Мое путешествие по великой русской реке Волге началось в середине июля. Погода удалась на славу. Волга - широкая и величественная река, воспетая во многих песнях, она соединяет множество городов нашей страны, являясь важнейшей водной артерией. Длинными зимними вечерами мы строили планы странствия, готовили снаряжение, читали лоцию… и вот, долгожданный день для вояжа наступил. Друзья, доставившие нас с кладью и оборудованием на берег реки, пожелали нам счастливого похода, попутного ветра и семь футов под килем. Отойдя на веслах метров на десять от берега, мы пошли под парусом. Путешествие таким способом - универсальный вид отдыха. Вы спросите почему? Все очень просто: сплавляясь по воде, ты ощущаешь себя первооткрывателем. Идущая под парусом лодка представляет собой таинственное зрелище. С неописуемым восторгом любуешься картинами родной природы, когда в утреннем воздухе веет лёгкой речной прохладой. Какие сказочные открываются перед тобой просторы. По обоим берегам реки растут величавые деревья, не попавшие в зону затопления. Стоит первозданная тишина, нарушаемая лишь криками сопровождающих нас чаек да поскрипыванием, от напора ветра, мачты под парусом.
Первые сутки пути река была пуста – ни встречных лодок, ни «метеоров», летящих на своих подводных крыльях, ни попутных круизных лайнеров увидеть нам не довелось. По берегам встречались дачные строения с высокими заборами, выходящими прямо к воде, да одиноко стоящие церквушки.
Река Волга, когда-то являясь основной водной артерией России, несёт свои воды с севера на юг. В прежние времена нескончаемым потоком шли по ней самоходные баржи, перевозящие грузы различного назначения. В портах сноровисто работали большие и маленькие краны, загружавшие и разгружавшие грузы различного назначения. С незапамятных времен на великой этой труженице реке, жили простые, работящие люди. И днем и ночью шли по Волге суда, светя ходовыми и бортовыми огнями.
На вторые сутки нашего путешествия стали появляться малочисленные лодки, идущие под мотором, и небольшие лодки, управляемые веслами. Через некоторое время попал первый приличный пассажирский пароходик. Стали появляться баржи, груженые щебенкой, песком. Сквозь небольшую дымку вырисовывались белокаменные стены, это был Макарьев монастырь – одно из самых почитаемых мест в среднем течении Волги. Он как сказочный богатырь выступал из речных глубин, показывая свою манящую красоту. Волжские ветра уже основательно потрепали его монастырские крыши и некогда белокаменную кладку стен. Когда-то, на богомолье, в Макарьевский монастырь съезжались православные из всех уголков России. Купцы на ярмарку приезжали даже из заморских стран. Бойкая торговля шла по обоим берегам великой реки Волги.
Очередной день нашего путешествия близился к завершению. На небе появились небольшие уплощенные, имеющие плоскую форму, округлые скопления, серые с нижней стороны, высококучевые облака. Они собирались в свободные, неорганизованные формации, между которыми нередко проглядывало еще голубое небо. Облака постепенно сгущались и снижались, это был предвестник грозовых ливней.
Проходя мимо невысокого песчаного берега Волги, мы стали искать место для ночлега. В небольшом затоне, который был облюбован нами для стоянки, размещались маленькие лодки - «ботники» местных жителей, Возле одной такой лодки суетился небольшого роста полноватый мужчина. Причалив к берегу, мы поздоровались. Это оказался местный житель. Разговорившись, поведали ему, кто мы и откуда. Виталий, так звали местного рыбака, возвращался с рыбалки. Мы попросили продать часть улова. На что он ответил: «Эх, мужики, откуда в наше время в Волге рыба? На теперешней Волге - купить свежую, местную рыбу – целая проблема. Все загадили, испоганили, затопили такие сенокосные луга, озера. Все ушло под воду. Деревья гниют, рыба дохнет. Да еще напасть – браконьеры со своими многокилометровыми сетями, какая тут рыба проскочит».
И действительно, обессиленная плотинами и водохранилищами великая река уже не может с ними соперничать. В прогретых солнышком и заросших водорослью и ряской волжских водохранилищах нет ей житья. Она любит проточную, светлую, прохладную воду.
Начинал накрапывать дождь. Виталий предложил заночевать у него в доме. На что мы удовольствием согласились. Собрав свои пожитки и убрав парус, мы двинулись за гостеприимным хозяином. Была суббота, и по традиции в селах и деревнях топили бани. В воздухе чувствовался запах продуктов горения.
