1983 год
Полина открыла глаза и растерялась под этим пристальным смеющимся взглядом. Ещё секунду назад она хотела его поцеловать и почувствовать ещё раз его прикосновения. Теперь же, не зная, как себя вести, она крепко зажмурилась. И тут же всплыли наставления матери: "Не позволяй этого мужчине до свадьбы". Девушка снова закрыла глаза - теперь уже от страха, что не вспомнила об этом раньше, а только теперь….
Почему у него такой взгляд? Не нежный и ласковый, как несколько минут назад, а отстранённый и холодный. Она натянула одеяло на разгоряченное, теперь уже словно чужое тело, не принадлежащее полностью ей, и заплакала…
Париж 2015 г. 8.00
Андрей вышел из здания аэропорта Орли и направился к чёрному автомобилю. Он часто пользовался услугами Uber: машины приезжают быстро, сервис приятный. Положил на заднее сиденье дорожную сумку, снял лёгкий серый пиджак, сел на заднее сиденье, поздоровался с водителем, бегло взглянув на него. Коротко стриженная голова кивнула, глухим голосом произнесла приветствие на плохом английском, поинтересовалась, есть ли багаж. Нет, других вещей у него не было. Чемодан переложат в самолет, следующий в Нью-Йорк. Он специально взял такую стыковку и теперь располагал несколькими часами, чтобы встретиться с этим человеком. У Андрея имелось шесть часов в Париже. Очень важных часов.
Таксист, судя по плечам и спине, - грузный мужчина. Глаза скользнули ниже. И Андрей, к своему изумлению, понял, что водитель – женщина. Короткая юбка, широко расставленные полные ноги. На загорелых руках грубые массивные браслеты, ногти выкрашены в бирюзовый цвет. Дама Ренуара только в современном, не лучшем обличье?
Андрей любил бывать в музее Орсе, и уникальные сочные женщины Ренуара - словно соединение девушки из аристократических кругов Парижа и крестьянки из провинции, - привлекали его не только особенной пластикой движений, но и мягким выражением влажных глаз… Он восхищался тем, что все они улыбались, будто в жизни не было ничего из того, что случается почти у каждого и приносит физические и нравственные страдания. Их улыбки отражали тёплый мир их внутреннего состояния. В них сияла Любовь и Понимание.
Как далека эта француженка-водитель от любимых героинь Ренуара, от сложившегося современного представления о французской женщине, изящной и стильно одетой. Это не Алина Шариго с картины "Танец в деревне", у которой пышные рыжие волосы и здоровый румянец на белой сияющей коже.
У таксистки тусклая кожа. О каком румянце речь, когда он заметил сигареты, а в раскрытое окно невидимой струйкой заползает сжатый воздух, напоённый выхлопами машин, столпившихся по дороге из аэропорта. И хотя до начала лета ещё пять дней, весенней свежести уже нет, воздух насыщен густыми ароматами городского жаркого лета.
Словно почувствовав его мысли, женщина закрывает окно, включает кондиционер, и охлаждённый воздух наполняет салон, а мягкий голос Джо Дассена напоминает: "Если б не было тебя…"
- Вам нравится музыка или вы предпочитаете что-то другое? – вежливо спросила она.
- Да, пожалуйста, оставьте, - ответил он. Хотел что-то добавить, но передумал.
До гостиницы ехать полчаса. Она в центре города на Вандомской площади недалеко от сада Тюильри, с которым у него связаны лучшие воспоминания. Именно здесь он познакомился со своей Соней.
В тот приезд в Париж Андрей с матерью второй день подряд приходили в Лувр – Полине хотелось увидеть то, что записала себе в блокнот, исследовав перед поездкой залы Лувра по большой иллюстрированной книге. В музее они находились до обеда, а потом шли отдохнуть в Тюильри.
Архитектурная точность сада в соответствии с геометрией, когда всё строго, стройно и создаёт неспешный настрой и умиротворение от чётких форм, великолепных скульптур, спокойных фонтанов, гармоничных цветочных композиций, как нельзя лучше соответствовала высоте впечатлений после Лувра.
Они стояли возле восьмиугольного пруда, когда Андрей заметил худенькую девушку в длинном платье с тёмными волосами, скользящими по спине блестящей ночной рекой. В тот год все старались надеть мини – модно! – и даже шорты у некоторых девушек были неуместно коротки. А она – в лёгком струящемся платье и босоножках в греческом стиле с плетением на щиколотках – из другого времени.
Полина обратила внимание на девушку в то время, когда Андрей по-английски спрашивал её о музее Орсе и как до него добраться. Полина удивилась этому вопросу – Андрей часто бывал в нём, когда несколько лет назад учился здесь по обмену студентами. Девушка ответила по-французски, но услышав, что Андрей обратился к матери по-русски, обрадовалась и дальше они говорили на родном языке.
