И всё-таки по жизни нас ведёт судьба

Людмила Калачева
Андрей бежал вместе со всеми.   Падал, прицеливался, стрелял.  Рядом бежали такие  же, как и он.
Кто-то падал и не вставал, а кто-то, так же, как и он, поднимался и бежал вперёд.

Бой шёл уже не меньше  3-х часов.

Потихоньку  читал молитву «Отче наш». 
Война заставила, хотя на войну уходил комсомольцем,  а комсомол, так же, как и партия, веру в Бога не приветствовал.

А тут в роте он приметил старого солдата, который всё шептал что-то себе под нос и делал какие-то движения, вроде как крестился.
Перед боем шептал, после боя шептал. Ну,  Андрей как-то не выдержал и спросил: «Дядя Фёдор, а Вы что,  молитвы, что ли читаете?».   На что тот долго не отвечал, а потом тихо-тихо ответил: «Ну читаю и что?»

«Да нет, ничего, просто заметил, вот и спросил. А научите меня? Я в детстве, кажется, тоже знал: родители малЫми возили нас в церковь, но не помню. Ну а потом, как уехал в город, стал учиться в ФЗУ, в комсомол вступил, ну всё это и выветрилось из головы.  Но смотрю на Вас и думаю, что, наверно, нужно вспомнить. Не помешает!»

«Ну слушай» - ответил солдат и стал тихонько, почти шёпотом, произносить слова молитвы,  а Андрей так же шёпотом стал её повторять.

С тех пор и стал, «про себя», едва шевеля губами, повторять те самые магические слова, на которые была надежда, что поможет.

Пока помогала. Вот и в этом бою:  бежит вперёд вместе со всеми, а сам повторяет и повторяет «Отче наш, ежи еси на небеси….».
Вот очередной рывок, пробежал  несколько  метров, упал, стал прицеливаться  и, вдруг, почувствовал, как что-то ударило в ногу, попробовал подтянуть её – не получалось. Глянул: на штанах разливается  красное  пятно.

Осмотрелся по сторонам. 
Неподалёку увидел довольно раскидистый куст.  «Нужно доползти до него, перетянуть ногу» - пронеслось в голове. С помощью  рук и одной ноги стал подтягиваться и как-то перемещаться. Раненная нога волочилась за его телом, будто какой-то привязанный к ноге груз.  Хотелось вскочить и побежать за всеми, но, нет, похоже,  отвоевался, отбегался.

Оглянулся, нет ли где поблизости санитаров.  Увы,  солдаты продолжали бежать мимо него, а санрота и не просматривалась.

Уже когда почти дополз до куста почувствовал,  что что-то шарахнуло и во вторую ногу. Глянул: кровавое пятно начало разливаться в районе щиколотки и на  второй ноге.  Ну всё – амбец ему, если только санитарка какая не наткнётся на него. Без двух ног ему и полсотни метров не проползти – кровью изойдёт.

Дополз до куста, достал  бинт, начал перетягивать ногу, сначала  одну, потом другую, при этом тупо размышлял:  «Ну и что? Разве это поможет?  Неужели  пришло время подыхать?».

Стала кружиться голова, казалось, что он теряет сознание. Иногда приходил в себя, ему казалось, что он спал, но он понимал, что это был не сон, а потеря сознания, кровь продолжала хлестать. Уже обе брючины  стали полностью мокрыми .

Андрей в очередной раз закрыл глаза и куда-то «провалился».

Очнулся от резкой боли. Открыл глаза и увидел перед собою… немцев и услышал немецкую речь.
Понял, что его ткнули  штыком, проверяли, живой или нет.

«Ну всё» - пронеслось в голове -  «Это точно конец, сейчас пристрелят».  Дёрнулся и застонал. А в голове зазвучали слова: «Отче наш….»
Немец повернулся и кому-то что-то крикнул. К Андрею подбежали два солдата с носилками. Положили его и почти бегом куда-то понесли.

«Зачем я им? Куда они меня несут? Неужели пытать будут? Лучше бы сразу пристрелили!»
Мысли неслись в голове со скоростью звука.