Русская деревня – самое живописное место на всем мире. Добрые и приветливые люди, красивые пейзажи, свежий воздух – положительные стороны сельской местности. Здесь все: несущий напоённой влагой воздух, запахи свежей травы и подогретой на солнышке полуденной землёй, запах, который подымался от влажной земли, успокаивал и волновал одновременно. В тёплом воздухе гудят комары. Атмосфера пропитана ни с чем несравнимым ароматом, медленно бредущих еще с уцелевших сенокосных пастбищ малочисленных стад коров. Здесь всё: земля, песок, ветра, радость и горе – сплелись в один клубок.
Разложив свою нехитрую рыболовную поклажу, Виталий пригласил нас в дом. Русская изба всегда была ладной, добротной и самобытной. Архитектура её свидетельствует о верности многовековым традициям, их стойкости и уникальности. Её планировка, конструкция и внутреннее убранство создавались на протяжении многих лет. Но цивилизация внесла свои коррективы. Появился газ, вместо колодца – скважина. И все же традиционно в русских домах неизменной оставалась печь. Издревле место, где располагалась она, называли печной угол, для отделения которого использовали занавеску. В самом красном, восточном углу, располагался иконостас.
Поздоровавшись с хозяйкой, которая вышла нам на встречу, мы присели на стоявшие вдоль стены лавки. Виталий, на правах хозяина, предложил нам помыться в бане. Мы с удовольствием приняли приглашение.
Баня – это часть русской культуры, которая формировалась на протяжении многих столетий. Она дарила чистоту, расслабление, отдых, омоложение телу и способствовала лечению многих болезней. В помещении пахло свежезаваренным березовым веником. Войдя внутрь, мы расселись на низкие лавочки, стоявшие у дальней стены. В бане было жарко. И от этой жары на бревнах, где были сучки, виднелись мелкие шарики желтоватого цвета, напоминающие янтарь. Попарившись и помывшись, разомлевшие, с чувством легкости во всем теле, мы направились в дом.
Радушная хозяйка, которую звали Надежда, накрывала стол. Приняв приглашение поужинать, мы, в свою очередь, тоже достали свои припасы. Виталий, по традиции, предложил пропустить стаканчик после бани. Разлив по небольшим граненым стаканам местного производства шнапс, Виталий произнес тост: «Желаю в жизни "о-го-го" и никогда не "о-хо-хо". Немного "ах", немного "ух" и чтоб захватывало дух!» Выпив, и закусив малосольными огурцами, мы тоже поблагодарили его. Тем временем Надежда поставила на стол в большой чугунной сковороде что-то похожее на омлет. Оказалось, это старинное русское кушанье драчёна. Готовится она из яиц, замешанных на молоке с крупой, мукой или тёртым картофелем, и запекается в духовке или в печи. Ничего вкуснее в своей жизни мы не пробовали. И так, ужиная и неспешно разговаривая, мы как бы вскользь, поинтересовались жизнью хозяина дома, Виталий взял в руки стакан, медленно допил оставшийся «напиток», затем обвел нас взглядом. За столом водворилась тишина. Мы молча наблюдали за Виталием.
«В семье нас было четверо, я и три сестры», - прервав, наступившую тишину заговорил с характерным говором Виталии». У него был приятный, чуть хрипловатый голос, в выговоре проскальзывал едва уловимый волжский акцент. Говор его был подчас весьма примитивный, забавный, со своеобразными оборотами.
«Сколько себя помню, отец и мать беспрерывно находились в работе, и летом и зимой. Они трудились в колхозе. Кроме того, у нас был большой огород. Растили картошку, лук, свеклу, морковку, капусту. В семидесятые годы огурцы стали выращивать в теплицах. На зиму их и капусту солили бочками. Еще готовка, стирка, работа по дому. Хлеб пекли в печи на особенных плошках, которые смастерил отец. Он умел делать все, насаживал и точил топоры, косы, плёл корзины. Как и многими, вся деревенская технология хозяйство им была освоена досконально. В магазинах не всегда была необходимая утварь, да и с продовольствием случались перебои. Вот люди и приучились к изобретательности. Не работали родители, когда только спали, остальное время была работа. Отец любил свою деревню, деревенскую жизнь, он любил и умел трудиться. И умер на крыльце дома, который сам и построил».
Виталии замолк, по лицу пробежала чуть заметная тень грустинки. Мы не торопили его.
«Народ в те времена на деревне был простой, без всяких претензий на большую культуру и воспитанность», - продолжил свой рассказ Виталии. «Здесь я провел свое детство и отрочество, испытав все прелести деревенской вольницы и непомерно тяжёлого крестьянского труда.
