Малая нужда (Александров Геннадий Николаевич) / Проза.ру

      в районном городишке Дмитровце и его округе первый день в июне вышел необыкновенно жарким, солнце пекло на всех газах. Осторожные граждане скрывались от зноя в квартирах и кабинетах, устраивая всевозможные ветерки. Термостойкие пенсионеры ринулись с тяпками на огороды, чтобы сорняки превратились в прах. В каждом уголке Дмитровца журчала из кранов, плескалась в ваннах, булькала в графинах, била в фонтанах, струилась из душей спасительная вода.
         Помощник депутата Госдумы Серафим Сергеевич Калябин истаял в своей приемной от духоты и безделья. Его шеф, парламентарий Жучигин, улетел на отдых к туркам и не звонил оттуда, не писал – укатали савраску водяные горки. Наказы избирателями по жаре не сочинялись, жалобщики навещали редко – не сезон. Устав разгадывать сканворды и слоняться с мухобойкой, Калябин решил повесить на входных дверях приемной ящик для народных писем и тоже уехать – в Серпухов, к дочке Маше и внучке Даше. Его зять уже как месяц отбыл за границу в долгую командировку, и Серафим Сергеевич хотел помочь своим родным по дому. И вдруг, когда Калябин сдувал с народного ящика пыль и выковыривал паутину из прорези для бумаг, загудел начальственным баском служебный телефон. «Наверно, Жучигин вернулся. Плакала моя поездка», - подумал с досадой Серафим Сергеевич.
            Он ошибся. Звонили от главы района – Афанасия Четвертака, приглашали на беседу. Это взволновало Калябина. Хотя по просьбе своего шефа он помогал Четвертаку на выборах, но знал по опыту, что память у начальников бывает коротка на добрые для них дела.
            «Зачем я ему нужен? Может быть, что-то не так?» - было первой мыслью Калябина. Он вспомнил, что произошло по его службе за последние две-три недели, но ничего «криминального» не обнаружил. Десятка два граждан приходили за помощью с жильем и с работой, с жалобами на начальников, бродячих собак и соседей. Серафим Сергеевич оформил запросы, отослал их в Госдуму, не раскрывая просителям тайны: в чем шеф не будет разбираться, в чем поможет. У Жучигина два сына – бизнесмены: доверил им нажитое годами, но весь контроль оставил за собой. Все его помыслы – о личных и семейных капиталах. Нужны ему бродячие собаки!
            На Четвертака поклепов не было – их Калябин прятал в очень долгий ящик. «А что, если главе компромат на моего шефа понадобился? Да нет, они в хороших отношениях… Хотя, кто его знает: власть есть власть…», - думал Серафим Сергеевич, приглаживая у зеркала последние локоны когда-то пышных волос. Лысеть он начал недавно, но некрасиво: проплешины появлялись то на макушке, то на затылке, белели меж редких волос, как у старой детсадовской куклы. Калябин тщательно маскировал изъяны. Слегка намочив локоны и поправив их рукой, он вышел на улицу, стараясь держать голову по направлению жаркого ветерка. Благо, идти надо было недалеко, в соседний дом, и его маскировка не раскрылась. Пригладившись еще раз у большого зеркала в вестибюле администрации, Калябин ступил на лестничную ковровую дорожку и бесшумно поднялся на второй этаж. Около дубовой двери приемной он почувствовал еще большее волнение: возможно, через пять минут изменится его судьба. Когда же Серафим Сергеевич увидал, что секретарша Тоня улыбается ему не кукольной улыбкой, как обычно, что в ее глазках интерес, он повеселел.
         - Одну минуточку, - сказала Тоня хрипловатым голосом курильщицы. - У главы сейчас прокурор и начальник милиции.
