Лиза ещё не пришла.
«Она обиделась, наверное… перестала подходить к своему окну. Не стояла там, глядя вдаль и улыбаясь своим мыслям краешками малиновых губ. В овальной раме окна её фигура, подсвеченная лучами солнца, была словно произведение художника. Что мечтала увидеть она там, за горизонтом?
Мне хотелось запечатлеть эту волшебную картину, оставив её только для себя одного. Я был не в силах расстаться с этим образом, как ребёнок не в силах выпустить любимую игрушку из цепких маленьких пальцев. Это было инстинктивное удержание того прекрасного, что случилось в моей жизни.
Но я не должен был испепелять её жаром моей мечты - соединиться с нею любой ценой, чтобы она стала моей. Моей навсегда! Наверное, этот напор, мои слова напугали её, и она покинула меня, не успев понять, кто я такой и почему люблю её так сильно…»
- Генрих, ну зачем ты снова глядишь на этот дом? Ведь ты знаешь, что её там нет. Она, наверное, уехала… далеко. Мало ли, каких приключений захочется молодой женщине с такими сияющими, как звёзды, глазами?
Из моей души рвётся стон:
- Няня, ты не понимаешь! Ты забыла, потому что старая, а может никогда и не знала, что такое любовь. Такая любовь, которую невозможно реализовать, воплотить в жизнь, которая вроде бы рядом, но в то же время бесконечно, безнадёжно далеко!
Няня подходит, и как в детстве обнимает мою голову руками, крепко прижимая к себе.
-Милый мой мальчик, ты прав. Я никогда не знала такой любви. Я вообще не знала другой любви, кроме как к твоей семье и особенно к вам с Дианой. Но Диана теперь не нуждается во мне, а ты вот - нуждаешься. Поэтому я останусь с тобой, и буду тебя поддерживать во всём.
Лиза была моим наваждением. Но это случилось не сразу. Мы вернулись в страну после многолетней отлучки и переехали в особняк, полученный в наследство от моих родителей, тусклой унылой осенью. И в первый же вечер, в окне дома напротив, я увидел её. Сначала я нашёл девушку не очень привлекательной. В целом так оно и было, она не производила яркого впечатления, но создатель деталей её внешности являлся гениальным художником.
Лизу можно было рассматривать как драгоценность. Её серые прозрачные глаза, обведенные синим контуром, были слишком сияющими и прозрачными, чтобы принадлежать человеку, а пушистые ресницы потрясали густотой. Красиво изогнутые губы, говорили своим видом о хозяйке разное, в зависимости от угла зрения, от солнца, от того, что она говорила или даже думала.
Она мне стала попадаться везде. Я видел её в окнах консерватории, кафе, трамвая и магазина, где продавались строгие папки и голубые и розовые открытки с младенчиками. Я замечал её кормящей нарядных уток в зеркальном пруду и гладящей истосковавшегося по ласке бездомного кота, трущегося у чьего-то шикарного лимузина, увлечённо играющей на своем черном пианино и срывающую объявление на остановке.
Помню, я тоже отправился тогда к остановке и взглянул на объявление. «Настройщик пианино» - было написано там.
Зависть к неизвестному настройщику зашевелилась во мне грязной змеёй. Он мог общаться с моей любовью, а я нет!
Время бежало, а я так и не решался сделать первый шаг. Она ничего не знала обо мне и о моих чувствах, а я страшился её отказа, мучая няню своими сомнениями и бесконечными рассказами о Лизе.
Я просил у няни совета, листал книги по психической терапии, погружался в свой мир, где бродил среди пурпурно-красных орнаментов, чтобы забыться, но моя тяга к девушке становилась всё сильнее.
Я впал в меланхолию и список моих любимых музыкальных произведений пополнился концертами для кларнета, а затем и фагота. Няня решила, что это уже слишком и с её губ сорвались слова, которые вызвали во мне бурю эмоций.
«Сделай так, чтобы она сама назначила встречу» - вот, что сказала моя добрая няня с глубоким вздохом, и я прочёл печаль в её глазах.
Я запомнил её слова навечно, повторив их тысячу раз. Они меня вдохновляли, и пугали.
Однажды, после долгих мучений и страха, я решился наконец, открыть Лизе своё сердце.
В тот день она навещала больную мать, и я, то полный решимости, то готовый плюнуть и бежать в страхе, всё же ждал, не спуская глаз с её окон.
Было уже довольно поздно, когда створки окна отворились, впуская в её комнату тёплую июльскую ночь, полную таинственных звуков сада, лунные блики от пруда, и шелестящих ночных мотыльков. На фоне темной комнаты лицо Лизы белело, словно камея. Я не увидел её глаз. Они затаились в тени.
-Лиза, позволь мне поговорить с тобой о чём-то очень важном… - промолвил я наконец.
Она не испугалась моего голоса, не шелохнулась, а продолжала стоять неподвижно. Я слышал только слабый звук её дыхания и далёкие трели одинокого сверчка в саду.
