ГРИШКА СЛЫЛ неплохим столяром; своими руками мог творить чудеса, и у него всегда были заказы, а с ними и деньги. От невест по этой причине у него не было отбоя, но поскольку на ухаживания за ними требовалось время, а у Гришки лишнего не водилось, девичий хоровод постепенно сошёл на нет, и парень остался один.
Тут-то из города и прикатила в гости к соседке смазливая с лица девица Тонька. Избалованная на городских харчах и с малых лет не приученная к труду, Тонька от нечего делать целыми днями болталась по селу, а потом прибилась к Гришкиной мастерской. Захаживала к нему с утра, и до вечера болтала ни о чём, стараясь то и дело нахваливать его золотые руки. Не любивший лишних слов Гришка однажды допустил-таки слабину, загордился похвальбой, и в ту же минуту Тонька поняла: пора брать мастера голыми руками. Человек он при деньгах, жену без шмоток не оставит, а больше ей ничего и не надо; в город же она всегда успеет вернуться.
В тот же день, не мешкая, пока у Гришки были осоловевшие от её будто бы ненароком полуобнажившегося бюста глаза, осталась Тонька на ночь, а утром сказала, мол, всё, дорогой, навеки я твоя, давай-ка подставляй свою шею, наброшу я на неё хомут.
И оказался Гришка спутан на обе ноги, с хомутом на шее и вожжами в руках Тоньки.
О том, что с женитьбой в десяточку он не попал, промахнулся, Гришка понял на другой день после медового месяца. Любовь с Тоньки как рукой сняло, и стала она ворчливой хуже старухи из сказки Пушкина. Пилила его так, что дверь в мастерскую ходуном ходила и при этом скрипела, как давно немазаная телега.
Язык у Гришки от роду был какой-то особенный. Что ни скажет между делом, то и сбывается. Сам он этому не придавал значения, а жена быстро подметила, и задумала она сделать из Гришки золотую рыбку.
- Сходил бы, что ли, - Тонька не обращалась к Гришке по имени, - в магазин. Купил бы чего-нибудь.
- Всё тебе неймётся! - Гришку бесила потеря имени в устах жены. - Сходи да сходи! Ну, так и сходи, коль шибко надо! Чего забыла там? Или денег накопила?
Гришка и раньше не особенно гнался за деньгами. Есть - хорошо, нет - тоже никакой беды. А в последнее время он к ним совсем стал равнодушен. Зачем они ему, если мало-мальская копейка в руках Тоньки утекала, как песок сквозь пальцы. Купив разные безделушки-побрякушки, в которых, кроме магазина, и выйти-то было практически некуда, она тут же о них забывала. Гришка вспоминал теперь про деньги, когда надо было купить какой-нибудь столярный инструмент. Постоянные ссоры с женой отбивали у него всякое желание работать, всё у него из рук валилось, и это злило.
- Чего купить-то? - сдался Гришка.
Иногда он пользовался возможностью под любым предлогом исчезнуть из дома, и сам себе удивлялся, как у него хватало терпения не загулять. Где-то в душе его теплилась надежда, что скоро Тоньке наскучит деревенское прозябание, и она смотает в узелок свои манатки и завьётся в город. Тогда же Гришка вернётся к своему любимому занятию столярничать.
Сейчас он передумал скандалить с Тонькой.
- Тортика хочу! - плаксиво отозвалась Тонька.
Гришка ссыпал из тарелки на трельяже мелочь, а когда подсчитал, буркнул:
- Не хватит на тортик-то. Хоть бы какая добрая душа в почтовый ящик пятисотенку подбросила.
Без задней мысли сказал, и тут же об этом забыл. Не знал, что Тонька его услышала…
ПОСЛЕ НОЧНОГО ДОЖДИКА вода в луже на остановке была светлая, не замутнённая. Людей вокруг не было, и Гришка залюбовался отражением облаков. Чтобы успокоиться, стал сочинять. Он заметил необъяснимое в себе желание для успокоения сочинять что-либо после ссор с Тонькой.
- Здравствуй, новый день! Нам с тобой сегодня по пути? - произнёс Гришка первое, что пришло на ум.
Нет, не то. Зачем он, нервный с утра, нужен в попутчики новому дню?
- Мы желаем нам тепла, - Гришка понемногу приходил в себя, - чтобы лето не проплывало мимо, а задержалось в луже после дождя. Чтобы пробежаться по тёплой луже, закатав по колено штаны. Как в детстве!
Уже лучше: светлые мысли рождают светлые дела.
Пытаясь отточить понравившуюся мысль, Гришка в очередной раз залюбовался отражением облаков в луже. И тут взгляд его упал на свёрнутую трубочкой цветную бумажку. Гришка не поленился, подобрал, развернул. Пятисотенная купюра!
Гришка оглянулся - похоже, его никто не видит, - дал стечь воде и положил находку в карман.
«Дома посмотрю, - подумал отрешённо. - А то, поди, как в «Ералаше», вместо пятисотенной останется лишь пятёрка, а ноли при проглаживании утюгом испарятся».
Гришка кисло улыбнулся. Однажды находил он тысячу рублей, но купюра оказалась простой ксерокопией, и он сожалел, что так легко попался на удочку.
По возвращению домой дождался, когда останется один, нагрел утюг, прогладил купюру, а в момент изучения её на наличие водяных знаков в комнату вошла жена.
Она сразу поняла, чем занят муж, молча взяла из его рук деньги, поднесла к окну, чтоб получше рассмотреть.
