Если кто не слышал за этого мужика, вот выписка из Википедии.
"Василий Семёнович Стус (1938—1985) — украинский поэт, диссидент, политзаключённый. Герой Украины (2005 — посмертно).
В. Стус родился 8 января (по другим данным — 6 января) 1938 г. в селе Раховка Винницкой области. Был младшим сыном в крестьянской семье, обедневшей в результате коллективизации и в конце концов перебравшейся в Донецкую область.
В 1963 г. Стус становится аспирантом киевского Института литературы им. Тараса Шевченко. Так называемая «хрущёвская оттепель» стала для Стуса новой отправной точкой, с которой он начал свою активную творческую и политическую деятельность. В результате Стуса исключили из аспирантуры, и он был вынужден искать временную работу.
7 сентября 1972 г. его арестовали за антисоветскую деятельность. Отбыв пять лет лагерного заключения и два года ссылки в Магаданской обл., ПОЭТ ВЕРНУЛСЯ В КИЕВ, ГДЕ ПРОДОЛЖИЛ СВОЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ, выступая при поддержке западных организаций в защиту «узников совести». С 1978 г. он являлся почетным членом английского «Пен-клуба».
Уже в начале 1980 г. Стуса задержали во второй раз, и он получил 10 лет лишения свободы. 4 сентября 1985 г., на второй день сухой голодовки в карцере лагеря 389/36 близ села Кучино Пермской обл., он погиб при невыясненных обстоятельствах."
Это правдивая история. Описываемые события произошли в Киеве в конце 70-х прошлого столетия. По просьбе выживших, все имена изменены. Из уважение к умершим все будет рассказано в точности так, как оно и было...
Вступление
В сентябре 85-го я был на испытаниях комбайна «Дон» в одной очень жаркой азиатской стране. Наша цель была впарить этот кусок металлолома местному шейху. Полевые испытания проводились на его чахлых, кукурузных полях, с целью убедить мужика прикупить (почти на шару) это недоразумение.
Жара была страшная, поэтому мы могли работать, где-то с пяти до семи утра, ну и трошкы вечером, после девяти. Со мной были два заводских механика, и в радиусе двух тысяч километров, кроме нас, никто по-русски не шпрехал.
Все новости мы узнавали из "Спидолы", которую привезли с собой. Причем на русском языке ловилась, лишь одна станция - "Радио Свобода".
Кстати, мои механики (оба два коммуниста со среднерусской полосы) за два месяца, проведенные в той командировке, под влиянием "вражьего голоса" решили по приезду домой отказаться от подписки на газету "Пионерская правда".
Как-то сидим мы под тентом, попивая пивчик из холодильника (подарок шейха) и слушаем последние новости из Мюнхена. Все, как обычно: тяжелые бои в Афганистане, новый генсек Горбачев меняет политику страны, американский конгресс, шо-то там заявляет...
И дальше: "Вчера, четвертого сентября в карцере лагеря Пермь-36, не достигнув и 48-летнего возраста, погиб украинский поэт, переводчик, литературовед и правозащитник Василий Стус".
Меня, аж колотуном трусануло в сорокоградусную жару. Ебть! Да, я же лично знал этого чувака!
У меня даже сейчас на панаме (тоже, кстати, подарок шейха) вместо красной звезды, с понтом, красовался значок ударника коммунистического труда - подарок Стуса.
Но что-то еще крутилось в мОзге, одурманенном лучами Фаренгейта и парами Будвайзера... Крутились колесики – шестеренки, которые вот вот зацепятся друг за дружку.
Это, как будто бы ты нашел в старых джинсах носовой платок с узлом. Тупо смотришь и вспоминаешь: на хе.ра я этот узелок завязывал...
Перьм, Перьм... Ессс!!!
Последняя шестеренка встала на место...
Глава первая
Ровно шесть рокив тому назад, в сентябре 79-го, я летел домой из одной задрыпанной страны в свой первый, честно заработанный отпуск. В Москве была пересадка на киевский рейс.
Этим же рейсом летела с гастролей балетная труппа киевского оперного. Рядом со мной оказалась, ну просто шикарная подруга (назовем его для конспирации, естественно, Маечкой).
Не знаю, чем мог ей понравится (может нахальством, а может тем, что сразу жвачку подарил), но мы быстро поладили - взял ее киевский телефон и договорились в ближайшее время встретиться.
Майа окончила пермское балетное училище и по направлению попала в Киев. За довольно короткий срок стала солисткой балета. Квартиру она еще не получила и жила в театральной гостинке.
Это я все оперативненько узнал по "своим каналам". Еще выяснилось, что у нее есть очень серьзные покровители, ценители ее таланта, так сказать...
Такой классной телки у меня еще в жизни не было... Маечка была на пару годков постарше меня и я просто не понимал: ну, как такой "малолетка" мог понравиться ТАКОЙ вумен?
Может тем, что был во всем заграничном (все свои баксы за бугром я тратил на прикид), а может своими азиатскими байками, что я успел ей понарассказывать за два часа полета?
Кстати, во временя застоя и пораньше, каждый, уважающий себя мужик, ну просто мечтал "попробовать" с балериной или гимнасткой. За их гибкость тогда ходили легенды. Хотя с "высоты лет" могут авторитетно заявить, шо ничего особенного в них нет - только острые коленки, да постоянно холодные руки с ногами...
Самое интересно заключалось в том, что по приезду домой, я даже не маякнул ни одной своей любимой женщине. И это при том, что в той, командировочной стране, у нас запись, даже на козу была длиной в месяц!
Мы перезванивались с Маечкой пару разочков, пока не договорились о встрече. Я пригласил мою балеринку в Дом кино.
В те времена вышеназванное заведение было:
1. Местом показа новейших голливудских фильмов украинскому кинобомонду и примкнувшим к ним блатникам, фарцовщикам и прочей творческой интеллигенции.
2. Славилось очень хорошим и стильным баром на третьем этаже.
3. Стрелкой для укромовных алкашей-эстетов.
Я был завсегдатаем Дома кино уже лет пять. Вообще-то, ТОГДА попасть в Дом кино было заветной мечтой каждой интеллигентной особи, периода полового созревания.
Если простая, украинская (да и не только) девушка слышала волшебное слово ДОМКИНО, то с ней все становилось ясно... Из ДОМКИНО девственницами не возвращались...
Правда, сейчас был совсем другой случай - я повзрослел, да и объект был на несколько порядков круче.
Программа вечера была следующая: слегка выпить в баре, потом просмотр фильма "Волосы" (в тот вечер его давали впервые в Украине), опять слегка выпить в баре и "Дранг нах остен" ко мне на хату...
"Ко мне на хату" - это было громко сказано. Я жил с родителями в трехкомнатной квартире. К счастью, они два дня назад уехал в Пицунду (поэтому я тянул нашу встречу с Майей до их отъезда).
Я выпросил у бати ключи от его "копейки" и начал готовиться к приему Маечки. Первым делом поехал на мойку. У бати, наверное, никогда еще не была такая чистая и сверкающая тачка. Вылизал ее всю, вычистил изнутри.
Потом поехал в чековый магазин. В ту пору, полнейшего дефицита, затовариться можно было только там. Купил освежитель воздуха в тачку, а для Маечки финского сервелатика, икорки и, конечно мечту всех советских женщин (в не зависимости от статуса, размера и возраста) - ликер "Амаретто".
Да, еще прикупил парочку дезодорантов и флакончик французких духов.
Дальше поехал на Бессарабку и купил у лиц нерусской национальности всяческих фруктов с овощами, охапку тюльпанов и пяток роз.
Я сам себе удивлялся: никогда в жизни я не уделял рандеву с женщиной столько внимания. Мой джентельменский набор обычно состоял из одной-двух бутылок сухого "Ркацители" и полкило конфет "Коровка".
Ну, что я могу сказать в свое оправдание - при социализме с девушками не слишком церемонились...
Вернулся домой, все вымыл и пропылесосил. Нашел мамину гордость - французскую кружевную скатерть и накрыл стол на кухне. Красиво выложил сервилатик, икорку, фрукты, конфеты и конечно "Амаретто". В холодильнике холодилось шампанское. Поставил на стол хрустальную вазу и художественно расположил в ней тюльпаны.
Потом принял душик, надезодорантился по максимуму, надел джинсовый костюм и поехал в Маечкину гостинку.
Глава вторая
Ровно в семь лихо подкатил к парадному подъезду. Маечка уже ждала.
Я чувствовал себя членом Политбюро, заехавшим за своей балетной пассией из Большого театра.
Вышел из машины с букетом роз. Маечка приняла цветочки, цемкнула меня в щеку и впорхнула в салон.
Ммм... Какая она была прелестная в своем полупрозрачном, цвета морской волны платьице, так гармонирующим с ее светло-зеленым глазкам. Стройная шейка с пушкинскми локоном-завитком и небольшие, упругие грудки с выпирающими сосочками...
Минут через сорок мы уже сидели в баре Дома кино, попивая "Старый Томас". Был такой совковый коктейль - микс ликера, сока красной смородины, дольки лимона и пары вишенек.
После "Томаса" я обычно заказывал дамам "Кофейный флип" - мускатное вино смешанное с конюшинкой и кофейным ликером и залитое яичным желтком. Но на сегодня у меня были другие планы.
Под большим секретом бармен Серега разливал "Кровавую Мэри". И этим пойлом я планировал угостить Маечку уже после фильма - для разогрева...
Вскорости забасил фабричный гудок и толпа эстетов повалила в кинозал.
Фильм мне понравился - кайфовая музычка, яркие наряды, полностью расслабленные молодые америкосы из 60-х. Кино о культе ЛСД и марихуаны, о психоделическом роке и субкультуре хиппи. Фильм шел без перевода, но и так было ясно - такое кино, ни в жисть не пустят на наши экраны. Нужно глядеть во все глаза и, как говорил вождь, впитывать, впитывать и еще раз впитывать...
Я, так увлекся "впитыванием", что ненароком положил тяжелую руку на не свою коленку. Маечка тоже, так была увлечена "впитыванием", что не заметила этого...
Под конец фильма (когда еврейский хлопчик Бергер, имеющий отсрочку из-за неудаленных гланд, поехал во Вьетнам, вместо пшека-уклониста Буковски) заиграло "Let the sunshine in". Вся толпа народу в зале встала, как на съезде партии и начала хлопать ушами в такт музыке. Мы тоже встали и тоже хлопали.