Андрей предложил вместе пообедать. Соня согласилась…
Андрей устроился в номере, позвонил консьержу, чтобы погладили костюм, принял душ и спустился в ресторан. Он был голоден, но есть ничего не мог. Заказал только кофе. "В этом отеле все предупредительны и внимательны, словно читают мысли, - подумал Андрей. – И это в любой стране. Отели Mandarin Oriental, пожалуй, одни из лучших".
Эти мысли, ненужные и неважные, вызывались искусственно, чтобы отогнать другие. И на молодую пару за соседним столом он бегло посмотрел с той же целью. "Кажется, у них медовый месяц или они счастливые влюблённые, переживающие пик страсти". Всё было тщетно. Это была верхушка его мыслительных процессов, ниже, глубже и больнее, жила только одна фраза: "Я хочу тебя увидеть…" Он рассердился на себя за то, что не может отогнать её, как бы ни старался переключить слух и взор на окружающий мир. Волнение и смятение владело им с тех пор, как он решил остановиться в Париже…
Пока готовили его костюм, позвонил жене и матери. И куратору выставки.
1983 год
Поезд, медленно покачиваясь, отошёл от станции, но постепенно ритм его движения стал нарастать, словно он хотел подняться над сухой степью.
Казалось, что на горизонте, где небо целуется с землёй, синеет море. Но это был приятный обман. Там тоже была степь с пожухлой августовской травой, редкими низкими кустарниками с бурой листвой. Кони, грустно опустив головы, пытались найти сочные травинки, бараны, сытые и молчаливые, медленно брели в сторону посёлка.
Полина оказалась в купе одна. Уезжать из дома ей не хотелось, и она плакала, прощаясь с сёстрами и братом. Мать прижимала её к себе и, пытаясь улыбнуться, успокаивала: "Полюшка, ты же будешь недалеко. Всего час езды от нас до Гурьева. И на каникулы будешь приезжать. Ты станешь врачом. Это же твоя мечта". А сама вздрагивала всем телом, пытаясь сдержать рыдания.
Несколько месяцев назад умер отец, и лицо матери, всегда спокойное и улыбчивое, приобрело выражение одинокой женщины с тусклым взглядом и плотно сжатыми губами. Она была счастлива с мужем, и его уход никак не укладывался в её сердце.
Теперь детям предстоит жить без отца – четырём дочкам и единственному сыну. И хотя они уже взрослые (младшей – пятнадцать), неожиданная смерть того, кто был не только отцом, а понимающим другом и мудрым советчиком, стала такой болью, которая, казалось, никогда не утихнет.
Дверь в купе распахнулась и вошёл высокий молодой человек. Улыбка пряталась в коротких усиках. Он внимательно и как-то слишком откровенно разглядывал Полину, которая опустила взгляд – ещё секунду и не только щеки станут пунцовыми, но и шея, и аккуратные ушки.
Он был немного старше неё. Это она заметила. Её смущало, что он собирается сесть рядом. Но почему? Ведь есть же место напротив.
Показался ли он ей красивым? Разве это так важно, когда сердце птицей бьётся в груди, непослушное тело хочет прильнуть к нему, вдохнуть запах его волос… С ней это происходило впервые. И она испугалась.
Он всё-таки сел напротив неё, и она часто отводила взгляд, потому что у неё начинала кружиться голова; она словно покачивалась на волнах, когда смотрела в его тёмно-синие глаза – такие странные при его смуглой коже и тёмных, почти чёрных волосах.
Познакомились. «Макс», - мысленно повторяла она, так ей понравилось его имя. Разговаривали, смеялись. О чём? В такие минуты важны не слова, а взгляды, паузы, неожиданные касания его руки. Это приводило её в особый трепет. Она отстранялась ненадолго, но невидимая сила тянула её к нему, и они вновь дотрагивались друг до друга.
А за окном молчала степь. На горизонте зародился закат, и небо с розовеющими облаками приобрело нежный оттенок. В свете уходящего дня кусты отбрасывали длинные тени, бегущие за поездом. Проскакали кони, подняв вверх головы с развевающимися гривами.
Как быстро изменился мир и наполнился счастьем.. Полине хотелось петь, танцевать, бежать по степи, широко раскинув руки.
На следующий день они встретились в городском парке. "Если б не было тебя"… - пело её сердце, вторя любимому певцу.
Через неделю Макс представил Полину родителям.
Париж 2015 г. 9.00
С куратором выставки, Бланш Жаме, Андрея заочно познакомили друзья, и он сначала списался с ней, потом несколько раз говорил по телефону. Она ему виделась высокой женщиной лет сорока пяти со спортивной фигурой – это он определил по её энергичной манере говорить и низкому напористому голосу,
Открытие намечено на одиннадцать часов, но он договорился прийти раньше.