Деревни, в то время, влачили рабское существование, людям не давали паспорта, чтоб они не уезжали, работа в колхозе оплачивалась трудоднями, то есть практически ничем. Все это я помню по рассказам отца деда – Василия Михайловича», – продолжил Виталии.
«Родился я одна тысяча сорок восьмом году. В школу пошел в семь лет. В то время деревня наша стала селом. Сформировался крупный совхоз. Работал леспромхоз, который вел заготовку, вывозку, сортировку, разделку и отгрузку древесины. Был крупный лесхоз, который вел учёт, воспроизводство, охрану и защиту лесов. Работало речное училище, готовившее кадры для судов. Была своя пекарня, магазины, больница. Население до девяностых годов превысило тысячу жителей. Открылась школа-десятилетка. Была работа, никто не уезжал в то время из села. По вечерам молодежь собиралась в местном клубе, танцевали, смотрели кино. Я в то время закончил восемь классов и выучился на киномеханика. Хорошее было время. В ту пору я женился, построил свой дом. Правда, детей нам Бог не дал, ну да ладно. Притопали другие времена, которые все изменили. Развал в девяностые годы обрёк многие хозяйства на вымирание. Стали закрываться предприятия. Народ стал покидать родные места, стали искать работу в городах и районных центрах. Село постепенно опустело. Некогда плодородные поля заросли бурьяном, молодыми березками… Нет уже привычного шума моторов приближающихся к дебаркадеру «Метеоров» и «Ракет». Пустующие дома постепенно скупили дачники. Огородив все высокими заборами, и места, облюбованные местными для купания, стали недоступны. Оставшееся население, старики, доживают свой век. Нет школы, нет больницы… Вот такие времена наступили. Молодежи нет, а кто еще не стар и остался на селе, тому приходится подрабатывать, рубя дачникам бани и перестраивая старые дома. А зимними вечерами охраняя их за символическую оплату».
Старинные ходики, висевшие на стене, пробили полночь.
«Надёнка, постели гостям – завтра рано вставать», – сказал Виталии.
На рассвете нас разбудил крик петуха. В воздухе пахло чем-то необыкновенно вкусным, сливаясь с запахами свежескошенного сена. Умывшись, мы сели за стол завтракать. Воскресенье для местного населения – это не время праздного времяпрепровождения, это ежедневный, постоянный труд. Поблагодарив радушных хозяев и в знак признательности, мы подарили Виталию дорогой спиннинг с катушкою и набор блесен с воблерами. А вдобавок оставили часть своей провизии: «Спасибо тебе, Виталий, за помощь, теплое отношение, ведь это такая редкость в нашем мире. Многие люди забыли понятие «сострадание», а у вас его в избытке. Делитесь же своей добротой, неуемной энергией и веселым нравом. И тогда мир станет намного светлее!»
А в голове мелькнул мысль о том, что Москва – это ещё не Россия с ее блеском и мишурой. Россия – это не менеджеры и полуголые звезды эстрады, жизни которых показывает каждодневно экран телевизора. Россия – это люди, живущее на своей деревенской кормилице-земле! Деревни поражают своим запустением и живописностью. Даже не верится, что они могут находиться всего в нескольких десятках километров от крупных городов! Попасть в одну из таких деревень - все равно, что воспользоваться машиной времени. Кажется, будто время здесь замерло...
Июль 2018
Поставьте памятник деревне
На Красной площади в Москве,
Там будут старые деревья,
Там будут яблоки в траве.
И покосившаяся хата
С крыльцом, рассыпавшимся в прах,
И мать убитого солдата
С позорной пенсией в руках.
И два горшка на частоколе,
И пядь невспаханной земли,
Как символ брошенного поля,
Давно лежащего в пыли.
И пусть воет в тоске от боли
Не протрезвевший гармонист
О непонятно «русской доле»
Под тихий плач и ветра свист.
Пусть рядом робко встанут дети,
Что в деревнях еще растут,
Наследство их на белом свете-
Все тот же черный, рабский труд
Присядут бабы на скамейку,
И все в них будет как всегда-
И сапоги, и телогрейки,
И взгляд, потухший … никуда,
Поставьте памятник деревне,
Что показать хотя бы раз
То, как покорно, как без гневно
Деревня ждет свой смертный час.
Ломали кости, рвали жилы,
Но не протестов, ни борьбы,
Одно лишь «Господи помилуй!»
И вера в праведность судьбы.
Стих
Николай Мельников