Я не понял, сколько прошло времени после её ухода - пара минут или целая вечность? Лиза постучала в дверь громко и настойчиво.
-- Пойдёмте скорее, Митя уж здесь!
В прихожей стоял крепкий, коротко остриженный парень, круглолиций, улыбчивый, с щегольскими офицерскими усами и бравым задором в ясных, совсем ещё юных глазах. Прислуги вокруг почти не было, но по коридору уже неслись со всех сторон радостные возгласы: "Дмитрий Яковлевич приехали!"
Дмитрий ловким, привычным движением поправил мундир и висящую сбоку кривую саблю, удовлетворённо щёлкнув каблуками высоких, сильно обмятых и плотно обтянутых по ногам сапог с очень модными в далёком двадцать первом веке квадратными носами. Мундир его, знакомый по многочисленным картинкам из книжек и учебников, показался невероятно смешным. Суконные брюки выглядели обычно, но китель был так откровенно короток и скроен настолько облегающе тесно, словно какой-то скупердяй всячески стремился сэкономить добротное, очень тёмное, серо-зелёное сукно. Рукава и высокий, стоячий воротник выделялись ярко-красным сукном, сплошь покрытым узорчатым серебристым шитьём, таким же роскошным шитьём блестели на плечах круглые эполеты и аксельбанты, под которыми сияли в два ряда начищенные до зеркального блеска медные пуговицы. Довершали мундир забавные фалды, хоть и похожие на фрак, но совершенно нелепые, придающие всей его мужественной фигуре странное театральное выражение.
Яков Иванович стоял напротив сына в строгом тёмно-сером фраке, из-под которого выглядывал светлый однотонный жилет и пышный кружевной бант, сколотый на шее золотой брошью. Вокруг сдержанной, истинно мужской строгости, словно благоухающие роскошной красотой розы, пестрели пышные юбки необычайно тонких в талии женских платьев - нежно-голубых, кремовых, светло-лиловых. Возбуждённо скользя по разноцветному великолепию, взгляд замирал на непривычно открытых плечах, соблазнительных шеях и удивительно роскошных причёсках, щедро украшенных кружевом, ярким золотом и всевозможными диковинными цветами.
Обалдев от увиденного, сердце неприятно сжалось. В своём домашнем, хоть и весьма дорогом на вид, барском халате я выглядел среди праздничной роскоши невероятно глупо, но деваться было некуда. Яков Иванович с гордостью подвёл меня к сыну, представив коротко:
-- Наш замечательный гость, отставной поручик Георгий Яковлевич.
Дмитрий, привычно вскинув склонённую на мгновение голову, щёлкнул каблуками.
-- Подпоручик Полонский.
Я лишь сдержанно склонил в приветствии голову.
-- Отставной поручик Панов.
Он совершенно не подал виду, что сильно удивлён моим нарядом, но поспешные оправдания слетели с языка сами собой.
-- Прошу простить мой неподобающий вид.
Я не знал уже, что сказать, но Яков Иванович вовремя опередил меня.
-- Георгий Яковлевич издалека, всего лишился в дороге, но сотворил поистине великое чудо.
К счастью в суете праздничных приветствий было вовсе не до разъяснений и я благополучно удалился в свою комнату, успев извиниться перед хозяевами и обменяться с Лизой тайными прикосновениями влюблённых рук.
***
Время снова остановилось. Где-то вдали, за его пределами безостановочно подъезжали повозки, стучали копыта, ржали кони, слышались возбуждённые приветствия, весёлый смех, чьи-то громкие возгласы, тонущие в сплошном, не утихающем гомоне.
Оставалось написать немного, совсем чуть-чуть, вчерашний усталый вечер и сегодняшнее утро. Я торопился закончить грандиозную работу, не отвлекая себя происходящими вокруг событиями. Пусть всё останется во мне лишь отдалёнными звуками и ароматами праздника. Они - тоже жизнь, моя, Лизы, всей нашей большой, дружной семьи, частью которой я стал по велению свыше и останусь уже навсегда.