По окончанию фильма вернулись в бар. Маечка была вся такая возбужденная, такая распаленная... Чудные светлые глазки светились - она все еще была под впечатлением кинчика. Бокал "Кровавой Мэри" было самое то...
И почему в доме Кино не имелось меблированных комнат...
Вместо этого, скромно предложил Маечке заехать ко мне домой отужинать, чем Бог послал. К моему ааагромному удивлению, Маечка благосклонно приняла мое приглашение.
Мы едем по ночному Киеву. В салоне вкратчиво дурманит бедные Маечкины мозги красивый, низкий баритон Барри Уайта. Он шепчет ей о любви... Он готовит ее к ней...
Я читал, что на выступлениях это черного жирдяя, на сцену летало гораздо больше женских трусов, чем было женщин и мужчин, вместе взятых.
Судя по Маечкиному выражению лица, она бы тоже была не прочь поделиться этой малюсенькой частынкой своего туалета с несчастной жертвой рабовладельческого строя.
Купленный мной увлажнитель воздуха, источал аромат порочных феромонов, круживших нам голову. Я вел машину одной левой (правая была на головке... рычага переключения передач). Когда переключал скорости, то как бы невзначай касался мизинчиком гладкой коленочки балеринки...
Попозжее мои пальцы осмелели и уже постоянно находились в контакте с прохладной и гладкой кожей мой спутницы. Когда они (мои пальцы) становились совсем храбрыми, Маечка скромно просила повнимательнее следить за дорогой...
Все это было очень волнительно, и я даже пожалел, что мы, так быстро приехали.
Выключил зажигание и мы остались сидеть в темноте. Наклоняюсь и целую в ушко. Мягкие, шелковистые волосы, так возбуждающе ласкают мое лицо... Влажный язычок змейкой вкрадывается в меня.
Мне чудится, как Маечкины хромосомы нашептывают в ее очаровательное ушко: "Мы же говорили, что этот паренек нам подходит..."
Я бы занимался этим делом бесконечно долго, но, как говорила Мэрлин Монро похотливому Кеннеди: "Не в деньгах счастье, а в покупках..."
Глава третья
Обхожу машину, чтобы открыть дверцу для моей дамы и тут замечаю бордовый "москвич", припаркованный неподалеку.
"Пляяя..тьь!!!" - это же машина брата. Ну, конечно, он же знает, что родители уехали и привез домой какую-то телку. Хорошо еще, что я во время заметил его тачку. Вот, был бы номер - мы заходим, а там дым коромыслом...
Вообще-то, у нас был свой пакт "Молотова-Риббентропа": если брат с семьей уезжал на дачу, то ключи от своего хаты оставлял мне. Если родители уезжали и ему нужна была квартира, то он пользовался нашей.
Все это промелькнуло у меня в голове, пока я помогал Маечке выйти из машины.
- Ооо, да это же машина брата! - невинно, прикидываясь шлангом, указываю Маечке кривым пальцем на бордовый "москвич" - Наверное, заехал поздно вечером с работы. Он военный переводчик и часто остается на работе допоздна. В таком случае он не едет домой, к семье, а остается у родителей.
Маечка понимающе кивает своей прелестной головке и мы заходим в парадное. Настроение у нее явно подупало... Прикиньте, шо ж тогда уже говорить обо мне...
У двери, еще перед тем, как нажать на звонок, пытаюсь прислушаться, шо ж "там, за поворотом" творится. Ничего не слышу и звоню.
Дверь, почти мгновенно открывается. На пороге стоит брат. Высокий, под метр девяносто, всегда подтянутый и уверенный в себе, сегодня выглядит виновато-взъерошенным и смущенным:
- Слушай, здесь один человечек - известный диссидент, недавно вышедший из тюрьмы. Ему негде переночевать и я привез его к нам. С ним еще его знакомая.
Стою, как истукан с острова Пасхи, громко клыпая ресницами... Кааакой, пляятьь известный диссидент??? Ничего не понимаю... Я привез подругу на хату потрахаться, а здесь уже целый колхоз народу???
Вообще-то, брат иногда, под большим секретом, притаскивал всякую перепечатанную под копирку, "запрещенную" фигню: от "Архипелага Гулага" до "Техники современного секса".
Причем фигня второго типа преобладала. Здесь был и Алексей Толстой, с его "Баней" и "Камасутра" и "Пансионат любви".
Помню, однажды ехал в тачке, и набило на червонец - а у меня в кармане была только трешка. Расплатился с водилой "Пансионатом". Так тот еще с километр ехал за мной - благодарил.
- Старичок, тут такое дело, - виновато говорит брат глядя, куда-то в сторону, - Я их привез и потом сразу же уехал - нужно было возвращаться на работу. Попросил ничего не трогать. Я же видел, что ты накрыл на стол и кого-то ждешь.
Когда вернулся, то они уже немножко покушали... Прости, я забашляю за все, что они съели...
Последние слова уже летели мне вдогонку, а я летел на кухню. Еще секунда и передо мной открылось Ледовое побоище, Ватерлоо, Сталинград... Причем побоище, где применялись отравляющие газы. Вся кухня была наполнена дымом и вонью дешевых сигарет.
Первым делом бросилась в глаза пустая ваза, куда я поставил цветы - мои тюльпаны, одиноко валялись в умывальнике. В розовых, сервизных тарелках, где я любовно выложил кругляшки сервилата и горки икры, сейчас были горы окурков. Мамина французская скатерть тонкой работы была прожжена в нескольких местах. Она (скатерть) была завалена хлебными корками и обертками от конфет, банановой кожурой, вперемешку с гранатовыми косточками.
Маечкин "Амаретто" был испит до дна, а на полу, рядом со столом валялась пустая бутылка из-под шампусика.
Мало того - на столе стояла полупустая бутылка "Смирнова", которую я купил в дьюти-фри, а рядом с двумя пустыми пачками желтого "Памира", краснел пустой "Данхилл", купленный там же.
Глава четвертая
- Выпъемо?
В меня вперились желто-зеленые огоньки с изогнутыми, волчьими бровями. Спадавшая на глаза темная челка, давно небритые щеки и острые, прижатые к черепу уши, еще больше делали мужика похожим на зверя. Зверя большого и матерого.
Но мне в тот момент было пофигу, кто или что это за черт. Глаза застилала такая злоба, которой у меня не было, ни до и не после этого дня. Надеюсь никогда и не будет. Тьфу, тьфу, тьфу...
Я уже видел себя, разбивающим "Смирнова" о черепушку волчары...
Помните, в начале моего рассказа, после того, как узнал, что Стус помер, я никак не мог сообразить - чего же еще не хватает в той новости. Какого-то персонажа или события, которое произошло, или могло произойти в 79-м?
Так вот, этим персонажем была Маечка, а событием - гибель Стуса еще в 79-м году. Если бы не моя знакомая, то сообщение "Радио Свободы" в сентября того года звучало, примерно бы так: "Вчера, двадцатого сентября в Киеве, не достигнув и 42-х лет на конспиративной квартире был зверски убит агентами КГБ..." и дальше по тексту.
Это Маечка, в самый ответственный момент, вцепилась в мое плечо своими мозолистыми, натренированными на балетных станках пальчиками. Это она выдохнула мне в ухо: "Не нужно, не связывайся..."
А мне этого только и надо было: сразу обмяк и выдохся, как воздушный шарик, из которого резко выпустили воздух - все мои "души прекрасные порывы" внезапно иссякли и улетучились.
- Прошу любить и жаловать - Василий Семенович Стус, - слышу, деланно бодрый голос брата за спиной, - Известный поэт и правозащитник, член английского пэн-клуба и хельсинской группы. Недавно вернулся с магаданского поселения.
- Может он еще гигант мысли и отец украинской демократии?
Голова "гиганта" пьяно-вальяжно покачивается: "Тааакк... Я гыгант... Я батькоо..."
- А это... Как вас зовут девушка? - обращается брат к чуду в перьях, привалившемуся к волчаре и полусонно следящим за всем происходящим.
- Цэ Марийка, моя колэгина и нарэчэна, - отвечает за нее "гигант".
"Колэгиня и нарэчена" - уже полная "глына", из последних сил кивает нам головой.
На вид обычная киевская тЕхничка. Был такой тип женщин, через рабоче-крестьянские губы которых прошло не одно поколение киевских старшеклассников.
Помятая блузка из-под которой выглядывали бретельки лифчика. На обеих руках желтые следы синяков. Вот, такой мне запомнилась муза поэта.
- Ну шо, выпъемо? - поэт тянется за остатками "Смирнова"
- Обойдешься, - выхватываю у него из-под носа бутылку, - Пойдем на балкон перекурим, - это я брату, - Маечка, ты с нами?
- Ваша дивчына хай залышыться з нами. Я буду читати свои виршы про кохання.
Ну, какая женщина откажется от любовных стихов? Даже если их читает, пьянный в жопу черт...
Молча стоим на балконе и всматриваемся в лениво перекатывающийся Днепр. Иногда, то появляются, то исчезают огоньки проплывающих мимо корабликов.
Представляете, Днепр такой широкий, шо редкая птица долетит до его середины. Одна такая птица, а точнее птах, сейчас на кухне читает моей девушке свои виршики...
- Ну, потерпи до завтра, - молитвенно сложив руки, клянчит брат, - Завтра он проспится и я увезу его домой, к жене.
- К какой жене? У него же невеста, этот Гаврош в юбке.
- Да, это он все по пьяне. У него есть жена, сын и квартира в Беличах, на пятой просеке.
Оказывается, Васек наш, Трубачев, вернулся в Киев еще три недели назад. Привез с Магадана кучу бабла - работал не то шахтером, не то проходчиком, не то машинистом на золотоносном руднике. Короче, заработал больше десяти штук. Все деньги жена, зная алкоголично-склочный характер мужа, положила на книжку.
Хотя Стусу и был положен законный отпуск, но участковый постоянно еб.а.л, чтобы тот поскорее устроился на работу. Грозился объявить тунеядцем и написарить телегу в КГБ.
Со справкой об освобождении его не очень-то и брали на работу. Наконец, Стусу удалось устроиться на завод. Причем, во вредный, литейный цех с зарплатой в сто рублей.
