По просьбе уважаемой Нонны Незлобиной (http://proza.ru/avtor/nonnankaz) публикую некоторые воспоминания своего детства.
Шел 1947 год. Четырехлетним пацаном я оказался тогда в пострадавшем от войны, полуразрушенном Лениниграде. В первые же сутки отколол номер: движимый любопытством, отправился на прогулку по незнакомому городу. Точного маршрута не помню, но "реперные точки" отложились в моей памяти достаточно прочно: Петропавловка, рыжий дым из труб правобережного Невского химического комбината, "мельница Ленина", фермы Охтинского моста, Староневский проспект. Не потерялся, не был придавлен обломками изуродованных бомбами зданий, благополучно нашел дорогу домой. Родители, обзвонившие все милицейские участки, больницы и морги, уже отчаялись увидеть меня живым.
На картинке, пристегнутой к сему рассказу, изображен реальный двор дома, где я жил в ту пору. Это — Литейный, 62 в Ленинграде. Снимок современный, но с тех пор в облике двора мало что изменилось. Главное изменение внесено мною — "тряпки, киснущие на веревке". Сделал я это ради воссоздания тогдашнего колорита — и впрямь в ту пору двор был завешан бельем, сохнущим на веревках. Решил не убирать яркозеленую листву, а то кадр получился бы нереально мрачным. Листвы тогда не было, она была съедена вместе с молодыми побегами в блокаду.
Проехать во двор можно было через "кривую" подворотню, имевшую форму модного тогда "кривого стартера" (заводной ручки), с правым и левым поворотом. Полуторка проезжала, но однажды какому-то умнику вздумалось просочиться во двор на "Студебеккере" — он застрял, не смог ни развернуться, ни проехать обратно задом. Дефицитную лендлизовскую машину пришлось разбирать и вытаскивать по частям.
Кстати: я очень боялся, когда машина с рыком, усиленным полузамкнутым пространством, надвигалась на меня в этой подворотне. Я тогда всерьез впитал в себя родительскую догму о своей ничтожности и никчемности, а потому не сомневался, что водитель не задумываясь раздавит меня, как жука. В ту пору власти смотрели сквозь пальцы на убиение родителями своих детей, поскольку голод еще не кончился, есть в Ленинграде было почти нечего.
Еще в этой подворотне на меня часто набрасывались собаки. Ужас от пережитого сформировал в моем сознании образ "собакомашины" — — это некий гибрид собаки с лапами спереди и кузовом/колесами сзади. "Собакомашина" с рыком и лаем надвигалась на меня из каменной глубины и хотела то ли сожрать, то ли задавить несчастного пацана - такие сны мне снились.
Был еще задний двор, проход в который показан на снимке. Именно проход, а не проезд — машина через этот туннель органически не просачивалась. Задний двор постоянно был окутан облаком вонючего пара, ибо там функционировала прачечная. А в дальнем углу двора благоухала зловонная помойка, содержимое которой раз в неделю выгребали и увозили на колхозной телеге — единственном транспорте, способном развернуться на узкой площади двора.
Квартира, где я жил (№2), была мрачна, как могила. Вход в нее располагался в торце прямого участка внешней подворотни. В квартире имелись две разгороженные комнаты на разных этажах и кухня типа сводчатого каменного мешка. Свет в квартиру не проникал, ибо двор-колодец экранировался неким архитектурным навесом над окнами (см. снимок, показывающий это безобразие). Днем включали свет. Дело усугублялось малой площадью окон и невероятной толщиной стен — порядка полутора метров. Ощущение склепа усиливали тяжелые каменные "мегалитические" плиты, из которых были сооружены ступени кривой лестницы, ведущей на второй этаж, подоконники и обрамление окон.
Отопление в квартире было дровяное, и где-то лишь в начале 50-х в здании была установлена так называемая "аммосовская печь" (некий аналог центрального отопления), а на кухню к нам подведен газ и установлен громадный круглый газовый счетчик.
В квартире жили дед с бабкой, отец с матерью и со мной и дядька с женой и двумя дочками — девять человек.
Особого описания заслуживала уборная, дверь в которую располагалась в прихожей справа по ходу. Даже не сама уборная, а некое продолжение этого тесного и мрачного помещения. В правой-передней стенке уборной зияла земляная дыра высотой примерно полтора метра и ведущий куда-то узкий ход, поддерживаемый едва различимой в темноте полусгнившей крепью. Иногда доносились из тьмы земляного лаза странные стрекочущие звуки, не похожие ни на мышиный писк, ни на хлопки крыльев летучих мышей. Лаз этот вселял в меня некую смесь панического страха с непреодолимым любопытством. Любопытство пересилило — вооружившись фонариком, я решил исследовать этот таинственный ход. Разгребая паутину, углубился я в подземелье метров на пять и с воплем ужаса выскочил обратно, когда в мою сторону прыгнуло с тонким писком абсолютно белое скелетообразное насекомое, напоминающее зонтик с растопыренным, лишенным ткани верхом. (Представьте себе этакую вертикальную палочку, увенчанную не головой, а шестью симметрично расположенными лапами богомола. И похоже, таких "этажей" на палке было даже два или больше). Не знаю, было это насекомое объективной реальностью или плодом моего воображения.
Дед, услышав мой дикий крик и узнав об учиненной мною "экскурсии", тотчас отобрал у меня фонарик и заделал ужасную земляную дыру досками.
Еще по этой теме: http://www.proza.ru/2016/06/01/300