Спустя время он очнулся в какой-то палатке, вокруг бегали женщины в белых халатах с красными крестами на рукавах, и речь вокруг была немецкая.  Андрей зажмурился. Он ничего не понимал: «Почему? Зачем я здесь? Для чего меня сюда принесли?»
Увидел, что на нём белая рубаха и серые  штаны. Залитая кровью одежда куда-то исчезла. Понял, что он в полевом госпитале, но понять, зачем он нужен немцам, почему его здесь лечат вместо того, чтобы пристрелить –  не понимал.

Стал прислушиваться, где-то в углу палатки услышал украинскую речь, кто-то ответил  на русском.
Значит он здесь не один,  значит, здесь зачем-то собирают  советских людей, зачем-то лечат их. Но зачем?

Каждый день его осматривал врач, каждый день ему, как и другим, делали перевязки, давали какие-то лекарства.  Кормили два раза в день. Не богато, но голод  заглушить удавалось.

Как-то к нему  кто-то обратился по-украински: «Хлопец, ты виткиль? «
Андрей открыл глаза: «С Таганрога. А ты?"
«Я с Харькивщины»
«Слушай, а зачем нас лечат?  Зачем мы им нужны? Почему не добивают?»
«Нэ  знаю! Поживэм-побачим!  Давай  солдат,   ты з якого року?»
«С 22-го»
«Зувсим пацан! Тоби жить та жить трэба! Мамка, батько е?»
«Мать умерла, отца в 36-м забрали, кому-то не угодил».
«У мэнэ  тэж батькА расстреляли, як врага народа. Може нас потому тут и дэржать? Так виткиль они вызнать про то змоглы?  Може  хочут з нас предателей зробить,  щоб мы на их сторону перэбэгли?  Ой, паря, щё  нас ждэ? Ладно, дэржи хвист пистолетом! Може ще поживэм.»

Разговоры в палате пресекали.  Как услышат, кто заговорит,  тут же орать начинали «найн, найн!», поэтому особенно поговорить и не удавалось, разве что шёпотом и то недолго.

Андрей понял, что в палате лежало несколько русских, украинцы,  белорусы и, кажется поляки.

В голове  каких только мыслей не было. Часто обращался  к Господу: «Господи, помоги. Ведь, помогал ты мне до сих пор, помоги  и теперь как-то выбраться отсюда, помоги вернуться к своим.
Неужели мне судьба сложить голову среди чужих? Неужели мои родные так обо мне ничего и не узнают. Сестричка моя родная Клавочка, как я по тебе скучаю. Братья мои дорогие, Коля, Лёнька, где вы, что с вами? Судьба ли нам свидеться?....»

Через пару недель ему принесли костыли, показали, мол, вставай. А как он мог встать, если даже  чтоб сесть, ему приходилось ноги перетаскивать руками, чтоб спустить их с постели. Но приказ есть приказ.  Сел, взял в руки костыли, стал пытаться вставать, ноги не слушались. Секунду-другую «повисел» на костылях и грохнулся на постель.

Врач покачал головой, отобрал костыли, что-то недовольно произнёс, и Андрей понял, что  ему либо лечиться ещё придётся, либо пустят его «в расход»: кому интересно врага столько времени лечить?

Но, время шло, а его продолжали лечить. Несколько человек из палаты увели: куда? Что с ними? Никто не знал, так же, как и не знал,  а какая участь ждёт каждого из них.

Лежать Андрей не хотел, понимал, что если залежится,  его просто пристрелят и потому начал учиться  стоять у кровати.  Сначала опускал ноги и,  делая на них упор, поднимался над кроватью на руках. Постепенно стал стоять, держась за спинку кровати.   Врач, видевший  эти его усилия,  хвалил: «Гуд, гуд!».

Ещё через время Андрей стал на костыли и начал передвигаться по палате. Прошло немного времени и в один из дней его и ещё несколько человек стали поднимать с постелей, показывая, мол, собирайтесь…

У Андрея зашлось сердце: куда? Что ждёт его?
В очередной раз вспомнил своих старших  брата и сестру, которые, собственно говоря,  заменили ему и  мать и отца.
Андрей часто вспоминал Клаву, сестру свою, которая провожала его в Армию. Представлял, как она переживает, как ждёт писем от него, а он вот….