            Калябиным овладела тревога: зачем Четвертак пригласил его к себе именно в тот момент, когда в кабинете находились представители силовых структур. «Что произошло? Почему меня?» - лихорадочно думал Серафим Сергеевич, отыскивая у себя грехи. Вся жизнь предстала перед ним в одно мгновение – простая и не очень живописная. До сорока пяти лет он работал в школе, последний год - директором. Здесь никакого криминала. Ну, выпивал, курил, от женщин не бежал. Когда попался в связи с пионервожатой, сам с должности ушел, не дожидаясь славы ловеласа. Но этот грех в мужской среде - как подвиг. Хватило и семейного позора. Он завязал и с выпивкой, и с бабами. Три года корпел в районной газете. Что задавали, то писал. Стал замредактора, лауреатом местной премии. Помог Жучигину хвалебными статьями и листовками пройти в Госдуму - и стал его помощником. Зарплата, правда, маловата, но не меньше, чем у журналиста и учителя, зато и сам он на виду, и можно порешать какие-то житейские проблемы. А взяток он не брал – здесь чисто. Хотя…
            У Калябина в груди похолодело: две недели назад ему передали пакет с продуктами для Жучигина – в благодарность за трудоустройство от одного из избирателей. Сам депутат был в то время в Москве, собирался на отдых в Анталию. И Серафим Сергеевич, зная вкусы и потребности шефа, отнес пакет к себе домой. Ну, что там было, в конце-то концов? Простая «Марьинская» водка, а не любимый народным избранником коньяк; котелка колбасы – причем, не дорогой сырокопченой, а просто - птичьей ветчины; конфеты Курской фабрики и баночка маслин без косточек. А Жучигин любит только с косточками. «Неужели это была проверка?» - подумал Калябин, чувствуя, как под рубашкой потекли ручейки пота.
            Но вот дверь кабинета отворилась, и начальник милиции с прокурором, низенькие, выпуклые, похожие между собой, как Бобчинский и Добчинский, вышли от главы – приветливо поздоровались с помощником депутата, тепло попрощались с секретаршей. А вслед за ними появился Четвертак, тоже невысокий, но худой, местами даже вогнутый.
         - А-а, Серафим Сергеевич, дорогой, проходи, пожалуйста, - сказал глава, раскрывая объятья. – Дельце есть: небольшое, но важное. Ну-ка, Тоня, организуй нам чайку.
            Секретарша встала, вознеся свой бюст, не торопясь одергивая юбку. Калябин понял, что напрасно волновался, и не в куриной ветчине и водке дело. Он вновь почувствовал себя безгрешным.
В кабинете главы пыхтел кондиционер. Потоки пота под рубахой Калябина высохли, зеленый чай его приободрил.
            - Серафим, я не забыл, что ты мне помогал во время выборов, - сказал Четвертак, утопая в кресле. Из-под пышной седеющей шевелюры и крутого лба на посетителя смотрели цепкие глаза. – Скоро от меня уходит управляющий делами. Зная твое умение работать с людьми и бумагами, я хочу предложить эту должность тебе. Пойдешь?
            Нельзя сказать, что Серафим Сергеевич не думал, не мечтал о предложении главы. Когда тот, вырвав власть, стал чистить свои кадры, Калябин ждал, что и ему перепадет какое-то местечко, пусть даже в самом дальнем, темном уголке, зато солиднее в зарплате. Но у главы оказалось слишком много родни и друзей. И Серафим Сергеевич уже смирился с тем, что доработает до пенсии помощником Жучигина: тот, вероятно, и в другой созыв войдет, от партии… И вдруг – такое предложение!
            Увидев, как глаза Калябина расширились, а прилизанные волосы зашевелились от волнения, глава добился полного эффекта следующей фразой:
         - Я знаю: у тебя сейчас зарплата – чуть повыше МРОТа, тысяч пятнадцать рубликов, - сказал он с легкой усмешкой. – А у меня ты станешь получать под сорок тысяч. С Жучигиным я созвонюсь, найдем тебе замену. Служил ему исправно, послужи и мне. Ну, как?
            Полунищенская жизнь учителя и журналиста мгновенно всплыла в памяти Калябина. От нахлынувших чувств он, издав пересохшим ртом какой-то возглас, похожий на звук отодвигаемого железного засова, смог выдавить:
         - Спасибо, я рад…
         Глава выждал, пока Серафим Сергеевич успокоится, и продолжил:
         - Вот и чудно. Но сначала я прошу тебя помочь в одном деле. До меня дошли сведения, что ты учился в институте с заместителем министра просвещения Ковалевым. Так?
         - Да, это было тридцать лет назад, - ответил Калябин. – Мы были в параллельных группах. Иногда встречались в компаниях. Сейчас он меня, наверно, и не вспомнит.
         - Студенчество не забывается, - не согласился Четвертак. – Надо, чтобы вспомнил. Дельце-то для министерства не ахти какое… По федеральному проекту «Образование» мы из Москвы получили деньги на школьные автобусы. Купили, конечно, подешевле, сэкономили, но эти машины оказались не оборудованными для перевозки детей. Надо заменить, да только фирменные школьные автобусы слишком дороги, а денег уже нет. В начале года ожидается проверка по расходованию средств. Что делать? Серафим Сергеевич, съезди, пожалуйста, к Ковалеву, поговори с ним. Он на месте, в отпуск не собирается – я звонил в его приемную. Может, выделят нам в министерстве новые автобусы, а эти мы попозже продадим. Или проверку пусть отложат годика на два. Считай это заданием на новой должности. Вернешься из Москвы – оформим на работу.
