Жителям моей деревни посвящается
Слова и выражения, применяемые жителями Ново-Кытманово при приготовлении и приёме пищи.
Из далёкого-далёкого детства мне слышится ласковый голос бабушки Кристины: «Витя, иди сынок, паужин на столе». Это слово «паужин» для меня стало символом моей беззаботности и заботы бабушки о нас, внуках. И даже когда её не стало, спустя десятки лет, перед тем, как садиться за стол, я будто слышу её голос.
У нас в деревне все говорили так: «Садись паужинать», «А мы чо-то рано сёдни отпаужинали», «Пора паужинать, а его всё нет». Произошло это слово от «ужинать», «ужнать», что означало принимать пищу вечером, перед сном. Тётя Лида, мамина родная сестра (мы жил дворами рядом), вечером, после того, как пригонят с выпасов коров, говорила через ограду: «Манька, ты кого на паужин своим варить то будешь?». Я смеялся над этой фразой и говорил в ответ: «А сегодня, тёть Лид, меня». Она сердилась и ворчала: «Выучили вас, чтоб вы над нами смеялись. Выхвальные больно стали».
Паужин – это когда уже темно и вся семья собралась дома. Мать с отцом наработались в колхозе, мы набегались да накупались, собака Джек вполглаза обязанности выполняет, куры уселись на нижних ветках ветлины, что выросла из кола ограды-плетня, на пруду на загон два мужика рыбу ловят, глухо рюхая ботовками, и мы уминаем жареную картошку, запивая её молоком из погреба.
Так говорили наши бабушки и дедушки, а родители уже стали отходить от этого слова и говорили - «ужнать». Я не думаю, что здесь был какой-то смысл: просто так сложилось, что одни произносили «ужинать», а другие «ужнать».
Однако в нашей деревне никогда утренний приём пищи не называли «завтракать», а полуденный – «обед». Всегда говорили «исть» или «исти». Потомки переселенцев из Рязанской губернии Матюхины и Степновы, например, произносили фразу: «Садитесь ишьтя». Это от слова «ешьте». Слова «завтрак», «обед», «есть», «кушать» не были в обиходе до конца 60-х годов. После того как молодёжь потянулась в город, эти слова стали иметь хождение.
Интересно было слушать, как деревенские женщины обсуждали проблему готовки еды. «Чё, кума варить то будешь?». «Да намну картошки с огурцами ни то». Или: «А я сгондобила кислю цельный чугун, они его весь день и наяривают». А то совсем неожиданное: «Чё-чё да камушка горячего! У них только одна еда на уме». В семьях, где много детей было, хозяйки обычно жаловались: «За месяц кабана ухайдокали, картохи пол погреба слупили, огурцов чуть осталось, живём, как одним днём». Некоторые выражения до сих пор в памяти: «А мои не перебирают. Пошвыркают чё есть и ладно», «Ни зюзи, возьми вон хлеб с молоком да и надуйся», « Мои-то напрутся супа и сытые, и никаких им сладостей-сахаров с конфетками не нать», «Ваньке всё нипочём: с земли ли взять или из чугунка достать».
Отношение к еде было святое. Хлеб ломать запрещалось, только резать, И резать на большие куски. Говорили: «Большой кусок радует роток». Оставлять недоеденный хлеб считалось за грех.
Особых лакомств не было. Разве что варенье, когда в конце 60-х годов в магазинах стал появляться «вольный» сахар, а окультуренная смородина, посаженная многими жителями деревни, стала давать большие урожаи. Варенье научились варить быстро. Сахар брали мешками, а в хозяйствах, где выращивали свеклу, он стоил дёшево – 50 коп. за 1 кг. Мешок в 50 кг. обходился в 25 рублей. Варенье варили вёдрами, разливали по трёхлитровым банкам и ставили на хранение в погреба. Запасы варенья достигали 40-50 банок. Это варенье толстым слоем намазывали на хлеб и ели, то с молоком, то с водой.
Вторым лаковым блюдом являлось кофе и какао. Кофе не натуральный, а напиток из желудей. Варили на молоке и в огромных количествах, добавляя сахар «по скусу». Особенно они хороши были после того, как остынут и «отстоятся». Кофе у нас называли «кофей», а какао – «какава».
Для нас, для детворы, долгожданными были праздничные дни. И особенно они запомнились при жизни бабушки, когда на значимые церковные праздники она пекла блины, пироги, шаньги, хворост («стружни» по-деревенски), кисель, компот (у нас говорили «киселя» и «канпот»). Потом всего этого стало меньше, так как религиозные праздники почитаться не стали.
