С военно-морским флотом, как и вообще с армией, меня мало что связывает, мне служить не довелось. Но в день ВМФ соберу кое-что по сусекам своей памяти.
1. Воинская специальность. " Приборы управления ракетной торпедной и бомбовой стрельбой".
Создавая в 1961 году факультет автоматики в Питере, отцы наши не задумывались о нашей воинской специальности, а когда задумались, решили готовить из нас торпедистов и минёров. В мирной жизни все мы стали просто судовыми механиками, специалисты по судовой автоматике так и не были никогда включены в состав экипажей гражданских судов. И к минно-торпедной части мы по жизни не имели никакого отношения. Мы это поняли ещё в училище и на "военку" внимания не обращали.
Сначала нам преподавали общие военно- морские дисциплины. В памяти от них не осталось ничего, кроме одного анекдота, рассказываемого подполковником Паромовым на каждом курсе. Подполковник ( именно, подполковник, а не кап-два), читал нам на первом курсе курс "Уставы", а на втором - "Стрелковое оружие" . Анекдот же был смешон только частыми и упорными его повторениями. И если на первом курсе, слушая его, мы тихо хихикали, то на втором уже ржали, как лошади. Паромов был счастлив. Бывало на пятом курсе, сидишь на лекции по автоматизации паросиловых установок, и вдруг - рёв по всему училищу, учебный корпус шатается. Но мы уже знали - это не землетрясение, это подполковник Паромов в очередной раз рассказывает анекдот о средстве против тараканов.
2. Сборы в Севастополе.
На сборы в Севастополь мы попали после третьего курса, дважды уже побывав на плавпрактике. Распределили "автоматчиков" по всем надводным кораблям Севастополя, попали мы, кто на эсминцы, кто на противолодочные корабли. Судоводители и механики проходили сборы, а после училища и стажировку на дизельных подводных лодках. Воспоминания у меня от месяца, проведённого на эсминце "Пламенный" остались редкие и отрывочные. Спали в три яруса. Матрасы днём убирались в рундуки. Набивались они чем-то вроде пемзы, и первую ночь спать было ужасно неудобно. Но с шести утра до отбоя мы так уставали, что уже на вторую ночь ничего не чувствовали.
Миноносцы стояли кормой к причалу, параллельно друг другу. На корму, где стоял вахтенный, с причала вела сходня. Курить на стоянке разрешалось только на баке. В ходу было выражение "Оставь сорок". Оно означало просьбу оставить сорок процентов сигареты (Друг, оставь покурить!" В походе курили только на корме. Но мы в море выходили только однажды. Запомнилась высокая скорость - двадцать восемь узлов, объявление об этом по трансляции : "Молодцы БЧ-пятушки", и заблёванные матросами гальюны. Личный состав к походу был категорически не готов.
По боевым тревогам я был расписан в отсеке с приборами управления торпедной стрельбой. По уборке - на главной палубе. С целью создать видимость работы носили в кармане наждачную шкурку и во время уборки драили медяшки.
Питание. Есть хотелось постоянно. В первое утро между рундуками, на которых мы расстилали матрасы, расставили переносной стол на восьмерых. Дневальный поставил на стол приличных размеров миску с макаронами. Помню, что ещё подумал: "Ого! Неплохо"! Но оказалось, что это - на восьмерых! Давали ещё по два или три кусочка сахара, хлеб и масло - размером с кусочек сахара. Чай - в жестяных кружках, к этому мы уже в училище привыкли. Вечером сахар урезали вдвое. Перед обедом таскали соления из бочки на палубе, иногда удавалось выпросить в хлеборезке кусок хлеба.
В последнюю неделю на "Пламенный" вернулся дослуживать после дисбата матрос. Звали его, кажется, Лёха. Он был словоохотлив и однажды рассказал байку о том, как он попал в дисбат. Скорее всего, полностью выдуманную. В выходной день в Севастополь приехала его невеста. Целый день они провели вместе, Лёху отпустили в увольнение. Но вечером он не вернулся, а ночью в часть пришла телеграмма "Обнаружил преступника. Иду по следу". Следующая телеграмма была отправлена из Сочи:"Продолжаю преследование". На корабль он явился через три дня, где с ним даже не стали разговаривать, а повели в Особый отдел.
- Рассказывайте, где пропадали, почему не явились после увольнения, что за дурацкие телеграммы посылали.
- Товарищ капитан третьего ранга! Разрешите доложить! В воскресенье вечером я с о своей невестой гулял по Графской пристани вблизи Минной стенки. Как вы знаете, фотографировать военные объекты строго воспрещено. Но какой-то подозрительный гражданин фотографировал наши военные корабли без остановки. Конечно, я хотел вызвать патруль, но поблизости никого не было. Пришлось действовать самостоятельно.
- Что вы имеете в виду?
- Я начал следить за подозрительным незнакомцем, а он направился на Морвокзал и сразу же поднялся на борт пассажирского судна. У меня не было другого выхода, как сесть на это же судно.
- А что же с подозрительным незнакомцем?
- В Сочи он покинул борт судна. И когда я прижал его к стене...
- Что?
- Оказалось, что это честный советский человек. Виноват, товарищ капитан третьего ранга. Проявил чрезмерную бдительность. Признаю свою ошибку.