Их посадили в полуторку и куда-то повезли. Ехали долго, почти целый день. Хотелось есть. Но кормить их никто не собирался. Всего-то один раз останавливались, чтоб нужду справить.  И то под прицелом автоматчиков, сопровождавших  пленных.

Привезли в какой-то сарай, где было полно таких же, как и он. Отовсюду слышалась разная речь: и русская и украинская и польская. Андрей ещё в госпитале  начал различать разные языки, а тут стал особенно прислушиваться. Но почему-то больше всего было речи украинской. Он стал запоминать слова, ему это легко давалось,  и уже на третий день понимал почти всех.

На третий день двери сарая открылись и немецкая речь «Шнель, шнель!» вперемежку с собачьим лаем  выгнала всех из этого загона.
Пленных построили по четыре в ряду , заставили всех держать руки сзади «на замке» и, подталкивая прикладами, повели по дороге.

Шли долго. Андрею идти было тяжело, ноги ещё плохо слушались, но идти было нужно, иначе, если остановишься….
А пример был:  пленного, упавшего и не сумевшего подняться, тут же пристрелили из автомата, оттащили на обочину дороги и… все пошли дальше.
Так что, как хочешь, а нужно было идти. Поглядывая по сторонам, размышлял:  «Сбежать бы, да куда там, вокруг солдаты с автоматами,  да и ноги… с ними разве далеко убежишь ?».

К вечеру подошли к железной дороге.  Всех погрузили в товарные вагоны. Двери закрыли на засовы и поезд тронулся. Сколько ехали, сказать трудно. Их не кормили, не поили, нужду справлять приходилось тут же, в углу вагона. Через день уже было нечем дышать. Многие матерились, кто-то читал молитвы, кто-то плакал, стонал,  кричал, что лучше б пристрелили, чем так издеваться.

Андрей, стиснув зубы, терпел, а в голове зрела мысль, что нужно искать возможность как-то  сбежать.  Как? Он ещё не знал.  Но то, что нужно – это он знал точно.

На третий день поезд остановился, всех стали выгружать, строить и куда-то вести дальше. Привели к каким-то карьерам. Кажется, угольным.
Первый раз за три дня покормили какой-то бурдой,  всех подстригли налысо, выдали какую-то брезентовую  робу,  и переводчик на ломаном русском языке стал объяснять, что они будут работать в шахтах, добывать уголь.
Им дали каски, прицепили на них лампочки, в руки дали какие кирки, лопаты и по 10 человек стали загружать в лифты и спускать под землю.

Так Андрей оказался в  угольных шахтах.  Дышать было трудно. Работать заставляли, почти  без отдыха, неизвестно сколько часов. К концу смены он едва стоял на ногах, но… стоял, падать было нельзя.
У  них отобрали инструмент, каски, опять посадили в лифтовые клетки и подняли наверх. Там загнали в сарай, где выдали по котелку какого-то супа, а потом человек по 30 стали разводить по баракам, где были матрацы, подушки и комнаты с умывальниками, туалетами  и тряпьём, похожим на полотенца.

Все кинулись к умывальникам. Хотелось смыть с тела угольную пыль, смыть  её с  головы,  с лица, почувствовать хоть чуть-чуть свежести.
А надсмотрщики подгоняли : «Шнель, шнель!»
Умывшихся подталкивали к матрацам, показывая прикладами, мол,  ложись. От усталости все и так валились с ног.

Сон мгновенно  сковывал сознание и тело.

Через какое-то время раздавались крики: «Вставать!»
И опять: роба, каски, правда,  сначала какая-то бурда, которую нужно было съесть.  Чувство голода как-то притупилось и потому вонючий суп или кашу не очень-то хотелось и есть.  Но есть было нужно: без еды не сможешь работать, не сможешь работать – пристрелят – замкнутый круг.
А мысль о побеге из головы не выходила. Только как? Как можно незаметно выбраться из этого подземелья и барака под дулами автоматов?
Нужно ждать. Ждать и терпеть, терпеть и ждать удобного случая.

Раз в неделю всех водили в баню,  меняли одежду, в этот день работали только полдня. Андрей озирался по сторонам,    искал хоть малейшую лазейку, за которую можно было бы зацепиться для побега.

Прошли зима, весна, лето, уже и осень наступила. Значит он на шахтах почти год. 
Уголь маленькими осколками въелся в кожу рук и лица. Они не отмывались.

