С началом перестройки дела нашего предприятия стали плохи. Ухудшилось, а затем почти полностью прекратилось снабжение и стали распродаваться запасы. Остановилось строительство жилья и производственных сооружений, обезлюдели конструкторский отдел и почти полностью – цеха опытного производства с их дорогостоящим оборудованием, наполовину состоявшим из станков с числовым программным управлением.
За неуплату была снижена подача электроэнергии и было отключено почти все, не связанное с жизнеобеспечением предприятия, и оно погрузилось в темень и холод. Очень непривычным и мрачным было это зрелище осенью, когда людям приходилось искать дорогу впотьмах и почти наощупь разыскивать двери.
Зарплаты вчетверо отставали от роста цен, и большинство сотрудников стали искать приработок на стороне. Эти трудности возникли у всех, но все же были несколько отделов, изыскания которых на данный момент ближе других подошли к решению каких-то практических задач и они сумели обеспечить себя договорами, и держались и не рассыпались.
Лаборатория Борисова продвинулась в создании эксимерных лазеров, и там работали даже в две смены
Другой отдел имел договор с Газпромом и создавал им мобильный и возимый на двух больших автомобильных крытых платформах лазер мощностью 50 киловатт в луче для дистанционной резки металлоконструкций горящих нефтескважин.
Лаборатория Сафронина нашего отдела имела договора с ФРГ и США, не располагавшими столь мощными инжекторами плазмы и вела исследования по стойкости материалов для термоядерных установок ТОКАМАКов
В этих подразделениях зарплата достигала примерно половины доперестроечной, это было, конечно, мало, но позволяло коллективам хоть как-то жить и не рассыпаться. Были еще ряд подобных примеров, но большая часть сотрудников была вынуждена подхалтуривать на стороне, и картина здесь была весьма пестрой. Писали компъютерные программы, переводили, преподавали, нанимались сторожами.
Некоторые подрабатывали в выходные (или брали за свой счет) и работали на строительстве гаражей или коттеджей, занимаясь всем – от подсобной работы – и до кирпичной кладки, достигнув в последней почти совершенства: многие коттеджи, спрятавшиеся небольшими группами в разных уютных местечках нашего района, были похожи на дворцы эмиров или сказочные терема.
Другая группа наладила торговлю селедкой и хамсой и привозила этот товар рефрижераторами из Керчи. Одному из ранее процветавших отделов, преуспевшему в создании мощных лазеров в сотни киловатт в луче и лишившемуся теперь заказчиков из министерства обороны, удалось приобрести нужное прессовое оборудование, и он наладил масштабное производство 50-литровых цветных полиэтиленовых фляг, которыми торговал по всей Московской области.
Некоторым удалось пойти в депутаты или в городскую Думу, или устроиться на разные должности в Мэрии, – там они получали неплохо и, кроме того, нарабатывали полезные связи, которые тоже кое-чего стоят.
На территории из прежде благополучных служб осталась только охрана. Они числились по другому ведомству и никаких ухудшений не произошло. Наоборот, их обычная штатская одежда была заменена на новый камуфляж с эмблемами хищников элитных войск, а за несколько дней перед всеми видами праздников, выборов или перед другими событиями, вроде ожидаемых чеченских терактов, облачались в новые бронежилеты.
Некоторые с разной степенью успеха организовали собственные дела. Трое моих знакомых заведовали палатками. Трейгер стал основателем и председателем коммерческого банка "Взаимный кредит". Начальник планово-экономического отдела Сергеев стал Председателем Троицкого отделения Конверсбанка. Взял в свои руки местное кабельное телевидение Сиднеев...
Одним из таких предпринимателей стал самый старший по возрасту сотрудник нашего отдела Степан Григорьевич Алиханов, человек общительный и беспокойный, хороший специалист в теории плазмы, и обладавший не знающей покоя изобретательностью. Это он привез с собой из Новосибирского Академгородка Валерия Гавриловича Белана, не послушав уговоров остаться боготворившего им самого Будкера, директора Института ядерных исследований.
В самом начале развития кооперативного движения в 1990 году, жаждущий полезной деятельности на благо России демократ Степан Григорьевич Алиханов открыл кооператив "Плазмаимпульс", куда вошли трое самых нужных с его точки зрения, человека: Володя Ляшенко – один из авторов идеи использования плазмы для закалки деталей машиностроения; Александр Кискин – зам.нач отдела, и Валентин Васильев, самый авторитетный и знающий сотрудник нашего отдела, ставший впоследствии его начальником. Перспективы рисовались самые радужные, масштабы внедрения – необъятны, в том числе и за рубежом, и под это дело были быстро оформлены все учредительские документы, получена печать и открыт счет в банке. Степан Григорьевич стал председателем.
Однако действительность оказалась более скупа и не спешила содействовать успеху. Хотя обработка импульсной плазмой и давала положительный эффект – возрастала твердость и заплавлялись микротрещины на поверхностях втулок, сверл или лопаток самолетных турбин и т. д., – все же такая технология с использованием конденсаторных батарей, сильноточных разрядников и вакуума оказалась непростой и требовала большой доработки и экспериментов, прежде чем могла быть готовой для промышленного внедрения. Трудным оказался и вопрос стабильности и повторяемости результатов обработки.
