Любой мир ничего не стоит, если нет мира в сердце
Для Бируте....
Нужно сказать, что к тому времени отношения со старостой у меня заметно испортились. Он вёл себя беспринципно, в некоторых моментах даже по-хамски.
Всё началось с того, что я потребовал, чтобы все церковные деньги отдавали мне. Так благословил владыка на последнем собрании священников. Нередко возникали прецеденты между настоятелем и старостой относительно финансовых средств. Некоторые священники жаловались на откровенный беспредел со стороны церковной администрации их приходов. Чтобы как-то урегулировать ситуацию, владыка благословил взять всю финансовую и документальную сторону прихода в свои руки, а старост и вовсе упразднить. Вот так просто упразднить должность церковного старосты я не осмелился. Мог возникнуть грандиозный скандал, а этого хотелось меньше всего. А вот денежный доход потребовал отдавать мне весь до копейки. Мы давно уже заметили, что скудные средства нашего храма уплывают в неизвестном направлении. Нужно было очень много всего закупать, а на то время весь церковный товар стоил нереально дорого. Срочно требовался комплект миней, мы по-прежнему служили по одной книжке — Общей минее. Требовались свои церковные сосуды, облачения, иконы. Староста уверял, что он сам всё купит, сам всё достанет, чтобы я служил и ни о чём не беспокоился. Но время шло, а обещанные предметы не покупались, зато появлялись похожие на карикатуры иконы от Поликарповича, которые я пытался исправлять как мог. Я немного умел писать маслом и часто переписывал наново целый холст, обходившийся в таком случае неимоверно дорого. А то и вовсе ставил нелепую мазню в смежных комнатах храма, подальше от глаз. Старосту такое дело приводило в ярость. Он доходил до гнева и крика, упрекая меня в безалаберности и бесхозяйственности. Человек, мол, работал, а я вот так опрометчиво поступаю. Происходили частые конфликты и скандалы прямо в храме. Было время, когда Григорий Васильевич и вовсе перестал приходить, так что мы думали, что он ушёл насовсем. По селу поползли слухи, что настоятель покровского храма, то есть я, — мошенник и простофиля. Что сам ничего толком не умеет, а сидит под каблуком у Бабаихи и своей жены — посредственной артистки.
К тому времени вышел мини-сериал с участием Ани, в котором она снималась с подачи Шкалина, ещё до приезда ко мне. Новость о том, что попадья снялась в сериале, стала известна всему району. К нам даже несколько раз приезжали корреспонденты, но интервью Аня давать категорически отказывалась, решив напрочь покончить с прошлой жизнью. Я видел, что это ей даётся нелегко. Видел, как вспыхнули её глаза при виде дамы с микрофоном и съёмочной группы. Но она ломала себя, плакала по ночам, тосковала. Иногда впадала в уныние. Проходило какое-то время, и вот она уже поднималась, утешала себя фразами о семейной любви, о таких замечательных людях, окружающих нас, о перспективе нашего прихода.
Сплетни старосты в некотором смысле имели успех. Когда мы шли домой со службы, нам шептали в спину какие-то мерзости, смотрели с насмешкой и презрением в магазине, не отвечали на приветствие. Особенно доставали Аню местные молодухи. Её героиня в сериале по сценарию выглядела простодушной, доверчивой дурочкой, у которой отобрала мужа, а затем и всё остальное её близкая подруга. Сюжет был построен так, чтобы показать трудности ранее успешной женщины, лишившийся в одночасье всего. Многим поступки Аниной героини казались слабостью, бестолковостью, что только дополняло сплетни старосты относительно меня. Все говорили, мол, они друг друга стоят, почему-то не разделяя выдуманный персонаж сериала с реальной личностью моей жены. Было грустно, даже обидно. Аня часто сокрушалась, мол, зачем её угораздило сниматься в том дурацком сериале. Хотя мы отлично понимали, что дело не в нём, просто нужна причина.
После того разговора у свечного ящика староста вообще не приходил. Он даже передал мне все ключи, сказав, что отказывается быть старостой. Никто его из священников так не оскорблял, как я, за что он сильно на меня обиделся.