Прикинь, как мужику обидно, имея столько денег, перебиваться на жалкую зарплату. Прямо, Корейко какой-то...
Васек выклянчил у жены пятьсот рублей и полетел в Москву цемкаться с дружками-отказниками по зоне. Там у него и начался запой.
По возвращению в Киев, даже не заезжая домой, созвал своими приятелей-диссидентов в кабак. Но те, люди семейные - побухали и разъехались по домам: нужно было, по-быстрому, настрочить раппорты своим кураторам-гэбистам.
А Васек пил еще два дня, и два дня вокруг него крутилась всякая шантрапа. На третий день, когда бабки кончились, он решил позвонить Наташке и одолжить денег. Подруга позвонила мне. От нее я и узнал о существовании Стуса.
- Это та Наташка, которую я знаю? Подруга твоей жены?
- Ага, только не говори Ольге о нашем с ней разговоре...
- Так, ты и ее пилишь???
- Ну, зачем так грубо... Она мне нравится - милая, интеллигентная женщина. Мне с ней интересно.
- Так, она же тебя до тюрьмы доведет! В лучшем случае с работы выгонят, а еще у родителей будут проблемы. Ты думаешь, что за этим пьяным шлымазлом все это время не следили гэбисты? И они не знают, где он сейчас?
- Ладно, что сделано, то сделано... Слушай дальше. Наташка попросила, чтобы я отвез его к жене. Ну, а Стус ни в какую. Говорит: "Я к этой суке не поедут, буду разводиться. Вот моя будущая жена". И кивает на эту пьяную лахудру.
Что было делать? Ночь на дворе, не бросать же их пьяных на произвол ментов...
Здесь другая проблема: мужик уже прогулял пару дней. Хорошо, что завтра выходной: нужно вывести из запоя, чтобы в понедельник он мог выйти на работу. Иначе ему будет пиз.д.е.ц. Уволят за прогулы и гэбня на него накинется. Никакие хабары не помогут...
Я слушал брата и тихо ху.ел. Так рисковать собой, своим положением, своим будущим, наконец, своим родичами... И все это ради какой-то интеллигентной сучки-дисседентки? Да, у него куча классных волов - только свистни...
Глава пятая
- Мальчиикиии! Тук-тук-тук! Можно к вам? - Маечка впорхнула на балкон, - Завтра у меня утрення репетиция. Отвезешь меня домой? Нужно выспаться хорошенько. А ваш поэт - это нечто. Дружеский совет: как можно быстрее избавьтесь от него.
У него же на лбу крупными буквами написано, черным по белому - Я БЕДА.
Вот, и все... А, как все классно начиналось... Главное, ничего не поделаешь: ну,какая может быть романтика, когда у тебя на кухне два алкаша?
Уже в машине Маечка делится своими впечатлениями о Стусе:
- Представляешь, начал читать мне стихи по-немецки. Я ничего не понимаю, и только в конце догадалась, что это, вообще, стихи.
Если бы не знала, кто он такой, то подумал, что какой-то бандеровец из дивизии "Галичина" вышел из лагеря после отсидки. Кстати, нужно сказать, что голос у него шикарный - такой сочный баритон.
После короткого молчания, Маечка продолжает:
- Потом начал читать мне свои украинские стихи. Ну, не знаю... Все о себе любимом, да о себе - какой он несчастный и недоношенный, как его все притесняют и не понимают.
Смотришь на него и такое впечатление, будто колдун читает заклинания. Читает свои виршыки и все размахивает и размахивает длинющими руками перед моим лицом.
Ты заметил, что у него нет фаланги пальца на левой руке?
Я не отвечаю, хмуро уставившись на дорожную разметку. Маечка, с понтом, не замечая моего недовольства, продолжает:
- Знаешь, что общего у официальных киевских "диячей культуры", с такими вот "васьками"? И те и другие одинаково сильно ненавидят все русское. Считают себя, такими местечковыми арийцами.
А, ведь куда ни плюнь, все в киевской культурной среде - кино, театр, опера и балет, все держится на русских. Но это не мешает им нахально присваивать всю славу себе, еще и командовать нами. Они сами себе раздают звания и награды.
Я танцую главные партии в нескольких спектаклях, и мне уже давно положено звание "заслуженной". Но я же из Перми... Разве можно кацапке давать украинское звание?
Я задумался над ее словами про "засилье" русской творческой интеллигенции на Украине... Не знаю за кино и оперу, но хорошо помню рассказы родителей про Лаврова, Луспекаева и Борисова, поднявших киевский русский театр Леси Украинки на его нынешний, приличный уровень.
Маечка продолжает жаловаться на тяжелую жизнь русской балеринки на Украине:
- Мне подружка, сейчас уже известная киноактриса Людочка Ефименко, рассказывала, как пошла на прослушивание в театральный Карпенко-Карого с монологом Наташи Ростовой. Ей посоветовали прийти через год с новой программой — на украинском.
Маечку понесло... Если ее не остановить, то мне, так до самой общаги придеться выслушивать этот "плач Ярославны". Нужно, хотя бы попытаться развести подругу на лирический лад - вдруг, подфартит и Маечка пригласит к себе на кофеек...
Включаю черного жирдяя... Бархатный голос опять наполняет салон. Трясу елочку освежителя воздуха, выбивая из нее последние феромоны. Нужно вернуть тот романтический настрой, который царил здесь пару часов назад...
Невзначай касаюсь ее коленки, и с риском для жизни забываю на этом произведении искусства пару-тройку пальцев.
Маечка резко убирает мою усталую руку со своей коленки и продолжает говорить. Говорить и говорить... Маечку уже не остановить:
- Сейчас еще цветочки, а вот ягодки будут тогда, когда дружки Стуса будут рулить культурой на Украине.
- Да, ты что, такого никогда не будет - коммуняки ни в жисть не отдадут бандерам свою власть, - отвечаю я и пытаясь переменить тему разговора, льстиво заглядываю в ее очаровательные глазки, - Тебе нравится Джо Дассен? У меня есть его кассета в машине. Поставить?
Но Маечке не до меня: она продолжает чистохвостить всех и вся. Видно сильно достали подругу местные укроначальники.
Вот, тогда-то мне и стало окончательно ясно, что поезд ушел - низзяя войти в одну и ту же воду дважды, даже не замочив конца...
Когда мы остановились у общаги, Маечка сама открыла дверцу и шустро двинулась в сторону подъезда. Я еле поспевал за ней.
- Когда тебе позвонить? - заискивающе спрашиваю балеринку, - Можем сходить еще куда-нибудь...
- Даже не знаю. Начался сезон - много репетиций и спектаклей. Позвони недельки через три.
- Но через две недели у меня заканчивается отпуск.
- Ну, позвони через недельку. Спасибки, за вечер.
Маечка чмокает меня в щеку и сваливает...
Глава шестая
Вернулся домой я в пол-третьего. Блин, прошло менее трех часов, с того момента, как привез подругу сюда. А сколько уже всего трапылось...
На столике в прихожей нашел записку брата: "Уложил спать на кухне. Принес раскладушку и надувной матрас. Буду завтра около одиннадцати. Продержись! Еще раз извини". Вот, артист... Какой мне толк от его извинений...
На кухне свет не горел - значит, точно все угомонилсь. Я тоже пошел спать.
Мы стоим с Маечкой под теплыми струйками душика. Так сладко чувствую ее нежные ручки у себя на спине. Подруга тесно тесно прижимается ко мне своей грудкой, упругим животиком. Ее сексуальные ручки гладят меня везде. Гладят все сильнее и сильнее, все настойчивее и настойчивее. Уже просто трясут...
Приоткрываю один глаз - надо мной сконился, тормошащий меня Васек.
А я еще в дремоте дрима с высокоподнявшим голову Маяковским. Сам пролетарским поэт мог бы позавидывать... Мне не хочеться смотреть на Стуса, мне хочеться к Маечке. Зажмуриваю глаз.
Васек, не обращая на великого поэта никакого внимания, продолжает меня трясти.
- Дай мэни водкы. Мэни кончэ потрибно выпыты, бо зараз помру.
- Нет у меня никакой водки, от.е.бись. Такой сон обломал...
- Е пивпляшкы, що ты в мэнэ видибрав. Я куплю.
И тут совершаю ошибку - вместо того, чтобы плюнуть, отдать ему "Смирнова", а потом пойти домываться с Маечкой, я вступаю с ним в разговор:
- Ты же все бабки со своими дружками-стукачами пробухал.
А Ваське только этого и надо: расстегивает трусящимися пальцами верхние пуговицы байковой рубашки, снимает с шеи холщевый мешочек и протягивает мне.
В мешочке что-то тяжеленькое. Он перевязан бечевкой и для надежности еще заколот, как булавкой, каким-то значком. Присматриваюсь: на красном фоне Ленин, а ниже надпись: "ударник коммунистического труда".
- Так, вы еще и партейный, отец Федор?
- Ниякый я нэ партийный. Уси з нашои брыгады мають отаки значкы и ще посвидчення. Мы ж кожного мисяца пэрэвыконувалы план на 150 процэнтив.
- Вот, я и говорю, шо ты идейный... Шууутка, проехали... Что там у тебя в мешочке?
Васек отцепил значок, развязывает бечевку и показывает содержимое.
Бл..дьь!!! Золотой песок, грамм сто...
- На чорному рынци одын грамм чыстого золота коштуе дэсь 90 рублив. Я виддам тоби по цини 583 пробы за 55 рублив. Згоден?
Честно говоря, я приху..е.ллл. Мало того, что за мужиком табуном шастает толпа гэбистов и ждет, где же опять проколется, так он еще носит на шее сто грамм пиз...д..женного золота. То, что золото у него незаконно, у меня сомнений даже не возникало.
- И ты ходишь с ЭТИМ по Киеву???
- Так, вин зи мной завжды, ще з Колымы. Я у 78-у йиздыв на похорон батька у Донецьк з ним.
- Тебя с поселения выпустили на волю в отпуск?
- Я розпочав голодування, от и видпустылы. Так бэрэшь, чы ни?
- Ничего мне не нужно, спрячь назад. Хотя нет... Дашь свой значок кайфовый?
Цепляю значок на трусы, примерно в районе двенадцатого сантиметра.
