Никогда раньше не задумывался, насколько дневной свет может быть серым. Начавшиеся ещё с самого утра сумерки проникают в комнату через окна, подавляя своей тяжестью и безысходностью. Тем не менее, день ещё в самом разгаре, и я даже уже успел сделать какие-то из неотложных дел. Наверно, они были действительно очень важными, но сейчас всё это уже далеко от меня, словно в прошлом веке. Я даже успел перекусить какой-то готовой едой – жалкой пародией на обед. И сейчас, в этой медленно окутывающей всё пространство послеобеденной серости, от которой меня всегда так сильно клонило в сон, я всё более отчётливо ощущаю, что со мной что-то не так. Мне совсем не хочется спать, напротив – я ощущаю какое-то неясное внутреннее напряжение, хорошо знакомое по давним бессонным ночам. И я даже догадываюсь о его причине, но пока стараюсь не думать о ней с наивной надеждой неизлечимого пациента – а вдруг ещё всё пройдёт само?..
Пытаясь совладать с переплетающимися внутри меня мыслями, я стою в середине комнаты, рассеянно обводя её взглядом. Сейчас и не скажешь, что когда-то я обожал безупречный порядок – часть цветочных горшков на подоконнике осиротела, не выдержав хронической жажды, книжки давно покинули положенные места и, полураскрытые, встречаются повсюду, включая пол и диван... а на краю стола, заваленного начатыми, но так и не доделанными мною вещицами, отчётливо заметен слой пыли. Просто в какой-то момент всё это потеряло для меня смысл. Нет, однажды я обязательно вернусь к прежней жизни. Наверняка так и будет. Нужно только ещё немножко переболеть…
Я чувствую себя актёром на сцене, окружённой множеством зрителей – всеми этими предметами, которые безмолвно наблюдают за каждым моим движением. Явно все они чего-то от меня ждут, какой-то реплики, какого-то действия – не зря же сейчас мой торжественный выход. А я стою во всепроникающих лучах серого оконного света и мучительно пытаюсь вспомнить сюжет своей ненаписанной пьесы... И вдруг где-то на «галёрке» я замечаю этого одинокого зрителя, который полностью поглощает моё внимание.
Это затаившийся за парой старых вазочек и ещё каких-то пыльных безделушек старый телефон. С незапамятных времён он живёт в этом своём уголке, на невесть откуда взявшейся допотопной полочке – такой же древней, как и он сам. Я всегда воспринимал его как ещё одного члена нашей семьи, причем, разумеется, старшего – ведь он уже был на этом месте вместе со своей неизменной полочкой, когда я только родился. За долгие годы он успел вобрать в себя всю мудрость нескольких поколений, оставаясь невозмутимым и верным себе. А главное – он научился верно хранить множество тайн, которые ему наверняка доверял почти каждый, кто брал в руки его трубку. И вот сейчас он задумчиво смотрит на меня сквозь слегка затуманенную оправу своих пластмассовых очков, «глаз» в которых ровно десять – по числу цифр на диске. Я вдруг отчётливо понимаю, что он-то мне сейчас и нужен, и совсем не случайно я поймал этот его загадочный «взгляд».
С высоты сегодняшних дней уже сложно понять, чем был для меня этот телефон в своё время. Чудом техники – одной из самых сложных вещей в домашнем обиходе; запретным плодом, свободно пользоваться которым было можно только взрослым; единственной ниточкой, связывающей запертого в пустом доме ребёнка с окружающим миром. Ему я доверял свои первые радости, обиды и секреты. И если бы не те, детские впечатления, давно бы сгинула в пучине времени эта причудливая полочка вместе с её обитателем. В доме давно есть другие, красивые и современные телефоны с модными клавишами и разноцветными огоньками, но и этот старичок продолжает жить для совершения особых таинств. И сейчас, похоже, как раз такой случай. Я должен доверить ему ещё один свой секрет.
Теперь я точно понимаю, что мне непременно нужно позвонить. Я подхожу ближе к сакральной полочке. От самого факта, что я себе в этом признался, уже становится легче, но я понимаю – это ненадолго. Нужно действовать! Или это медленно зреющее в груди волнение вырвется наружу и утопит меня с головой. А разум услужливо поможет привязать к ногам камешек потяжелее. Ну уж нет. С трудом собираю всю остающуюся пока волю в кулак и осторожно беру драгоценную трубку цвета слоновой кости. Надежда, что именно в этот момент на телефонной станции что-то сломалось, не оправдывается – прислонив трубку к уху, я отчётливо слышу низвергающийся внутри неё железный занавес первого гудка. Этот громкий, неестественно бодрый и вместе с тем совершенно отстранённый звук даёт мне понять: сейчас или никогда. Но пути к отступлению уже нет.
С детства у меня сложилось своё особенное, органичное восприятие мира. Ощущения органов чувств всегда переплетались вместе с эмоциями в единое целое, запоминаясь в причудливых ассоциациях друг с другом. Например, монотонные звуки всегда ассоциировались у меня с красками определённых цветов. Первый телефонный гудок – со всей определённостью красный, и это не зря – ведь он предупреждает об опасности, которую таит в себе внешний мир. Оттенок этого цвета на разных линиях разный, от оранжевого до розового, но он всегда яркий, жизнеутверждающий. Сейчас, пожалуй, я вижу перед собой ярко-алый занавес, за который мне предстоит проникнуть.
