Луч скользнул в пыльный и тихий офисный коридор как будто украдкой. Вызолотил стены и пол – один только уголок у окна. Розен угодил в него сначала рукавом своего светлого плаща, потом носком потёртого ботинка.
– Девушка! – беспомощно метнулся он к приоткрытой двери. – Не подскажете… – он потянулся с порога, просяще подрагивая зажатым в руке листком, и всей своей интеллигентски-нескладной позой показывая, что не собирается вторгаться без приглашения.
– По лестнице наверх, вторая комната по правой стороне, – механическим голосом ответила стёрто-конторского вида женщина, едва взглянув на протянутую бумагу.
– Спасибо! – с облегчением выдохнул Розен и поспешно направился к лестнице.
В означенную комнату он постучал с замиранием сердца, на повелительное «войдите!» втиснулся неловко в едва приоткрытую дверь, не желая по болезненной деликатности распахивать её настежь.
– Повестку, – сухо потребовал уставного вида худой и жилистый господин. Он производил впечатление аскета: пиджак его был далеко не нов – плотная ткань вытерта на сгибах до нитяной основы. Выцветшие сединой волосы на висках тоже как будто стёрлись от времени до серого подшёрстка. Галстука чиновник не носил, но выглядел почему-то всё равно очень формально. – Садитесь, – кивнул он, вчитавшись в протянутую Розеном бумагу.
Тот сговорчиво подсел к необъятных размеров солидному письменному столу, огляделся украдкой. Устаревший сталинский шик обстановки показался ему уютным. Лучезарный голубой сентябрь скромно стоял за окном поблёкшей от времени картиной в стиле передвижников, золотил неподвижный воздух.
– Карту, – бросил между тем суровый господин. Он поднялся, открыл допотопный несгораемый шкаф, выкрашенный светло-коричневой краской, извлёк оттуда картонную папку с завязками.
Розен с готовностью сунул руку за пазуху, выудил из внутреннего кармана синюю с серебристым тиснением книжечку.
Чиновник внимательно изучил документ, вернул владельцу, придвинулся ближе к столу, скрипнув рассохшимся креслом.
– Ну что же, Герман Львович, – сдержанно-благожелательно обратился он к посетителю, – пришла пора и вам поработать на общее благо.
– Это какая-то ошибка, – горячо возразил тот в ответ. – То есть, я готов, но у меня в командировочном листе указано, что я здесь как частное лицо. Я решаю здесь вопросы исключительно личного характера. У меня нет полномочий выходить за рамки этой миссии.
– Ну что вы мне голову морочите? – Во взгляде чиновника со стальным звоном мелькнула лёгкая угроза. – В личном деле указано, что вы в запасе. И у вас есть соответствующий допуск. – Он постучал пальцем по картонной папке, что лежала перед ним на столе. – У вас высокая квалификация. И в данный момент вы единственный свободный и находящийся в пределах досягаемости специалист необходимого для выполнения задания уровня.
– Но я же… У меня освобождение от участия в общественных проектах. Там, в деле, должен быть приказ! – Розен с неподдельным отчаянием сцепил умоляюще пальцы но, не встретив в собеседнике никакого сочувствия, бессильно уронил руки между колен. Его блёклой славянской внешности, до воздушной прозрачности отшлифованной европейской интеллигентностью, очень шли близорукая растерянность взгляда и бессильная сутулость плеч. Тому, кто сидел напротив, было очевидно, что Герман Львович Розен обречён сдаться, несмотря на все имеющиеся у него на руках победные козыри.
– Больше некому, Герман Львович, – веско сказал хозяин кабинета, додавливая розеновское сопротивление. – К тому же это не сильно вас отвлечёт от ваших личных дел. – Он намеренно заговорил так, будто Розен уже согласился, и они теперь обсуждают детали. – Вам не нужно будет писать отчётов или заполнять формы. Мы просто будем иногда встречаться и разговаривать.
Чиновник поднялся, обогнул стол. Рука его отечески сжала розеновское плечо.
– Хотите чаю? – душевно предложил он.
Все его дальнейшие неспешные действия были нарочито домашними. Розен попался, конечно. Сердце его привычно откликнулось на заботу и ласку избыточной благодарностью, благодарность немедленно сделала его обязанным – и вот он уже чувствовал, что должен этому простому и честному человеку, и долг этот нужно немедля вернуть.
– Меня зовут Пётр Яковлевич, – по-доброму улыбнулся чиновник, усаживая Розена на диван и наливая ему чаю. – А что же вы плащ-то не сняли? – спохватился он.
Устроив плащ на рогатую вешалку у двери, Пётр Яковлевич вернулся к столу, присел в кресло напротив гостя и принялся радушно Розена потчевать будто специально для него припасённым лимонным пирогом и шоколадными эклерами. Сам он тоже с удовольствием смаковал крепкий чай, по-гурмански вдыхая его терпкий запах и жмурясь от удовольствия.