Вот, так. Теперь и я ударник коммунистического труда. Даже кайлом не нужно махать и вагонетку пихать. Ленин с нами, форевер...
Иду к серванту и беру две рюмки. Потом одну ставлю на место и вместо нее берусь за винный фужер.
- Закуску вы всю сожрали, в доме ничего больше нет.
- Та, не трэба, - говорит Васек и тянется к бутылке.
- Давай по-культурному, - наливаю себе полрюмки и Стусу в бокал.
Минут через пять мы бутылку опорожнили. Вернее, Василек приговорил граммов триста. Я не по этой штуке - мне и рюмашки по утряне хватило.
Уже рассвело, "Электроника" зеленела на отметки 5.07.
Видно, что Стуса немного отпустило. Васек сидел спиной к балкону и теперь я мог разглядеть его получше: осунувшееся, бледное лицо было печально-отсутствующим. Большие, натруженные руки, безвольно лежали на коленях.
Чем светлее становилось в комнате, тем тоньше, тем интеллигентнее становились черты его лица. Стус уже не выглядел грязной волчарой, с рожей черта из-под Жмеринки.
Если бы у него, вдруг отросли усы, да еще остроконечная бородка, то Стус запросто закосил бы под благородного идальго Дон Кихот Ламанчского. С его верным Санчо Пансо - Марийкой.
- Ты читал Маечке какие-то немецкие стихи. Это твои?
- Ни, це Рыльке. Райнэр Мария Рильке. Чув про такого? Я пэрэклав дуже багато його виршив на украинську.
- Чув, но не читал. Я знаю другого Мария. Эрих Мария Ремарк. Этого я читал и много.
- Гарный пысьменнык. А шо чытав у него?
- Слушай, Васек. Без обид... Ты, вроде интеллигентный мужик и надеюсь знаешь, как вести себя в приличном обществе. Здесь ты в гостях - тебя прекрасно приняли, напоили, накормили. Ты должен вести себя соответственно. Минимум, что ты можешь сделать - это говорить с хозяином на его языке... Или зона отбила у тебя хорошие манеры?
- Добре, буду розмовляты российською.
- Отлично. У Ремарка я читал "На Западном фронте без перемен", "Триумфальная Арка", "Три товарища".
Глава седьмая
В дверь постучали и почти сразу в комнату проскользнула Марийка. Она уже не выглядела той, вчерашней пьяной лахудрой - подруга умылась, причесалась и выглядела обыкновенной женщиной под сорок. Единственное, что оставалось от прежней Марийки - пожелтевшие синяки на руках.
- Можно у тебя постираться и искупаться?
- Да, пожайлуста. Вы умееете пользоваться стиральной машиной? - мне уже было неудобно ей "тыкать".
- Конечно. У меня еще просьба. Я видел в ванной купальный халат. Можно мне его накинуть, пока не просохнут мои вещи?
Вообще-то халат был матери и мне не хотелось, чтобы какая-то баба с улицы его одевала.
- Лучше я найду для вас что-нибудь другое.
Иду к шкафу, вынимаю какое-то мамино летнее платье и передаю Марийке. Она благодарно кивает и тихонько выскальзывает из комнаты. И тут же появляется снова:
- Василий, давай постираем и твои вещи, ведь ты три дня не мылся...
Стус отрицательно мотает головой, но Марийка настаивает. И в конце концов он остается в "семейных" сатиновых, почти до колен, черных трусах.
- Можно у тебя сигарету? Мои все кончились и очень хочеться курить...
Ведь, может говорить на нормальном языке. И впрямь, голос у него красивый, бархатистый. Сигарет у меня нет - я не курю, но знаю, где батя ныкает от мамы свои сигареты. Нахожу пачку "Орбиты".
- Пойдем на балкон, здесь не курят.
Стус подымается с кресла. Бооожеее... До чего же он худой. Высокий рост (где-то под 1.85) делает эту худобу еще более заметной. На жилистой шее болтается, тот самый мешочек.
Киев в те времена был затоварен "синими птицами". Не теми «Синими птицами», из пьесы Метерлинка, а обычными синими, плохо общипанными и совершенно отвратительными курицами. На их шеях висел ценник...
У Стуса вместо ценника на шее болтался мешочек с золотом... "Синяя птица" стояла передо мной с равнодушным взглядом и безвольно опущенными вдоль тела руками. На животе белел длинный шрам...
Вышли на балкон и я передал Васе пачку сигарет с зажигалкой. Стус закурил, глубоко вдохнув дым.
- Что это у тебя за шрам на животе? На аппендикс, вроде не похож.
- Мне удалили две трети желудка.
- ???
- В Ленинграде пару лет назад. Привезли с зоны и прооперировали.
- Так, тебе ж нельзя бухать по определению. Ты же ускоряешь свой конец...
- Яка ризныця. Уси там будэмо...
- А что с ногой? Я заметил, что ты хромаешь.
- Упал со второго этажа. Три месяца в гипсе ходил. Левая пятка, так и осталась смещенной...
Я уже не спрашивал подробности. Даже не могу передать, как мне было жалко этого чувака. Мы стояли на балконе, смотрели на Днепр и каждый думал о своем...
Появляется Марийка. Свежая и благоухающая. Наверное нашла в ванной косметику и привела себя в порядок. Умничка! Сейчас она нам подымить настроение.
- Так, когда свадьба? - обращаюсь к Стусу, пытаясь его растормошить.
- Он мне руку и сердце предлагает уже пятнадцать лет, а я все отказываюсь, - кокетливо улыбаясь, говорит Марийка.
- Вы, так давно знакомы?
- Нас в 64-м вместе зачислили в асспирантуру Института литературы.
- Ну, не разом - мэнэ зарахувалы у 63-м. Я був на рик старшый вид тэбэ, Марийко.
- А выйти замуж предложил, почти сразу, как мы познакомились.
Помнишь нашу общагу на Вернадского? Там, на Первое мая ты и сделал предложение. Я отказала. А ты не настоял...
- Тому що дурный був...
- Твоя Валя очень хорошая женщина и любит тебя. И твой сынок очень хороший мальчик. Не обижай его, просто пойми. Он же не видел тебя столько лет - отвык, одичал...
- Марийка прыйизжала до мэнэ у Мордовию.
- Ты там, кстати выглядел гораздо лучше, чем сейчас. У вас там было, очень даже ничего. Помню, ты там цветы выращивал...
- Головнэ, там были спивразмовныкы - люды моих пэрэконань. Уси ризни: украинци, эврэи, литовци, росияны.
- А еще Вася там стал специалистом по пошиву рукавиц. У меня даже где-то сохранилась одна пара.
Смотрел на этих, уже не юных людей и думал: как же эти сцуки-коммуняки задолбали народ... Довели всех нас до состояния "синей птицы"...
Стусу опять поплохело: он совсем побелел, хрипло и тяжело дышал. Широко расставив ноги и крепко вцепившись в поручни балкона раскачивался туда-сюда.
Нужно было каким-то образом выводить мужика из этого смура...
- Марийка, если вы учились в асспирантуре Института литературы, то наверняка писали стихи.
- Так, Марийка дужэ талановыта поэтэсса. Почытай нам свои останни виршы, будь ласка.
Ура! Удалось растормошить Стуса: он весь во внимании, перестал раскачиваться, дыхание стало ровнее.
В поэзии я не очень разбираюсь, но звучало все довольно мелодично и слух не резало. А главное, Васек внимательно слушал и довольно кивал головой в такт ритмике слога.
Со стороны все это выглядело довольно комично. Взрослая женщина, с выражением читает стихи на украинском языке на балконе перед двумя полуголыми мужиками. И у одного, впридачу на члене висит значок ударника коммунистического труда...
Я незаметно отстегнул значок - ну, какой я ударник коммунистического труда. В лучшем случае социалистического...
А Васю снова начало ломать. Он уже не может держаться на ногах:
- Дай мэни выпыты... Нэ можу бильше, усэ горыть. Зараз помру.
- У меня больше ничего нет. Ты же все выпил...
- Дай, а бо зараз помру... Хочу знову до зоны - мэни тут ничого робыты...
Вдруг мужик резко перегибается через перила и ОТДАЕТ...
Всё, что было мной нажито непосильным трудом: финский сервилат (два), икра (одна баночка), конфеты, бананы, все-все (кроме выпитого им бухла - оно благополучно усвоилось стусовым организмом), низверглось на ничего не подозревающий и еще мирно спящий город...
Василя так сильно рвет, что он теряет равновесие и уже почти весь переваливается через перила вниз... Умничка Марийка успела в последний момент ухватить любимого мужчину за штанину длинных трусов. А потом и я подоспел...
ПОВТОРЕНИЕ - МАТЬ УЧЕНИЯ
Помните, в начале моего рассказа, после того, как узнал, что Стус помер, я никак не мог сообразить - чего же еще не хватает в той новости. Какого-то персонажа или события, которое произошло, или могло произойти в 79-м?
Так вот, этим персонажем была Марийка, а событием - гибель Стуса еще в 79-м году. Если бы не она, то сообщение "Радио Свободы" в сентября того года звучало, примерно бы так: "Вчера, двадцатого сентября в Киеве, не достигнув и 42-х лет на конспиративной квартире покончил жизнь самоубийством..." и дальше по тексту.
Вот, был бы номер, если бы чувак, в натуре, вывалился с балкона...
Прикиньте, мои родители приезжают из Пицунды, а у них в квартире куча мусоров и гэбистов.
Здоровэнькы булы! В вашей квартире покончил жизнь самоубийством диссидент.
Они, бедняги и слыхом не слыхивали ни о каком диссиденте. Ужас! Потом повестки на Короленко им, брату, да и возможно мне... Мне, даже в первую очередь.
А Василю все хуже и хуже. Он сидит на полу и, как старый еврей, непрестанно раскачиваясь взад-вперед, читает поминальный кадиш: "Ой, вэй... Ой, лышенько... Ой, зараз помру, зараз помру..."
Стус был сейчас похож на Ихтиандра - человека-дельфина, выброшенного на берег.
"Человек-амфибия" был дублирован на киностудии Довженко, и по Киеву еще долго ходило крылатое: «йому кончэ потрибнэ свижэ повитря», что в переводе на русский значило - чувак с похмелья.