- Меня зовут Генрих. Мы незнакомы, но я люблю тебя, как никого никогда не любил! И я знаю о тебе почти всё. Если ты позволишь, мы встретимся и может быть ты тоже полюбишь меня.
Мне казалось, что мои слова разносились в тишине небесным громом, хотя я старался говорить мягко и тихо. Но Лиза продолжала молчать.
- Я просто умоляю тебя о свидании, Лиза. Только скажи где и когда? Я не причиню тебе зла, ведь я люблю тебя сильнее, чем себя. Сильнее жизни! - Я вложил в эти слова всё своё отчаяние!
Белолицая статуя ожила. Она придвинулась к окну и лунный свет позволил мне увидеть её мимолётную улыбку.
- Да… - сказала Лиза и медленно закрыла окно.
Я не знал, что думать, хотя при звуке её голоса у меня ухнуло в груди, будто я взглянул вниз с небоскрёба. Я волновался и ожидал, что она сейчас выйдет, и провёл три часа надежды и отчаяния. Но Лиза не пришла.
«Она сказала мне «да!» - закричал я няне. Мне хотелось узнать, что она думает по этому поводу. Лиза не назначила мне свидания, но ведь она сказала это важное слово?
Няня посмотрела на меня, как будто ждала чего-то.
-Генрих, она сказала это не тебе. Наверное, кто-то был с нею в комнате…
Ночью мне не спалось. Я бродил по дому в полной темноте, нашёл кресло-качалку матери и сидел там, качаясь, будто соединяясь этим действом с той, которую почти не помнил, но в которой так всегда нуждался. Запах пионов в вазе и бледно-розовое атласное платье, которое я очень любил гладить ладошкой – вот единственные детские воспоминания о матери. Диане повезло больше, она знала её на целых восемь лет дольше.
Качание успокоило меня, и я уснул.
Проснулся я на рассвете, с щеками, влажными от слёз после грустного сна, и в кухне обнаружил няню, уснувшую там, где её сморил сон. Она написала кому-то письмо, да так и уснула.
В тот день я опять видел Лизу. Она выставила на веранду большие подушки, и я, представив, как прохладная подушка ночью касается её горячей щеки, снова впал в романтическое состояние.
Как обычно, я проследил за нею до работы. С нетерпением ждал её появления у окна. Я был глубоко уверен, что она слышала мои слова и поняла их. Разве может такая сильная любовь не добраться до центра её сердца?
Иногда она приходила на меня посмотреть, улыбалась и слегка кокетничала, закладывая локон за маленькое ушко. А потом, через несколько часов я видел её в магазине одежды, где она примеряла газовое сиреневое платье. Мне хотелось бы застегнуть ей молнию на спине, но она предпочла позвать продавщицу. В общем, несмотря на мои отчаянные слова о любви, что я сказал ей ночью, она вела себя, как обычно и о свидании не промолвила и слова.
Но крепко запомнив совет, что дала няня, я отступать не собирался.
Мне раньше не приходилось общаться с девушками, обычно я за ними только наблюдал. Иногда они что-то мне говорили, иногда смеялись надо мной, временами злились или плакали, а одна даже плюнула мне в лицо!
Но как это могло помочь мне в моей любви к Лизе? Перед нею я был словно маленький щенок, едва ковыляющий на слабых ножках.
Одним своим словом она сможет или убить, или возродить к жизни. И только благодаря ей у меня появился смысл существования.
Я решил написать ей письмо. Да, старомодное, настоящее письмо, какие учила меня писать няня, где попрошу о свидании. Мне показалось это прекрасной идеей.
Подобрав самые убедительные аргументы для нашей встречи, я поставил подпись, запечатал письмо и отдал его почтальону.
Несколько дней я не находил себе места, ожидая ответа и наконец обнаружил в почтовом ящике конверт! Увы, это был мой собственный конверт с пометкой: «Адресат не найден».
- Няня, я хочу пожаловаться на нашу почту. Письмо, которое я отправил Лизе всего лишь в дом через дорогу, вернулось с пометкой «Адресат не найден». А ведь почтальон прекрасно носит почту в дом Лизы, я сам его видел много раз. Но самое страшное это то, что Лиза исчезла! Я не видел её уже четыре дня и три ночи!
Няня вязала очередную кружевную салфетку, которыми и так был уже полон весь дом.
- Мальчик мой, я хотела тебе что-то рассказать. Но давай подождём дорогую гостью. Завтра вечером мы поужинаем все вместе, заодно и поговорим.
- А кто это будет? Кого ты пригласила?
- Это сюрприз, и не спрашивай. Сходишь завтра за тортом в кондитерскую на площади?
Настроение у меня улучшилось, я очень любил сюрпризы и втайне надеялся, что это будет настоящий сюрприз, в который я даже не смогу поверить, настолько он приятен моей душе.
