– …Итак, приехал в Москву. Уже в метро видны люди с цветами и свернутыми плакатами. Доезжаю до Октябрьской. Там в районе памятника Ленину уже много народа и строятся колонны. Готовимся идти.
– А вы разрешение получили? – спросил Подковырин.
– Какое еще разрешение для праздника? Никогда такого не было.
– Нет, вот когда получите разрешение, тогда и шастайте.
Мы попререкались о праздниках, но остались при полярных мнениях.
Организаторы с кузова украшенного цветами и транспарантами грузовика объявляют, что митинг разрешен властями и объявляют согласованный маршрут: через Крымский мост, далее мимо Театральной площади к площади Дзержинского. Там митинг.
Колонны пришли в движение. Мы идем. Все прекрасно. Люди несут кто аккордеон или гитару, воздушные шарики, цветы, флажки с символами труда – знаками серпа и молота, – самыми важными символами страны СССР. Православные несут хоругви.
Вскоре видно – на Крымском мосту многие шеренги войск. Впереди несколько рядов с большими щитами. Голова нашей колонны подошла к мосту, а хвост еще не ушел от памятника Ленину.
Организаторы велят остановиться, идут совещания, и через мегафоны объявляют, что надо вернуться назад, пока нам разрешат другой маршрут.
Наконец, с той же машины организаторы объявляют, что власти не разрешают митинг.
Тогда Виктор Анпилов берет мегафон и вносит предложение:
– Товарищи! Поскольку власти не разрешают нам праздновать наш праздник Первое Мая, давайте просто пойдем через площадь Гагарина в сторону Университета, и там на Воробьевых горах достойно и на природе отпразднуем наш день! Будем петь наши песни, танцевать и веселиться! Идемте, товарищи!
Идем. По дороге поэт Борис Михайлович Гунько и другие организаторы с грузовика обращаются к демонстрантам быть бдительными, выявлять провокаторов и вызывать дружинников, которые идут по бокам колонны с красными повязками на руках.
Море красных знамен, в разных местах звучат аккордеоны, гитары, баян, где-то магнитофоны и советские песни "Катюша", "Каховка", "Ой цветет калина в поле у ручья...", "Подмосковные вечера" и другие, самые красивые и любимые мелодии. По дороге возникают группы, где танцуют вальс, берутся за руки и ведут хоровод. Лучшего зрелища не может быть. Я чувствую общий праздник, и мы снова в советской стране.
– – –
Но перед входом на площадь Гагарина мэр Лужков – прихвостень алкаша Ельцина, – уже возвел баррикаду. Поперек в несколько рядов выставлены Камазы, трейлеры и поливальные машины, впереди них и за ними – густые толпы прислужников режима с дубинками, щитами, черные шеренги ОМОНа в кованых ботинках, бронежилетах, в больших черных толстых шарообразных касках с забралами, с наручниками, дубинками, щитами и другими орудиями избиения и убийств. В центре – большая пожарная машина с зарешеченными окнами и водометом наверху. Вдали другая, на случай если у первой закончится вода. Ужас! Вот так встречает меня буржуйский Первомай.
Манифестация замедляет ход. Вдруг вперед выдвигаются какие-то люди, лезут на машины и устраивают потасовки. Я по опыту знаю, что это переодетые ОМОНовцы и платные провокаторы. Поскольку провокации – это оправданный и самый излюбленный способ буржуйских властей, чтобы иметь повод для жестокого подавления народных недовольств.
Тех, кто забрался на грузовики, сталкивают, там начинается мордобой, и некоторые возмущенные граждане по незнанию пытаются идти на помощь и оттолкнуть сатрапов. И тут начинается самое главное, чего ждет их преступный режим – избить и напугать.
Следует команда "Вперед!", черные шеренги мчат на демонстрантов и колотят палками налево и направо. Льется первая кровь. ОМОНовцы, как собаки, натасканные на битье манекенов в своих учебных омоновских лагерях, бьют, избивают и калечат. В такой злобе они убьют свою мать.
Вижу, как кованными ботинками они вместе с милиционером с озверением бьют ногами лежащего на земле гражданина, как избивают дико кричащую женщину, закрывшуюся флажком со знаками серпа и молота.
Вижу, как в страхе мальчик прижимается к маме, как глядя на этот фашизм в действии, девочка кричит и плачет. Другая, когда черные звери в толкучке сбили ее маму и та ударилась головой о бордюр, в страхе кричит и бежит к маме.