Неожиданно в зале раздался громкий, энергично взятый фортепианный аккорд, его пронзительно подхватила скрипка, ещё и ещё раз, на пол тона выше, потом ниже, в мажоре, в миноре. Через пару секунд звуки дружно замолкли и после недолгой паузы полились неожиданно плавной, профессионально слаженной музыкой, в которой кроме фортепиано и скрипки я отчётливо расслышал флейту и затем ещё одну скрипку. Казалось, всё вокруг с нетерпение ожидало этот момент, торжественно провозгласивший начало долгожданного праздника. Голова сама собой начала плавно покачиваться в такт музыки и сердце трепетно ёкнуло, словно шепнув: "Вот оно. Началось".
Лёгкие, радостные мелодии безостановочно сменяли одна другую, настраивая на светское веселье, я уже потерял им счёт, и вдруг в одночасье затихли, утонув в неожиданной тишине вместе со всей суетой и весёлыми голосами.
Заполняя собой всё пространство, проникая сквозь самые невидимые щели, по дому потянулся вкусный, густой аромат праздничного застолья.
Не желая вслушиваться и разбирать изысканные кулинарные подробности, я утешал себя единственной мыслью, что в нашей жизни ещё будет много подобных встреч и званых обедов. Надо лишь чуть-чуть подождать, пока всё уляжется и утрясётся, чтобы самое ничтожное "если бы" не смогло разрушить то зыбкое и не совсем ещё ясное, на чём покоилось наше огромное, но совершенно бесправное счастье.
Неожиданный гулкий стук в дверь заставил вздрогнуть. Матрёна стояла, важно держа перед собой поднос, полный всяческой еды, среди которой виднелся небольшой стеклянный штоф с тёмной наливкой и маленькая стеклянная рюмка.
-- Барин Яков Иванович велели отнесть.
-- Благодарю, Матрёш.
-- Кушайте на доброе здравьице!
Она понимающе поклонилась в дверях и тут же удалилась, семеня по коридору тяжёлыми шагами.
Я налил себе рюмку, тут же вторую, присоединяясь не только душой, но и телом к общему хмельному веселью, тихо празднуя этот волнующий день, нашу безмерную любовь и внушительную стопку исписанных бумажных листов.
***
Музыка играла уже во всю мощь. Казалось, от неё дрожат стёкла и даже стены начали уставать от нескончаемых танцев.
Вся сияя и заговорщицки улыбаясь, Матрёна внесла новый поднос, на котором громоздился фарфоровый чайник, расписная чашка, маленькие вареничные розетки, вазочки с крендельками и пирожками.
-- Барышня Лисавета сготовили, для Вас. Сказали - зайдут вскорости.
Зимний день клонился к близким сумеркам. Я пил терпкий, горячий чай, заедая его янтарным вареньем, вспоминая, как совсем недавно мы сидели в столовой и Лиза, неловко пряча неожиданно вспыхнувшие чувства, протянула мне вазочку с яблочным вареньем.
Она вбежала, едва постучав и едва услыхав "Лизёнок, входи скорей", вся удивительно красивая, бесконечно радостная и бесконечно грустная, держа в руках маленькую тарелочку с двумя бисквитными корзиночками, щедро заполненными сливочным кремом.
-- Как же мне одиноко и грустно без Вас! Господи! Вы верно тоже грустите в одиночестве?
-- Уже не грущу. Я - самый счастливый человек на свете, потому что ко мне пришёл самый прекрасный на свете Лизёнок!
Я ел нежнейший сладкий бисквит прямо из её милых рук, весело пачкая кремом очаровательные шальные пальчики. Она, озорно смеясь, облизывала их вместе со мной. Мы встречались сладкими кремовыми губами, также сладко целуясь, снова игриво пачкаясь в крем и вытирая друг другу лица предусмотрительно положенными на поднос салфетками. Ощущение невероятного праздника напрочь срывало строгие будничные тормоза, дозволяя вдоволь насытиться совершенно бесстыдным и самым сладким на свете счастьем.
Едва отдышавшись от нескончаемых поцелуев, она с печальным вздохом попросила позволения вернуться к гостям, шепнув, что вновь убежит ко мне при первой же возможности. Прикрыв за ней дверь, я распахнул халат, упал спиной на кровать и, раскинув счастливые руки, собрался кричать сквозь все стены - Лизка! Я люблю тебя!
=====================================
Часть 30: http://proza.ru/2018/07/26/925