Я убрал с проигрывателя сюиту из «Мрачной охоты» Ульбрихта, сопровождавшую мою жизнь в течение нескольких последних дней, и поставил пластинку с «Ноктюрном фа диез мажор» Шопена. Это был мой любимый ноктюрн, и Хорхе Болет прекрасно отражал самые нежные и светлые чувства к Лизе, которые сменялись тревогой и волнением, а затем снова приходили к умиротворению. Я мог слушать его снова и снова. Иногда слёзы лились у меня из глаз, но я не стыдился их.
В доме работали чужие люди, и они меняли гардины и вешали хрустальную люстру, стоя на высоких лестницах. Я осторожно понаблюдал за ними из-за двери, поразившись их уверенности и ловкости, и пошёл за тортом.
К моему возвращению уборка в доме завершилась и всё сияло красотой, как и раньше, когда ещё были живы родители. Картины, скульптуры, подсвечники, всё было на своих местах и выглядело торжественно. Я в красках представлял, как няня тайно посетила Лизу и рассказала ей о моей любви, и Лиза, полная удивления и волнения, согласилась прийти, чтобы поближе познакомиться с нами, узнать о нашей жизни.
Няня, одетая в лучшее платье, тихо сияла и была очень довольна. Часы пробили семь раз. Через минуту в дверь позвонили. Меня охватила нервная дрожь. Я схватил букет роз, предусмотрительно купленный в цветочном магазине, который Лиза тоже иногда посещала.
Мы оказались у двери в одну секунду. Няня отпирала, а я стоял за её спиной, как дурак, с пунцовыми щеками и взъерошенными волосами и с розами в руках.
Дверь отворилась. Кровь отхлынула от моего лица. Это был ещё тот сюрприз!
- Привет, давно не виделись! – раздался высокий резкий голос, который всегда ввергал меня в легкую панику.
- Диана… - букет роз бессильно опустился вниз.
- Да, братик, это я. Вижу, ты соскучился, - она забрала букет из моей руки,- спасибо, красивые розы!
Чмокнув меня в воздух возле щеки, она обняла няню, а та её, и они стояли так целую минуту.
- Проходи, милая, посмотри, как мы тут устроились.
Диана наклонила голову, будто боялась увидеть нечто неприятное, и вошла в зал. Через несколько секунд она уже улыбалась, оглядывая наше жилище.
- Спасибо, дорогая, я вижу, что ты постаралась… - внезапно на её глаза навернулись слёзы и она смахнула их снежно-белыми пальцами.
Сестра всегда напоминала мне гривастую лисицу: наивно-наглые, зауженные к краю глаза, маленькие мелкие белые зубы. Она отчаянно ревновала меня к маме, и я вечно ходил весь ею искусанный. Мы никогда не были близки. Диана не подпускала меня к себе и называла «гадкий маленький крысёныш». Одна няня могла нас примирить, и только благодаря ей кое-что хорошее из детства всё же осталось в моей памяти. В общем я был страшно разочарован.
Мы сели за стол и приготовились обедать, но Диана, никогда не отличавшаяся выдержкой, сразу спросила няню о том, почему та её вызвала.
Я тоже хотел узнать повод, по которому мне снова пришлось встретиться с сестрой.
Няня некоторое время смущенно чертила пальцем вензеля на скатерти, затем сказала:
- Речь пойдёт о Генрихе. Мне очень нужна твоя помощь. Он влюбился, а мне не хватает смелости...
- Влюбился?! - сестра хмыкнула. - И в кого же? В неё, что ли? – она указала ножом на висевший на стене портрет Лизы, который я попытался написать простым карандашом.
- Да, именно в неё.
- Как её имя?
- Её зовут Лиза и она живёт на другой стороне улицы - отвечала няня.
- Как они познакомились?
- Он увидел её через окно.
- Ах, вот оно что!
- А ничего, что я здесь сижу? - возмутился я.- Это вообще-то моя любовь и моё дело.
Диана отрезала ножом кусочек отбивной и стала медленно его жевать. Няня смотрела на неё выжидательно. Я – вопросительно.
- Я поняла, - сказала сестра. - Он не знает, а открыть правду ты не можешь.
- Нет,- вздохнула няня. - Я намекала ему, думала он сам поймёт. Но, увы. Я боюсь разбить ему сердце.
Диана отложила вилку.
- Генрих, пошли, я кое-что тебе покажу.
Я покорно встал, и не ожидая ничего хорошего, поплёлся за сестрой в дальнюю комнату, где я ещё не успел побывать. Дом был очень большой. Няня отперла дверь, и мы вошли внутрь.
Посередине комнаты стояла чёрная медицинская капсула на колесах, с прозрачной выпуклой крышкой. Крышка была покрыта толстым слоем пыли. Я слегка вздрогнул, когда увидел это капсулу, похожую на гроб.
- В этой капсуле ты провёл пять с половиной лет. Разве ты не помнишь?
Я затряс головой. Мне стало нехорошо. Сильно застучало сердце. Няня сжала мою руку.