Счет в банке не пополнялся, попытки найти какое-то временное подспорье вроде измельчения резиновых автопокрышек или изготовления кукурузных палочек на приобретенном в Сызрани экструдере – агрегате типа мощной мясорубки весом в тонну и с двигателем 50 квт. – тоже не дали результата. Начались несогласия, кооператив не выдержал испытаний и обезлюдел. Остался один Степан Григорьевич, а из имущества – один экструдер.
Каждый день Степан Григорьевич вел переговоры с адресатами из Москвы, намечались разные дела и программы и многое было почти вот-вот и "на мази", но ближе к делу все тормозилось и рассыпалось. Полное невезение.
В прошлом 1994 году Степан Григорьевич познакомился с Егоровым, который был каким-то деятелем в московской фирме, производящей порошкообразный типа отрубей корм со многими полезными добавками для пушных животных, кошек и собак, и предложил ему с помощью экструдера гранулировать этот корм в цилиндрики размером в сантиметр.
Был заключен пробный договор на гранулирование 5 тонн продукта, и лаборатория Белана взялась за его выполнение. Работы велись в свободном помещении бывшего вычислительного центра здания 20, которое было недалеко, за 200 метров. Месяц урывками, по час-полтора в день ушел на то, чтобы найти режим гранулирования: скорость подачи сухого корма, количество добавляемой в шнек воды и конструкции ножа на выходе экструдера, который разрезает выползающие колбаски корма на сантиметровые дольки.
Наибольший вклад в поиск нужного режима внес Майнашин: когда мы уже отчаялись заставить машину работать, он решил самую сложную задачу - разобрался и создал конструкцию перемешивателя в выходной камере экструдера. Без этого неказистого на вид, но удачного устройства продукт либо застревал в отверстиях, и массивный вал диаметром в вагонную ось заклинивало, либо из отверстий со свистом вырывался пар с горячими брызгами разжиженного корма.
Работа постепенно налаживалась, и после работы приходилось переодеваться и как следует умываться, чтобы устранить запахи жженого хлеба и перемолотой смеси кормов.
Работу с экструдером освоили двое: сам Майнашин и я, остальные пожелали остаться подсобниками ; затаривать готовый товар в мешки и увозить на телеге в наше 36-е здание для досушивания в естественных условиях. Досушивание партии в 500 кг занимало двое суток.
Само экструзирование занимало немного времени – семь 25-килограммовых мешков в час, но другие операции, связанные с сушкой, просеиванием и прочим шли так медленно, что сразу стало ясно, что такие затраты времени мы позволить не можем. Но другого выхода, кроме как довести договор до конца, не было. На каждом килограмме продукта наш коллектив имел 1 тыс. руб. (буханка хлеба стоила 3 тыс. руб.), и за эти 5 тонн на каждого пришлось примерно около 500 тыс. руб., деньги небольшие, но почти сопоставимые с основной зарплатой.
После отправки в июне готового продукта заказчику, Егоров расплатился и надолго замолчал. Не звонил ему и Степан Григорьевич, выдерживая паузу, приличную солидному и занятому человеку. Консультируясь с нами по поводу такой позиции, он получил наше одобрение. – Зачем навязываться? – говорил Белан. – Если Егорову это нужно, он позвонит сам. А так получится, что мы, вроде бы, проявляем интерес, и если он задумает заключить новый договор, то сбросит цену. Надо пока забыть об этом деле. Надо искать работу, которая соответствовала бы нашей специальности и квалификации. Вот, намечается договор со "Звездой" на изучение литиевой мишени в плазменных потоках, еще там Васильев обещает что-то подбросить...
... И вот осенью позвонил Алиханов:
– Анатолий Дмитриевич?
– Да. Здравствуйте.
– Здравствуйте. Тут вот какое дело... Позвонил Егоров, он предлагает переработать еще три тонны корма. – Он помолчал. – Ну, что, стоит браться? Он хочет, чтобы мы сделали и сушилку, а потом, вероятно, купит и заберет себе все оборудование, чтобы не возить из Москвы сюда и обратно этот корм. Правда, его шофер живет в Троицке и машина стоит здесь, но все же Егорова можно понять. Вообще-то я не уверен, что он купит сушилку. Для начала он хотел бы просто заключить договор на три тонны... Я все сказал. Ну что? Как ваше мнение?
– Я пока ничего не могу сказать. Надо обсудить. На первый взгляд, это очень невыгодное дело. Если эти 3 тонны делать и сушить старым способом, то на это никто не согласится. А если делать сушилку рядом с экструдером, чтобы она успевала за ним, то это большая работа и она не окупит себя.
– Верно, тут непросто. Если бы 10 тонн... Я буду говорить с ним о 10 тоннах.