И вот Андрей ехал на улицу Удино, где в частной галерее персональная выставка Горелова. Он следил за творчеством этого художника: читал статьи о нём, покупал каталоги, но ни одной картины так и не приобрёл.
Он знал, что Горелов начал выставлять свои работы после тридцати пяти, но вскоре стал известен в кругу художников. Андрей видел его творения в Москве лет пять назад. Тогда он долго стоял около каждой картины.
Он понимал, что творчество – это видение и чувствование художником мира, философии жизни, взаимосвязей людей, характеров и поступков, и всего, что его окружает. Но это и то пространство, которое ограничено личными воззрениями и личными эмоциями. Создавая произведение, талантливый автор раздвигает это пространство, границы теряют видимость и личный мир переплетается с тем большим, который мы можем воспринимать и чувствовать.
Нужно ли разгадывать тайну создания произведения? Можно понять лишь часть того, что имел в виду художник. И это лежит часто на поверхности. Но есть то, что не подвластно расшифровке, что в самых глубоких тайниках души. Эти тайники лишь немного приоткрываются, как крышка сундука с найденными сокровищами, и ослепляют красотой или вспыхивают болью от понимания собственных страданий и метаний.
Что искал Андрей в картинах Горелова? Его личный код жизни? Нравственный код? Зачем? Почувствовать неискренность художника? Отнюдь. Он чувствовал её и от этого становилось ещё больнее. Он понимал, ощущал её в смятении и неуспокоенности, которые заметил уже в ранних работах. Это выплескивалось резкими мазками и тёмными красками, минималистическими сюжетами, где упор не на содержание, а на сомнения, доходящие до страдания.
Не было ещё той картины, которая примирила бы его с художником. Или это он искал её, как зацепку, которая поможет ему понять его. Или простить и получить разгадку его поступка?
Только несколько творений Горелова из цикла "Детство" несли покой и гармонию души. Около одной Андрей стоял долго: босой мальчишка с рогаткой прислонился к маленькому белёному домику с голубыми бликами. Кончики выгоревших тёмных волос пахнут солнцем, а глаза отражают чистое небо. "Синее детство" - это название ему нравилось, а мальчишка – словно часть его самого.
"Какого цвета моё детство?" - возник у него тогда вопрос и ответ не пришлось долго искать. Оно было ярко-жёлтое, как подсолнухи в огороде дедушки и бабушки, нежно-розовое, как любовь мамы, фиолетовое – как их преданность друг другу, голубое, как домик, куда он прибегал на выходные и каникулы. И только красный цвет не любил – это его детская боль и цвет некоторых его снов, в которых он искал отца…
Маленький Андрей нередко думал, почему у него две бабушки и один дедушка (что отец мамы умер давно, он знал). Получается, тогда у него должен быть и отец?
Когда Андрею исполнилось семь лет, умер дедушка, который несколько лет был прикован к постели. Мальчик его любил так, как, наверное, любят отца те мальчишки, которые их имеют. Умный и добрый, в прошлом учитель истории, дедушка много интересного рассказывал внуку. И мальчик мечтал о профессии археолога, но стал не искателем древностей, а нефтяником в степях Гурьевской области.
На похороны мать его не пустила и сама почему-то не пошла; они навестили бабушку позже и вместе с ней посадили цветы на могиле деда.
На следующий день Андрей почему-то заявил: "Мама, я тебе найду мужа". И искал.
Они снимали маленький домишко возле железнодорожного вокзала. Рядом находился одноэтажный кирпичный дом – там был отдел перевозок, где Андрей не раз видел молодых мужчин.
Он выбрал самого высокого и улыбчивого и долго уговаривал зайти к ним домой (всего-то несколько шагов) и познакомиться с мамой.
- Она хорошая и красивая. Ты не думай, - тянул его за руку мальчик.
Слава, так звали жениха, видел Полину и она ему нравилась, но наличие ребёнка погасило интерес к ней и он переключился на свободную Олечку из соседнего кабинета. Но отказать мальчику не мог и зашёл. Полина удивлённо посмотрела на них.
- Это мой друг Слава, - представил Андрюша жениха и подтолкнул того к матери, как он видел в одном фильме.
Полина напоила их чаем. Она всё поняла, и еле сдерживала смех. Вскоре и она, и Слава громко расхохотались. А Андрей сначала обиделся, а потом тоже засмеялся. Он редко видел смеющуюся мать и мечтал, чтобы она часто улыбалась.
С тех пор Слава и Полина при редких встречах вежливо здоровались, а Андрюша прекратил попытки найти маме мужа. Он задумался о том, где же его собственный отец, но спросить не решался.
1983 г.
В конце августа Макс уехал в Москву, он учился на последнем курсе архитектурного института. Было решено, что свадьбу сыграют в феврале, когда он приедет на каникулы.
Макс перевёз невесту в маленький домик своих немолодых родителей в частном секторе города. Он был их единственным поздним ребёнком.