- Милый, не переживай ты так, всё хорошо закончилось. Ты проснулся и вернулся к жизни. И ты с нами.
Я посмотрел на капсулу, на Диану, потом на няню.
- Я ничего не помню, почему я здесь лежал? - Мой язык заплетался, слова давались с трудом.
- Потому что ты умер. - Диана сощурила глаза и растянула губы в подобие улыбки.
- Как умер? Но я же живой! Почему ты улыбаешься? Это шутка, неверное?
- Милый, Диана говорит правду, и это не шутка. Когда ты вернулся к жизни, мы уехали подальше отсюда, чтобы сменить обстановку. Потом она вышла замуж.
- Это я помню. Алан - настоящий смельчак, раз решился жениться на Диане.
- Вижу, ты не изменился, - промолвила сестра.
Я сделал маленький шаг к капсуле. Она выглядела угрожающе. В ушах зазвучала мрачная музыка. Из капсулы дохнуло смертью. Пространство наполнилось мелкими дрожащими черными спиралями. Я отпрянул.
И вспомнил…
Тогда я и вправду умер.
Утонул в бассейне, пытаясь достать уплывший на середину кораблик с моторчиком. Няни рядом не было. Она успокаивала в доме капризничавшую Диану, которая не хотела идти на музыку и расшвыривала ноты по всему дому.
Когда няня нашла меня, было уже слишком поздно. Я умер.
-Пойдём отсюда! - я выбежал из комнаты, меня трясло, дыхание сбивалось. - Уберите эту гадость! Выкиньте эту чёрную капсулу!
Я бежал по коридору в свою комнату, где мне тоже не было спасения. Приступ паники накрыл меня, и я заметался по комнате, крича:
- Уничтожьте её! Сожгите! Уберите из дома немедленно, или я сам уйду отсюда!
- Диана! Принеси воды, скорее!
На меня вылили графин воды со льдом и мои рыдания постепенно стихли.
Я вернулся за стол безучастный, подавленный.
Диана налила рюмку коньяка.
- На-ка, выпей…
Я обжегся коньяком с непривычки. Но потом тепло наполнило моё тело. Диана заговорила.
- Я понимаю, ты был узником капсулы слишком долго. Поэтому так реагируешь. Но если бы не она, твой прах давно бы истлел. Мама где-то достала эту капсулу, отдав все деньги, что у нас были. Мы буквально голодали, пока ты в ней лежал. Лекарства, которыми её заправляли, стоили слишком дорого. И ты вернулся. Вот только мама не дождалась... – она всхлипнула.
Я не мог сразу изменить картину мира, которая сложилась у меня с тех пор, как я себя помню. В моей картине мама заболела, простудившись на балу и умерла. И там не было никакой черной капсулы. Мы уехали с няней и Дианой к моей тёте и жили там на деньги от аренды дома.
Мысли мои разбежались в стороны и метались в голове, как стадо испуганных овец. Обед давно остыл, а я всё молчал, не в силах сформулировать массу вопросов, которые у меня появились.
Я решил начать с самого важного.
- Но Лиза… какое отношение она имеет к этим обстоятельствам? Почему её появление в моей жизни вызвало такой переполох?
- Всё связано, Генрих. После своего возвращения из мертвых ты живёшь несколько в другом мире, чем все остальные люди. Разве ты этого ещё не заметил?
Диана теперь вела себя не так остро и неприязненно. Даже её лисьи глаза смотрели на меня с другим, более мягким выражением. Порыв ветра всколыхнул новые портьеры с атласными вензелями. На улице началась гроза. Я прикрыл распахнувшиеся створки и с надеждой посмотрел на окна Лизы. Но там было темно.
- Что ты имела ввиду, Диана, когда сказала про несколько другой мир, в котором я живу? Разве мы сейчас не в одном и том же мире?
- Это так и не так, братик. Нам хорошо известна твоя способность, появившаяся у тебя после пробуждения.
- Какая ещё способность?
- Ты ведь умеешь видеть мир сквозь отражающие поверхности. Ни один человек этого не может. Мы долго не могли понять откуда тебе известно о том, что происходит в других местах. Сначала думали, что ты ясновидящий, но оказалось - нет. Если дело происходит ночью или в темноте – тут ты бессилен.
Она была права, такая способность у меня имелась, но даже сейчас, повзрослев, я не знал, добро это или зло, ведь большая часть моей жизни проходила в наблюдениях за отражениями.
- Я помню, как ты меня просила следить за Аланом, нет ли у него других девушек и удивлялся, почему ты не можешь этого сделать сама.
- А как ты мне всегда находил очки,- подала голос няня, и засмеялась. – Просто смотрел через них, и говорил, где они. Но ты всё-таки путаешь этот мир и отраженный. Помнишь, ты рассказывал, как признавался Лизе в любви, но на самом деле ты видел её отражение в пруду, а сам в это время сидел дома.
