И. Рассказов
Позывной - «Ингрид».
Больница. На окнах решётки. Клеёнчатые тапочки на ногах и застиранный халат не по росту штопанный на локтях.
Палата. Кровать со смятыми простынями, одеяло непонятного цвета с полосками по самому краю. Стены… Такое ощущение, что их вымазали грязью поверх просвечивающейся зелени. Потолок высокий и там лампочка и почему-то синего цвета, а ещё мухи… Они здесь повсюду. И запах… Никакой стерильности, а только сырость промозглая и постоянное желание укутаться во что-то тёплое.
Санитары. Фурии в белых халатах и все как на подбор кряжистые с такими противными голосами, что всегда хочется накрыть голову подушкой и, зажмурившись сильно-сильно, унестись отсюда к тёплому морю.
Сегодня по календарю Новый год. В обед приходила какая-то женщина и называла её дочкой. Нет, она её так и не вспомнила и к себе не подпустила. Ещё такая новость: идущих на поправку соседок по палате, отпустили с ночёвкой домой. Её не отпустили. Эту ночь придётся провести с окнами, оплетёнными металлическими прутьями.
Память. Эта штуковина не хочет себя никак проявлять. Вот и люди какие-то к ней постоянно ходят, а она их не помнит. Ладно бы так ходили, а то приносят еду и кормят. Она ест… Вкусно…
Ещё приходил один человек. Его она сразу узнала. Он тоже её кормил, чуть ли не с рук. Всё так, только такое ощущение, что все они и он тоже здесь не по своей воле. Вот и она здесь не по своей... Иногда ей кажется, что она такая маленькая птица, которая пытается с высоты своего полёта рассмотреть съедобную крошку там, внизу. Конечно, всё это её придумки и никакая она не птица. Просто ей стыдно перед всеми этими людьми, что она такая… непомнящая ничего.
И вот Новый год. Всех рассадили вокруг ёлки, украшенной игрушками, а санитары в нелепых костюмах поверх белых халатов стали показывать какие-то сценки из русских народных сказок. Потом всем раздали по две конфеты в одни руки и заставили громко спеть песню: «В лесу родилась ёлочка». Пели вразнобой: кто-то старался, но не знал слов, а кому было не до того, уминая подаренные конфеты.
Вечер. Всякие процедуры и потом потушили свет. Отбой… А спать не хотелось и она просто лежала, уставившись в потолок. Откуда-то извне доносились еле-еле слышимые голоса и что-то постоянно бабахало. Народ где-то там праздновал Новый год, а здесь в этой палате была только больничная тишина. Она ещё вспомнила свою соседку по палате. Эта пичуга сюда попала тоже непонятно как. Жила себе, воспитывала сына, пела в ночном клубе, а потом что-то выключилось у неё в голове, и она полетела в бездну. Пришла в себе уже здесь, когда увидела на окнах решётки. Сейчас она празднует со своим сыном и старой матерью.
Сон. Снилось поле, и она шла по скошенной траве и держалась за подол платья женщины, которая постоянно её навещает. Ещё был мужчина, и его она сразу вспомнила. Это был её отец. Он ушёл из семьи… И тут память её перевернулась, образно выражаясь, через голову и она поставила знак равенства между неузнанной женщиной и матерью. Кажется, всё встало на свои места: у неё тоже есть семья. Откуда-то выплыл образ сестры, а потом она узнала брата в толпе людей идущих в сторону каких-то гор.
Утро. Всё та же больница. Не хотелось вставать. В коридоре что-то громыхнуло и потом опять ничего. Тишина. Она придавила её исхудавшее тело к кровати и сами собой потекли слёзы. Нет, так нельзя. Встала. Подошла, шаркая клеёнчатыми тапочками по полу, к окну. Посмотрела сквозь металлически прутья на утренний снег за окном. Там была другая жизнь. Скорее бы туда…
Синица… Она опять прилетела к этому окну. Села и стала клювом выбивать морзянку по состарившейся деревянной раме. Вот так всегда: она там, на воле, а ты стоишь, укутавшись в застиранный больничный халат, и пытаешься подобрать слова под её ритм: точка, тире, точка, точка… Иногда получается вот это: «Я тебя люблю…»
День как день. К вечеру пришёл доктор со смешными ушами. Мутным взглядом осмотрел её всю с головы до ног и, махнув рукой, процедил сквозь сжатые зубы: «Ладно, на одну ночь отпущу тебя домой… Собирайся, именинница».