Вообще-то у нас в доме имеется алкоголь, если это можно это, так назвать. Мой батя коллекционирует малюсенькие сувенирные "мерзавчики" с разными крепкими напитками. Думаю, у него наберется их штук сто. Ассортимент широкий: вина, ликеры, виски, водка...
- Сейчас принесу тебе немного выпить, только не умирай, договорились?
Стус благодарно смотрит на меня снизу вверх своими мученически-умоляющими глазами. Чееерттт... До чего же мне его жалко... Но нужно, что-то делать. Не может же он оставаться здесь вечно. Еще помрет.
Глава восьмая
Набираю номер брата - до одиннадцати еще далеко, но дело срочное. Трубку подымает его жена. Оказывается, брат рано утром уехал в Жуляны встречать иракскую делегацию, а потом поехал с ними в округ. Командующий не отпускает его ни на шаг - другой переводчик заболел.
Я спрашиваю Ольгу, каким образом можно вывести человека из состояния белой горячки. То, что у Стуса эта беда было совершенно ясно.
- Сколько дней он уже не пьет? - Спрашивает врач-стомотолог и по совместительству сноха.
- Нисколько. Наоборот, он пьет регулярно уже дней пять, как минимум.
- Тогда это не белая горячка. Она возникает всегда только на трезвую голову, на 3-4 сутки после выхода из длительного запоя.
- И что с ним делать тогда?
- Поставь его под ледяной душ - пусть оклемается. Да, и не давай ему больше пить..
Легче сказать, чем сделать. Думаю, что пару граммулек ничего не решат.
Залезаю в отцовский бар и беру наугад четыре бутылочки. В лучшем случае там наберется грамм сто.
Возвращаюсь на балкон и даю одну бутылочку Васе. Тот жадно выпивает. Объясняю, что если он хочет еще выпить, то ему придется пойти со мной в ванную и стать под холодный душ.
Стус тяжело поднимается с пола. Мы с Марийкой подхватываем его с двух сторон и, почти тащим беднягу волоком по всей квартире в сторону ванной. Хоть, он и очень худой, но вес все равно приличный. Стус вообще нам не помогает - просто висит на наших плечах.
Наконец, добираемся до бедрума и усаживаем Василия на бортик ванной. Снимаю с его шеи мешочек и передаю Марийке:
- Вот, возьмите. Здесь все Стусово богатство - золотой песок. Только никому не показывайте - неприятностей не оберетесь.
Включаю душ. Чтобы оставить Стуса одного под душем не может быть и речи. Он сразу валится на дно. Приходиться и мне залезть к нему в ванную.
Мы стоим под ледяной водой. Одной рукой Вася обнимает меня за шею, а я обхватываю его за талию.
Ебть... Какой-нибудь час назад это все уже происходило со мной. Только рядом стояла, тесно прижавшись упругой грудью сладкая женщина, а не пьяный в жопу мужик. И наши тела обволакивали нежные и теплые струйки воды...
А в реале становиться все холоднее. Не знаю, как Стус, но у меня точно уже 33 по Цельсию.
Во время войны бойцов Красной Армии, подхвативших трипак лечили скипадаром. Давали в жопу укол и через минуту-другую температура подскакивала до сорока градусов. Идея была следующая: гонококи не выдерживают высокой температуры и погибают, а бойцы в короткий срок возвращаются на передовую.
Я стоял под ледяным душем и мечтал о скипидаре...
Не знаю, сколько мы там простояли, но первым не выдержал я. Закрыл воду и осторожно усадил Стуса на бортик ванной. Марийка держала его за плечи, пока я одевал на него мамин банный халат.
Стус в это время, слегка покачиваясь, быстро и жадно пил содержимое бутылочек. Васек пил большими глотками (хотя, что там было пить), его тощий, небритый кадык медленно перекатывался по горлу: туда-сюда, туда-сюда...
Я обтерся полотенцем и пошел в свою комнату переодеться. Вернулся уже в спортивном костюме.
Мы подхватили Стуса под руки и потащили в комнату, на диван. Марийка хотела положить его в кухне на раскладушке, но я настоял. Кстати, Марийка уже все прибрала и вычистила на кухне. На столе опять стояла ваза с тюльпанами.
От вчерашнего побоища осталась, лишь батарея пустых бутылок под окном - вечный свидетель всех советских попоек.
Глава девятая
Мы сидим в креслах, рядом с диваном и рассматриваем Стуса: состояние какое-то непонятное... Он уже не стонет, а только тихонько и прерывисто дышит. Лицо очень серое и только две родинки около рта чернеют на фоне белого халата.
- Вася не всегда был таким, - тихо говорит Марийка, поправляя волосы, упавшие на его лоб, - Когда мы познакомились, он и капли в рот не брал. Это уже потом, с ТЕМИ (Марийка сделала нажим на этом слове), начал выпивать. ТЕ пили и он с ними.
- Сейчас покажу, какой мой Василек был красавчик, - подымается и идет на кухню. Возвращается с зеленой торбой. Я и не знал, что, кроме двух пьяных тел брат привез еще и их вещи.
Марийка что-то и ищет в сумке и наконец достает длинный красный кошелек. Немного покопавшись в содержимом, протягивает мне фотографию.
Фотка черно-белая, неумелая, с бликами от солнца. Передо мной стоит высокий мускулистый хлопец с буйной шевелюрой. На лице небрежная, трехдневная небритость. Гордо вскинутая голова, взгляд светлых глаз открытый и прямой.
Если бы эту фотографию сделали профессионально, то парень, вполне мог сойти за какого-нибудь итальянского киноактера и, причем известного.
А еще он мне напомнил гоголевского кузнеца Вакулу, держащего черта за загривок. У нас в серванте стояла такая фаянсовая фигурка.
Смотрю на людыну, лежащую на моем диване, потом перевожу взгляд на фото, потом снова на Стуса.
Я, как тот инспектор ГАИ, держащий в руках водительское удостоверение, сидящего за рулем нарушителя. Сверяю фото с оригиналом. Зрачками туда-сюда, туда-сюда. Похож не похож... Нет, это не Васек. Тот молодой, уверенный в себе красавчик, а этот... Кто вы, доктор Зорге?
- Это фото сделала я, - берет у меня фотографию Марийка и показывает надпись на обороте: "Гидропарк, весна 67", - Тогда ходила беременная первой дочкой, а у Васи уже был Юрчик. Но мы все равно встречались...
Марийка бережно вкладывает фото в карманчик кошелька.
Вот, в такого Васечку я влюбилась... Он приехал в Киев милым, застенчивым мальчиком. А потом познакомился с этими деятелями. Мы жили в общежитии, а они приглашали в свои дома на "литэратурни чытання". Так, назывались их пьянки-гулянки. А после тех антисоветских "чытань" сплошный коммунизм - все спали со всеми... Особенно вертелась вокруг Васи эта очкастая корова, Коцюбинская.
- Это какая-то прапра писателя Коцюбинского?
- Да, она. Мне потом Стус про них, про всех рассказывал. И про Светличную, и про Стефку Шабатуру. А самая главная проститутка была Аллка Горская, украинская Мэрлин Монро. Спала при живом мужем со всеми подряд, даже со своим свекром. Он ее и зарезал.
Я даже не представлял, какие страсти-мордасти гуляют в этих, довольно специфичных кругах. Конечно, я слышал про Сахарова, Солженицина, Даниэля и Синявского. Для меня они все были какими-то отморозками (в хорошем смысле этого слова) из другого мира. Тем более, в голове не укладывалось, что они могут еще бухать и трахаться, как нормальные люди.
Я смотрю на открытые руки женщины. Марийка краснеет и рассматривает свои синяки:
- Понимаю, о чем ты подумал. Эти следы оставил мой муж. Мы поссорились, после того, как он узнал, что собираюсь идти к Васе. Николай знал о нашей связи давно. Когда я собиралась к Стусу в Мордовию, я ему все рассказала. В тот раз он меня понял. Но мой муж любит и оберегает меня от неприятностей. Потому и произошло то, что произошло.
А я взяла три дня за свой счет, и все это время была с Васей. Выпила столько, сколько не пила за всю свою жизнь. И еще мне ужасно стыдно перед дочерями и мужем. Но мне нужно было с ним увидеться...
ПОВТОРЕНИЕ - МАТЬ УЧЕНИЯ
Чтобы замкнуть этот круг не хватало еще одной стороны треугольника: Я, ЭТОТ ЧУВАК и еще КТО-ТО и ЧТО-ТО.
Это ЧТО-ТО было фильмом Рязанова "Вокзал на двоих". Помните эпизод, когда Гурченко поехала в зону на свидание к Басиашвили? Именно ЭТО промелькнуло у меня в мОзге тогда, в полях у шейха.
А Марийка продолжала рассказывать. Чувствовалось, что ей нужно было выговориться. Тема щекотливая и проще всего изливать душу незнакомому человеку.
Меня, если честно, все эти изливания не очень трогали. Я ждал брата, чтобы поскорее увезти из дома этого алкоголика. Да, мне было его жалко - но не настолько, чтобы из-за него иметь серьезные неприятности.
Марийка продолжала:
- В одном мой муж прав - Стус всегда сам нарывается. Есть в нем такая черта: привлечь к себе внимание любым способом. Выпендриться. Ты уж извини за грубое слово, вырвалось.
Так, было в 65-м, когда он, ни с того ни с сего, встал в кинотеатре "Довженко" и начал качать права. Такая шумиха поднялась в Киеве! Запрос из КГБ в институт литературы. Директор, соответственно требует объяснительную записку от Васи.
Тогда, у Стуса еще хватило ума извернуться: написал, что не смог вытерпеть и не заклеймить силы, занимающиеся антиленинской работой. Мол, обязанность каждого советского человека защищать революционный завоевания.
- И, конечно же это не прокатило?
- А, как могло пройти? Потом мы выяснили, что его уволили еще за день то того, как была написана объяснительная.
Вообще, Стус всегда был очень "правильным". А это людям не нравится. Таких сейчас принято называть "конфликтными". Он всегда отрицал компромиссы и дико верил в то, что делал.
Я ему говорила: "Тебе Васек в 37-м бы жить. Стал бы генеральным прокурором, похлеще Вышинского. А если еще, лет на пятьсот назад, то вместо Торквемады стал бы Великим инквизитором".
Ой, чего это я говорю о нем в прошедшем времени...