Матери Полины это решение не нравилось, но она ничего не стала говорить сияющей от счастья дочери.
Полина поселилась в комнате Макса. Она стала помощницей его матери, а парализованный после инсульта отец Макса получил не только внимательную невестку, но и медсестру. Полина ухаживала за будущим свёкром, много читала дополнительной литературы о его заболевании, консультировалась со своими преподавателями.
В начале октября счастливая Полина написала Максу о том, что ждёт ребёнка.
Зимой он не приехал. "Очень важная преддипломная практика. Летом поженимся".
В конце апреля Полина родила сына. Институт пришлось оставить, но счастье материнства и ожидаемый приезда Макса затмевали мысли об этом.
Она прижимала к себе сына, находила в нежно пахнущем крохотном малыше любимые черты и улыбалась тепло и нежно.
Полина с ещё большим усердием наводила в доме уют. На деньги, которые ей привезли старшие сёстры и мать, купила шёлковые шторы в зал, люстру чешского стекла, чайный сервиз и много всяких мелочей, необходимых в ожидании счастливых событий.
С детства Полина хорошо шила, и теперь, принимая заказы от соседей и знакомых, придумывала новые фасоны, давала дельные советы, как скрыть те или иные недостатки фигуры и подчеркнуть красоту. Полученные деньги шли на обустройство дома.
Бессонные ночи с маленьким ребёнком, помощь родителям (свёкор не стал получать меньше ухода, а свекровь всё так же была освобождена от приготовления еды), работа по дому не проходили бесследно.
Она похудела, во взгляде стала проскальзывать печаль и усталость, невесёлые думы подступали медленно и и настойчиво.
Но красота её не исчезла. Полина расцветала, как это бывает с матерями, полностью погружёнными в детей и любящими своих мужей...
На его выпуск она поехать, конечно же, не смогла. В июле он не приехал. В начале августа пришло письмо. Бумага жгла руки, острые иглы кололи глаза и всё вокруг потемнело; одна добралась до сердца, превратив его в сгусток боли. Черные буквы его красивого почерка (она будто видела, как медленно и старательно он прорисовывал каждую букву, а выражение его лица было такое же, как в их первую ночь) казались ей уродливыми жуками, готовыми спрыгнуть с листа и поползти по её телу, волосам, трогая её своими омерзительными мохнатыми лапками.
Она легла на кровать, которая поглотила её откуда-то взятым туманом. Она проваливалась в него, но ей не хотелось всплывать на поверхность.
Свекровь, которая Полину и внука очень любила, несколько дней кормила её с ложечки, ухаживала за ней и тихо плакала. Она знала причину боли девушки – сын ей написал и во всём признался. Но что могла сделать бедная женщина, беззаветно любившая своего сына? Она позвонила матери Полины, и та забрала её и внука домой.
Мать выхаживала дочь, а та через силу ела горькую еду, пила горький чай, дышала горьким воздухом, забывалась горьким сном…
Париж 2015 г. 10.00
Тучи собирались обрушить на город дождь. Воздух резко наполнился холодом и вязкой напряжённостью. Андрею хотелось грома, молний, ветра, чтобы наэлектризованное пространство облегчилось и его мысли тоже.
Андрей не признавался себе, что хочет его увидеть. Но сначала - картины. Ещё раз посмотреть в душу художника, где, он это как-то чувствовал, что-то изменилось. А уже потом в его синие глаза.
В 10.15 он уже входил в зал, а навстречу ему спешила высокая темноволосая девушка лет двадцати семи.
- Я вас узнала. Вы очень похожи, и документ не нужен, - подавая ему руку, заметила она после приветствия. И Андрей удивился, что наяву её голос звучит мягче. Улыбка Бланш, как у героини "Девушки с веером", явилась окончательным штрихом к той симпатии, которую она вызвала у Андрея.
Она познакомила его с фоторепортёром:
- Это Тео, он сотрудничает с журналом Beaux Arts. Тео сделает несколько снимков до появления публики. Простите, я вас оставлю.
Мужчины обменялись несколькими вежливыми фразами, фотограф извинился и отошёл.
Андрей направился к поздним работам Горелова. Эти две - портрет жены и маленького сына - он видел на московской выставке. Именно в них Горелов впервые применил воск, видимо, хотел добавить тепла. С портретом мальчика это вышло особенно хорошо: солнечное дерево слева от ребёнка мягко высвечивало нежную щёчку, а другая сторона лица была прохладнее, немного темнее и карие глаза глубоко светились.
Горелов искал новые формы и материалы и в итоге пришёл к смешанной технике.
Андрей интересовался историей живописи, неплохо разбирался в стилях и направлениях. Работы Горелова немного близки импрессионизму, но всё-таки это нечто иное. И сам Горелов писал, что не может себя отнести к какому-то определённому направлению, для него в каждой работе важно настроение, душа.