            - Сочту за честь… - пробормотал Калябин.
            - Вот и чудненько! – сказал глава. - Командировку оформишь в общем отделе и – в столицу! Машину не дам – все заняты. Ничего, если ночь перетерпишь в автобусе? Тогда я посылаю Тоню за билетом.
            - Да я привычный ко всему…
            - Ну, если так – вперед! – воскликнул Четвертак, ловко выскочил из кресла и с размаху, звонко, по-ребячьи шлепнул узкой ладонью по подставленной к прощанию руке Калябина. – Спеши порадовать жену, управделами Дмитровецкого района!

            -2-
            Супруга встретила Серафима Сергеевича холодно. Когда-то Надежда Викторовна была к мужу чуть ласковей, хотя и выражала презрение этому неудачнику, который даже в годы перестроечного воровства не смог обогатить семью. После измены Калябина она избрала образ оскорбленной в чувствах женщины. Муж заслуживал ее снисхождения, только когда потел на тёщиной даче или приносил домой не одну «голую» зарплату, но и гонорар. В остальные дни супруги Калябины мало общались и спали порознь.
            - Надя, я сегодня в Москву, - крикнул Серафим Сергеевич из ванной. – На обратном пути заеду к Маше и Даше. Будешь что-нибудь передавать?
            Жена спросила, неохотно отрываясь от телесериала:
            - За каким делом едешь?
            - Глава послал в министерство к Ковалеву. Помнишь, я тебе говорил? Замминистра Минпроса – мой сокурсник по вузу!
            - Добиваются люди, - вздохнула Надежда Викторовна. – В Москве гостинцы купишь. Или ты будешь с яйцами и колбасой таскаться по столице?
            - Чего купить?
            - Не черную икру, конечно. Денег – кот наплакал. Возьми зефира, шоколада, фруктов, сыра, что-либо еще…
            Серафим Сергеевич небрежно произнес:
            - Четвертак предложил мне должность управляющего делами…
            И, не дожидаясь реакции супруги, отправился разогревать ужин.
            - Какими делами? – не поняла Надежда Викторовна.
            - Районной администрации! - крикнул Калябин. – Зарплату обещал тысяч сорок…
            Подумав, что ослышалась, жена рассталась с диваном, пришла на кухню.
            - Отрежь себе колбаски, - произнесла она. – Или давай сама порежу. И сало есть в морозилке… Тридцать сорок, говоришь? Или это твои фантазии?
            - Сам глава сказал, - пожал плечами Серафим Сергеевич. – Приеду из столицы – заявление подам. А Жучигин другого найдет.
            Во взгляде Надежды Викторовны появилось уважение. Она мгновенно прикинула: если даже тридцать пять будут платить – и то, при разумном раскладе, это отдых на море, вкусная еда, евроремонт в квартире, модные наряды и прочие вещи, дотоле казавшиеся недоступными. К тому же высокое общество, связи…
            - Надень белый костюм, - сказала Надежда Викторовна. – Он и вид придает, и к сезону подходит. Только не измажь...
            Когда Калябин сложил в портфель документы и «тормозок», подоспела секретарша Тоня с билетом. Ее натруженные креслом бедра вздрагивали от аллюра.
            - Тринадцатое место! – крикнула она с порога. – Счастливое!
            - Не верю я в эту примету, - сказал Калябин.
            - Надо верить! Четвертака тринадцатого избрали. И вам это число должно помочь. Мы скоро будем видеться чаще, да? – лукаво спросила Тоня, не стесняясь присутствия Надежды Викторовны. Но будущая жена управделами, витая в мечтах о переменах в жизни, ничего не заметила. Всё ее сознание заполнили два слова: «Сорок тысяч». Дождавшись ухода секретарши, Надежда Викторовна возвратилась на диван и позвонила по мобильнику на дачу, чтоб поделиться радостью с мамой.

            -3-
            Серафим Сергеевич прибыл на вокзал за полчаса до отправления автобуса. На щербатой асфальтной площади, среди шустро снующих, как катерки, «газелей» стоял на рейде двухэтажный «Мерседес». Автобус принадлежал частной московской компании, чье горделивое название – «Аргонавты» - красовалось на обоих бортах. Ездили в нем в основном челночницы за товаром на оптовые рынки. И каждая возвращалась в Дмитровец с «золотым руном» в стандартных клетчатых баулах. В основном аргонавтками были матери-одиночки или жёны алкоголиков. Суровая жизнь базарных торговок не придавала им женственности. Дожди, морозы и ветра безжалостно дубили кожу, а водка, курево, разборки с конкурентами, с ментами огрубляли голоса и нравы. Ставшие единой рыночной семьей челночницы перед отъездом в Москву встречались с объятиями и поцелуями. Это были их платформа, их «Мерседес», их водители, а все остальные могли катиться куда подальше. В том числе и немногие мужчины, ехавшие не на рынки, а на стройки «белокаменной» или по иным делам.