Я набираю первую цифру. Слегка скрипнув, на своём обратном пути диск не торопясь отсчитывает восемь импульсов. Линия в трубке тяжело вздыхает, и словно после небольшого раздумья, нехотя переносит меня в другое измерение. Откуда-то из темноты плавно спускается ещё один занавес – на этот раз он сделан из какой-то очень лёгкой, но в то же время непрозрачной ткани спокойного малинового цвета. Его поверхность немного дрожит, подчёркивая неземное впечатление мерцающей границы дозволенного пространства, впрочем, вполне подходящее для этой точки выхода в открытый космос. Ведь за этой пеленой притаился весь мир, с любым уголком которого я могу соединиться по своему желанию.
Снова набираюсь духа и разрываю малиновую пелену безжалостной двойкой, погружаясь в темноту космического пространства, время от времени нарушаемую небольшими искрами потусторонних шорохов и прерывистыми, едва светящимися ниточками чьих-то далеких разговоров. Забавно. Почему-то мне сразу вспомнился тот немолодой университетский преподаватель, который вместо философии зачем-то приобщал нас к нумерологии. Двойка – символ женского начала! Ладно, наверно пора уже полностью признаться, в первую очередь самому себе: да, я звоню Ей. И теперь меня уж точно ничто не остановит. Цифра за цифрой, набираются все остальные цифры номера, который я помню наизусть. Кстати, я даже знаю их сумму! И это семёрка – символ полной гармонии. Будет ли она у нас когда-нибудь? Как много видишь всяких знаков, когда так безнадёжно болен…
Где-то далеко старинные реле телефонных станций одно за другим, просыпаясь, приходят в движение, передавая по эстафете моё желание услышать Её голос. В своём воображении я лечу вслед за ними на обгоняющей ветер сырой электричке, уверенно пересекающей границу города и устремляющейся в волнительную неизвестность. Вокруг меня мелькают всё сильнее смыкающиеся кроны деревьев, и этот природный тоннель делает пункт назначения ещё более сказочным и фантастическим. Это город, где живёт Она – наверно, более ничем и не примечательный, но который уже из-за одного этого навсегда останется для меня целой волшебной страной. И где-то в этом городе сейчас зазвенит никогда не виденный мной телефон, в само существование которого я наверно не очень верю...
И вот я уже мысленно хожу по этим тихим улочкам, где-то рядом с Тем Самым домом... Я вижу самых разных людей, и я искренне завидую им – ведь у них есть шанс каждый день видеть Её. А у Неё – улыбаться им, спеша по своим делам. Ну почему я так далеко? Мне видятся благообразные старички, наслаждающиеся хорошей погодой на лавочках около подъездов, детишки, старательно исследующие весенние лужи, и конечно же множество молодых ребят и девчонок, торопящихся наслаждаться жизнью. И вдруг среди них я замечаю Её – и она так же счастлива и беззаботна, как и все остальные. Я пытаюсь вглядеться в лица тех, кто её окружает, причудливо тающие в космической темноте. Это какие-то странные персонажи, почти фантомы. Кто это?..
– Да, кто это? – настойчиво спрашивает тревожный голос, так похожий на Её. Только сейчас я осознаю, что телефонная бездна, наконец, соединила меня с пунктом назначения. Моё сердце резко проваливается с самых высот космоса, в котором оно только что парило, на самое дно, куда-то ближе к пяткам. Я понимаю, что разговариваю с Её мамой. Беру себя в руки и заставляю себя едва слышно прошептать Её имя.
– Её нет дома, - немного успокоившись, отвечает голос. – А всё-таки, кто её спрашивает?
Нет, это уже выше моих сил. Последним усилием воли, притворяясь, что не слышу вопроса, я бормочу извинения и кладу трубку. Конечно, Её нет дома. Она наслаждается весной в своём городе, в компании множества весёлых друзей, у неё яркая полноценная жизнь. Для меня она – суперзвезда, всегда окружённая свитой и поклонниками. И ей совершенно нет дела до того, что сейчас происходит за много километров от неё в этой серой комнате. Поэтому наверно это очень даже хорошо, что её сейчас не оказалось дома. Ведь затевая это безумие, я совершенно не представлял, о чём бы стал сейчас говорить с предметом своего боготворения.
Тем не менее, на меня вдруг снисходит небывалое облегчение. Я словно сбросил с себя какой-то груз, который не давал мне наслаждаться жизнью. Теперь я вновь смогу разглядеть её яркие краски, временами так беспощадно меркнущие, а затем начинающие сиять с новой силой. Меня больше ничто не тяготит, ведь я сделал всё, что был должен самому себе. Ещё один поступок. Ещё одну попытку что-то изменить к лучшему. А может быть, ещё одну лечебную процедуру на пути к исцелению от моего недуга. Ведь такая болезнь не может продолжаться вечно, наверняка она даётся нам за прошлые грехи и должна обязательно проходить по мере их искупления. Я обязательно постараюсь себя от неё излечить, подобно славному Мюнхгаузену, вытащившему себя за волосы из болота. А всё понимающий мудрый старый телефон теперь будет хранить ещё одну маленькую, но очень важную тайну.
1999-2018