"Вот именно душа", - повторил про себя Андрей.
Он не заметил, как подошла Бланш.
- Его работы зарождают у зрителя ассоциации, сходные с теми, какие волновали художника, - она проговорила это так, словно они об этом не далее как минуту назад беседовали и теперь она продолжала мысль. - Он обострённо и чувственно проникает в душу. Притягивает загадка: почему его душа неспокойна? что ищет? отчего мечется в пространстве ночных мыслей?
- Но в его полотнах нет обречённости, - озвучил Андрей то, что понял только сейчас. – И надежда появляется просветами между деревьев, теплыми восковыми поверхностями, в звучащем саксофоне , что в руках девушки, лица которой мы не видим… Андрей промолчал только о том, что красное небо и красные блики на саксофоне отозвались в нём детской болью.
Неожиданно он заметил тревогу в глазах Бланш.
- Вас что-то беспокоит?
- Мсье Горелов не отвечает на звонки. Скоро открытие, первые приглашённые уже здесь.
Её беспокойство перешло в тревогу. Нехорошее предчувствие коснулось и Андрея..
1988-1999 гг.
Мать и сын возвращались вечером домой: обычно Полина забирала сына из детского сада позже других.
Она восстановилась в институте (её мать временно переехала в Гурьев и помогала с малышом), закончила его и теперь работала врачом-педиатром в городской больнице. Но ещё прирабатывала на дому у тяжело больных.
Полина всегда держала Андрюшу за руку, но последнее время стала замечать, что не она вела сына, а он, крепко сжимая своей ручкой её тонкую худую ладошку,…
Покормив сына, она легла на диван c книгой, но не читала, а смотрела, как он играл возле неё на ковре. Усталость сковывала тело, глаза закрывались.
Проснулась она от того, что ей было тепло и приятно. Оказывается, сын укрыл её большим пуховым платком (раньше она пеленала в него своего малыша, когда дома не было отопления), а рядом положил свою любимую игрушку : светло-коричневого плюшевого мишку с разными глазами: один - черная бусина, другой – коричневая пуговица на ножке .
Сын тоже спал. Полина заметила, что он приготовил на утро свою одежду. На полу вымытые сандалии, поверх них – чистые носочки… До этого дня это делала мать.
Она опустилась на пол возле его кроватки, поцеловала и долго гладила кудрявые волосы. И впервые смогла без дрожи подумать о Максе. У неё теперь есть мужское плечо, на которое она сможет опереться в жизни. Хотелось петь или плакать. И она заплакала. Но это были другие слёзы, чем все эти годы...
Так они и жили вдвоем: она и её маленький мужчина, защитник и помощник.
Ухаживал за ней один молодой человек, который предлагал Полине выйти за него, но с условием, что сына она отдаст матери или определит в детский дом. Полина даже отвечать не стала, ушла.
Она заметила, что сын хорошо рисует и стала покупать ему книги о художниках и репродукции известных картин. Им обоим нравился Ренуар. Они собрали его работы из журналов, отдали в мастерскую сшить их в альбом и положили на низкий столик в зале.
- Мама, я хочу, чтобы ты всегда улыбалась, - в очередной раз рассматривая картины, просил сын. Полина прижимала его к себе:
- Я же часто улыбаюсь. И стала его щекотать, он в ответ – её, и они смеялись до слёз.
- Нет, не так, мама.
- Я понимаю, Андрюша. Это будет, правда будет. Вот ты вырастешь, женишься , у тебя родится сын и я буду самой счастливой на свете…
В тринадцать лет Андрей всё чаще стал спрашивать об отце. И Полина рассказала, стараясь не ранить ребёнка. Но рана образовалась. Андрей задал один единственный вопрос: "Почему отец ни разу к нам не приехал?"
И Полина задумалась. Мать Макса говорила, что он стал заниматься иллюстрированием книг и довольно успешно, участвует в выставках, где представляет свои картины, купил квартиру и оборудовал её под мастерскую...
Самолёт в Москву прилетел поздно вечером. Полина устроилась в гостинице недалеко от Тишинской площади, где находится мастерская Макса.
Утром она особенно тщательно уложила волосы, закрепила локоны лаком, подкрасила глаза тёмно-синей тушью, и они приобрели фиалковый оттенок, надела приготовленное платье, потом сняла его (слишком нарядное для утреннего времени), рассердилась, достала тёмно-синее и, не глядя в зеркало, вышла.