Замечаю, как справа к грузовику на газовом топливе подходит человек, что-то делает и уходит. Через минуту там идет другой и незаметно что-то бросает. Скорее всего, зажигалку. Машина вспыхивает, и горящий газ с вибрирующим свистом вылетает из газовых баллонов. Ясно, это дело рук провокаторов, чтобы сжечь машину, раздуть инцидент, привлечь к суду и штрафу организаторов праздника, ужесточить требования и развязать руки властям.
– Вы лучше расскажите, как быстрее всех улепетывали отсюда, – попросил Майнашин.– Пятки чем смазывали? Масло захватили с собой?
– Это вам бы оно не помешало, отвечал я. – Полный возмущения, подбираю несколько камней и кладу в мою сумку, – показал я на стул, где висела небольшая и любимая черная сумочка из капрона, сшитая моей мамой, – и кладу их туда.
Выдвигаюсь на проезжую часть. Туда подвозят новые толпы жандармов. Во всю ширину улицы в нашу сторону идут две шеренга ОМОНа со щитами, подгоняемые приказами их начальника с мегафоном. Для устрашения стучат и гремят палками по своим щитам. Дикие от злобы глаза, буграми ходят желваки, наготове баллончики со слезоточивым газом и чуть загнутые для более жесткого битья палки. Они кидаются на толпу, мелькают каски и палки, и мясорубка в разгаре. Крики и стоны, удары и кровь.
Но что удивительно, длина колонны почти километр, хвост колонны еще у памятника Ленину, и 95 процентов этого не видят. Там еще играет музыка, полощутся флаги, несут транспаранты, танцуют и поют песни.
А здесь действует зверье. Вижу, как милицейский полковник и три черных зверя в касках лупят сапогами и палками упавших людей, кто-то лежит на дороге и тряпкой зажимает раскровавленное лицо, как другие от ударов зверей и палачей, уронив сумки или плакаты, держатся за головы и прижимают окровавленные платки, тряпки или газеты, как мужчина, выставив руки вперед, ничего не видя и шатаясь, едва добредает до стены дома, опирается на нее, и его тело сползает вниз.
Как женщина с большим синяком под глазом и кровью на щеке кричит и плачет и, видно уже ничего не видя и не соображая, идет в сторону зверей...
Очень понимаю, что после революции к жандармам и казакам, которые отличились в избиениях, нагайках и стрельбе по людям, было недоверие и зачастую таких находили, арестовывали и предавали суду. Сейчас таких палачей называют "невинно репрессированными".
Избиение кипит. С каждым ударом звери раскаляются, и злобе жандармов нет конца. Вижу, как машина с организаторами начинает ездить по кругу и там с борта кузова древками и знаменами люди пытаются бить по каскам врагов. Борису Михайловичу удается оторвать доску с транспарантами от борта кузова, и он сверху бьет доской с плакатами и призывами Первомая по каскам озверелых врагов и пособников, которым место в петле за их рвение и помощь злу.
– Так вы сразу наутек? – снова напомнил Майнашин. – Расскажите, как это было. Сразу побежали, или вас хоть один раз палкой огрели?
– Но я стою, – приукрасил я себя, не заметив насмешек Майнашина. – Как утес. Как могучая скала на дороге всех волн, невзгод и ветров. ОМОНовацы – это трусы. Они избивают за деньги. Они сильны в стае, когда не видят отпора, а когда рассеяны и окружены – от страха впадают в маразм. Как в день Советской Армии 23 февраля 1991 двое ОМОНовцев, оставшись на минуту одни, в страхе бросили щиты и палки и полезли от людей под автобус, сжимаясь в комочки и закрывая головы, страшась расплаты. Никто их не бил, и все с омерзением отошли.
– Я знаю, вы испугались и не могли двинуться с места, – снова пытался вернуть меня к празднику Майнашин. – Поэтому им ничего не оставалось, как огреть вас палкой. Чтобы вы, наконец, очнулись и удрали. Поймите, вам не место на улице, сидите дома и шлёпайте на клавиатуре, и не суйтесь на улицы. Вам от этого только вред. И другим тоже.
– Правильно, Анатолий Дмитриевич, так для вас будет лучше, – добавил Подковырин.
– Нет-нет, я хочу послушать дальше, – не согласился с ними зашедший в нашу комнату Николай Прошаков. – Для себя. Для опыта. Итак, на вас движется с палками цепь озверелых наймитов. Что же делают граждане?
– И вы в том числе? – уточнил Подковырин.