Мысль о побеге из головы не уходила, но Андрей не видел никакой возможности   к его исполнению.  А тут ещё в соседнем бараке кто-то  попытался осуществить побег. Так  немцы устроили показательное наказание за это: выгнали всех из бараков, построили и объявили, что за попытку к побегу военнопленный такой-то приговорён к повешению. И при всех повесили. Мало того, тело несчастного ещё дней 10 болталось на виселице, мимо которой два раза в день проводили пленных – на работу и с работы. Понятно, что это был акт устрашения.

Но даже это не заставило Андрея отказаться от мысли о побеге.

Но произошло то, чего уже и не ожидалось: войне пришёл конец. Часть Германии, на которой находился Андрей, оказалась под  союзниками - американцами.

Всех военнопленных освободили от  непосильных работ и стали составлять списки желающих вернуться на Родину. Андрей был одним из первых, кто записался в этот список. Им объяснили, что это будет процессом долгим, пока они свяжутся с советским командованием,  и те уже будут решать, когда они смогут вывезти своих  военнопленных. А пока нужно будет продолжать работать, но уже на правах вольнонаёмных, получающих за работу зарплату.

Андрей решил вернуться в шахты.

Работать стало проще и легче, да и жить интереснее:  после работы он мог сам распоряжаться своим свободным временем.
 
Сначала просто бродил по городу, потом как-то забрёл на танцплощадку. А поскольку танцевать он очень любил, то он туда и зачастил.
Но, главное,  у него была надежда , что скоро он будет дома. Скоро увидит своих родных: сестру, племянника, братьев, если, конечно, они остались живы.

Более полугода длилось это ожидание, а потом в народ стала просачиваться информация, что, вроде как, тех, кто возвращался из плена,  СОВЕТЫ отправляли в Сибирь, на принудительные работы, потому как пленённых приравнивали  к предателям Родины.

Андрей задумался: что делать? Верить, не верить? Рисковать или подождать?

А тут на танцах он познакомился с молоденькой девчонкой, с украинкой. Серафиме было всего 16 лет. Оказалось, что она в Германии не одна, а с  мамой, братьями и сёстрами. Так получилось, что когда немцы угоняли в Германию на работы подростков, то забрали и её  старших детей: 13-ти и 14-летних дочерей и 15-летнего сына.  Она провожала их с двумя младшими: 10-летней Симой и 5-летним Фёдором.

Когда настало время прощаться, она вцепилась в своих старших детей, младшие сами на ней повисли, закрыла детей своими руками и стала показывать, что и она готова с двумя младшими туда, вместе со старшими, только бы их не разлучали. Она кричала, просила. Старшие дети тоже вцепились в мать. Из них шестерых образовался такой крепкий клубок, что немцы не могли их растащить.  Стрелять в них, во всех, видимо, побоялись. Махнули рукой и вместе со старшими детьми покидали в машину и мать с младшими. Так они, в чём стояли, в том и уехали в далёкую, чужую, вражескую Германию. Но, главное, они были вместе. А на отца их к тому времени уже  пришла похоронка, так что ждать матери там было некого.

Серафиме, когда они встретились,  было всего 16-ть, а Андрею уже 26 лет. Разница большая. Но, не зря, наверное,  говорят: любви все возрасты покорны, вот и они влюбились так, что Андрей готов был на Симе жениться, да и Серафима была не против молодого, красивого, не очень высокого роста, но крепкого парня с красивыми глазами, пухлыми губами и волнистым  волосом.
Ну а Серафима и вОвсе была красавица.

К Андрею пришла любовь. Только он не знал, что с нею делать. На Родине его ждали родные люди, которых он очень хотел увидеть, а на далёкой чужбине он встретил  свою любовь и не хотел с ней расставаться.

Сима познакомила его с мамой , сёстрами и братьями.
Им так  в жизни повезло, что они оказались все вместе. Когда их привезли, то старших сразу же определили на работу в богатый дом в качестве работников при доме,  но спустя небольшое время хозяева выгнали мать и младших за их ненадобностью, только лишь рты лишние, а старших троих у себя оставили.
Мать не находила себе места,  она не знала куда ей идти с младшими,  да и боялась, если уйдёт от этого дома, то неизвестно куда отправят её старшеньких.
Так она с младшими и сидела под забором  большого и богатого дома больше трёх дней.
Василь, старший сын, видно увидел мать у забора,  поздно ночью прибежал и сунул матери узелок с едой и бутыль с водой.