Уход Григория Васильевича, признаться честно, немало обрадовал. Его присутствие в храме сильно напрягало. Он мог прийти на богослужение выпивший, выругаться матом, зайти в алтарь без всякого благоговения и крестного знамения, не говоря уже о земных поклонах. Их он никогда не делал.
Бабаиха давай тут же меня ругать:
— Зря вы, отец, с Гришухой поцапались! Вот не сошлись с ним, поначалу, теперь хоть кол на голове теши. Он хоть и грубый, не такой набожный, зато хозяйственный. В своё время лишь на нём церковь держалась. Священники менялись, уходили, приходили. А Гриша и казну хранил, и крышу чинил, которая текла, и забор красил. А когда храмовый праздник был... ой-ой-ой! Как они готовились с женой! В своём доме да за свои деньги. Батюшки всегда любили к нам приезжать, всё Гришу хвалили…
Я ничего не возражал своей хозяйке. Что можно ответить? Только полгода служу, молодой совсем, в людях мало разбираюсь. Уже немного позже выяснилось, что крышу никто не чинил, а просто подлатает старыми дощечками и спишет на ремонт. Вот и казна уходила на личные нужды, на выпивку с Поликарповичем да на какие-то непонятные расходы. Угощение на храмовый праздник делали действительно староста с женой. Правда, продукты закупали на те же церковные деньги. Да с таким размахом, что и вправду выглядело, словно царский пир. Конечно, нужно отметить, что Григорий Васильевич сделал много полезного для церкви. И душа его, казалась, больше искренней и простодушной, чем яростной. Но две силы перетягивали со стороны в сторону. Выбрать бы ему ту, хорошую, чистую сторону, какой бы чудесный человек оказался! Но мы часто идём на поводу у своих страстей, амбиций, своего личного я.
С уходом старосты мы сожгли все цыганские свечи и закупили в епархии другие, восковые. Цену снизили к доступной, так что никто уже не мог укорить, что свечи дорогие. Прихожанам объявил, что кто принесёт свечи с улицы, будем их снимать с подсвечника и выбрасывать. В людей выработалось странное понятие. Мол, если приходишь в храм, обязательно свечу покупать нужно, да не одну. Попробуй не купи, со всех сторон зашикают на тебя, хоть сквозь землю провались. Свечи Григория Васильевича и вправду были очень дорогие, посему небогатые старушки покупали свечи оптом у тех же цыган и тайком приносили по несколько, лепя их на подсвечник. Всем сразу рты закроют, да и совесть чиста.
— Ой, батюшка, — запереживала Сиволапиха, — а что ж мне теперь делать? Я пять пачек цыганских свечей закупила. Думала, теперь до смерти мне их хватит.
За Сиволапихой завторили ещё несколько человек.
— А кто ж вас надоумил на такое? — говорю. — Вы что, в храм приходите свечки ставить? Раз свечку прилепили, значит всё уже, Царство Небесное? Это ваша добровольная жертва. У нас нет других доходов, меценатов и благотворителей богатых тоже не имеем. За что должен существовать приход? Вот ваши свечечки и спасают нас от нищеты.
— Ой, отец, — скулит Целлофановна, — а если денег нет свечку купить?
— Прямо-таки и нет? Мы сделали доступную цену. У нас самые дешёвые свечи в благочинии. Я спрашивал. Приходите вы четыре раза в месяц и то не всегда. Разве уж так много выйдет? А не можете купить, так никто вас не заставляет. Дело, как говорится, добровольное. Приди в храм и сама стой как свечка. Раньше в Израиле весь народ отдавал десятину на храм. В нашей стороне тоже обычай такой был. А теперь? Священники вынуждены работать на мирских работах, чтобы прокормить себя и свою семью. А что это за священник такой? Зачем он нужен? Его обязанность людей привести к Царствию Небесному, а не ломать голову, как ему прожить завтрашний день.
Бабы мои немного успокоились. Правда, ещё какое-то время приносили с собой сальные и вонючие цыганские свечи. Как и обещал, мы их тут же снимали и выбрасывали в печку.
Дальше будет....