– Степан Григорьевич, здесь надо подумать. Более того, не все горят желанием возиться с этим делом. Работа грязная, один запах чего стоит... Надо выяснить. Вчерне думается, что мы смогли бы взяться и сделать сушилку, но надо, чтобы договор был 3 тонны в месяц и сроком на год. Тогда имело бы смысл, иначе будем в "нулях".
– Да, это верно, тут есть такая опасность. Я поговорю с Егоровым. Ничего-ничего, мы должны подымать все российское. Егоров это тоже понимает. Я думаю, что мы договоримся.
Затем он начал жаловаться на засилие заморского товара, на ошибки правительства, на слабаков-демократов, слишком нянчащихся с коммунистами и т. д. Я, как обычно, принялся возражать, говоря, что это не ошибки правительства, а совместная с заморскими властителями мира линия на превращение страны в колонию, и мы, почти рассорившись, закончили разговор.
Из всего нашего коллектива только Подковырин и я выразили интерес к новому договору, остальные отказались. Левашов имел подспорье, контактируя с другим отделом, имеющим договор с Газпомом на разработку высокочастотного генератора для нагрева и снятия изоляции с труб газопроводов. Белан почти рядом с домом вел вечерние курсы по компьютерному обучению на Windows во вновь организованном филиале Института коммунального хозяйства, где директором стала его жена. У Соломасова возникли проблемы со здоровьем.
Майнашин заявил, что согласен участвовать, если ему будут платить 15 тыс. рублей в час. – Меньшая зарплата, – говорил он, – не восполнит морального ущерба от работы с таким вонючим веществом. Если будет в месяц тысяч 600 – тогда можно подумать, а так – нет.
Изредка звонил Алиханов и говорил, что ведет почти успешные переговоры с Егоровым и надо бы потихоньку начинать.
Незаметно получилось так, что на первую роль в плане исполнения договора выдвинули меня – все подготовить и за все отвечать.
Надо было решить вопрос с сушкой. Я взял электрокалорифер "Уголек", сделал короб, установил вентилятор и получилась воздуходувка, где на выходе располагался противень с влажными гранулами и градусник. Эксперименты показали, что при температуре 70 градусов два слоя гранул высушиваются за 24 минуты.
Как раз в это время по TV прошел фильм "Собачье сердце" и меж собой мы стали называть нашу деятельность "Очисткой". Будем, мол, производить корм, появится много котов, будем их ловить и сдавать их чтобы "делать из них польты", а Подковырин прозвал меня "Уполномоченным подотдела очистки".
Некоторое время Алиханов не давал о себе знать и наконец позвонил:
– Анатолий Дмитриевич?
– Да, добрый день.
– Здравствуйте. Ну что, беремся? Как обстановка?
– Прилагаем все усилия.
– Это хорошо. Если бы вы знали, какие все эти бизнесмены необязательные, нельзя верить ни одному слову, просто ужас. Ах! – с досадой сказал он. – Ну, ничего, кажется, что-то получается. Так что, вы говорите, что у вас все идет успешно?
– Почти. Сделали установку для поиска режима сушки, уже есть некоторые цифры.
– Установку? Какую?
– На той неделе я собрал специальную установку. Называется "Смерть мировому капиталу!". Там поток теплого воздуха...
– И что получилось?
– Можно сделать сушилку, чтобы сушила за 35 минут, то есть, успевала за экструдером...
– Да-да, я все понял, я тоже буду думать... Я уже знаю, как надо делать... Ага... Как интересно!... Да... Так вот, мне надо еще поговорить с Валерием Гавриловичем об МНТЦ (Международный научно-технический центр), что-то неясное с документами. Я все отдал Васильеву, а у него все застряло. Валерий Гаврилович не где-нибудь рядом?
– – –
…Вместе с Подковыриным мы сконструировали сушилку на основе готовой рамы размером 0,6м х 1,3м х 3м, электрокалорифера мощностью 20 квт и вентилятора. 15 плоских ящиков с дном из проволочной сетки мыслилось располагать в три яруса и передвигать в сторону калорифера с помощью толкателей. Я оформил заказ-наряд на изготовление ящиков, полозьев и другого деревянного имущества в наш РСЦ (ремонтно-строительный цех), где с нас запросили 905 тыс. рублей.
Со многими остановками работа подвигалась, и я занялся персоналом: – кого пригласить в бригаду? Хотелось бы находчивого и проницательного в деле Майнашина, но он отделывался шутками и уклонялся.
– Смотрите, Слава, – рисовал я перспективы Подковырину в присутствии Майнашина. – Сделаем сушилку, будем молоть корм. Поставим вопрос очистки на должную высоту. Может быть, даже в мировом масштабе. Будем ходить в шубах и польтах из котов, а Майнашин всю зиму в своем резиновом. На морозе. Так ему и надо. Будем над ним насмехаться. Мы в шубах, а он...
– Если вам так хочется насмехаться, – прокашливаясь отвечал всегда готовый парировать мой выпад Майнашин, – вам вовсе не обязательно для этого по уши залезать в то вонючее дерьмо. Я после того случая не смог носить свой халат.
– Надо работать аккуратнее, – сказал Подковырин, – Зато у нас будут польты...
...