Она досадовала на себя за то, что, по её мнению, потеряла гордость и приехала к Максу. Но это надо не ей, а сыну. И никому бы она не призналась, что очень хотела увидеть его. Боль, казалось, утихла за эти годы, осталось то, чему она не хотела давать определение даже внутри себя, ни намёком…
Полина быстро нашла мастерскую, которая располагалась на первом этаже старого четырёхэтажного дома. "Вход в неё не через подъезд, а с обратной стороны. Он сделал так, чтобы не встречаться с жильцами, - рассказывала соседка Макса. - Но он спокойный, не пьющий, – уверяла она. – А ты-то ему кто? Женщин он вроде сюда не водит", - но не закончила своё сообщение, потому что Полина прервала поток информации, поблагодарила и отошла от женщины.
Села на лавочку напротив его двери. Позвонить всё не решалась. Да его, наверное, ещё и нет. Слишком рано.
Но Макс был у себя в мастерской. Иногда он здесь ночевал, когда хотелось поработать при вечернем свете.
Прошёл ещё час. Полина решилась.
Он открыл дверь и сразу узнал её. Минутная заминка.
- Проходи, Поля, - он спокоен, будто расстались только вчера. Полина не сразу смогла ответить: голос пропал где-то там, ниже горла, и никак не хотел подняться вверх. Пространство, очерченное вокруг них чёрным грифелем, сомкнулось напряжённым, еле ощутимым колыханием. Потом оно разорвалось: звуки с улицы ворвались в окно, мысли вскипели, слёзы собрались горячими каплями.
- Здравствуй.., - еле смогла, почти шёпотом, выговорила она, но его имя не смогла произнести - оно осталось в том времени, которое тогда бежало за их поездом, заглядывая в счастливые глаза Полины.
"Так же красив. Немного сутул. Долго стоит за мольбертом?
Глаза? Нет, в глаза его я не могу пока смотреть. Я боюсь", - чётким ритмом печатались эти слова, словно на пишущей машинке стучал неведомый летописец её мыслей.
Ни на один его вопрос она не ответила. (Когда приехала? У тебя дела в Москве? Тебе нужна помощь?) Лишь когда он спросил о сыне, она смогла говорить…
В марте Андрей поехал к отцу. Полина не хотела этого – пусть бы он сам приехал и встретился с сыном в Гурьеве. Но отец настоял на том, чтобы Андрей закончил десятый класс в Москве. "Ему надо подружиться со своим старшим братом".
Да, старшим братом. В том письме пятнадцатилетней давности он и сообщил, что расписался с женой ещё на втором курсе. Она дочь декана, её родители были категорически против этого союза. Вот они и скрывали свой брак ото всех. И только когда родился сын, её родители и приняли Андрея.
- А я? – спросила Полина, когда они разговаривали в мастерской.
- Прости. Меня ты увлекла. Твои фиалковые глаза и доброта… Я решил, что ты поживёшь у моих родителей, им нужна была помощь. И тебе хорошо: все не в общежитии. Я не думал, что у нас будет ребёнок. Потом, Поля, я уже заплатил за то, что так поступил с тобой.
Полина ничего не стала уточнять и комментировать. Не любил. Нужна была сиделка и помощница матери. Горько это осознать и принять.
Она встала:
- Прощай. Прости, что побеспокоила.
И сразу стало спокойно или безразлично до такой степени, что она смогла взглянуть на картины, расставленные на полу мастерской и прислонённые к стене. Дрогнуло что-то внутри перед портретом женщины в инвалидной коляске. Жена? Наверное, да. Взгляд у неё печальный и в то же время укоризненный.
"Прости", - прошептала ей Полина.
Андрей уехал в конце марта к отцу, но через месяц вернулся. Ничего не рассказывал, только произнёс: "У меня не было отца и нет". И с тех пор никогда не заговаривал о нём.
Он убрал подальше все альбомы по искусству; не слушая уговоров Полины, выбросил свои рисунки и сказал: "Хватит нам одного художника".
Оставил только один (его потом увидела Полина, когда сын уехал учиться в Уфу, а она разбирала его книги на полке): мальчик смотрит в окно на полную луну. Она оранжевая и кажется большим стеклянным шаром, склеенным из разной формы маленьких осколков, сияющих тёплым матовым светом. Мальчик тянется руками к луне. Рядом стоят мужчина и женщина, их руки обнимают сына…
Париж 2015г. 11.00 часов
- Андрей, надо ехать в гостиницу. Вы со мной? – мягко произнесла Бланш. Андрей всё понял по её участливому взгляду, но не подпускал мысли о самом плохом.
Они молчали в машине. Небо наконец-то пролилось густым дождём. Продолговатые капли настойчиво стучали в окно: "Опоздал… Опоздал…"
Разум или душа (кто знает?) старались помочь Андрею, заменяя страх перед тем, что, как он предполагал, произошло с отцом, другой болью – детской обидой.
- Сынок, ты хочешь поехать к отцу в Москву и там закончить десятый класс? – как-то вечером, это было в середине апреля, спросила мать.
Он согласился. Ему хотелось увидеться с отцом, подружиться с братом.