Он обижается, когда я так говорю, но это правда. Всегда делает то, что считает правильным, чтобы ему ни говорили.
Стус - раб собственных идей. У Васи такая натура - обязательно быть святее самого Папы римского...
Кстати, мне кажется, что он стал таким, именно из-за своего отца. Теперь об этом можно говорить - тот умер год назад.
Мне было немного не по себе. Марийка постоянно говорила о Стусе в третьем лице, будто бы того здесь и не было. Но он был - еще живой и еле дышащий. Мне даже показалось, когда женщина заговорила об его отце, Василий напрягся.
А Марийка продолжала:
- Василий мне как-то обмолвился, что отец при немцах ездил по селам и участвовал "в сборе продовольствия для германской армии". Он еще в первую мировую попал в немецкий плен и выучил там язык. Кстати, немецкому Васю начал обучать, именно отец. Я думаю, что старший Стус был полицаем и участвовал в карательных операциях.
После войны, перед юным пионером и верным сталинцем, Стусом младшим (а, кто из детей тогда был иным) стала диллема: или дальше любить своего отца сыновьей любовью, или стать кем-то, вроде Павлика Морозова.
Вася решил просто: свое "недоносительство" компенсировать абсолютной верностью своим идеалам. С годами идеалы менялись, менялся и Вася. И эта внутрення борьба с самого юного возраста гложет, подтачивает его психику.
Я с восхищеньем смотрю на Марийку. Какая молодчинка, как же все технично разложила по полочкам. Вот, ведь умница! Настоящий Фрейд в платье. В мамином платье...
Женщина заметила мой взгляд и улыбнулась:
- Я, в отличии от Стуса, окончила асспирантуры и защитила диссертацию. Теперь работаю в Академии Наук ученым секретарем.
Зазвонил телефон. Это брат:
- Привет, вырваться никак не смогу. Этот козел (имелся в виду командующий) не отпускает меня ни на шаг. Сейчас в туалет отпросился. Тебе нужно отвезти нашего знакомого домой. У меня есть адрес - записывай.
- Это же у черта на кулчичках... Я в тех краях никогда не был.
- Давай шуруй по Брест-Литовскому до упора через Нивки и Святошино, пока не увидишь указатель на "Беличи". Свернешь направо на Чернобыльскую. Он на этой улице живет. Новый, шестнадцатиэтажный дом. И по сторонам смотри. Ну, ты понимаешь о чем я...
- Это тебе все твоя подружка доложила?
- Отвяжись, надеюсь ты Ольге ничего не сказал? Все побежал, кличут...
Начинаю тормошить Стуса: "Подъем! Вставайте, граф! Едем домой."
Васек лежит неподвижно, весь из себя такой бледный-бледный. Смотрю и даже не могу определить - дышит или нет. Беру руку, ищу пульс - еле пробивается и рука ледянная...
- Подъем! Едем домой, - а самого поджилки трясутся. Что-то с ним не так...
Марийка тоже наклоняется над Стусом: "Васыльку, коханый, зараз пойидымо до дому. Прокыдайся..."
Наконец, мужик открывает глаза. Ужассс!!!
На нас глядит, какая-то ледянная маска. Зрачки расширены и с пустотой смотрят в одну точку. Общими усилиями усаживаем Стуса. Бедняга тихо постанывает и вдруг начинает булькать... И пошлооо... И всеее на ковер... И сам валится на этот ковер...
Женщина оказалась хладнокровнее меня. Возможно, имела уже опыт в подобных ситуациях: повернула любимого на бок, чтобы тот не захлебнулся собственной блевотиной, все еще истекающей из него.
А я стою ошарашенный и никак не мог прийти в себя...
Это, правда, все творится у меня дома? Это не сон? Что эти люди, вообще, делают в моем доме???
Марийка вытирает полотенцем лицо Стуса. В комнате стоит резкий запах блевотины.
- Я сейчас все замою. Где у тебя швабра?
- Какая нах... швабра? - я не выдержал и ругнулся, - Пятно все равно останется. Сначала вынесем ковер на балкон и проветрим. Там и помоем.
Глава десятая
Не буду описывать, как мы вытаскивали из-под бесчувственного Стуса ковер (3х4) и раскладывали (ковер) на балконе. Марийка осталась на балконе отмывать "шалости" коханого, а я вернулся в комнату.
Васек лежал на паркете и тихонько стонал...
Я набрал своего консультанта-стоматолога:
- Слушай, мужику совсем плохо. Постоянно рыгает, весь холодный и пульса почти нет. Еще помрет у меня на хате.
- Этот тот дисссидент, который в запое? Мне Наталя все рассказала.
Слава Богу, что она не от меня узнала. А, то брат меня бы прикончил...
- Да, тот самый. Обрыгал ковер и сейчас помирает у меня под ногами. Что делать?
- Скорее всего у него алкогольная интоксикация.
- В смысле, отравился бухлом? И что делать? Вызывать скорую?
- Скорая к алкоголикам не приезжает. Они детоксикацией не занимаются.
Как зубной врач, Ольга, подозрительно хорошо разбиралась в вопросах алкоголизма.
- И, что же делать? Может он сам отойдет?
- Отойти он сможет только в лучший мир. Нужна капельница и скорее всего не одна. И, чем быстрее, тем меньше токсины этанола разрушать организм.
- Это такой алконавт, что думается этим токсинам уже нечего разрушать.
- Смотри сам. Я предупредила.
- А у тебя есть знакомые, кто мог бы приехать и поставить эти капельницы?
- Ты собираешься его лечить у себя дома???
Если честно, то я даже не подумал об этом...
- Куда же я его повезу в таком состоянии... Так, у тебя есть кто-то?
- Нет, к сожалению. И сегодня воскресенье, впридачу. Лучше расскажи, как твой брат ухитрился вступить в это "Г"?
- Сама у него расспросишь. Ладно, что-нибудь придумаю. Спасибо за все, пока.
Вообще-то, уже тогда, когда Ольга начала рассказывать о детоксикации, у меня промелькнула одна мысль.
Начальник моего отдела (назовем его Пилип Пилипович, или П.П.) был тихим алкоголиком. Иногда уходил в запой на неделю. Но его все ценили и уважали, как ветерана войны и опытного специалиста. Но самое главное - его лучший дружок-фронтовик был заместителем министра, курировшим нашу систему.
У меня с П.П. были хорошие отношения. Я был самым молодым в отделе, и мужику было приятно "лечить" меня своими нравоучениями. А я и не сопротивлялся - мне было пох...
Вот, ему то - главную спецу по выходу из запоев я и решил позвонить...
Теперь, с годами понимаю, что большой глупости я сотворить не мог: обратиться с просьбой порекомендовать врача-нарколога к своему начальнику-алкоголику...
- Здравствуйте, П.П. Извините, что беспокою вас дома, да еще и в воскресенье.
- Привет, ничего страшного. У тебя все в порядке? Ты еще не на морях?
- Собираюсь, П.П. У меня тут проблема. Один мой хороший приятель - моряк, пришел с плавания и крепко запил. Пьет уже неделю. Не могли бы посоветать мне специалиста... Нужно вывести парня из запоя. Свадьба через три дня, а жених лежит в беспамятстве. Я должен быть свидетелем у него на свадьбе, а тут такое. Еще раз извините за беспокойство.
- Да, я все понимаю. Вот, записывай телефон. Зовут Иван Израильевич. Только он дорого берет.
- Огромное спасибо. Деньги не имеют значения. Ведь друг, да и свадьба на носу. От его и своего имени приглашаем вас на свадьбу.
- Спасибо, но ты лучше доктора пригласи...
Звоню Ивана Израильевичу и объясняю ситуацию:
- 50 рублей и буду через час. Диктуйте адрес.
- А можно дешевле?
- Можно, но не у меня. Так, ехать?
Ну, что было делать... Я продиктовал адрес...
Потом пошел в свою комнату и вытащил из-под кровати, упакованное в полиэтиленовый пакет, мое зимнее одеяло. Вынул одеяло и с этим большим куском полиэтилена вернулся в холл. Снял покрывало с дивана и вместо него разложил полиэтилен. Больничная койка была готова.
Зашел на балкон - Марийка еще возилась с ковром...
- Оставьте его, пойдем положим Ваську на диван. Чем больше будете оттирать пятно, тем светлее останется это место на ковре. Тогда уже весь ковер нужно будет оттирать. Через час приедет нарколог ставить капельницу.
Мы возвращаемся в комнату и общими усилиями втаскиваем Стуса на полиэтилен. Теперь он может (если захочеться) "расслабляться" прямо здесь.
Уже одиннадцать и я прилично проголодался... Минут через двадцать мы уже сидим в кухне и поедаем яичницу. Кушаем молча, запивая хавчик чаем.
Говорить не о чем... Марийка в мыслях уже дома - ведь завтра на работу. А я перебираю в голове список подружек, коими я, так безрассудно пренебрег из-за Майки. Завтра, сразу поутрянке, начну обзванить и подбирать кандидатуру для поездки в Крым.
Глава одиннадцатая
Звонок в дверь - передо мной стоит кругленький, лысый мужичок в золотой оправе. В одной руке коричневый потрфель, в другой какая-то металлическая хер..ня.
- Доктора вызывали? Я за него. Ну, где здесь наш жених? - улыбается доктор и заходит в прихожую.
Блин, значит П.П. уже разговаривал с ним после нашего звонка и сто пудов перезвонит опять. А доктор, конечно же расскажет, какого жениха приводил в чувство. Невдобняк...
Иван Израильевич (И.И.) уже рядом со Стусом. Деловито оттягивает веко, считает пульс. Подымает и опускает его руку.
- Все ясно. Клиент давно пьет?
- Уже дней пять.
- Когда прекратил?
- Часов пять назад принял грамм трист водки. Потом еще выпил четыре маленький бутылочки водки и коньяка. В общем еще сто грамм.
- Это плохо. Обычно капельницы ставят, когда человек не пьет уже какое-то время. Ладно, попробуем. У меня штатив на две капельницы. Нужно придумать, на что мы подцепим третью.
Доктор разбирает свою конструкцию - это оказывается штатив с верхней поперечиной и двумя крючками.
Мой батя кинолюбитель. Он снимал нас с братом от младенчества и до седых волос. На семейных праздниках мы до сих пор смотрим фильмчики за нашу нелегкую, детскую житуху. Где-то на антресоле есть штатив, на который отец устанавливает экран.