- Получается, что твоя Лиза ничего о тебе не знает, – в голосе Дианы проскользнули знакомые ехидные нотки.
- Получается, не знает. Я запутался в отражениях. Мне лучше там. Я не люблю этот мир. Если бы не Лиза, то меня бы здесь ничто не удерживало. Но в последние дни Лиза куда-то пропала. Дома её нет, на работе нет, не было и в магазинах, куда она обычно ходит, у матери и подруг. Я очень волнуюсь. Няня говорит, что может быть она путешествует. Но у неё на веранде несколько дней лежат подушки, которые она проветривала. Сейчас они промокли. И почтальон вернул моё письмо.
- Твоё письмо вернулось вполне оправданно, - сказала няня. – Ведь ты написал его зеркально.
Диана фыркнула.
Я взмолился.
- Но, что делать? Как искать её? Я не могу ходить по городу, ты же знаешь. Я боюсь его, новых мест, чужих людей. Знаю только как идти на площадь, в аптеку и в пару магазинов. В остальных местах я бываю только через отражения. Мне нужна ваша помощь. Ведь я так её люблю! Если с ней что-нибудь случится, я не знаю, как буду жить. Вся моя душа в ней, моё сердце полно только Лизой! Я просто умру без неё!
- Диана налей ему ещё коньяка, иначе он не остановится, - попросила няня. – И если с ней действительно что-нибудь случится, то он сам с ума сойдёт и нас с тобой сведёт!
Выпив ещё одну рюмку, я стал с надеждой смотреть на сестру.
Она такая сильная, умная, находчивая! Она мне обязательно поможет!
Гроза разгулялась не на шутку.
От коньяка всё кружилось у меня в голове и я, подойдя к окну наблюдал, как невероятное количество воды обрушивается с небес на многострадальные деревья и кусты. Пузырящийся, клокочущий серый поток мчался вдоль по улице. В сотый раз проверив, не появилась ли где-нибудь Лиза, я убедился, что она так и не появилась.
Через полчаса дождь прекратился и свирепый поток обмелел. Повсюду валялись поломанные ветки и листья.
Я буквально вцепился в Диану, чтобы она позвонила в полицию. Оказалось, что мать Лизы уже вызвала их сама.
Дальше я наблюдал из окна, как приехавшие полицейские вошли в дом Лизы, который оказался незапертым. Они открыли дверь в её комнату, которая всегда оставалась для меня табу. Ведь я дал себе слово не смотреть туда, куда бы она сама не захотела, чтобы кто-то смотрел. Но сейчас там бродили чужие люди в форме, бесцеремонно вступившие в святые покои Лизы.
Вглядевшись через какое-то отражение, я вскрикнул, словно от боли.
В комнате царил хаос, такой же, как на улице. Всё говорило о внезапно обрушившейся трагедии. Стало очевидно, что Лизу похитили. Я, который следил за ней днём и ночью, пропустил эту опасную ситуацию, упиваясь собственными страданиями и слушая бередящие душу звуки фаготов! Это моя вина и нет мне прощения…
Если я правильно понимал детективные истории, то должен ожидать прихода полицейских, которые будут меня расспрашивать, не видел ли я чего. И я не ошибся. Вскоре в доме раздался шум чужих шагов и голосов, и пространство наполнилось острыми лазерными зигзагами, которые падали на мою голову, впиваясь в неё ледяными иглами.
Я сидел на стуле, сжавшись в комок и боясь поднять глаза на вошедших.
- Добрый вечер Генрих! Моё имя Анна, и у меня к тебе всего пара вопросов, - услышал я неожиданно мягкий женский голос.
Приоткрыв глаза, я сфокусировал взгляд на женщине в полицейской форме. У неё было круглое лицо, веснушки на носу и рыжеватые пряди, выбивающиеся из-под шлема. Она была не страшная. Но мужчина, стоявший с ней рядом, своей выправкой, каменным лицом и свирепо блестевшими из густых морщин глазами, моментально отправил меня обратно в раковину.
- Генрих, милый, можешь поговорить с офицерами? Они спросят не видел ли ты чего-то подозрительного у дома Лизы в последние дни? – голос няни звучал тихо и умиротворяюще, ведь она знала, что со мной будет, если я чего-то испугаюсь.
-Хорошо, я поговорю, но только с женщиной-офицером.
Полицейские переглянулись и кивнули друг другу, но прежде чем выйти, её напарник злобно зыркнул на меня своими маленькими глазками. За ним вышли и няня с сестрой. Няня тревожно оглянулась.
Женщина стала меня расспрашивать про Лизу, и я начал рассказывать, как сильно её люблю, что чувствую свою вину, потому что не смог её защитить, а ещё о том, что она делала в последнее время, куда ходила, где работала, что она любит, какое платье купила недавно и ещё много остального, что она спрашивала и не спрашивала тоже. Всё это время я сидел, опустив голову, потому что не выношу, когда на меня смотрят чужие. Но в какой-то момент я поднял глаза и наши взгляды встретились.