Макс встретил сына в аэропорту, и по дороге домой они пытались найти в постоянно прерывающемся разговоре то, что даёт ощущение близости. Почему-то этого не происходило.
Когда их взгляды встречались, Андрей словно видел себя, только в возрасте отца: те же крутые завитки волос возле ушей, брови, изогнутые в середине домиком, нос с небольшой горбинкой, а главное – глаза: синие, глубоко посаженные. Только их выражение было различным: во взгляде отца не было любви или хотя бы радости от встречи, и синие глаза мальчика потухли … Андрею хотелось прижаться к отцу, но он ощущал, что этот мужчина всё-таки чужой ему.
Клавдия Викторовна, жена отца, после автомобильной аварии несколько лет находилась в инвалидном кресле..
Андрей желал проявить заботу и помочь ей, но её резкий тон и неприязненный взгляд, словно холодный водопад, обрушивался на него. И всё-таки она стала принимать его помощь, когда мужа не было дома, а Антон, их сын, или отсутствовал дома или в своей комнате громко включал музыку и не слышал ничего. У Андрея с Антоном отношения не заладились. Тот сказал: "Надеюсь, ты не насовсем приехал. Мне как-то и одному жилось неплохо".
Как-то вечером отец стал показывать Андрею свои карандашные наброски. Мальчик увидел дедушку и бабушку, степь и бегущего молодого стригунка. И показалось, что они с отцом крепко связаны и близки. Но это было короткое время. Отец все время виновато оглядывался на дверь комнаты, где отдыхала его жена, убрал свои работы и больше не показывал.
Однажды Андрей услышал неприятные слова Клавдии Викторовны о себе. Последняя фраза решила вопрос о его возвращении домой. "Твой так называемый сын… Ещё надо доказать, что он твой сын…"
А отец ей ничего не возразил.
Андрей плакал в комнате. Отец пришел и сказал:
- Прости, что так вышло, но ты должен её понять…
Андрей тряхнул головой, отгоняя видения прошлого.
- Мы на месте, - проговорила Бланш и отдала ключи швейцару, чтобы он припарковал машину. Park Hyatt Vendome – заметил название гостиницы Андрей. Оказывается, отец находился совсем рядом, тоже на Вандомской площади.
Около двери он остановился, глубоко вдохнул и вошёл первым. Там уже были врачи и полиция.
Это был двухкомнатный номер. В гостиной взгляд Андрея сразу выхватил то, что он так боялся увидеть. Отец... Голова на столе, рядом рассыпанные лекарства. Позже врачи скажут: не успел купировать приступ.
Сердце Андрея застыло, стало каменеть. Бланш подхватила его, а врачи бросились на помощь…
2002 год
Полине было тридцать семь, когда она стала ощущать своё одиночество каждый вечер и каждую ночь. Как врач, она понимала, что её женское начало требует всего того, чего было лишено. И всё чаще, просыпаясь ночью, Полина плакала: "Мне нужен мужчина..."
Она поражалась себе – раньше с ней такого не было. Теперь же мысли были о том, что она не имеет мужской ласки и сама никому не отдаёт свою любовь, а всё более настойчивые требования её тела, доходящие до тянущей боли в животе, совсем лишили покоя и сна.
И в это время у них в больнице появился новый врач – Платон Сергеевич. Он был старше неё на одиннадцать лет.
Полина прятала свои чувства, он же ухаживал за ней и становился всё настойчивее.
У них было несколько месяцев счастья… Платон Сергеевич хотел развестись с женой, но Полина дала понять, что замуж она не собирается.
Вскоре он стал выражать недовольство по поводу того, что Полина много работает. Он знал, что она ходит к больным, делает уколы, ставит капельницы. Когда же Полина сказала, что шьёт вечерами, начал укорять, что ему она уделяет совсем мало времени. Полина пыталась что-то объяснить… Он стал предлагать ей помощь: определённую сумму каждый месяц.
- Нет, - отрезала Полина. Она хотела быть независимой, а его деньги переводили её в статус… Кого? Ей не нравилось слово "любовница", которым она иногда в гневе себя называла. И хотя оно образовалось от красивого слова, обозначающего самые высокие чувства, звучало грубо и уничижительно.
Полина приняла решение расстаться с Платоном Сергеевичем.
С тех пор у неё никого не было.
Андрей сдавал выпускные экзамены, когда умерла мать Макса.
Свой домик она завещала внукам, но Андрей отказался от своей доли.
Он мечтал учиться в Москве, и бабушка советовала ему быть ближе к Максу, но не захотел находиться в одном городе с отцом и уехал в Уфу.
Начиная с первого курса, он работал вечерами, где только можно было, чтобы облегчить жизнь матери и сделать ей подарок. Она бережно хранит всё: открытку, сделанную, когда ему было четыре годика; засушенный тюльпан – первый цветок, что он ей подарил; брошку, купленную на сэкономленные от школьных обедов деньги; золотые серьги, подаренные в первый год его студенческой жизни на первые заработанные деньги.