3. Спецдисциплины.
Курсе на третьем или на четвёртом переводом из Севастополя к нам прислали настоящего наставника-торпедиста. Молодой, красивый, белокурый капитан третьего ранга Кудрин с нашими старперами рядом не стоял. Мы прямо влюбились в него. Но не в его предмет, который нам казался абсолютно не нужным в жизни.
В двух группах нас было около сорока человек, и на госэкзамене перед защитой диплома половина из нас предмет "завалила". Скандал на факультете был страшный, но кап-три держался, как герой на Малаховом кургане, и позиции не сдавал.
Начали учить всё заново. Как и раньше, готовились в аудитории ВМП, записи выносить не разрешалось. Три дня учились все, как проклятые, Кудрин и на вопросы отвечал, и лекции читал, но со второго захода сдали все.
4. Переподготовка.
Однокурсников моих на переподготовку вызывали, некоторых по три-четыре раза, меня же никогда дома не было. Но однажды и меня в Кронштадт... чуть не отправили.
В то время мне было тридцать три года, и я как раз собирался жениться во второй раз. Жить нам с невестой было негде, жили, где попало, скитались по одесским домам отдыха. С прежней квартиры на посёлке Котовского нас "попросили", новую найти не удавалось.
И в этот момент меня впервые за десять лет вызвали в военкомат, чтобы направить на переподготовку.
- Иван, ты на берегу лучше ориентируешься, - обратился я за советом к племяннику, - скажи, как от "скачек" отмазаться? Мне в рейс уже пора уходить, денег нет, жить негде. Может, бумагу из управления в военкомат занести, типа, что планируюсь в рейс, и подменить такого ценного работника некем?
- Да проще простого вопрос решается, - уверенно ответил Иван, - бутылку коньяка хорошего купи, да и занеси к военкому. А бумагу свою в урну можешь выкинуть, что она есть, что её нет.
Но я решил, что бутылку в официальные бумаги военком не приколет, а вот документ - сможет. Зашёл к главному инженеру управления, и вопрос решил. Занёс оба "аргумента " в военкомат, и успокоенный стал готовиться к рейсу. Прошёл уже и медкомиссию, на которой мне посоветовали удалить жировик, который у меня вырос на бицепсе правой руки.
Операция несложная, и я на неё охотно согласился, так как с её помощью сумел получить больничный лист и продлить отпуск. Из-за бесконечной смены местожительств, мне приходилось всё время таскать с собой тяжёлый портфель, правая же рука у меня была вечно занята сигаретой. Курил я тогда много, и рана из-за постоянных нагрузок никак не заживала.
А между тем, вызвали меня в военкомат опять. Прихожу туда к девяти утра, как написано в повестке, а там полный коридор таких, как я. В кабинет прорваться невозможно. Поговорить с военкомом не удалось, началось вдруг построение. Стали зачитывать разнарядку. "Бортников - в Кронштадт, на девяносто суток!".
Я обомлел. Какой Кронштадт? Какие девяносто суток? Прорвался к военкому, кулак ему показываю: что же ты, скотина делаешь, мы ведь вопрос уже решили.
Он руками разводит:
- Извини, не получилось.
Я говорю:
- Так это... Я же ещё на больничном!
- Как? До сих пор!? Быть не может!
- Может! Больничный продлили, рана не заживает.
- Тогда твоё счастье. Принеси больничный, я посмотрю. Если не врёшь, в следующем году на переподготовку поедешь.
Но я и в следующем не поехал. Больше меня в военкомат не вызывали., и остался я на всю жизнь младшим лейтенантом запаса.
5. Чужой военный билет.
Морские свои документы я всегда держал отдельно от семейных. А вот гражданский паспорт, военный билет, свидетельства всякие хранились у нас вместе, в старом портфеле.
И вот однажды, когда я полез туда за какой-то бумагой, попался мне на глаза... чужой военный билет. Не помню уж фамилии его владельца, допустим, Бородин, не в том дело. Вопрос был в другом, кто он такой, этот Бородин, и какое отношение он имеет к моей семье.
- Люда, это ещё что такое? - позвал я жену.
- Военный билет, а что?
- Я вижу, что билет. Только чей это билет и что он тут делает?
Жена открыла документ, призадумалась.
- Понятия не имею. Наверное, в военкомате перепутали, когда мы с квартиры на квартиру переезжали, я им твой военный билет на перепрописку оставляла.
Пошёл я в военкомат, объяснил ситуацию. Мне говорят:
- Женщина, которая в секторе учёта работает, сейчас в отпуске. Приходите через неделю.
Ну, я как всегда, простой, как хозяйственное мыло:
- Так вы пока хоть этот билет возьмите, может его тоже ищут,а я уже через неделю за своим приду.
Вспомнил я о нём лет через пять.
- Люда, ты мой военный билет не видела?
- А ты его в военкомате вообще получил, когда чужой нашёл?
Я хлопнул себя по лбу:
- Осёл! Где его теперь искать?
- А зачем его вообще искать? Тебе сколько лет? Тебя уже с учёта, небось, сняли.
- И то правда. И так полный ящик просроченных документов. Жалко выкидывать, впору музей открывать.