            Калябин стал в сторонке, чтобы не мозолить торговкам глаза своим белым костюмом. Раньше Серафиму Сергеевичу льстило, когда его узнавали на улице герои газетных статей, когда с ним здоровались бывшие ученики, но в последние месяцы все чаще какие-то мало знакомые дмитровцы бросались к нему с просьбами, которые он не мог исполнить, с жалобами, на какие он не мог ответить. И Калябин стал побаиваться нечаянных встреч с людьми, чего-то ждущими от него или уставшими ждать.
Солнце грузно погружалось в горизонт, но пропитанный дневной жарой, запахами бензина и расплавленного асфальта воздух был тяжёл и густ. Серафим Сергеевич купил в привокзальном киоске баночку холодной «колы» и наслаждался напитком. Исподтишка обозревая спутниц, он вспоминал секретаршу Тоню, ее лукавые улыбки и прямой намек на будущие встречи. «Она, конечно, ветреная бабонька, но и зачем же секретаршам быть суровыми? – думал Калябин. – Достаточно того, что ее папа - мировой судья, попил немало крови людям. Спасибо, дочка не в отца…».
            Он воззрился на высокую женщину с белыми распущенными волосами, которая среди подруг, шумевших, будто галки, выглядела инородно. «Наверно, новенькая, - подумал Серафим Сергеевич. – Не похожа на торговку. Медсестра или учительница. Хороша, чертовка, прямо-таки рыночная Венера!». И по журналистской привычке стал дорисовывать ее судьбу. «Наверно, муж ушел к другой, не платит алименты, зарплаты не хватает даже на еду, а дочке нужно платье к выпускному… Эх, русские женщины… Вместо своих ничтожных мужиков, бездельников и пьяниц, пустились вы в походы за достатком, чтоб только вашим детям стало лучше жить…». Эта мысль растрогала Калябина, и он по-иному, чуть ли не с умилением взглянул на «челночниц».
            Вдруг из-за киоска к толпе пассажиров вывернулся грязный бомж. Он остановился, тупо взирая на женщин: мол, зачем они тут.
            - Эй, касатик, поедем с нами в Москву, - крикнула одна из торговок. – Будешь нам сумки таскать. Заплатим любовью и лаской, сырком и колбаской.
            - Да какой с него носильщик? Это потаскун, - усмехнулась другая, вызвав хохот подруг.
            Бомж осклабил беззубый рот, матюкнулся и направился в сторону Калябина, по пути заглядывая в мусорные баки. С болью в сердце Серафим Сергеевич узнал в этом оборванном человеке одного из своих учеников, причем не самого плохого. «Что довело тебя до этого состояния? Может быть, еще можно спасти?» - подумал он. Но, представив, как эта жертва перестройки бросится к нему, одетому в белый костюм, со словами: «Здравствуй, мой учитель!» - помощник депутата отвернулся.
            Два шофера, стриженные под «ноль», стали впускать пассажиров в автобус. Калябин допил свою «колу» и готов был шагнуть в салон, как вдруг увидел свою тещу Анну Андреевну. Опираясь на палку, она шла к «Мерседесу». На спине у старухи висел рюкзак. «Наверно, с дачного автобуса», - подумал Серафим Сергеевич и почувствовал, как что-то нехорошее проникло в его душу.
            - Сима, Сима, подожди, не залезай, - крикнула теща. – Успеешь сесть…
            Челночницы засмеялись:
            - Не залезай, Сима! Успеешь сесть, с Жучигиным на пару…
            Поеживаясь от насмешек, Калябин направился навстречу теще.
            - Что такое, Анна Андреевна? – спросил он, думая: «Может, внучке деньги передаст…».
            - Ты заедешь к своим в Серпухов? – спросила теща.
            - Конечно.
            - Тогда передай от меня Маше и Даше…
            К ужасу Серафима Сергеевича, она вынула из рюкзака трехлитровую банку огурцов и «полторашку» домашнего белого кваса.
            - Да вы что, Анна Андреевна?! Не возьму! Куда я с ними по Москве? К министру? Да меня и не пропустят. Кто поверит, что нормальный человек несет в Минпрос соленые огурцы! И Маше с Дашей в огурцах и квасе не большая нужда. Лучше бы денег дали.