– Давайте я введу вас в курс дела, – великодушно предложил он, убедившись, что пирог Розеном благополучно раскрошен, а эклер безнадёжно перепачкал его руки.
– Конечно, – с готовностью закивал тот, неловко роняя остаток пирожного на блюдце.
Пётр Яковлевич зацокал озабоченно языком при виде беспомощно растопыренных розеновских пальцев, сосредоточенно захлопал себя по карманам, протянул смущённому визави свой носовой платок:
– Извините, салфеток у меня нет. Вот, возьмите. Он чистый!
Эта разделённая на двоих неловкость вдруг странным образом сблизила их, как будто им больше нечего стало друг перед другом стесняться – интимнее были бы уже только объятия и поцелуи.
Розен доверчиво разулыбался своей сентябрьской прохладной улыбкой, а Пётр Яковлевич немного обмяк в кресле и вытянул ноги под столом.
– Вы хотели ввести меня в курс дела, – приветливо подсказал Розен, цветя безрассудной искренней симпатией.
– Конечно, – охотно кивнул чиновник. – Дело как раз по вашей части. – Он подобрался в кресле, наклонился вперёд, руки сцепил замочком на столе. Розен тоже предупредительно подался вперёд, убирая в сторону чашку. Они так смотрели друг на друга несколько долгих секунд, а потом одновременно расхохотались. – Боже, мне их заранее жалко. – Пётр Яковлевич прикрыл глаза рукой.
– Их? Не меня? – весело уточнил Розен.
– Конечно, их. Я видел твою карту и знаю, какой ты на самом деле.
– А я твою не видел, – прищурился Розен.
– А надо? Ты и без неё должен видеть меня насквозь.
– Я не настолько самонадеян, чтобы руководствоваться исключительно своим вИдением.
Пётр Яковлевич, вздыхая, встал, обошёл письменный стол, порылся в выдвижном ящике. Вернулся в кресло, прихватив по дороге тонкий чёрный ноутбук.
– Смотри, если хочешь, – он протянул Розену такую же синюю, как у самого Розена книжечку. Аккуратно опустил перед ним портативный компьютер. – Он не запоролен. Все материалы дела здесь.
Розен на ноут даже не взглянул, зато с интересом изучил до последней отметки принесённый документ.
– Тебе пятьдесят? – он кинул на собеседника цепкий взгляд. – Выглядишь старше.
– Завтра надену джинсы и сделаю мелирование, если тебя что-то не устраивает, – пробурчал тот.
– Это будет свидание? – ахнул Розен, театрально прижимая к груди чужой документ.
– Ну уж нет. Я в эти игры не играю.
– Да ладно тебе! Теперь это в тренде, Пётр Гранин. – Он протянул собеседнику его карту. – О чём думали твои родители, когда давали тебе имя? «Пётр Гранин» невозможно выговорить, не сломав себе язык.
– «Герман Розен» тоже звучит фигово, – усмехнулся тот. – Непонятно, что из этого имя, а что фамилия.
– Зато ты можешь звать меня Герой. А тебя как прикажешь называть? Петей?
– Зевсом, раз уж ты у нас Гера.
– Я буду звать тебя Груней, – озадачил собеседника Розен.
– Почему?
– Просто так.
Розен как-то вдруг сразу и глубоко погрузился в изучение материалов дела и Гранин больше не посмел его отвлекать. Он подлил себе чаю и задумался, утонув взглядом в лаковой чайной глубине.
– Что ж, попробовать можно, – оторвался, наконец, от экрана Розен. – Хуже точно не будет.
– Да, учитывая, что всё самое плохое уже произошло, и перед нами организация с весьма оригинальной структурой и пафосной идеологией. Что думаешь делать?
– То, что умею лучше всего – дам себя изнасиловать.
Гранин расхохотался, уронив голову на скрещённые руки.
– Розен, в твоей карте стоит отметка «асексуал». В канторе не ошиблись, часом?
– Так я потому и могу сколько угодно изгаляться над этой темой, что я к ней равнодушен, – снисходительно глянул Розен, захлопывая крышку ноута. – К тебе или ко мне?
– Так сразу? – всхрюкнул Гранин, вытирая выступившие от смеха слёзы. – Тогда лучше ко мне. Я хочу наблюдать этот спектакль в комфортных условиях.
– Ты намекаешь на то, что у меня свинарник? – оскорбился было Розен, но тут же спохватился, – Ах, да! Ты же видел мою карту.
– Именно, донна Роза д'Альвадорес. – Гранин наконец-то сообразил, как можно дразнить Розена, используя его фамилию.
– Дон Педро? – ничуть не смутился тот. – Тот самый? Из Бразилии? Где в лесах много-много диких обезьян? Значит, я вовсе не вдова?
Гранин обречённо застонал, понимая, что теперь они так и останутся донной Розой и доном Педро.
– Я знал, что мы пара! – просиял Розен. – Этот так романтично!
Паяц.