Мария первым делом напоила детей. Потом налила немного воды в свою ладонь, умыла сначала младшенького, потом Серафиму, обтёрла их лица своим подолом и только потом развернула узелок: там было несколько обломанных, видимо остатки с хозяйского стола, кусочков хлеба, кусочек сыра, одно яйцо и два небольших яблочка. Она дала каждому из них по маленькому кусочку хлеба и наказала, чтоб откусывали маленькими кусочками, хорошо прожёвывали и только потом  проглатывали. Когда дети хлеб съели, она дала им ещё по паре глотков воды. Дети просили ещё, но она понимала, что после 3-х дневного голода, нельзя сразу давать еды много.

Когда дети уснули, положив головы ей на колени, она ещё раз развернула узелок, взяла малюсенький кусочек хлеба и тщательно пережевав,  запила его буквально двумя глотками воды.


Её утро началось с  маленького чуда:  мимо них проезжала какая-то телега, на ней ехали двое: мужчина и женщина. Телега остановилась напротив них, женщина  подошла к Марии и, О счастье! по-украински заговорила с нею, спросила, почему она с детьми уже который день сидит у этого дома, они видели её день тому назад.

Мария рассказала свою историю. Женщина задумалась, потом вернулась к мужчине, они говорили, кажется на немецком. Потом опять вернулась к Марии и сказала: «Никуда отсюда не уходите, мы будем возвращаться и если хотите, мы можем забрать вас к себе, а потом подумаем, как вызволить и ваших старших детей.»
Мария бросилась ей в ноги.
Та отскочила: «Ты что? Ты что?»


Мужчина с женщиной их не обманули. Расторговавшись,  они возвращались домой, остановились возле Марии: «Ну что, едете с нами? Дадим кров, еду, работу. В селе мы живём, нам работники нужны: во дворе много птицы, живности всякой,  а нанять кого не можем – дорого.  Ну так что – едем или как?»

Мария, немного подумав, ответила: «Едем. Только вы обещаете, что  о старших детях я буду что-то знать?»
«Обещать точно не можем, но постараемся…»


Марию приставили к работе по двору: за птицей смотреть, кормить, поить, вОвремя в сарай загонять,  яйца собирать, убирать во дворе, в сарае, на насестах, утром выпускать во двор.  Отдельно следить за цыплятами, правильно поддерживать их температурный режим и вОвремя их , подросших,  отправлять в общий курятник.
Серафима и Фёдор помогали ей, чем могли. Скоро так приноровились, что у Марии даже время стало оставаться, и она предложила хозяйке, чтоб та дала ей ещё какую работу. Хозяйка с удовольствием доверила ей ещё и своих трёх коров. Работа та же самая: убрать, корм вОвремя подложить, воды налить, выпустить на выпас, ну и подоить.

А спустя время, её хозяева выполнили своё обещание: привезли Марии и трёх её старших детей, каким-то образом выторговали их  у бывших хозяев.


Работы в доме и на  поле  было много, так что лениться было некогда. Работали за кров, еду и кой-какую одежду.

Когда узнали, что война закончилась, задумались, что делать, возвращаться или оставаться в Германии.  Хозяева относились к ним по-доброму, не обижали, начали понемногу давать им за работу денег, продолжали кормить.

Мария деньги стала, на всякий случай, собирать, но возвращаться боялась: куда?  Цела ли хата? Живы ли соседи? Кто там поможет? Мужа нет. Живы ли родственники?

На общем совете с детьми, приняла решение: остаются, пока остаются и только Василинка, старшая дочка, которой 20 исполнилось,  заартачилась: «Вы что? Среди немцев собираетесь жить?
Вечно прислуживать им? Они  отца нашего убили, они страну нашу разрушили, а вы…, а вы…. Вы как хотите, а я уезжаю…».
«Тише, тише – успокаивала дочь Мария, боялась, чтоб хозяева не услышали – ладно, поезжай, вот тебе деньги, что смогла собрать.   Как приедешь – напиши. Может тогда и мы….»