Убедилась в подлинности. И как с дуба рухнула; неистово - с чего бы вдруг? - напустилась:
- Вечно у тебя всё наперекосяк! Неужели нельзя было загадать находку в тысячу рублей?! Мелочишься! Жадничаешь! Я же слышала, что ты про почтовый ящик говорил!
Оторопевший Гришка слушал отрешённо. Как во сне, когда пора просыпаться и уже слышишь какие-то звуки, а проснуться окончательно не можешь. В голове стояло злое «Бу-бу-бу», а перед глазами плыли радужные круги.
Тонька разошлась не на шутку. Молчание мужа её бесило, потому что сводило скандал на нет, и непонятно было, чей верх. Тоньке же для самоутверждения - недаром хлеб ест в этом доме! - непременно надо было править мужем, иначе, как науськивала мать, отобьётся от рук. Правда, мать в своё время вожжи в руках не удержала и осталась без мужа. Но это не могло остановить строптивую дочь.
Гришка не понимал, чего хочет от него жена. Сказал вяло услышанную где-то фразу:
- Не печалься из-за фигни! Фигня же не печалится из-за тебя!
Замолчал. Посмотрел на реакцию жены. Та по-прежнему рассматривала пятисотенную, но весь вид её говорил за то, что про фигню она услышала-таки и вот-вот сорвётся на крик. Неожиданно для себя Гришка - не железный же, в конце концов - решил, что если разрывать отношения, то непременно сегодня. Иначе завтра точно в запой уйдёт - друзья детства вон так и кружат коршунами у его дома, поджидая в собутыльники.
- Пойди, - сказал Гришка твёрдо, - поработай дояркой. Заработай тысячу рублей и потеряй! Я найду и принесу тебе на блюдечке с голубой каёмочкой. И будут у тебя деньги. Два раза потеряешь, а там и зарплата кончится! На большее тебя не хватит! Ты ведь в деревне нашей не пришей кобыле хвост. Перед людьми совестно!
Он скорее догадался, чем заметил, как стоявшая к нему спиной жена побагровела, но не сдавался:
- Я потом посмотрю, куда ты деньги станешь прятать, чтоб никогда не терять!
Тут Тоньку прорвало. Надеясь сбить мужа с толку и перехватить инициативу в свои руки, она обрушила на него шквал мужицких выражений, которых раньше Гришка от неё не слышал.
Но поздно! Доколе можно терпеть нахлебницу, не желавшую пальцем о палец ударить и мешавшую его, Гришкиному, ремеслу! Он - откуда что взялось - лишь ехидно посмеивался. Затем открыл окно, увидал на улице Федота, местного ловеласа и непревзойдённого красавца. На его красоту, при крутом нраве, местные девушки не клевали, на неё слетались только девушки приезжие, залётные. Но они как быстро залетали, так же быстро и улетали из семейного гнезда Федота. Больше недели с ним жить не могла ни одна новая жена, и в деревне не переставали удивляться, столько настоящих мужчин живут одинокими, а шелопут Федот ни одного дня не пребывает один. Не успеют простыть следы прежней жены, а в очереди на сожительство две новые.
- На скале высокой, - стал декламировать будто независимо от него только что сочинившиеся строки Гришка, - по-над самым морем, как страж веков, скала застыла, одинока, но горда - не высказать словами. И вместе с вами я там бывать бы рад - чтоб знать, как та скала любила жизнь!
Федот остановился. Хоть и был он далёк от лирики, но воскликнул без притворства и ехидства:
- Гриня, да ты никак сочинительством занялся! Видать, совсем Тонька доконала?
Боковым зрением Гришка к своему удовольствию заметил, как дёрнулась жена, изменилась в лице. То ли разгадала маневр мужа, то ли Гришке это только показалось.
- Любовь что рыбалка, не клюет - сматывай удочки! - ответил вне всякой связи со скалой по-над морем.
Федот подошёл к забору, опёрся на штакет, осклабился:
- А дай-ка мне на перевоспитание свою Тоньку! Я прыть-то ей вмиг поубавлю! От тебя разве доброго чего дождёшься? Ты мне шкаф когда начал мастерить?
- Когда ты первый раз женился!
- Правильно. А сейчас… - Федот левой рукой стал молча загибать пальцы на вытянутой правой руке - ну, совсем так, как председатель правительства, со знанием дела, уверенно и глядя в глаза собеседнику. И как Гришка ни был сердит, не мог сдержать улыбку.
- Да ты не скалься, Гриня, не скалься! Тонька! - приказным тоном крикнул Федот. - Подь сюды!
Тонька подошла к раскрытому окну.
- Хошь, я тебя осчастливлю?
- А чем соблазнишь хоть?
- Ремнём хорошим! - не то всерьез, не то шутя ответил Федот. До калитки пройтись было лень; он перелез через забор, протянул руки к окну. - Прыгай! Понесу домой!
Тонька сорвалась с места, радостно забралась на подоконник, соскочила. Федот подхватил её на руки.
- Ну, Гриня! За тобой последнее слово! Ведь унесу! Ты меня знаешь, как облупленного!
- Если б в топоре не пена, так бы и не та ему цена.
- Что? - не понял Федот.
- Неси, Федот, неси!
- Ну, не обижайся! В этом мире у каждого своя шизофрения!
И Федот на руках вынес Тоньку за ограду.
ГРИШКЕ ПОКАЗАЛОСЬ, что с его плеч свалилась та самая скала, что по-над морем висела… Он вдруг почувствовал неимоверное облегчение, переоделся в рабочую рубашку и скрылся в столярке, куда не заходил долгое время.
Проходившие мимо односельчане отчего-то радовались свету в Гришкином окошке.