Закончив учёбу, Андрей вернулся в Гурьев.
Каждый год он с матерью ездил в одну из стран. Первым делом они посещали музеи и художественные галереи. Недалеко от Лувра он и встретил свою Соню.
Для себя он давно решил: жена будет одна и на всю жизнь. Но ещё в студенчестве страстная любовь не обошла его стороной. Но разочарование оказалось неожиданным, разрыв тяжёлым.
А Соня вошла в жизнь тихо и спокойно. Её доброта и ум покорили его, а изысканная красота и женственность вызывали нежные чувства, как к ребёнку.
Прежде чем сделать предложение Соне, Андрей пригласил её домой на ужин. Полина встретила Соню как дочь. Они втроём слушали музыку, говорили об искусстве – Соня закончила художественный колледж в Париже. За чаем Андрей сказал, обращаясь к невесте:
- Сонечка, родная, я очень тебя люблю, но маму я люблю с первого вздоха и даже раньше. Она у меня одна, единственная. И я не хочу когда-либо стоять перед выбором: ты или она. Он всегда будет в пользу той, которую никто на свете заменить не может. Пойми это и у нас все будет хорошо.
Мать заплакала и обняла ту, которую сын любит и которую, она это знала, никогда не предаст…
Париж 2015г. 12.00
После того, как Андрею сделали укол и он смог говорить, полиция задала ему несколько вопросов.
Всё. Он может идти. Ещё раз взглянул на отца – подойти ближе ему не позволили - и направился к выходу.
Поравнявшись со спальней, он остановился и замер. Густой ком встал в груди и давил так, будто хотел перекрыть все артерии к сердцу, потом взорвался оранжевыми искрами, как петарды, и освободил дыхание. Воздух наполнял легкие. Андрей вытер пот со лба, повернулся к Бланш и произнес чужим глухим голосом: "Это мама". На столике возле кровати стояла картина: девушка в длинном воздушном платье бежит по степи, раскинув руки. Андрей видит в её глазах восторженную любовь. Значит, отец о ней помнил? Или вспомнил в конце жизни. Картина датирована этим годом.
Андрей попросил Бланш провести переговоры с женой отца о продаже этой работы, не называя имени покупателя. Она обещала.
Лондон 2015 год
Через пять дней наступит лето. Трава в Гайд-парке после дождя стряхивала прозрачные бусины.
Полина стояла возле пруда с мальчиком лет пяти, который отпускал свой кораблик с парусом. Скоро будет ещё один внук. Он родится здесь, в Англии, где она живет с сыном и его женой. Сын работает здесь второй год – контракт у него на пять лет. Сейчас он в Нью-Йорке, а они ждут его возвращения через неделю.
Полина оглянулась: к ней спешила Соня, похожая на мадонну той неземной улыбкой, которая бывает у женщин, ждущих младенца от любимого человека.
Мать поспешила к ней навстречу, чтобы обнять ту, которую любит её сын и которая скоро подарит ей новое счастье. Походка Полины, похожая на поступь молодой девушки, была красива и легка. Она улыбалась.
Полина вдруг подумала, что предложит Андрею назвать внука Максом, в честь деда. И сердце почему-то кольнуло.
Макс не уходил из её жизни, у него особое место. Он не мог исчезнуть и возвращался к ней снова и снова. Она вспомнила, что её отец не выбрасывал старые часы. Он терпеливо их ремонтировал, чистил, протирал, что-то ласково приговаривая, словно запускал невидимую пружину. И Макс, приходя к ней в улыбке сына и внука, в их синих глазах и завитках за ухом, запускал новый виток её жизни.
13.50
Опустившись в кресло самолёта, Андрей задремал и ему снилось, как они втроём - мама, папа и он - смотрят в окно на полную луну. Он подумал: "Это же моя картина!" И вдруг Андрей видит, как отец уходит от них по майской красной степи – это тюльпаны окрасили её в кровавый цвет. Но почему-то красный больше не вызывал у Андрея боли…
Он проснулся. "Вот и всё. Я потерял отца, которого не имел. Я понял, папа, что, хотя ты и не жил с нами, ты был в моей жизни сначала горьким осознанием твоего отсутствия, потом обидой на тебя, затем острым желанием понять причины твоего расставания с мамой. Понять я не смог. Но мне хотелось оправдать тебя как человека несчастливого, мятущегося, разочарованного. Захотелось тебе помочь и дать немного тепла. Я тебя любил той каплей крови, которая нас соединила, и тем генетическим кодом, который у нас одинаков. Я тебя любил всей своей болью. Прости. Я не успел тебе сказать"... - мысли его улетали к луне, которая, казалось, покачивалась в толстом стекле иллюминатора…