Необычное ощущение — вспоминать свои поисковые запросы из прошлых лет — годичной, двухлетней, десятилетней давности — и выдачи по ним, и с каким-то странным чувством пустоты слэш отсутствующей конечности понимать, что ни их, ни ответов на них уже не существует. Это так не похоже на воспоминания, связанные с реальным миром, к объектам которых, как правило, всегда можно вернуться — прийти на улицу, где ты брел в августе 2012-го, уволенный с работы, на остановку на Ленинском, где стояли с ней, обнявшись, пропуская один за другим идущие в центр автобусы, к подъезду девятиэтажки, из которого выходил и в который входил на протяжении несчетных дней и вечеров и утр, постепенно увеличиваясь и ожесточаясь, — даже прильнуть к окошку спальни садика, где когда-то лежал и плевал в потолок синими шариками, скатанными из шерстяного одеяла. Так или иначе, вся физика, поддерживающая и питающая реальность твоих воспоминаний, почти всегда на месте, и ее можно найти, если вдруг тебя начинают посещать иррациональные сомнения в твоей собственной реальности.
А вот что делать с памятью, которая подкреплена исключительно цифрой? Которая опирается на, как говорят нахмуренные тети из маршрутки, «электронку»? Что делать, когда Windows устаревает, а Mac OS меняет иконку корзины? Когда дизайн ЖЖ меняется раз и навсегда, а френд-лента больше не называется френд-лентой? Когда окно раскрывается в фуллскрин по умолчанию, а по ссылке на «Термитник поэзии» сервер отвечает «404»? Что делать, когда ты гуглишь ее имя, а в результатах получаешь двести пятьдесят профилей в социальных сетях, ни об одном из которых ты не можешь со стопроцентной уверенностью сказать, что это она? Что делать, когда ты пытаешься найти свое первое порно, но получаешь только бесчисленные похожие, вероятные, маловероятные и невозможные его копии? Что делать с воспоминаниями, от которых осталось только две углерод-углеродных и четыре кислород-углеродных связи в твоем мозгу, которые вздрагивают и пошатываются, как уступающий законам сопромата Golden Gate Bridge, брошенный на заросшей лесом постапокалиптической Земле три тысячи двадцать второго года от рождества Ващукова?
Твоя память хрипит и сыплет металлической стружкой, периодически сбрасывая тяжелые техногенные глыбы в волны забвения и тщетности, накатывающие из твоей биологической основы, из C, O и H, и еще немного Fe, и самую чуточку Mo, но вообще больше ничего, ты идешь, роняя круглые атомы и свободные ионы, по искривляющимся улицам твоего города, наклоняешься вместе с норовящим свернуться в спираль шоссе, заглядываешь в плохо прорисованные черные окна, где шипят телевизорами вымершие семейства, пытаешься изо всех сил просунуть руку с Ельцинской сторублевкой в стремительно сужающееся окошко микроскопического ларька, в ужасе понимая, что не успеваешь, и мчишься, чиркая слишком широкими плечами по скручивающимся в причудливую мембрану лестничным пролетам, толкаешь поддающиеся, как никчемные картонки, деревянные двери / железные двери, перелистываешь и вышвыриваешь неподходящие / незнакомые лица, врываешься в кухни и рассыпаешь неподвижные мерцающие силуэты, летишь, ценой чудовищных усилий превозмогая почти бесконечное притяжение, в почти несуществующую комнату с наноскопическим компьютером, где мигает модем, и в центре экрана размером девять на шесть ангстрем дрожат уже различимые элементарные частицы, кое-как составляющиеся в текст: «Введите имя пользователя и пароль для входа в сеть». Одними кончиками пальцев, огромных, как Джомолунгма и Фудзи, ты силишься попасть в релятивистские клавиши, которые одновременно и здесь, и не здесь, за которыми самая базовая физика физик, ниже которой пустота и ничто, уже проступившее сквозь узор занавески и пейзаж за окном, ты печатаешь пальцами-вечностями на клавиатуре-точке, пи один четыре си эйч восемь восемь один четыре шесть двадцать пять восемнадцать шестьдесят шесть да пусть будет шестьдесят шесть растягиваясь по ничто и да простит меня Господь если я ошибся в вычислениях, равномерно распределяясь по одномерному солнечному лучу говоришь или скорее уже символизируешь ты, в центре абсолютной пустоты возникает и длится ничего не значащий телефонный гудок, затем шипение, затем урчание, затем кряхтение, затем тишина, и в следующее — или, точнее говоря, просто — мгновение твой пришедший в движение шестнадцатилетний зрачок, окруженный идентичной оригиналу радужкой, натянутой на свежую глазную мышцу, читает, отражаясь в нелепом защитном стекле на мониторе: «Соединение установлено», и между привычно забегавшими по клавишам пальцами какое-то время немного непривычно зудит слегка покалывающая вечность.