Василина уехала, подался в город и старший сын Василий, искать свою долю. Мария осталась с тремя. Дети подросли, стали работать у хозяев вместо старших. Те по-прежнему хорошо к ним относились. И это останавливало Марию  от шага куда-нибудь сдвинуться с места: сыты, накормлены, одеты, крыша над головой, да ещё пусть хоть и маленькую денежку, но дают хозяева.
 Пока пусть будет так.

Подросла, похорошела и младшая дочка Серафима, вот стала на танцы в город ездить. Познакомила с парнем, с которым  встретилась на танцах.

Андрей понравился Марии своей рассудительностью, какой-то внутренней воспитанностью. Поделился с ней своими размышлениями о возвращении домой, не знает что делать, говорят там сразу за шиворот и в Сибирь.  Рассказал о своей судьбе, о том, кто из родни есть у него и как он хочет узнать, жив ли кто из них. Пытался письма писать в Ростов, где жила сестра с семьёй, но ответы не приходили. Доходили ли письма, нет ли, не знает. И не знает, как узнать, стОит ли возвращаться домой.


Рассказал о своих чувствах к Серафиме, попросил у матери её руки. Хоть и беспокоила её разница  в возрасте в 10 лет, но видела, что парень хороший и видно правду о себе рассказывает. Симке только 17 исполнилось, но она согласилась, дала согласие на их брак.


Стали размышлять, где жить, как жить дальше. Слухи разные  ходили в народе среди бывших пленных. Говорили, что в Бельгию нужно ехать, там с работой легче и потом не фашистская же Германия.

На семейном совете решили – едут в Бельгию. Ехали туда не только они. В поезде перезнакомились и набрались новых слухов, что не туда едут, нужно или в Австралию ехать или в Канаду.

В Бельгии долго не задержались, решили, что поедут в Канаду. Хорошо хоть хозяева дали им хорошую сумму «подъёмных». А за три месяца, что они были в Бельгии,  и Андрей и Серафима и Мария  и даже Фёдор брались  за любую работу, лишь бы деньжат подзаработать.


Собрав денег на билеты, тут же отправились в Канаду, в город Торонто. Город огромный. Андрей таких не видел. Куда податься? Но по духу Андрей был в отца – не сдавался ни при каких трудностях.


Сняли за городом маленькую квартирку. Мария с Серафимой устроились прислугами в богатый дом, а Андрей пошёл на деревообрабатывающую фабрику. Он сызмальства любил что-то мастерить из дерева. Эта любовь позволила ему быстро из ученика  вырасти до  мастера своего дела, а затем и до столяра высшего разряда.

Стали копить деньги на дом и через 5 лет смогли оформить куплю дома с рассрочкой на 25 лет.

К этому времени в Канаду приехали и старшие дети Марии: дочь  Лидия и сын Василий. Лидия вышла вскорости замуж и уехала в другой город. Василь женился на полячке и недалеко от дома Андрея и Серафимы купил себе тоже  небольшой домик.

Жизнь налаживалась. В семье Андрея появилось уже двое детей. Серафиме пришлось бросить работу,  а там и Мария по нездоровью вынуждена была с работы уйти. В семье осталось только два работника: он, да младший брат Фёдор, но их заработка вполне хватало на жизнь среднего уровня канадца.

Всё было хорошо.  Одна только была в душе у Андрея «заноза»: как разыскать своих родных.
Он писал, писал и писал на прежний адрес сестры, но ответов не было.  Адресная справка Ростова дала ответ: «Такие  в г. Ростове по указанному адресу не проживают».
Боль от того, что он не может найти родных,  его угнетала.
 
Андрей упал духом.
Но.. жизнь продолжалась. У него семья, дети, он  за них в ответе,  значит нужно жить.


*********

Зима в 1959 году выдалась снежная. За месяц не один раз приходилось Андрею залезать на крышу гаража, где стояла его подержанная машина и сбрасывать снег  на улицу.

Вот в какой-то из таких дней, разгорячённый и уже не смотрящий туда, куда сбрасывал снег, вдруг, услышал ругань, да ещё и на украинском языке. Остановился, глянул вниз и увидел человека, отряхивающего с себя снег.