            - Сам заработай, - обиделась теща. – Дочка с внучкой любят мои заготовки. А здесь всё свежее: огурчики первые, парниковые, квасок ржаной… Бери, только рюкзак вернешь...
            Калябин не смог сопротивляться. Водители торопили, теща напирала, а тут еще из-за киоска снова вывернулся бомж. Схватив рюкзак, помощник депутата ринулся в автобус.
            - Попробуй выбросить! – услышал он вослед. – Забуду твой порог! Ишь, к родненьким – с портфелем, без гостинцев! Зато сам в белом, как в преисподнем… Тьфу ты!

            -4-
            «Счастливое» тринадцатое место было на первом этаже, возле окна, однако там расселась пышная челночница. Жар из нее валил, словно из домны.
            - Я люблю наблюдать ночные пейзажи, так что, если позволите… - произнесла она.
            - Ничего, ничего, - пробормотал Калябин, уступив ей свое «счастье».
            К досаде Серафима Сергеевича, соседка когда-то была педагогом и знала его. Она пустила монолог о нищенстве российского учительства, похвасталась, что за пять лет труда на рынке накопила на евроремонт и собирает на квартиру дочери и зятю. Вспомнив, что бывший коллега сегодня находится около власти, челночница поведала ему о мафии в Дмитровце. Товарки, услышав ее речи, зароптали, возбудились, у рыночной Венеры даже волосы затрепетали. Женщины понудили Серафима Сергеевича достать блокнот и записать их жалобы. Он обещал всё отправить в Госдуму.
Через час в «Мерседесе» звучал двухэтажный храп. Челночницы в автобусах живут по распорядку: у них расписано, когда поспать, где покурить и где оправиться. И соседка Калябина, бросив вожжи разговора, засопела, захрапела.
            «Вот они - бывшие учителя, инженеры… Выпускники вузов, цвет нации… - думал Серафим Сергеевич. – Погнались за наживой... Вместо высокой духовности - власть золотого тельца. А каков лексикон! Будто с детства кричали в базарных рядах…».
            Вспомнив, что ему по новой должности придется заниматься нуждами этих людей, выслушивать их жалобы и что-то обещать, Калябин осознал: впереди его ждет тяжкий и неблагодарный труд. «Зато зарплата сорок тысяч!» - напомнил внутренний голос.
            Время подошло к полуночи, но Серафим Сергеевич не мог уснуть от мыслей, духоты и храпа челночниц. Он представил, как завтра придет в Министерство просвещения, расскажет секретарше Ковалева, что учился с ее шефом. «Интересно, там секретарши похожи на Тоню или только деловые? – думал он. – Может быть, мне для москвички розу купить ради знакомства? А что! Это идея! В одной руке цветок, в другой – портфель. Солидно!»
            «А банку с огурцами куда денешь? – возмутился из-под пассажирского сиденья тещин голос. – И полторашку с квасом?»
«Я же забыл про квас! – обрадовался Калябин. – И, дурень, мучаюсь от жажды…». Он вынул из рюкзака пластиковую бутылку и пил долго, жадно. Квас был вкусный: в меру резкий и даже прохладный. «Хоть за это теще спасибо», - подумал Серафим Сергеевич, ставя полторашку под ноги.
Он попытался уснуть, но соседка склонилась к нему, придавила. Пришлось прикорнуть в ее массе. События минувшего дня протекали в мыслях Калябина сначала по порядку: разговоры с главой, потом с женой, намеки секретарши, теща на стоянке… Потом вдруг появились странные видения: грудь секретарши Тони раздувалась дирижаблем и нападала на него, грозя удушьем; на даче теща мылась в бочке с квасом и хрустела огурцами…. Вспомнив про квас, Калябин оборвал видения, вновь потянулся за бутылкой.
«Так дело не пойдет, - переживал он. – Явлюсь в Минпрос помятым, с красными глазами. Мало, что Ковалев меня, скорей всего, забыл, да еще сам буду хорош, как будто бы всю ночь не квас, а водку квасил… Нет, надо думать о хорошем».
            Серафим Сергеевич представил, как он купил в Москве кучу подарков: большие яркие шары, коробки с платьями и куклами. Его встречают на перроне Маша с Дашей, и он распахивает перед ними чемоданы, достает изящные вещицы: золоченый дырокол, шкатулку для визиток с клоуном на крышке, павлиний веер и серебряный свисток. Дочь с внучкой ахают от восхищенья, а зять в белом костюме офицера флота подносит ему синюю, с лампасами ливрею. «Жучигин передал тебе с Канар», - докладывает зять. И внученька, глазастая кудряшка пяти лет, срывает на ливрее галуны, бросает под скамью, смеется. «Ах, ты, шалунья! – кричит ей мама. – Давай-ка вместе поднимать…». И он следом за ними шарит под скамьей и… переворачивает полторашку с квасом.
