Кошачьи вопли, настырные и монотонные, безжалостно сверлили уши и будили любопытство одновременно. Да что ж там такое? Встала, вышла на улицу смотреть. На бетонных отмостках дома лежала, вздрагивая всем тельцем, маленькая птичка. Удар о стекло свернул головку вправо, глаза полуприкрыты и тусклы. Болевой шок парализовал крылышки, но она всё ещё дышала, медленно замерзая на холодном после дождя камне. Я взяла бедняжку в руки, пытаясь согреть, отнесла в дом, завернула в махровое полотенце, устроив ей подобие гнезда. Целым после травмы глазом птичка озиралась по сторонам, боясь всякого движения рядом. Она молча и стойко цеплялась за жизнь, ей было тревожно и страшно. Коты в доме не дали бы несчастной покоя, поэтому я отнесла птичку в тёплый гараж и устроила её на ночлег в темноте и тишине. Там бедняжка продержалась всю ночь.
Наутро я вынесла её из темноты гаража на летнее солнышко. Вокруг бурлила жизнь. Жизнь пела сотнями голосов, порхала и щебетала, переливалась каплями на листьях клевера, сияла голубыми лужицами и красила небо в ультрамарин, нащипав из лебяжьего пуха пелерины облаков. Собирала стайки таких же щебетуний на ветках шиповника, разливалась ароматом трав, плыла высоко в небе хищным изгибом ястребиных крыльев, цвела иван-чаем, шуршала накрахмаленными бутонами мальвы, летала, пела, жужжала, голосила и стрекотала на все лады.
Маленькая птичка в моих руках затрепетала вся, пытаясь расправить крылышки, потянула шею в отчаянном порыве зацепить эту жизнь, стремительно ускользающую от неё, вся напряглась; в горлышке шевельнулся серебряный колокольчик, издав еле уловимую, слабую трель внутри бессильной крохи. И в тот же миг она вся опала, блеснувшие было глазки подернулись серой пеленой, лапки свернулись, слабо царапнув мою ладошку, невесомое тельце вздрогнуло в последний раз и осталось в моих руках. А её душа порхнула пушинкой одуванчика, закружилась в соловьиной стайке над кустом сирени, легкий ветер подхватил её и понёс над крышей дома, искупав в синьке неба.
Завёрнутая в пергаментную бумагу, певунья успокоилась под розовым кустом. А я впервые заплакала после похорон подруги. Это был двадцать третий день, и мне вдруг подумалось, что её душа тоже определилась и осела наконец в назначенном ей месте.
Я не могла плакать, услышав о ее кончине, не могла рыдать в ритуальном зале, не лила слез на поминках. Их не было. Только лицо ее стояло перед глазами, и эта ей одной свойственная хитрая улыбка, ее изюминка, как бы говорящая: давайте уже покончим с этим поскорее, плачьте, горюйте, отпевайте, делайте что требуется и ступайте по домам, а меня уже ждут, мне не терпится порхнуть в неизведанное далекое, где я наконец смогу раствориться в истинной гармонии и красоте...
Вам случалось наблюдать знаки судьбы? Они являются разными способами, удивляют и тревожат, интригуют и завораживают. Этот месяц был тяжёл и полон ими. Удивительным стечением обстоятельств в мою жизнь в разное время слетелись четыре подруги-птички. Орлова, Лебедева и Сорокина. Самой яркой, одиозной, харизматичной и неординарной была четвёртая - Соловушка. Нас связывали почти 16 лет дружбы, наполненной всевозможными приключениями, переживаниями, ночными бдениями, веселыми попойками, детьми, танцами, поклонниками, замужествами и разводами, любовью, скорбью, грустью и авантюрами. Мы вместе взрослели, и когда мне треснуло сорок, именно ей я рыдала в трубку, что не хочу стареть. Кто бы мне сказал тогда, что через каких-то неполных четыре года я буду терзать память телефона в поисках последнего фото для её прощального ритуала? Такое было немыслимо рядом с ней - сгустком энергии и пламени, воплощением самой любви и сердечности, ведь в ней постоянно горел внутренний огонь, согревая сверх меры всех страждущих. Таксист в стареньком авто, куча приятелей и знакомых, ереванские друзья и столичный бомонд, продавцы в бутиках, старушка-цветочница, охранник на парковке, - все вокруг становились заложниками её обаяния. От Соловушкиной доброты не было спасения, невозможно было её избежать или отказаться. Она жила словно внутри зажженной елки, в эпицентре карнавалов, требуя такой же безотчётной любви и неукоснительного обожания в ответ. У ней хорошо было всё, и в ней также было всё прекрасно. Она смеялась и порхала, радовалась и радовала нас. Внутри её души в странном союзе жили неповзрослевшая девочка, юная кокетка, звезда индийских сериалов, заботливая мать и богатая бездельница одновременно; порой разрывая её на части, каждая тянула в свою сторону. И в отчаянном стремлении угодить им всем, она металась, порою оступаясь и падая, не признавая авторитетов, сама себе указ. И вот после череды неудач, разочарований и мнимого одиночества,
в своём стремительном полёте она, как та птичка о стекло, ударилась о дно бутылки, разом лишив себя всего, что так сильно любила - жизни и тепла. Она угасла в одном порыве, как тонкий фитилёк на сквозняке. Серебряный колокольчик в её груди встрепенулся и затих в одно солнечное летнее утро, тонкие губы сложились в нежную лукавую улыбку на прозрачном лице, пальцы похолодели, сжав простынь в пустом купе поезда, красивое тело осталось в руках станционных санитаров, а её душа порхнула пушинкой одуванчика, закружилась в соловьиной стайке над кустом сирени, легкий ветер подхватил её и понёс над крышами домов, искупав в синьке неба, далеко-далеко, высоко-высоко, где под радугой поют соловьи...