Когда тот поднял голову,  заговорил с ним на украинском, стал извиняться и тут же спросил, с каких он мест, с каких краёв, на что услышал ответ, который мигом заставил его спрыгнуть с крыши: «С Ростова!»

«С Ростова? А у меня там сестра, да только не отвечает почему-то. А у тебя там есть кто?»
«Есть! Падчерица!»
«А связь с нею есть?»
«Есть»
«Слушай, пойдём в дом, я дам адрес сестры, попроси свою дочку, пусть она сходит туда,  может что узнает про сестру мою….»

Долго сидели они сначала за чаркой, потом за чаем и рассказывали о своей жизни в СССР, как попали в плен, как оказались в Канаде…


**********


Клавдия долго не хотела мириться с тем, что потеряла в войне двух своих братьев. Старший, Николай остался жив, продолжал служить в Армии. На младшего, Лёню пришла похоронка, причём не одна, поскольку она не верила и продолжала и продолжала делать запросы.

А вот на Андрея  на её запросы упорно  приходил один и тот же ответ: «Пропал без вести!»
Не верила. Слышала, что иногда пленные не возвращались  домой. Вот и надеялась, что жив, жив её Андрейка. Надеялась и ждала.


И вдруг…. Из Ростова пришло письмо со странными вопросами: «Есть ли у неё брат Андрей? Как его фамилия?  Какого он года рождения? Какая у них семья? Где они жили  раньше, по какому адресу?– и просьба: «Пожалуйста,  ответьте мне на эти вопросы, возможно Ваш брат жив. И если можно пришлите хоть маленькое фото, я отошлю его в Канаду».

Клавдия схватилась за сердце. Тут же  отправила обратное письмо со своей фотографией со всеми подробностями о своей семье,  о братьях, об Андрее. Ответа не могла дождаться:  по нескольку раз заглядывала в почтовый ящик.
И вот, наконец… ,  письмо из Ростова доставала дрожащими руками.

На этот раз женщина назвала своё имя, рассказала о встрече  своего отчима в Канаде с мужчиной, который попросил её сходить по такому-то адресу в Ростове, где жила его сестра.
Писала, как она пошла по этому адресу, но люди, проживающие там смогли сообщить только то, что сразу после войны  разыскиваемые ею люди уехали. Куда? Никто не мог сказать и только одна женщина, вдруг, произнесла: «кажется, в Анапу»
«Адрес знаете?»
«Нет, конечно!»
Пришлось разыскивать через адресный стол.
И в конце слова: «По всем описаниям, кажется вы и есть та Клавдия, которую разыскивает Андрей Богуславский. Я отправила ему Ваше фото, Ваш новый адрес. Ждите!»

Ждите! Легко сказать – ждите. Клавдия не находила места: она ждала, ночи не спала, дни считала, надеялась и ждала, что это именно он, её Андрей.

Письмо из Канады пришло через месяц. На фото был её брат. Клавдия потеряла сознание. Столько лет ожиданий, столько надежд и вот: «Он жив, её братик жив. Это он! Повзрослевший, возмужавший, но это ОН,  ОН, ОН!!!

Обратное письмо писала, торопилась, переписывала. Хотелось написать обо всём: и о себе и о семье и о том, как надеялась, что он жив, как ждала этого сообщения…
С войны вернулся и муж, Иван, которого Андрей хорошо знал,  и старший брат Николай. И только вот Лёня погиб.

К сожалению,  старший  брат Николай , человек партийный, военный с большой осторожностью  и недоверием отнёсся и к фотографиям Андрея и к тому, что тот в качестве проверки, он ли это, достоверно отвечал на вопросы сестры о некоторых подробностях из  их детства, их семейной жизни, которые конечно же могли знать только люди близкие, родные.
Не верил. Считал, что за всем этим «что-то стоит», либо кто-то пользуется данными Андрея,  либо  он «куплен», либо «завербован»  и советовал сестре не продолжать переписку с Андреем.


Клавдия обиделась на Николая: «Коля, но, это ОН, Андрей, ведь, только он мог знать, что было в нашей семье.  Ну как же можно отказаться от брата?»
Но, к сожалению, услышала только один ответ: «Ты как хочешь, а я поддерживать с ним связь не собираюсь».
«Боишься? За шкуру свою боишься? А я не боюсь! Если он в чём-то виноват,  не тебе мне это говорить, пусть об этом мне скажут те, кто  знает это наверняка».