Она совсем забыла: завтра у неё День рождения. Радость торкнулась и застыла с немым вопросом: «А где мой дом?» Вслух нельзя – может не отпустить этот ушастик. Тут надо, как в разведке, не шуметь и просто дождаться, когда окажется на свежем воздухе. Странно, но на улице мороз и снег, а в палате мухи, мухи… Как там пелось: «По слепым глазам старухи ходят мухи, мухи, мухи…» Бр-р-р…
Дом. Она его вспомнила сразу же, как только переступила порог квартиры. Всё на месте и улыбчивую женщина из сна уже не казалась ей чужой. Мамочка… Состарилась и осунулась… «Это, наверное, всё из-за меня» - подумала она, присаживаясь на свою кровать. Провела рукой по покрывалу. Никаких полосок и грязного цвета. Книги, компьютер, окно и… без решётки. Свобода! Кто бы знал, как не хочется возвращаться обратно в больницу.
Завтракали в тишине. Она отчётливо различала звуки, и не было в ушах никакой ваты. Это потому, что она припрятала незаметно от санитарки лекарства, которые та опустила ей своими толстыми пальцами в рот. Тут она ещё та каприза: выплюнула в руку, как только эта фурия отвернулась от неё.
Эх, ей бы сейчас завалиться в сугроб и плакать от счастья, а не сидеть здесь в объятиях непонятной настороженности. Такое ощущение, что вот-вот кто-то должен постучать в их дверь, и они не знают: к добру это или совсем наоборот.
Звонок. Всё как в сказке. На пороге стоял он с букетом белых роз. Улыбается... А улыбка даётся ему с трудом и она об этом знает. Лечащий врач всем родственникам своих пациентов рекомендует как можно дальше отодвинуть все проблемы и горести. Она ухитрилась это подслушать, когда шла на процедуры. Интересно, а что он ещё рекомендовал всем им?
Потом они бродили по зимнему парку. Она постоянно что-то ему рассказывала и то и дело плакала, а он утирал рукавицей ей лицо и согревал её пальцы своим дыханием. Про синицу она ему тоже рассказала, и он ещё придумал ей прозвище: «Ингрид». Он так и сказал: «Теперь ты у меня будешь радисткой и если Родина прикажет…» Смешной… Ну, что она может приказать… с её-то диагнозом? Если только минное поле разминировать ценой собственной жизни. Заплакала и стала даже заикаться от нахлынувшего на неё непонятного чувства. Было ощущение, что уже скоро они с ним расстанутся... навсегда.
А вечером, отогнав от себя всё это, они пили чай. У неё же День варенья и так просто нельзя заливать в себя этот напиток. Торт, конфеты и другие вкусняшки… Он что-то рассказывал весёлое, и уже не надо было претворяться, что ничего страшного нет в её болезни. Все и так были в курсе, что это не лечится, а значит, надо просто жить и радоваться каждому дню, каждому часу. Она посмотрела на букет белых роз. Они стояли в вазе, как в карауле, вытянувшись во всю свою длину, подчёркивая этим всю торжественность сегодняшней посиделки.
Ночь была спокойной, и только под утро ей показалось, что лёгкий озноб вторгся в её тело. Ничего страшного – это её организм готовился опять оказаться в стенах больницы, где не всё так радужно.
Через месяц её всё же выписали. Чуть-чуть заикалась и самую малость трясла головой. Как сказал ушастый доктор, что это пройдёт, только надо держаться подальше от всего негативного и поменьше смотреть телевизор. Ещё он так по-свойски потрогал её за колено и шепнул почти в самое ухо: «Секс в меру, а то опять крышу снесёт, дорогуша…» Она дёрнулась, как лошадь, почуявшая где-то волка. Не хватало ещё лягнуть этого лопоухого эскулапа за его такое «участие». Уж после этого её тут же повели бы на процедуры под током, но это не входило в её планы. Вообще, ходили слухи по больнице, что этот «врачеватель» любил заниматься любовью со своими пациентками. Вон и соседка по палате рассказывала что-то про его приставания к ней. Тогда не до того было…
Теперь всё это далеко. Она живёт за границей. Он остался в России. Какое-то время ещё переписывались. Он продолжал называть её в коротких посланиях Ингрид и постоянно шутил, мол, когда она вернётся домой, то он будет ходатайствовать, чтобы ей дали медаль за служение Отечеству. Она не вернулась. Вышла замуж. Супруг её играет на банджо и часто ездит с гастролями по миру. Детей у них нет. Диагноз её болезни такой, что лучше эту тему не трогать. Так будет лучше для всех и для неё в первую очередь. Иногда она вспоминает синицу, которая прилетала к ней тогда в больницу и сразу хочется теплее укутаться и стоять долго-долго, высматривая непонятно что через оконное стекло без решёток.
Июль 2018 г.