– Что делаю? Я, видя, что всюду палки, крики, кровь, стон и слезы, бросаю наземь плащ, достаю случайно взятый складной ножик и говорю. Так, предельно сдерживаясь. Очень спокойно и, насколько можно в той обстановке, вежливо и культурно:
– Это что-ж вы гады поганые, суки еб..ные, гадье последнее, ё-б твою бл... бога душу мать, творите с чест-ным народом, а? Вы кому за наши деньги служите?? Бл..ди, гады и твари паскудные, мерзотины х..евы!! Всем шары выколю, пасти порву!!! Да за это, суки поганые, вол-кИ позорные, мрази бл..дские, всех порву на куски!!! Где полковник??? Щас бл.., так е..бану,что ж..па отлетит нах...!!! Суки рваные, пидоры х..евы!!! Заколю!!! Растопчу!!! Порву гадов!!!
– Это где-ж вы таких выражений нахватались?! – округлил глаза Подковырин. – Это на что же похоже?… От вас никогда такого не было??
– Если хоть раз побудете в такой ситуации, вы и не такое скажете, голубчик, – поддержал меня Прошаков. – Я в это верю. Обстановка вынуждает.
– Достаю камень…
– «Булыжник – орудие пролетариата», – напомнил Подковырин.
– Да, батенька, другого ничего не остается, – добавил Прошаков. – Все деньги и все оружие вы, тю-тю, – присвоили себе. Просто украли.
– Другие побежали в проулок, там ремонт дома и много камней, в одну минуту их расхватали. Теперь у нас оружие. От нас туча камней и кирпичей в этих гадов. И тогда они побежали, – прихвастнул я, относя их бегство на мой счет. – Со всех сил метаю камень, и как раз этот миг запечатлен на видеопленке, что сейчас продается по всему миру под рубрикой «Сопротивление». Так что я стал всемирно известен. Метнул прямо в каску-шар, да так, что камень отскочил выше крыши дома. По-моему, я убил гада…
Видя жестоких тварей в забралах и щитах и их вверх-вниз мелькающими дубинами, с каждым ударом которых разбита голова, брызжет кровь и хрустят кости, видя поверженных граждан в крови, которым пытаются тряпками или оторванными кусками от флагов или плакатов помочь хоть как-то завязать разбитые садистами головы, – люди из подходившей колонны кидаются в проулки и дворы домов к мусорным бакам и свалкам, и теперь мы во всеоружии.
В жандармов готовы лететь оконные рамы, ящики и форточки, куски труб, стекла, железные спинки кроватей, аквариум, ведра, кастрюли и сковороды, лыжные палки, большой старый водяной ключ, заводная рукоять, радиатор, труба глушителя, тормозные колодки, камни и кирпичи, но жандармская рать, испугавшись за свои кости и черепа, убегает.
Мужики разогнали тяжелое колесо от большого грузовика и оно раскидало и едва не задавило отступавших и пригнувшихся за щитами зверей, где-то у них отобрали щиты и ими орудуют как кувалдами и тараном.
К грузовику с плакатами цепляют трос, и он рывками пытается выдергивать трейлеры из баррикады, выстроенной на пути аккордеонов, танцев и празднично одетых мам и детей с шариками и цветами...
– – –
…С бандитской «Перестройкой» новая, обманом и посулами захватившая власть команда воров, денежных мешков, миллиардеров и олигархов заранее замыслила казнь, и с торжеством и демонстрацией по телевизорам показала, кто теперь в доме новый хозяин. Выдала нанятым палачам щиты и как на войну снабдила касками, коваными сапогами и дубинами. Согнала Камазы, поливалки и водометы. Во сколько обошлась эта казнь? Сколько взмахов дубин – столько увечий и разбитых лиц и голов, и скольких надо лечить?
Они крепко ухватились за власть, и в следующий раз для демонстрации своего торжества и в устрашение всем в центре Москвы из пушек и танков расстреляют Верховный Совет.
Когда будет суд по делу каждого избитого и убитого, когда будет расплата? Согласно науке и Платону, каждый цикл от пришествия идеи, ее воцарения, развития, а затем отрицания и замены, занимает около 600 лет. Пока противоречия не переполнят 90 процентов общества и в заключение не придет страшный голод. Может и раньше, но для этого нужны такие как Ленин и Сталин, которым дано переделывать эпоху.
Баллада о празднике Евгений Нефедов
…Сперва я думал: да это сон,
Но понял, что все всерьез,
Когда уже надо мною он
Дубинку свою занес!
Кто был он, рыцарь нежданных мер?
А был он в - один момент –
Боец ОМОНа,
Иуда,
Мэр,
И – президент.