При жизни бабушки порядок приёма пищи соблюдался очень строго. За столом собиралась вся семья, Детям разговаривать было нельзя, и упаси Бог выразить недовольство едой! Обязательным после еды было говорить «спасибо». Из-за стола выходили тогда, когда наедался последний.
Эти традиции стали меняться в 70-х годах, когда наши бабушки и дедушки умерли, а рождённые в 50-60-е года дети, в своём лексиконе стали использовать много заимствованных ими слов в городе и в армии. Так появились слова «похавать», «пожрать» вместо «поесть», «хавчик», «жрачка» заменили слово «еда».
К сожалению, о пище сельских жителей исследования принадлежат в основном учёным, чьё представление о еде связано с городской жизнью. В своих трудах они пишут о многообразии крестьянских блюд. Это не совсем так. Пища в деревне в наше время была однообразной: суп, молоко, картофель (прошлогодний), овощи (с середины июля) – летом. Зимой добавлялось сало и мясо. Летом мяса практически не видели, потому что скот на вольных травах вес нагуливал.
Мы, пацаны, добирали витамины в лесу. Гусинки, саранки, слезун, медунки, щавель, черёмуха, ивовые серёжки, кандык, берёзовый сок, жареная пшеница вполне поддерживали равновесие обмена веществ в наших организмах.
Московская исследовательница В. А. Липинская пишет, что крестьяне «много и часто» ели окрошку. Она не права в том, что зная технологию приготовления этого блюда, она не стала бы так утверждать. Подготовка ингредиентов для окрошки занимает слишком много времени. Для выдержки кваса, без чего не может быть окрошки, нужно много времени – несколько дней. Помимо кваса нужно сварить картофель, яйца, иметь под рукой лук-перо, свежий огурец, укроп, сметану. Чтобы «много и часто» есть окрошку, не хватит яиц. Кур в деревне держали помалу, а 3-4 яйца, которые они несли, уходили на квашню для выпечки хлеба. Так что окрошка в деревне – не повседневное блюдо, а редкое угощение. Квас с хреном и сухарями – это да, довольно частая пища.
Про еду в деревне говорили: «А я утром кого-никого похватала и на ферму», «Проглотил что-то и поехал». Культа из пищи у нас никогда не делали, но и пренебрежительно к ней не относились.
Нам, учащимся школы-интерната очень хорошо было известно чувство голода. Родители давали нам на неделю по два рубля. Конечно, этого было совершенно мало, но как-то приспосабливались. Выручала традиционная пища: картошка, хлеб, чай. Питались в столовой совхоза. Порция картошки стоила 2 коп. (брали по 2-3 порции), хлеб до нового года нам выдавали бесплатно, стакан чая стоил тоже 2 коп. В обед мы брали ещё половинку порции первого. Бюджет дня составлял 30 коп. На неделю (6дней), без учёта обеда и ужина в субботу, уходило 1,56- 1,60. Остальные деньги тратились на конфеты. Нас выручало то, что с собой на неделю мы брали «сумочки» - запас продуктов – сало солёное, молоко мороженое (зимой), какие –то постряпушки. Эти припасы мы поедали вечерами, перед отбоем. Весной ловили рыбу и варили уху. Выручали учителя, то хлеба принесут, то молока…Осенью в новотарабинском саду вызревали ранетки. В 1955 году здесь заложили фруктовый сад. Думали, что посадили яблони, но ошиблись. Ранетки были маленькие и кислые, но после первого мороза они становились очень сладкими. Мы их с удовольствием ели и даже домой возили в качестве подарка.
Во время полевых работ механизаторов кормили на полевом стане. Мы ходили туда, чтобы покататься на машинах, отвозивших зерно от комбайнов. Бывало, что нас кормили там. Нам эта еда казалась самой вкусной – там давали салаты и котлеты, что являлось в нашем представлении верхом вкусноты. Но мы не злоупотребляли доверием и расположением поваров. Однако такие случаи были редки, а в основном мы набирали в карманы пшеницы, уходили в лес, где был припрятан большой железный лист, устанавливали его на камнях, разжигали под ним огнь и жарили пшеницу. Кто не жил в деревне, тот никогда не поймёт вкуса жареных зёрен пшеницы.