Сон исчез. Жидкость в бутылке утробно булькнула, и этот звук потревожил Калябина. Ему вдруг сильно захотелось справить малую нужду. Он подошел к шоферу и спросил про остановку. Тот, не поворачивая стриженую голову, сказал:
            - Через пять минут в Некрасовке.
            «Ну, слава Богу, - успокоился Калябин. – Дотерплю».
            С каждой минутой он все резче чувствовал желание, вздыхал и ерзал на сиденье так, что разбудил соседку. Она спросила: «Вам помочь?» - но тут и «Мерседес» остановился.
            - Девки, до ветру! – скомандовала одна из челночниц, и женщины рванулись на выход.
            Хорошо, что Серафим Сергеевич сидел неподалеку. Он выскочил из автобуса, огляделся. Вокруг темно, хоть глаз коли. Лишь за стеклянным павильоном автостанции фонарь высвечивал далекое строение с большими «М» и «Ж». По обе стороны его образовались очереди без мужчин – им проще найти место в темноте, чем женщинам. Заметив, как попутчики рванули наугад в какие-то заросли, Калябин побежал за ними.
            Остановившись у ближайшего куста, он через несколько секунд испытывал блаженство.
            Когда Серафим Сергеевич оправился и собрался идти к сияющему огнями «Мерседесу», чья-то рука легла ему на плечо. Он вздрогнул, оглянулся и увидел милиционера. А боковым зрением выхватил бегущих из кустов других пассажиров.
            -5-
            - Зачем вы, гражданин, осквернили клумбу? – грозно произнес ночной служитель порядка.
            - К-какую к-клумбу? – пробормотал, заикаясь, Калябин. – Эт-то же пос-садка…
            - Это для вас пос-садка, а для нас - клумба, - холодно сказал милиционер. – И мы некрасовскую достопримечательность зорко охраняем. Предъявите ваши документы!
            Калябин почувствовал вялость в конечностях. Он чуть слышно вымолвил:
            - При себе не имею …
            - А где же они? Обронили в кустах?– с ехидцей спросил милиционер. Вынул из кармана спички, зажег одну и поднес к лицу Серафима Сергеевича. Калябин на мгновение увидел тоненькие усики, насмешливые глаза и бородавку у носа. И еще – три лычки на погоне.
            - Сфотографировано, - произнес сержант. – Паспорт в автобусе?
            - Да, - обреченно сказал Калябин, еще надеясь, что его, уже не молодого, просто пожурят. Мало ли что со здоровьем у мужчин за пятьдесят!
Подавляя чувство гадливости к самому себе, он произнес:
            - Командир, отпустите меня, пожалуйста. Я больше не буду так делать, клянусь… Я немолод уже, простатит начался, в туалет хожу часто… Приспичило мне, понимаете?
            Серафим Сергеевич попытался коснуться руки сержанта, но тот брезгливо отстранился:
            - Вы чего хватаетесь, не мывши руки после отправления нужды?
            - Сколько я вам должен за нарушение? Я отдам… Сейчас же отдам! – горячо зашептал Калябин, желая как можно быстрее покончить с этим позорищем.
            - Мне вы нисколько не должны, - сухо сказал служитель порядка. – Пройдемте к автобусу. Какое у вас место?
            - Тринадцатое.
            - Ну, считайте, вам не повезло.
            «А может, и правда, ничего не будет? – подумал Серафим Сергеевич. – Посмотрит паспорт и отпустит? Ну, поругает, пожурит, не без того…».
            Сержант подошел к курившим водителям, предупредил: «Пять минут… протокол…».
            «Значит, без бумаг не обойтись…» - понял с тоской Калябин. В тусклом свете салона он увидел с десяток женщин: челночницы смотрели на него с сочувствием. с насмешкой, и среди них был взгляд пышноволосой рыночной Венеры. Но Серафим Сергеевич сейчас не чувствовал к торговкам ничего. Он двигался, будто сомнамбула. Казалось, что всё это происходило не с ним, и Калябин даже видел себя со стороны, стоявшим в темноте с сержантом. «Так, может быть, я сплю?» - подумал он с надеждой.