Приношу наш штатив и доктор деловито принимается за работу. Еще пара минут и все три капельницы готовы к бою.
- Для начала нужно, чтобы наш жених выпил залпом литр воды и сразу вырвал - это промоет ему желудок.
- Его уже рвало пару разков. Не думаю, что он сможет вообщей выпить столько воды.
- Это обязательно. Или поставим ему клизму?
- Ладно, попробуем воду.
Марийка подымает голову Стуса а я, почти вливаю в него воду из стакана. Один стакан, другой... Стус кашляет, захлебывается, дергает головой. Еще стакан...
Наконец Стуса вырывает прозрачной жидкостью. Марийка вытирает ему лицо, шею и грудь.
А доктор уже выложил на стол свои бэбихи: растворы, лекарства, ножницы, спирт с ватой, пластырь и жгут. Потом натянул резиновые перчатки, набрал шприцом лекарство и ввел во флакон с раствором. И.И. перетянул руку жгутом, продезинфицировал место инъекции и резко проткнул вену.
Я чуть не упал в обморок - впервые в жизни видел все эти манипуляции. А вот, Марийке, судя по ее виду, это все было не в новинку.
И.И фиксирует устройство пластырем, регулирует скорость подачи препарата и распускает жгут.
Все это, в той же последовательности он повторяет с двумя другими капельницами.
Бедный Стус лежит весь исколотый и обвитый трубочками. Сейчас он похож на Франкенштейна, из которого высасывают последние соки марсианские чудища-штативы.
Доктор кладет руку ему на лоб и снова проверяет пульс. Потом немного прикручивает колесики капельниц.
- И сколько лет провел в море ваш жених? - спрашивает он у Марийки.
- Пять плюс два поселения, - без всякой конспирации отвечает подруга, - А, как вы догадались, что он из заключения?
- После института, по распределению я три года работал в медпункте Лукьяновской тюрьмы. И столько перевидел этих голубчиков, что могу на глаз сказать, по какой статье сидел ваш жених.
- И по какой же? - с ленинской хитринкой в глазах спрашивает невеста.
Такой оборот разговора мне явно не понравился. Совсем не улыбалось, что начальник узнает о моем вранье насчет морячка и впридачу о дружбе с диссидентом.
И.И продолжает содержательную беседу с Марийкой:
- Ну, судя по некоторой интеллигентности в лице, отсутствии татуировок и крепким ладоням с длинными пальцами, ваш жених - "медвежатник" со стажем. Он "ломает" сейфы.
Марийка, аж подскочила с кресла:
- Во-первых он мне не жених, а во-вторых перед вами известный украинский правозащитник, писатель и член международного пэн-клуба.
Блииинн... Опяяяттть этот "кисаворобьяниновщина"...
Иван Израильевич не растерялся:
- По моему, действия "медвежатника" очень даже похожи на деятельность вашего жениха (умничка, достал подругу). Оба два, пытаются незаконно взламывать то, что им не принадлежит. Оба два, получают сроки согласно конституции той страны, где они проживают.
- Разница только в том, - парирует Марийка, - что медвежатник получает срок за реальные действия, а Василий за анекдот про Ленина.
- ???
- Ну, это было одним из обвинений. А еще за то, что с 63-го по 72-й написал и хранил у себя четырнадцать стихотворений. Обвинили в том, что хранил собственные стихи!
- Не думаю, что за такие обвинения дают такие сроки. Ваш Василий, наверное набедокурил прилично... Или это его не первая ходка?
- Первая, конечно. Его посадили за его позицию, за его видение будущего Украины!
- Все, все, все... Мадам, у меня виза на руках - мне только не хватает перед отъздом в разборки между гэбешниками и националистами ввязываться... Я простой, пока еще советский доктор Айболит для алкоголиков, так сказать, похметолог со стажем и опытом. Мое дело поставить капельницу и ауфидерзейн...
- Вы же сами начали эту игру.
- А я откуда знал, что клиент диссидент? Вы много видели хронических алкоголиков-диссидентов?
- Да, уж повидала. В Киеве таких половина...
На некоторое время все замолчали, уставившись на Стуса. Его лицо, вроде бы порозовело и дышал он ровно. Василий крепко спал. Желтая струйка стекала у него по колену вниз...
В пакетах оставалось еще больше половины раствора. Марийка присела в ногах у Стуса, а мы расположились у журнального столика.
- Играешь в шахматы? - спрашивает меня Израильич и тянется к портфелю.
Я утвердительно киваю головой: в командировке, особенно заняться было нечем - вот и устраивали шахматные турниры.
И.И вынимает небольшую складную доску с фигурками-магнитиками и кладет ее на стол. Мы расставляем фигурки.
- Когда приеду в Штаты, первым делом куплю себе эвм-шахматы. Сейчас это очень популярно на Западе. Можно играть с самим собой и стоит не очень дорого.
- Да, поскорее валите уже в вашу Америку с Израилем - воздух будет почище. Еще и медаль при отъезде прихватите - за освобождение Киева
Это Марийка, ни с того, ни с сего выпалила со своего места...
Иван Израильевич, аж побагровел: глаза, за стеклами очков налились кровью, выпучились, кулаки сжались:
- Слушай сюда, кукла... Если еще, хоть раз откроешь свой черный рот, я все твои вставные челюсти повышибаю, и скажу, что так было. Поняла, сучка бандеровская?
Как говорят в таких случаях - "в зале повисла гробовая тишина..."
Марийка забилась в угол, а мы, молча передвигали фигуры, лишь изредка перекидываясь незначительными фразами.
Успели сыграть четыре партии (из которых я не выиграл ни одной), пока все три бутылочки не опустели.
И.И. осторожно отсоединил вены Стуса от иголок, протер спиртовой ваткой места инъекций и наложил пластырь.
- Сейчас наш морячок спит. Не будите, пока сам не проснется.
Быстро собрал штативы и убрал все свои мульки назад в портфель. Мы вышли в прихожую, где я протянул ему пять червонцев. Израильич возвращает мне две "десятки":
- Это тебе за вредность. Я вижу, ты нормальный парень. Гони эту п.и.з.д..братию, как можно дальше от себя. Этот Василий, как говорят его корешки-зэки, еще пойдет на "раскрутку". Не сегодня, завтра опять уйдет на зону. От таких одни только беды.
Какое счастье, что меня не будет в Киеве, когда эти придут к власти. Может не сегодня и даже не завтра. Но послезавтра, так точно...
Ебть... Тоже самое, почти слово в слово, пару часов назад мне говорила Маечка.
Русские с евреями одинаково чуют лажу, надвигающуюся на страну.
Мы уже стоим у лифта:
- Иван Израильич, у меня к вам просьба. Не говорите П.П., кого здесь "выздоравливали". И еще - будьте осторожны, возможно за парадным следят гэбешники, поджидающие Василя.
- Я тебя прошу... Кому нах нужен этот диссидент-алкоголик? Им, что больше делать нечего, чтобы за каждым пьяницей хвост ставить? У них все эти правозащитники в штате состоят. А может и бесплатно стучат. Думаешь, эта антисемитка завтра не побежит на Короленко? И не заложит и тебя и меня?
Я похолодел... Мууудаааккк - отдал ей мешочек с золотом. Каким образом эта сучка изложит ситуацию гэбистам, зависит только от нее. А может она захочет выгородить своего ебарька и всю вину свалит на меня?
- Ну, давай, может встретимся еще когда-нибудь в других краях. А П.П. скажу, что лечил молодого морячка.
- Спасибо большое, счастливого пути, берегите себя.
Я возвращаюсь в квартиру. Марийка заискивающе заглядывает мне в глаза:
- А чего этот еврей (она употребила другое русское слово) завыступался, делал бы свое дело... Ему за это деньги платят и немалые. Наверное, перевел в Штаты тысячи долларов. Я знаю, как эти (другое русское слово) делают: здесь платят рублями родственникам тех, кто уже уехал. Из расчета один к восьми. А потом, когда приезжают в Штаты, получают доллары.
Передо мной опять стояла та пьяная лахудра с рабочими губами, которую привез брат. И сейчас она мне, также отвратительна, как и тогда... Что ни говори, но масло всплывает на поверхность рано или поздно...
- Пойду прилягу, пока Стус еще спит, - говорю подруге и направляюсь в свою комнату. Усталость, как-то внезапно нахлынула на меня: глаза слипаются, руки-ноги потяжели, голова ватная.
- Пожалуй, поеду домой - здесь я уже не нужна, только переоденусь.
Она возвращается через пару минут и протягивает мамино платье:
- Большое спасибо, я могу сдать его в чистку, если захочешь.
- Все в порядке, я разберусь. Одна просьба - верните мне, пожайлуста тот мешочек. Василий, когда очухается, первым делом будет его искать.
Получаю назад свой компромат и провожаю Марийку до дверей.
- Большое спасибо вам с братом за все, что сделали для Василия.
- Не за что. Только постарайтесь больше не ввязывать его в ваши дела...
Глава двенадцатая
Я лечу на своем "Газоне" со страшной скоростью по азиатской степи. Дороги нет - только стрелка компаса, как сумашедшая, вот-вот выпрыгнет из корпуса.
В той стране, где я работаю, дороги отсутствуют, как класс. Без карты и компаса куда-то отправляться - дохлый номер.
Но это было бы еще полбеды. Страна сплошная магнитная аномалия...
Был случай, когда, чуть не заехали в Китай с этой бля..ой стрелкой: едем, едем, пока не появляется указатель: "До границы 120 км". Тогда только сообразили, шо заехали не в ту тундру.
Вот и сейчас я еле успеваю крутить руль вслед за стрелкой компаса. Наконец, вдалеке появляется цель моего путешествия - океан. Уже виден прекрасный пляж, с переливающимся позолотой песком и солнечные блики отражаются на водной глади.
Вроде бы я еще очень далеко, но все вижу, как на экране телевизора: пальмы и шезлонги на мягком песке перед лазурно-голубой водой.
В одном из шезлонгов сидит толстяк в бермудах и кипе: в одной руке дайкири, в другой сигара, а рядом на столике шахматная доска. Фигурки двигаются сами по себе.