Пельмени, которым незаслуженно придан статус первейшего блюда у сибиряков, были крайне редки у моих односельчан. И не потому, что их не любили, наоборот, о любви к ним сложено столько рассказов, анекдотов, что подчёркивает их популярность. Причиной их редкого появления на столе моих односельчан было недостаточное количество мяса. Свиней держали помалу, так как прокормить их было трудно. Всё зерно сдавалось государству, колхозникам выдавалось только на помол. Свиней кормили только картошкой, которой надо было великое множество, что требовало больших площадей. Но землю под огороды ограничивали, и поэтому для прокорма 2-3 свиней картошки не хватало. На зиму, как правило, забивали одного борова. Где уж тут пельмени, на суп бы мяса хватило до лета. Три-четыре раза в год стряпали пельмени, не более. Правда, стряпали из капусты с прокрученным салом нечто похожее, но это вообще никакого отношения к настоящим сибирским пельменям не имеет. Потом, когда с хлебом стало полегче, свиней во дворах появилось больше. Однако другая беда пришла. Рецепт настоящих пельменей утратили. Продаваемые сегодня повсеместно «Сибирские пельмени», таковые лишь по названию, а в остальном – суррогат из жил, крахмала, костной муки и перемолотых свиных шкурок. Да и кто сегодня помнит вкус настоящих пельменей? Ведь того не ведают, что в фарш ни в коем случае нельзя добавлять лук! Цельная луковица опускалась в чугунок при варке пельменей. В этом толк!!!
Особенности разговора жителей с. Ново-Кытманово
Разговор сельских жителей необычайно богат. Слова, обороты речи на одно и тоже понятие могут быть совершенно различны, однако при этом легко понятны собеседникам, выражавших одну и ту же мысль, но только разными словами. Язык сельских жителей многообразен, его колорит ёмок, звучен и меток. Село всегда отличалось остротой языка, подковыристостью, но не злобой. Произносимые слова определялись характером человека и деревни в целом. Были деревни, где в разговоре преобладал мат и грубые выражения, а были и такие, где на мат накладывалось общественное табу. Про первые деревни говорили – «матершинная», а вторая была – «добрая деревня».
Как здоровались
Раньше деревенский люд любил поговорить. Замечено, что это был своеобразный, годами сложившийся ритуал. Если встречались мужики, то усаживались удобно, угощали друг друга самосадом, положив при этом кисет с махоркой рядом. При встрече обязательным являлось приветствие. Говорили: «Доброго здоровьичка!», «Здравствуешь!», «Здорово были!». С этих слов и начинался разговор, ибо на приветствие звучал ответ: «Здоров, проходи, садись». Дальше завязывалось само собой: предлагали покурить каждый «Моего заверни, злой ноне табак вышел».
Мужики с бабами здоровались иначе: «Здорова, кума!» - «Здравствуешь, были, кум!» или «Здоровёхонько, кум!». Если первой здоровалась женщина, то она говорила: «Здорово, кум!» на что мужик отвечал: «Здорово, кума!». Но было, что мужик и не отвечал на приветствие женщины. Например, женщина говорила: «Здорово, Захарыч!», он говорил: «Заходи, кума!». При этом обиды никогда не возникало. Оказывается, здесь был заложен свой житейский смысл. Объяснялся он тем, что в деревне все друг друга знают и знают наперёд, а если женщина приходит к кому-то в дом, то хозяин, встретивший её на улице, знает, зачем она пришла, а потому и бесхитростно говорит: «Заходи, кума!». Деревенские люди в большей степени живут по совести и хитрость, обман, недомолвки в отношении односельчан не поощрялись. Мысль выражали прямо. И если мужик напивался пьяным и устраивал дебошь, то бабы на его «здорово, кума» говорили: «И-эх ты, рожа твоя здоровая, а меня не здоровкай!». Мужики так друг друга не укоряли.
Чужих слов село не принимало. Даже не действовали герои популярных в 50-60-е года кинофильмов «Кубанские казаки», «Иван Бровкин». Этим артистам во многом подражали, но приветствие в виде «Здоровеньки буллы» не приняли. И вообще за этим процессом строго следили деды. Если кто из малых детей скажет слово не по-деревенски, то тут же получит нагоняй: «Васька, губы оторву и язык выкину». Действовало. Городских жителей, ранее проживавших в деревне, осаживали сразу: «Чтой-то ты, Николай, исковеркал язычишко то в городу. Ты жеть домой пришёл, а не на разгульной дороге в раскорячку гычишь». К исконно городскому отношение было другое. «У них - своё, у нас своё», - так рассудили деревенские.
Уважительное, вежливое и робкое отношение было к образованным, и неважно, деревенская это учительница или из города кто приехал. Выслушивали внимательно и смущались, если он вдруг к ним обращался. Им говорили при встрече: «Здрастуйтя( те, ти)».