- Я просто хотел помочь,- пролепетал я.
Через час после утомительной записи моих данных, снятия отпечатков пальцев, фотографирования, свирепый полицейский чуть не волоком дотащил меня до камеры, где меня запер. Мои откровения вызвали у полицейских подозрение, что я - одержимый любовью к девушке маньяк, преследовавший её повсюду и возможно причинивший зло. Уверения, что я почти никогда не выхожу из дома, оставили их равнодушными.
Четверть часа я стоял в середине камеры, не решаясь сделать шаг. Потом поняв, что меня не выпустят, начал осматриваться. К счастью, над умывальником было приделано зеркало.
Через него я нашёл кабинет, где сидели полицейские, что привезли меня сюда, правда пришлось мне на них смотреть через круглый электрический чайник, который делал их лица похожими на подушки. Они хотели подвергнуть меня многочасовому допросу.
Господи, пусть моя сестра и няня спасут меня отсюда! Я едва добрался до топчана и рухнул на него без сил. «Лиза…», произнёс я - и провалился в сон…
Я подскочил на топчане, как мне показалось, через секунду и бросился колотить в дверь.
Недовольный охранник подошёл не сразу. Открыл окошко.
- Ну, чего буянишь?
- Передайте им, что Лиза в опасности! Она в страшной, ужасной опасности! Она мне приснилась! Её убьют!!! Он её убьёт и очень, очень скоро! Лиза мне рассказала, что он её мучает! Прошу, позовите женщину полицейскую, которая была у меня! - я кричал, а охранник смотрел сонно, словно коала с эвкалипта и не собирался никуда бежать.
Наконец он пробурчал:
- Тебе Анну, что ли? Сейчас только пять часов утра, и она не придёт раньше полвосьмого. Я будить никого не собираюсь. А если будешь орать, я тебя изобью и скажу, что так и было.
И он закрыл окошко.
Утром, я едва дождался, пока меня повели в кабинет для допроса. Там были они оба, женщина и мужчина. Но едва я открыл рот, мужчина-полицейский, которого звали Стефан, грубо перебил меня.
- Заткнись, пока не спрашивают! Ты утверждаешь, что никогда лично не посещал Лизу. Тогда откуда у тебя такое подробное описание её жилища, работы, квартиры её матери? Ты за ней следил? Мы нашли следы. Ты в этом замешан. У тебя был подельник. Сам бы ты не справился, уж больно дохлый. Выкладывай, куда вы её увезли?!
- Я никуда её не увозил, но знаю, она в опасности! Он её убьёт, может быть прямо сейчас убивает, а вы теряете время! Я вас прошу, умоляю, спасите её!
Я настолько осмелел, что даже посмотрел в лицо офицера Стефана. Не в глаза, но на его толстую переносицу с поперечной складкой.
На его лице был написан брезгливый скепсис. Анна что-то писала на листе бумаги не поднимая головы. Но от неё расходились в пространстве темно-золотые круги. Это означало внимание. Я обратился к ней.
- Офицер Анна, я знаю, вы не так уж уверены, что я мог причинить зло девушке, которую люблю. Я видел сон, в котором…
- Свои сказки оставь при себе. Отвечай, кто твой подельник! - Стефан схватил меня за воротник и тряхнул так, что у меня в глазах потемнело.
Никогда в жизни ко мне не применяли грубую силу. Я был поражён и обескуражен. Поражён силой, с которой он это сделал и обескуражен, потому что испугался.
- Офицер Анна! Офицер Анна! Спасите меня от него! Я всё вам расскажу!!!
Анна подняла голову.
- Спасибо, Стефан! Дальше я сама.
Самодовольный Стефан сделал круг по комнате, собирая какие-то бумаги, и вышел, насвистывая.
- Ты хочешь признаться?
- Да.
- Наш разговор записывается, поэтому взвешивай, что говоришь.
- Я понял. Спасибо. В общем я следил за Лизой, потому что люблю её. Я нездоров, поэтому не могу ходить по городу и слежу за ней через зеркало. Последний раз я видел её пять дней назад, когда она была в магазине, а потом… я очень страдал оттого, что она не слышала слова моей любви и ещё письмо вернулось назад. Всё было ужасно, и я всё время слушал эти фаготы…
- Стоп, Генрих. Ты сказал, что следишь за ней через зеркало. Ты там поставил камеру слежения?
- Нет, что вы, я у неё дома никогда не бывал.
- Тогда, как ты следишь?
- Обыкновенно. Если в комнате или рядом с человеком есть отражающая поверхность я могу всё видеть.
- Но тогда ты должен быть очень близко.
- Мне это не требуется. Я могу увидеть даже то, что творится на краю света. Ведь солнце есть везде, значит есть отражения.
В дверь постучали. Анна вышла. Вместо неё вошёл охранник. Через некоторое время она вернулась.