Присматриваюсь к мужику получше: да это же сам Уинстон, наш Черчилль!
Круглое, гладкое лицо с тупым, несколько вздернутым носом и венчиком рыжих волос на лысом черепе.
Хотя нет, это не он, не лепший корешок Сталина. Черчилль в кипе не ходит, только в циллиндре. Скорее, это лепший кореш нашей Марийки - Иван Израильевич. Ну, конечно это он - наш доктор Айболит.
А вот и она сама в строгом темном костюме, белой блузке и с номенклатурной халой, а-ля Фурцева на голове. Марийка вязнет в песке в своих остроносых лодочках на шпильках. В руках небольшая алая коробочка.
Она приближается к Черчиллю-Айболиту и голосом Левитана зычно пищит: "Партия и правительство награждает вас, доктор медалью "За освобождение Киева"!
Иван Израильевич, не вставая с кресла и не вынимая сигары изо рта, отдает ей честь, прикладываю руку к жовто-блакытной кипе: "Хай жывэ и пасэться!"
Затем Марийка становится на колени и склоняется над награжденным. Доктор Айболит, гордый и счастливый от оказанной ему чести, раздвигает ноги.
Мне издали не очень хорошо видно, что там происходит дальше, но через пару секунд Марийка поднимается с колен: на бермудах И.И., в том самом месте, ярко сверкает на солнце медаль.
Женщина, не отрывая взгляда от награды, медленно обходит доктора, пока не оказывается у него за спиной. Запускает руку в халу и на солнце заиграла всеми гранями длиннющая, как кинжал, заколка...
Бедный Айболит, ничего не подозревает... Попивает свой дайкири, пускает голубые кружочки сигарой, не забывая при этом поигрывать своей медалькой.
Отчетливо понимаю, что сейчас должно произойти нечто ужасное... Кричу, сложив руки рупором: "Ахтунг, доктор! Ахтунг! Сейчас вас будут резать!"
Все напрасно - доктор беззаботно теребит член с медалью... А Марийка уже заносит кинжал над яремной веной эммигранта...
Я лихорадочно роюсь в бардачке: у нас всегда про запас имелась ракетница. Наконец, нахожу старенький СПШ. Нажимаю на защелку ствола - пусто!
Ну конечно, недавно мы отгоняли ночью волков от тачки (опять заблудились и пришлось заночевать в степи) и израсходовали весь запас патронов.
Но я точно помнил, что несколько дней назад завхоз принес еще пару коробок.
Нашел! Вложил патрон в ствол, захлопнул, взвёл курок, прицелился в Марийку, но не успел нажать на спуск: кто-то или что-то грубыми, шершавыми пальцами сильно сдавило мое горло...
Открываю глаза и, чуть не задыхаюсь от страха... Ееебтььь...
Прямо надо мной, да так близко, что в нос шибануло несвежим дыханием, склонилась морда с нахмуренными щелочками волчьих глаз:
- Дэ моя торбына?
От неожиданности тыкаю кулаком в разевающуюся пасть и, наконец полностью просыпаюсь...
На полу сидит Стус, размазывая юшку из разбитого носа.
- Дэ моя торбына? - хлюпая носом, повторяет он.
- Какая нах торбына? Ты, шо? Совсем ебн.у.лся со своей белой горячкой? Мудило! Чуть не задушил...
- Там у мэнэ писок золотый був. Торбына завжды высила у мэне на шии.
- Да, есть твоя торбына. Когда под душем стоял, я снял. Пойдем, получишь назад свою долбанную торбыну.
Мы возвращаемся в холл, где достаю из секретера заветный мешочек и отдаю Стусу. Тот слегка подкидывает свое богатство на ладоне, как бы проверяя его на вес - не спиз...л ли я немного содержимого.
- А дэ значок, що був на нёму?
- Это тот, с Лениным? Так, ты же мне его сам отдал, не помнишь?
- Виддай - я його заробыв.
- Ты же антикоммунист - на х..ра тебе Ленин? Это во-первых... А во-вторых ты выменял его на водку. Ленииинааа... Самого Ленина на водку променял!
Хотя, могу взять золотом, как ты предлагал. Тогда получишь вождя назад...
Стус молчит, хмуро уставившись, на залепленные пластырем руки:
- Шо цэ було?
- Приезжал Айболит откачивать тебя. Если бы не он - ты бы помер. Иди мыться, вон весь обоссаный стоишь. Не, погоди... Сначала свою клеенку аккуратно собери, я помогу.
Стус плетется к дивану и мы аккуратно, чтобы не запачкаться, складываем провонявшийся полиэтилен в кулек - потом выбросим в мусоропровод. Василий подумав, снимает трусы и тоже запихывает в кулек. Вонища стоит в комнате ужаааснаааяя... Но это все мелочи жизни: главное, чтобы Стус, наконец свалил из моего дома.
Пока он стоит под душем, забираю с балкона, выстиранную Марийкой одежду. Подруга даже сандалеты его вымыла. Потом достаю из ящика комода пару своих фирменных трусов боксеров - не идти же чуваку домой без трусов. Жена не поймет... Хотя, после недельного отсутствия, ей это уже по барабану.
Через десять минут Василий с "иголочки одетый", причесанный и еще трошкы качающийся от слабости, готов к убытию. Я глянул на элетронные часы: 20.25.
Да, ужжж... Погуляли...
Минут через сорок подъезжаем к его дому. Огромная, новая многоэтажка.
- Даже не знал, что антикоммунистам коммунисты, на шару дают квартиры в новых домах. Сколько комнат? Две или три?
За все это время Стус не проронил ни слова. Сидел на заднем сидении, уставившись на чертика, болтающегося на зеркале заднего вида. Как говорится, рыбак рыбака...
- До побачення.
- До побачення, до побачення. Спасибо, хоть скажешь?
- До побачення.
Васек выходит из машины и шлепает к подъезду.
Ну и х.у.й с ним... Черт есть черт...
КОНЕЦ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ВЫПОЛНИТЕЛИ
Женский состав
Маечка. Примерно через год вышла замуж за юга-балетмейстера и свалила с ним Германию. Плясала еще лет десять по всему миру в труппе мужа. Мы встретились пару лет назад в русском доме культуры одной далекой, заграничной страны.
Маечка выглядела, почти такой же классной, как и энное количество рокив тому назад - стройная фигурка, грудки, гладкая кожа. Но, вот фэйссссс...
Марийка. Понятия не имею.
Ольга. Живет в Швеции. Не с моим братом.
Мужской состав
Я. Все ОК.
Мой брат. Все ОК.
Иван Израильевич. Понятия не имею.
Мой начальник П.П. Здесь по-подробнее. Через пару лет мы вместе працювалы в одной африканской стране и я "сквитался" с ним по медицинской части.
Мой шеф подхватил малярию. Комары там были огромные, как фашистские знаки. Но не они представляли опасность: на П.П. село малюсенькое бесцветное чмо и безболезненно долго сосало и сосало кровь ветерану-коммунисту.
При мне был чемодан всяких современных лекарств, которые я профилактически принимал. Этими лекарствами я, можно сказать, и спас П.П. Пичкал французскими таблетками от малярии две недели. П.П. хавал таблетки жменями, но болячку сбил.
Стус. Умер в 85-м. Когда воспоминания о великом "поэте и гражданине" меркнут и блекнут, я аккуратно вспарываю подкладку своего пасхального блейзера (Ленин нынче в Украине запрещен) и бережно достаю тот самый значок.
Потом, на манер исламиста Алладина, который тер свою антикварную лампу, призывая дух Бен Ладена, ласкаво тереблю пальцами образ Ленина...
С моим значком не все так одназначно, как с лампой Алладина...
Передо мной является, то сам Владимир Ильич в своей блатной кепочке и хитрой улыбочкой, то Вася Стус, в моих фирмовых трусах боксерах и с торбинкой на шее.
С Лениным я не балакаю из принципа (могут и срок пришить), а вот до Васи постоянно имею одну просьбу:
"Стусик, миленький, верни меня на сорок лет назад, в те времена, "когда мы были молодые и чушь прекрасную несли". Ну, плииззз... Ну, будь ласкаааа..."
Все напрасно. У Василька остался такой же вредно-противный характер, как и был... Хотя, есть идея: в следующий раз буду клянчить на "мове".
НЕМНОГО РАЗМЫШЛЕНИЙ У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА
Я долго не мог придумать название своему опусу. Сперва хотел "поподражать" своему некумиру Солнеженицыну и назвать "Одын дэнь Васыля Сэмэныча". Не в кайф, как-то, уж очень по-москальски.
А если "День со Стусом"? Тоже не понравилось - подумают, шо я какой-то голубой, свидомый журналист, пишущий очередную хвалу-лабуду за Васька...
И тогда мой МОЗГ начал крутиться вокруг синих птиц - бедных цыплят второй категории.
В СССРе продавались (иногда) отборные куры-бройлеры за 2.30 килограмм. Были куры-инвалиды, пострадавшие при разделке на птицефабрике - те стоили, кажется один рупь. А, вот цыплята второй категории ("синии птицы") продавались за 1.75.
Вот, таким мне и представлялся Стус - цыпленком второй категории. Он не был, ни советским бройлером, ни люмпеном-недоноском. Он был посередине.
Я хорошо помню "синих птиц", лежавших навалом в витрине диетического магазина на Крещатике. На их длинных шеях болтались ценники с цифрами - столько стоила птица в зависимости от ее веса.
У Васи тоже болтался ценник на небритой, тощей шее - это его торбинка с золотом.
Стус говорил мне тогда, что грамм золота стоит девяносто рублей. В торбинке было, минимум грамм сто. Умножим сто на девяносто и получим 9000 рублей...
В СССРе никто не носил на шее 9000 рублей. Даже Галка Брежнева, известная своей любовью к драгоценным изделиям, не смела надеть на шею такое богатство.
А Стус посмел... Он не боялся советской власти, он бросил ей вызов...
Вот, поэтому я назвал свой опус так, как назвал.
P.S. Совсем забыл. Если в Украине собираются открыть музея Стуса, то у меня есть прекрасный экспонат. На даче, под Киевом, на веранде второго этажа лежит тот самый ковер, с большим светлым пятном и следами ДНК Василия Стуса.
Милости просим, забирайте. За соответственную плату, естественно. Раритетами я не разбрасываюсь...