитку открыла, а закрыть не удосужилась. Она в дом, а я за калитку и пустился бежать в неизвестность, как бельчонок из клетки.
Может, и убежал бы, да встретил тетку, двоюродную сестру отца, которая спрашивает: «Куда бежишь, молодчик!» Вопрос заставил задуматься. Действительно, куда это я бегу? Оглянулся вокруг и понял, что совершил непоправимую ошибку, оставшись совершенно один в незнакомом мне мире с чужими тетками. Ужас охватил меня, как осьминог своими щупальцами. Положение спас отец, который не просто выбежал на улицу, а вылетел из ворот ядром из пушки.
Я был водворен на место, соседке приказали больше не появляться у нашего дома, сестру наказали за недосмотр, а вечером по приходу бабушки, наказан был за то же самое и отец. Ему определили починку крыши сарая, а сестре прополку лука, которую она ненавидела. А я в то время смотрел на все это ничего не понимая, но все запоминая.
Вот почитаешь и подумаешь, что в этом особенного, ну родился, ну побежал, кому все это интересно? Да, может, и никому, кроме меня! Уже и отца с матерью нет в этом мире и сам давно не «хорошенький», жизнью трепаный в тюрьмах и в «райских» заграничных кущах.
Да иной раз сердце защимит до боли, и заколотится где-то в горле, и так захочет заключить себя в тот двор за кованными воротами, покрытый ароматным ковром лечебной ромашки, где поскрипывает под ветром колодезный журавель, где так сладко и безмятежно засыпать в кровати под бабушкины молитвы у старых икон со скорбными ликами.