Было и ещё одно приветствие, когда здоровались без слов. Кивали друг другу и всё. Но это было только между мужиками. И происходило это в двух случаях: либо мало знакомые, т.е. новичок ещё не прижился в деревне, либо у одного из приветствующих к другому было недоверие. Не здоровались только в одном случае, когда человек компрометировал себя каким-либо проступком, который в деревне совершенно недопустим. Так в 1953 году Сафрошкин Александр в пьяной драке убил Чернова Ивана. Отсидел 10 лет, вернулся, но не с ним, ни с его женой никто не здоровался. В 1976 году он с семьёй вынужден был переехать в посёлок Тисуль Кемеровской области. Не здоровались и с Ероховым Иваном, т.к. он был пойман мужиками на воровстве рыбы из чужих сетей. Его избили так, что у него отнялись ноги. Тех, кто его избил, искать не стали, а он и не рассказывал – позор ведь неслыханный. После этого он лет 30 из своего подворья не выходил, волчьим взглядом сопровождая проходящих мимо его дома односельчан. А когда умер, то его хоронить никто не пришёл. А вот с его сыном Николаем здоровались все. Это был весёлый и добрый человек, прекрасный кузнец и плотник, любую просьбу выполнял безотказно.
Рукопожатия при приветствии были крайне редки. В основном жали руки при длительной разлуке. Мужики с женщинами за руку не здоровались никогда. Однако в некоторых случаях это допускалось. Интересно было наблюдать, например, когда кто-нибудь давно уехавший из деревни на место жительства в город, приезжал в гости и здоровался за руку с женщиной. Та страшно смущалась, краснела и старалась спрятаться за спины других. Этот вид приветствия назывался «поручкаться». Вообще же надо отметить интересную деталь: когда здоровались за руку с незнакомыми или малознакомыми людьми, то перед тем, как поздороваться, обязательно вытирали руку об собственную одежду.
Приветствие в деревне – это особый этикет, сложившийся на основе тончайших психологических нюансов, проявление которых характеризовало общую атмосферу отношений между жителями. Когда, например, слышишь фразу: «Что-то не поздоровался (имярек) и что я ему плохого сделал?», - становится ясно, что дружескими, добрыми отношениями деревенский житель дорожит.
Если ритуал приветствия с глазу на глаз был не многословен, то в письмах было всё на оборот. В нашей деревне письма начинались с одной фразы: «Добрый день, весёлый час, пишу письмо и жду от вас». А уже после этого шло: «Здравствуйте, милые наши (шло перечисление всех, кто к этой категории относился), с приветом к вам и пожеланиями здоровья ваши родные (шло перечисление таковых)». В конце письма обязательной была приписка: «На наш привет скоро ждём от вас ответ», и «Целуем и крепко накрепко обнимаем». Поцелуи при встрече допускались только между близкими родственниками, приехавшими в гости.
Пишу я это потому, что сам являлся участником всего этого, а писем под диктовку бабушек в детстве переписал великое множество, и по сей день помню, у кого из деревенских и где жила родня.
В первом классе, наша учительница, Любовь Михайловна Ляхова учила нас как правильно здороваться. Со старшими мы должны были первыми здороваться и называть их на «Вы». И вот, придя домой после школы, Валька Семусёв так обратился к своей матери: «Здрасьте на Вы, дай пожрать!». Ему этот случай помнили до армии.
По мере взросления, к нам переходили традиции в обращении друг к другу на уровне взрослых. Правда, наше поколение конца 40 – начала 50-х годов привносили и своё новшество. Валентина Гнетнева после окончания 8-го класса поступила учиться «на учительницу» в Барнаульское педучилище, Приезжая на каникулы, она обязательно проходила по всей деревне и с каждым встречным, подчёркнуто правильно выговаривая, говорила: «З д р а в с т в у й т е». Деревня это тут же заметила и стала её звать «здравствуйте». А Алёшин Анатолий, призванный в армию в ноябре, в январе по состоянию здоровья был комиссован. Приехав в деревню, он всем потом при встрече говорил: «Здравия желаю!». Так до смерти с этим прозвищем он и прожил.
Последним случаем, где применялся ритуал приветствия, были похороны. На самих похоронах здороваться было не приято. Но когда в могилу по обычаю бросали по горсти земли, то говорили: «Ну, Иван, передавай там привет нашим». В других деревнях я наблюдал, когда мужики при встречах обнимались и хлопали друг друга по спине.