В большой задумчивости сидел Эхо у озера, возле старой ели. У самой водной глади вилась стайка комаров-толкунцов, а в тёплой зеленоватой воде, под сеточкой ряски, лениво покачивалось то ли почернелое бревно, то ли огромная рыба-сом.
– Почто пригорюнился да сидишь, как в воду опущенный? Аль не выспался? – нараспев проскрипела Вековечная Ель.
– Выспался, бабушка! – отозвался Эхо. – Мягка твоя хвоя. А сижу-то я перед дорогой – идти надумал.
– Далёко ль?
– Сам не знаю. Верно, что не близко. Пойду да пойду, куда ноги поведут... – медленно проговорил Эхо. – Бабушка, а кроме меня, есть ли ещё кто такой же? Чьего я роду-племени?
– Наш ты, еленёночек, лесной! А не то ль разве понимал бы ты речь мою? Но, как есть скажу: в нашей округе ты один такомский! Хотя, как по мне, ты больше на молодое деревце похож, – улыбнулась старенькая Ель. – Давным-давно, когда росла я ещё малой елиночкой-тростиночкой не выше тебя ростком, в Бережёный Лес наш заявились похожие на тебя: двуногие, бесшёрстные да такие гладенькие, словно с них кору сняли, их ещё людьми кличут. Всего-то их двое было, по ягоду пришли. Не успела и рассмотреть толком: почуял страж-Урман дух человечий, медведем оборотился да рыком рычинным из малинника взревел, людей-то как ветром сдуло – только мы их и видели!
– Отчего ж Урман гостей не приветил, зачем с порога прогнал? – огорчился Эхо.
– Видней ему, на то он и страж лесной. А может, и к добру-то оно? Ты поди, испроси Урмана сам о людях – он побольше моего о них знает.
Где жил Урман, лесной пан, никто не ведал. Но каждый знал: повидать его можно было, если про себя назвать по имени трижды. Так и Эхо, оставив старую ель дремать под напев иволги, наугад побрёл вдоль озера да мысленно трижды повторил: «Урман, лесной пан». Вышел из леса к реке. Там, у серебряной ивы, макающей в воду длинными ветвями-косами, его уже поджидал Урман – лесной страж и хозяин. При свете дня он казался окатистым стожком сена, кем-то поставленным у самой воды: так же, как солома, торчала его косматая пестроцветная шерсть. Хвост Урмана затерялся в траве, и только кисточка на его кончике то и дело подрагивала.
– Здравствуй, Эхо! Услышал я твои мысли, и знаю, что у тебя на сердце, – молвил Урман, выгнув спину хомутом.
– Здравствуй и ты, Страже! – поклонился Урману юноша. – Сказать тебе хочу! Давеча на взгорке, когда вдруг разом стихли все земные звуки, услышал я чью-то песню, и нет мне теперь покоя. Откуда тот голос, чей он? Почему мне знаком, а так на лесные голоса непохож?
– Хррммм... – глухо пророкотал Урман, поди пойми – рыкнул или хмыкнул. – Нет у меня ответов для тебя, чадо. Многие отголосья и отзвуки, никому не присущие, ловить мне случается. Смущают, беспокоят они нашу землю, наше небо, как вот и тебя.
– Может быть, это люди зовут на помощь? – воскликнул Эхо. – Вдруг мы кому-то очень нужны?
– Добрая твоя душа!.. Может быть, и люди. Да не должно тому бывать: нельзя им в наш Бережёный Лес. Не знаешь ты их, чадо. Но, вижу я, теперь тебе не усидеть на месте. Всему твоё сердце отзывается, и сильней всего – другому сердцу. Ступай, Эхо, куда поведёт тебя твой верный компас!
– Какой такой компас, Страже?
– Твоё вещее сердце! – мигнул синими глазами Урман. – Да вот возьми себе в спутницы дудочку ивовую – брёлку, чтобы не так одиноко тебе бродить было, Эхо перехожий. Я её нарочно для тебя из веточки Серебряной Ивы выточил. Много у брёлки и других талантов, кроме голоса! Помни: песня этой дудочки утешает, примиряет, направляет да из беды выручает.
– Возьми ещё мой листок! Пригодится, когда попросят, – прошелестела Серебряная Ива, уронив Эху в ладони узенький, как пёрышко, лист.
Принял Эхо подарки, поклонился обоим, а Урман ещё молвит:
– Теперь слушай да смекай: путь твой на Ту Сторону лежит: за реку, в забвенные места, покинутые людьми. Нынче быльём поросли их дома и следы, но о людях тебе там каждая давняя вещь, каждая безделица поведает. У всего на свете – своя сказка и быль! Да только береги своё сердце от чёрной печали, от чужих горестей: сочувствуя всему, себя не позабудь. Проводил бы я тебя, Эхо, да нельзя мне лес свой покидать... Ящерка Затея тебе подсобить обещалась, да и ей в те края непросто пробраться: свои стражи у Той Стороны, свои страхи и полохи. Ничего не страшись! А друзей и в чужом краю сыщешь.
– А сюда смогу ли я когда-нибудь вернуться, Страже? – напоследок спросил Эхо.
– Твой верный компас да волшебная ивовая дудочка всегда к дому направят, из самой темени выведут – ты им верь, чадо лесное. Ну, ступай! Поспешай да возвращайся! – провещал Урман и прижался к Эху пушистой щекой. – Счастливый путь!