- Твоя сестра принесла заявление. Тут написано, что ты болен и лечился у психиатра. Приложена справка. Исходя из того, что ты мне наговорил, я не удивлена. Но прежде чем мы продолжим, с тобой поработают эксперты. А пока посидишь в камере.
Она нажала на кнопку. Появился охранник и мне пришлось вернуться в камеру.
Я бросился к зеркалу и увидел, как Анна со Стефаном прослушивают разговор, и Стефан крутит пальцем у виска.
Охранник скрипел своими ботинками, ходя за дверью туда-сюда и что-то напевал. Я прислушался. Не больше и не меньше, как арию Мефистофеля. Пел гнусаво и фальшиво. Омерзительно, когда кто-то фальшивит!
И тут до меня дошло.
Словно безумный, я снова заколотил в дверь, чуть не вызвав у охранника инфаркт.
- Вызовите Анну! Вызовите Анну скорее! Я знаю, знаю, кто украл Лизу!
Охранник грязно выругался и пнул дверь. Но через десять минут привёл Анну.
- Я знаю, знаю, кто это!
- Ну и кто же?
- Настройщик пианино! Я видел, как она срывала объявление.
- Настройщик пианино? Ну, конечно…
- Вы не понимаете! Все люди, связанные с музыкой - они сумасшедшие. Особенно настройщики. Они все не в своём уме, я уверен! Они слишком глубоко погружены в звуки, а… это… ненормально… Им всегда хочется большего.
- Где Лиза срывала объявление? Когда?
- Неделю назад на доске у цветочного магазина.
- Боюсь, его следа там уже не осталось, но попробуем найти.
Анна ушла.
Я стал бегать кругами по камере. Мои нервы были как натянутые струны и мне самому не помешал бы настройщик.
- Лиза, Лиза, где же ты? Господи, спаси и защити её!
Я встал перед зеркалом. Итак, витрина цветочного магазина. Отражение. Люди на остановке. Кто-то читает объявления. Я смотрю на доску и не нахожу объявление настройщика. Анна была права. Но наверняка он развесил ещё. Мне надо поискать. Витрина отразила трамвай. Я уцепился за это отражение и скакнул наискосок до полированной тумбы, от неё до окон в доме напротив, потом на чью-то пряжку ремня, зеркальные очки, окно киоска. И вот ещё одна остановка. Но и на этой доске тоже нет его объявления! Слишком много навешали новых. Я продолжил движение. Столкнулся в отражении с котом. Он меня увидел, проследил взглядом желтых глаз до чьего-то «мерседеса», а напротив него на столбе висел, наполовину оторванный тем самым ливнем, выцветший кусок объявления. Я вгляделся в телефон и наслюнявив палец стал записывать прямо на зеркале. И сразу снова загремел в дверь!
- Чёртов дебил! Какого хрена ты колотишь! Не можешь просто позвать?!
-Срочно! Срочно! Я нашёл его телефон!!! Зовите Анну!
Анна пришла.
- Вот! Я нашёл его телефон. Кусок объявления остался на столбе. Пишите! Ищите!
Анна странно посмотрела на меня, но всё же переписала номер и ушла.
Через десять минут она вернулась вместе с охранником, которого я снова послал за ней.
- Что это у тебя под глазом, Генрих?!
- Только что упал нечаянно, - соврал я ей.
Охранник стоял с видом святого.
- Твой телефон неправильный. Такого номера вообще не существует.
- Я записал его зеркально. Переверните.
Анна ушла.
- Я не обижаюсь,- сказал я злобному охраннику,- просто Лиза в опасности!
Через некоторое время охранник отвел меня в кабинет Анны.
- Хорошо, что ты вспомнил номер, – сказала она. - Мы узнали, кто это. И сейчас со Стефаном туда поедем. Ты больше ничего не хочешь добавить?
Я посмотрел на её спокойное веснушчатое лицо и спросил.
- А по какому адресу он живёт?
Анна ответила, пристально глядя на меня.
- Парковая сто семнадцать.
Она всё ещё была уверена, что он мой подельник.
- Быстрее, быстрее езжайте туда и возьмите оружие!
- Нам не положено, так справимся.
Время вздыбилось и помчалось так, что я слышал его свист в ушах. Город я знал неплохо. Путешествовал часто и много в его отражениях, и улицу Парковую тоже знал. И в самом городском парке стояла высокая изысканная витражная беседка, от которой я путешествовал в разные стороны самого парка и окружающих улиц. Сейчас она сияла на солнце, словно алмаз. Отразившись от синего стекла, я стал перемещаться в сторону Парковой. Мне посчастливилось зацепиться за очки велосипедиста, который привёз меня к номеру 81. Улица Парковая была тенистой. Огромные каштаны закрывали небо, пропуская только солнечных зайчиков, дрожащих на асфальте. Вот он, номер 117! На всё передвижение мне хватило двух с половиной минут.
Дом настройщика представлял собой мрачный каменный дом в два этажа, стоявший в глубине неухоженного сада с оградой из высоких, перепутанных кустов.