Увы, это была грустная реальность. Присмотревшись, помощник депутата заметил, как еще один задержанный, в таком же белом костюме, отчитывался за оскорбление, нанесенное некрасовской клумбе. У него милиционер был с погонами лейтенанта. Калябин подглядел, как его «подельник» протянул что-то офицеру и спокойно направился к автобусу. «Этот откупился», - понял Серафим Сергеевич. Он тихо спросил сержанта:
            - Двести рублей хватит?
            - Товарищ лейтенант, задержанный мне взятку предлагает, - крикнул сержант своему старшему. – Пару гнедых.
            - А ты возьми его в наручники, мерзавца, - ответил грубый голос.
            - Пройдем к машине, - приказал сержант и подтолкнул Калябина.
            «Как преступника ведут, хоть руки за спину…», - подумал Серафим Сергеевич, и вдруг в нем разлилась такая апатия, что стало абсолютно все равно, отпустят его или увезут куда-нибудь. На переднем сиденье машины он увидел еще одного милиционера. Тот держал на коленях раскрытую папку с бумагами.
            - Давайте ваш документ, - приказал лейтенант. – Если в нем есть купюры, выньте.
            «Ох, дурак, и как же я не догадался деньги в паспорт положить!» - выругал себя Калябин.
            Полистав пустую книжицу, ночной дозорный усмехнулся и сказал небрежно сержанту:
            - Заполняй.
            - Братцы, я же на автобус опоздаю! – чуть не застонал Серафим Сергеевич.
            - Не спеши, а то успеешь. Подождут, - услышал он.
            Когда паспортные данные были взяты, лейтенант спросил:
            - Где вы работаете, гражданин, и кем?
            «Как же я им раньше не сказал!» - подумал Калябин и со значением произнес:
            - Я – помощник депутата Государственной Думы Российской Федерации Николая Антоновича Жучигина!
            - А я сразу понял, по костюму: птица непростая! – воскликнул радостно сержант. – Ишь, брал на понт: мне пару сотен предлагал.
            - Заслали, что ли, специально? А мы - не вы, мы взяток не берем, - сказал с издевкой лейтенант. – «Жу» или «Жи» писать в фамилии избранника народа?
            Калябин страшно удивился, узнав, что здесь, в Некрасовке, не знают его шефа. «Ну, всё, это конец», - мелькнуло в голове.
            - Напишите здесь: «Справлял малую нужду в общественном месте», - приказал милиционер, ткнув пальцем в строку.
            - Да где ж в кустах общественное место! – взмолился, на что-то еще надеясь, Калябин.
            - А мы вам утром покажем, когда рассветет. Сержант, отправь автобус без него, пусть с нами думает свою Госдуму. Поэтому мы так живем, что депутаты с их помощниками оскверняют наши клумбы, - бросил лейтенант.
            Вздохнув, Серафим Сергеевич вписал в строку, как он справлял нужду.
            - А что мне будет? – спросил он.
            - Мы этот протокол пошлем в ваш Дмитровец. Вас вызовут в мировой суд или на административную комиссию и выпишут штраф. Попались в первый раз – пятьсот рублей. А если рецидив – в два раза больше. Спешите, «Мерседес» вас ждет. Счастливого пути!
            Калябин бросился к сигналящему автобусу. Он плюхнулся на свое место и сказал соседке:
            - Так, проверка документов…
            - Да знаю я. Менты здесь часто по ночам вылавливают ссыкунов, - ответила челночница.
            -6-
            В первые минуты после освобождения он никак не мог прийти в себя, тупо смотрел во мглу салонов, повторяя: «Это конец…». Потом его мысли стали раздваиваться. Бодрый внутренний голос говорил: «Дружище, с кем не бывает, когда приспичит? Да это всё равно, что бросить мусор мимо урны. У тебя в жизни и хуже случалось. И это пройдет».
Лет десять назад Калябин только посмеялся бы над эпизодом. Тогда он был размашистей, и в драки попадал, и правду-матку резал. Вернувшись на мгновенье в юность, Серафим Сергеевич подумал: «Кто я теперь? Всего боюсь, всем кланяюсь… Эх, бросить к черту всё и загудеть с друзьями без оглядки… Да где теперь друзья?..».
            Тут возмутился другой голос: «Что юность, молодость?! Еще бы детство вспомнил. Тогда тебя никто не знал, кроме твоих дружков. И где они? Спились, пропали… Никто из них так не известен в Дмитровце, как ты. И вот – облом. Как мог ты, идиот, публичный человек, рвануть со всей толпой в кусты? Попортил ты себе обедню, ох, попортил… Всё потому, что твердости в тебе нет настоящей. Жучигина с главой милиция не задержала бы, сейчас бы сразу телефоны, связи, крик и извинения сержанта с лейтенантом. А ты… Какой ты будешь управляющий делами? Размазня…».