Андрей стал приглашать Клаву приехать к ним в гости. Трижды присылал приглашения и только на третий раз Клавдии разрешили поездку.

Первые два раза Николай ликовал: «Вот видишь, значит не всё так гладко, раз не пускают тебя. Видишь, я прав оказался».

Не выдержала Клавдия и в горячах бросила брату обвинение: «Ты просто трус!». Ещё не обретя младшего брата, она со своей горячностью чуть не потеряла старшего.

К поездке готовилась долго, переживала, нервничала, не знала, правильно ли она делает, но желание увидеть младшего братишку, которому в своё время заменила мать, было так велико, что она просто не хотела думать о последствиях.


И вот поездка!

Самолёт до Москвы.  Два дня у посольства Канады,  получение визы, билеты, телеграмма: «Вылетаю тогда-то рейс такой-то» и вот, наконец, 12-ти часовой перелёт Москва-Торонто.


Вышла из самолёта, огляделась. Никто её не встречает, не видит родного лица. Получила багаж, стоит, озирается по сторонам. Полчаса, час… Мимо проходит женщина, с которой вместе летели в самолёте, её встретили, и она, счастливая, улыбающаяся идёт в окружении своих родных.

Увидела Клавдию, остановилась, остановилась и её «свита».  «Давайте мы подвезём Вас , а, вдруг, они не получили телеграмму».

Клавдия растерялась, не зная, как ей быть: ждать своих, или поехать с незнакомыми людьми, но как? - в чужой стране,  с чужими людьми.  Но и оставаться здесь, среди чужих, в чужом городе. А, вдруг, её никто и не собирался встречать. Как быть?

На звонок  в квартиру брата никто не отвечал. Сделали предположение, что они в пути, но по какой-то причине опаздывают.

Клавдия долго колебалась, что делать, а потом решилась ехать, всё-таки хоть одно знакомое лицо – женщина, с которой летели 12-ть часов.

Остановились у дома, по адресу которого Клавдия отправляла письма. Дом закрыт. Никто не отвечает.  Попробовали спросить соседей, на что те ответили, что видели суету возле их дома и две машины  с людьми куда-то уехали.

***********


Все приехавшие встречать Клавдию  метались по аэропорту, высматривая знакомое по фотографиям лицо.  К прилёту самолёта они опоздали.
И, вдруг, по радио услышали оповещение: «Господа Богуславские, Ваша сестра Клавдия, прилетевшая рейсом Москва-Торонто, ждёт Вас дома!».

У всех вытянулись лица: как, каким образом, почему не дождалась их?  Быстро, бегом к машинам.

Остановились у центрального входа в дом.  Как горох, высыпали из машин.
Сидевшая на ступеньках, уже не молодая  невысокого роста,  полноватая женщина,  поднялась, сделала несколько шагов им навстречу  и упала в объятия брата.

*******

Так, спустя многие  годы,  встретились  родные люди, кого судьба разбросала по разным концам света,   люди, которые верили в эту встречу, надеялись  и ждали её.

Вопреки всем обстоятельствам, которые,  казалось,  уже  никогда не позволят им выжить и встретиться, они выжили и встретились.

Слёзы, объятия, рассказы о своей жизни, воспоминания  из детства, воспоминания о  родителях, братьях…  .

Не заметили, как и ночь пролетела.
Под утро  задумавшийся Андрей, вдруг, произнёс: «Я так благодарен Богу и судьбе, что вопреки всему, что со мною происходило  я, наконец,  нашёл тебя.  Даст Бог,  и с Николаем свидимся.
Клавдия заплакала, ещё раз обняла брата,  и  тот тихо произнёс: « Пойдём спать, сестричка, ты устала с дороги, а я мучаю тебя своими расспросами.  У нас ещё целый месяц впереди, ещё наговоримся.»


Клавдия долго не могла сомкнуть глаз. Её мысли тоже  крутились вокруг слова «судьба».

«Судьба! И, всё-таки, именно она ведёт нас по жизни! – думала Клавдия -  Если этой встрече было суждено состояться, вот она и состоялась! Вопреки всем и всему!!!»