Где-то здесь он держал мою Лизу!
Но будучи так близко от неё я вдруг столкнулся с проблемой. Окна дома были наглухо завешены чёрной тканью. Негодяй постарался максимально обезопасить себя от чужих глаз!
Никогда ещё мне не приходилось так тяжело. Я метался от осколков разбитой бутылки до большой пластмассовой коробки за домом и искал хоть маленькую щель, где я могу использовать отражение. Но увы!
Так я мучился, пока не подъехали Анна и Стефан. Они быстро осмотрелись и направились к двери. Они стучали, но никто не открыл. Тогда полицейские двинулись в обход, светя в окна фонарикам. Я слышал тихий голос Анны:
- Окна завешены, но внутри явно кто-то есть. Поехали-ка за ордером.
Стефан осветил окно второго этажа. И тут я увидел, как свет попал в узкую щель между шторами, куда я немедленно метнулся, и попал в расширенный зрачок человека, смотрящего на стоявших внизу полицейских.
Это был он. Настройщик. Бледный, с тонким большим ртом и узко посаженными глазами сумасшедшего психа. Увидев, что полицейские уходят, он проводил их тусклым взглядом. Затем медленно повернулся. И тут я увидел Лизу…
Я закричал, закрыв лицо руками. Чуть не потерял сознание от ужаса. Увиденное прожгло мою душу каленым железом.
Что я мог сделать, будучи всего лишь бесплотным зрителем того, как неминуемо приближается смерть самого дорогого мне человека?!
Вся комната была в крови, но настройщик был в латексной одежде. И на руках у него были перчатки. Он был занят работой. Настраивал обнаженное пианино, стоявшее без внешнего корпуса. Он уже заменил несколько самых толстых струн на человеческие вены и собирался, как ни в чём не бывало, продолжить свою работу. Господи! Он знал, что приходили полицейские и это его не волновало.
Окровавленная Лиза лежала на столе с широко открытыми серыми глазами, и кожа с её рук и ног была аккуратно снята в виде высоких перчаток и чулок. Через отражение в зрачках убийцы я видел, как он надрезал вену скальпелем. Из вены потекла кровь. Я не мог оторваться от этого зрелища, меня засосало в его безумные глаза. Блеснул скальпель, и я с трудом соскочил на него, а потом на стекло картины на стене.
Мне надо было вернуться.
Я очутился в камере и заколотил в дверь, что есть силы, требуя Анну или Стефана, или же любого полицейского, кто найдется в отделении. Вместо этого охранник привёл другого охранника, и они вдвоём стали избивать меня, а я, скрючившись на полу, всё повторял, что нужна Анна...
Вылитая сверху холодная вода привела меня в чувство.
Надо мной склонилось лицо в веснушках.
- Анна…умоляю,- прошептал я.
- Туда уже поехала группа захвата. Настройщик пообещал убить девушку, если его не оставят в покое. Дом окружён и скоро будет штурм.
- Она не доживёт… помогите мне встать…
Меня подняли. Я стоял, опираясь на умывальник и ноги отказывались держать меня. Но мне было нужно зеркало.
Я уперся в него взглядом. Зная расположение отражений, я мог вернуться в знакомое место очень быстро. Через полминуты я был уже в комнате. Теперь настройщик спешил. Отчего-то ему нужно было обязательно успеть закончить своё сатанинское действо. Белая, как мел, Лиза лежала словно растерзанная кукла.
Зрачки в близко посаженных безумных глазах расширились. Сутулая фигура занесла скальпель над сердцем Лизы.
Во мне поднялась волна страшного гнева! Я почувствовал неистовое желание остановить его во что бы то ни стало!!!
Стёкла в окнах, на картинах, зеркало, напольная ваза, статуэтки и стаканы вдруг задрожали, выгнулись и… взорвались, наполнив пространство осколками, которые словно тысячи ножей вонзились в настройщика, в одну секунду превратив его в кровавые лохмотья.
Я отключился.
***
Сидя в кресле у окна, я смотрю на дом через дорогу. Там раньше жила Лиза. Моя вечная любовь. Теперь дом продан и в нём живёт семья с ребёнком. Малыш бегает по саду, кидает камешки в пруд и ловит сверчков. В общем, празднует свою детскую жизнь.
Няня принесла мне горячий чай и вернулась к вязанию.
- Что пишет Диана? - спрашиваю я её.
- Что не дождется, когда уже родит. Ей надоело быть беременной. Алан тоже никак не дождётся своих двойняшек. Ничего, устроят они ему весёлую жизнь!
- И будут у меня настоящие племянники. А я стану гордым дядей.
Я повернулся вместе с креслом к центру комнаты.
Чёрный бок медицинской капсулы отразил моё лицо и слишком рано поседевшие волосы.
- Ничего, осталось всего два года, и она их тоже увидит и полюбит. И они её тоже полюбят, ведь наша Лиза – ангел, правда няня?