В этот миг на Калябина вновь наползла жаркой массой соседка. Он с огромным трудом отстранил ее – это было не женское тело, а тесто. «Если бы толстая баба сидела на своем месте, с краю, со мной ничего не случилось бы», - подумал Серафим Сергеевич, с неприязнью слушая храп челночницы. И, совершенно позабыв, как полчаса назад шампанской пробкой вылетел из «Мерседеса», он представил: «Покуда встала бы, минуты три прошло бы... Поймали бы другого, не меня…».
            Он вспомнил про еще одну виновницу позора – про жену. «Зачем всучила мне белый костюм? Что, в сереньком был нехорош? Стоял в ночи, как гипсовая статуя».
            Чуть обнадежил третий голос: «Милиция не станет ссориться с Госдумой, не будет слать бумаг судье. Не дергайся, поспи хотя бы час. Ну, как ты будешь выглядеть в Минпросе!».
            Засиневший за Тулой рассвет не взбодрил Серафима Сергеевича. Он представил, как Тонин папа, мировой судья, открыв конверт, читает в протоколе объяснение его, Калябина: «Справлял малую нужду в общественном месте»», видит личную подпись помощника депутата, шевелит одной мохнатой бровью, затем другой и всплескивает руками: «Попался, шельмец! Ну, теперь не уйдешь от закона!», показывает этот протокол работникам суда, и те хохочут до упаду. И вот судья объявляет о позоре Калябина всему Дмитровцу. А дома говорит дочурке Тоне: «Кого там Четвертак наметил в управляющие? Калябина? Так он еще до назначения управделами смог управиться на клумбу». И Тоня, назавтра интимно воркуя с главой, повторяет ему анекдотом слова мирового папаши. И это не всё! Его некрасовский курьез становится известным рьяным журналюгам, писаки врут с три короба, и он становится посмешищем!
            Представив так развитие событий, Серафим Сергеевич и вовсе расстроился. Вернулось то чувство апатии, которое охватывало его при задержании в кустах. Никуда не хотелось ехать, ничего не хотелось делать. Да и зачем было спешить? Ну, прибудет он в семь утра на Курский вокзал, промается в метро до десяти часов, дойдет до министерства. А будет ли на месте Ковалев? И узнает ли? Друзьями они не были, сокурсники – и только.
И вообще, зачем ему, Калябину, автобус школьный? Растратил деньги Четвертак – его проблемы. Пусть расхлебывает сам.
            «А тридцать тысяч в месяц, дурачок? - раздался из-под сердца теплый голос. – Поедешь с Надей в Крым, а может, в Сочи, на Олимпиаду. Поможешь Маше с Дашей…».
            И от этого голоса Серафиму Сергеевичу стало так противно на душе, что гаже не бывает.
            «Боже! Сколько мне жить осталось? Лет двадцать, не больше, и то, если... И я должен на своем финише кому-то кланяться, заискивать... Да кто они такие?»
            Ответом ему был двухэтажный храп челночниц. Особенно талантливо, со стонами, солировала рыночная Венера, полулежавшая в пене волос.
            Над Подмосковьем всходило солнце. Оно разливалось по плывущим за окном автобуса лугам, будоражило в низинах туманы, пробивалось сквозь лесные просеки. Его лучи проникли и в салон «Мерседеса», попали в красные бессонные глаза Калябина. Он потянулся к окну, чтобы задернуть штору, и зацепил ногой рюкзак. Банка с огурцами опрокинулась, и Серафиму Сергеевичу пришлось покинуть сиденье, чтобы поднять тёщин подарок и заодно взять бутылку с оставшимся квасом – не пропадать же добру. Рассол в стеклянной банке был светлейшим, как криничная вода. В нем темной позолотой отливали зонтики укропа, чернели горошины перца, краснели юные морковные кружочки, серебрился серпиками лук, и огурцы все были на подбор, словно солдаты.
Полюбовавшись на творенье Анны Андреевны, Калябин вдруг захотел прямо сейчас горячей отварной картошечки на постном масле. В автобусном окне промелькнул указатель: «Серпухов». Глубиной рассудка понимая, что он делает ошибку, Серафим Сергеевич кому-то прошептал: «Пошли вы все к чертям!» - и направился к выходу. Для него исчезли в этот миг и милиционеры, и челночницы, и даже Жучигин с Четвертаком. Он видел пред собой лишь заспанные лица Маши с Дашей и представлял, как дочь и внучка радостно обнимут его теплыми руками. Пусть из гостинцев только банка с огурцами и остатки кваса. Купить подарки в Серпухове - не проблема.
2012 г.