Настоящий друг. Часть первая

Гульбану Кусаинова
«Настоящий друг обретается раз и навсегда. Более того – настоящего друга можно найти только до тридцати лет, а потом – это только приятели». Где-то я слышала эти слова, но в то время с пеной у рта я доказывала, что все это – бред! И вообще тогда до тридцатника было еще, ой!, как далеко!

Четвертый курс. Получила комнату в 17-м общежитии на седьмом этаже, живу одна в трехместке. Через стенку в одной секции со мной заселились «желторотые перваши» – Айнура, Жазира, Зауре. Хорошие девчонки - смешные, еще такие наивные. Ко всему прочему Айнура оказалась родной племянницей нашего хорошего знакомого Баймырзаева Аскара, которому мы с моей подругой Гулей (Гульмирой) Джузбаевой на лето оставили наши комнатные цветы. Он так бережно и добросовестно за ними ухаживал – мы были в восторге – все так разрослось и зацвело! Приятное знакомство с Аскаром быстро переросло в крепкую дружбу. Аскар мне был как брат, а Айнура автоматически стала сестренкой.

Моя подруга с первого курса Сундетова Гульмайра (тоже Гуля) заселилась в 203 комнату (у меня 703). В их секции жили одни пятикурсницы: Галка Даирова, Алмушка Аманжолова, Сулешка Саржанова – мои бывшие согрупницы и подружки (после академа я училась на курс ниже).

Седьмой семестр подходил к концу. Скоро Новый год. Сегодня у меня будет много гостей: придут друзья – сегодня мой день рождения!  Мои юные соседки суетливо и радостно хлопотали, помогая накрывать на стол, процесс подготовки к вечеринке был в разгаре, когда ко мне пришла Гулька Сундетова. «А ты чего не переодетая, в домашнем?!» - удивляюсь я. «Да я пришла поздравить и уйти. Хотела попросить у тебя посуды немного – тарелок, вилок. В нашей комнате тоже сегодня день рождения отмечают». «Ба! У кого это?» - удивляюсь я.  «Улмекен. Ты ее не знаешь. Ее к нам заселили недавно. Она приехала из России на стажировку на год. Здесь в Алма-Ате у нее никого нет, неудобно оставлять ее одну в такой день». «Так в чем же дело? Веди ее к нам! Вместе будем отмечать!».

Вечеринка прошла на славу, как всегда: ели, пили, пели, читали стихи. Приятно удивила Айнурка. «Я хочу подарить двум именинницам свою любимую песню»,– в какой-то момент заявила она. Светленькая, невысокая пампушка залезла на стул, изящно присела на спинку, артистически закатила глаза, сложила пухленькие белые ручки на груди и задушевным голосом запела: «Выхожу один я на дорогу, Сквозь туман кремнистый путь блестит. Ночь тиха, пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит...». Мы сначала разинули рты, а потом бурно аплодировали, не скрывая своего восхищения. Айнурка раскраснелась, глаза ее засияли и лихо так, звонким голосом задорно запела: «Валенки, валенки! Ой, да не подшиты стареньки!..». Потом я пела под гитару и «сводный концерт» продлился до поздней ночи.

Так мы познакомились с моей лучшей подругой Улмекен. Она на два года старше меня. Работала в то время литературным редактором первой в истории казахской газеты «Айкап» в Оренбурге. В КазГУ была направлена на стажировку по языку и литературе. Алма-Ата в корне изменила ее дальнейшую жизнь.

Улмекен сильно отличалась от всех моих прежних подруг: и внешностью, и взглядами, и уровнем образования. И вообще, сама по себе она – неординарный человек. Невысокая, худенькая, спортивная, с живыми глазами, черными как смоль кудрявыми волосами и гордой осанкой – Улмекен всегда выделялась из толпы. Ее воззрения и речи вызывали всегда бурную, зачастую противоречивую реакцию. Темперамент пер из нее как из фонтана. Легкая и воздушая на первый взгляд, в ней чувствовался стальной, несгибаемый стержень. Улмекен умела зажигать и зажигала. В ораторстве ей не было равных. Начитанная, интересная, активная, не банальная – она увлекала за собой. Улмекен поучала своих соседок-домоседок, однообразно и скучно «отбывавших» свои студенческие годы как повинность, и в конце концов расшевелила их к концу пятого курса.

Много историй всплывают из памяти....

Не знаю как сейчас, но студенты тогда питались очень плохо. Да и время было такое: экономика рухнула, инфляция сжирала нашу стипендию, прилавки в магазинах были пустые, почта практически не работала и т.д. Поскольку мои родные жили менее чем в ста километрах от Алма-Аты, мое положение было гораздо лучше положения тех, кто приехал сюда с других городов и регионов. Стипендии, которую всегда задерживали, едва хватало свести концы с концами. Но девчонки всегда жили дружно, складывали все в общий котел, не считаясь.

Каждую субботу я ездила и привозила из дома большие сумки, набитые продуктами. Экономить, а тем более, «тариться» никогда не умела, поэтому все дружно уничтожалось за день-два. А когда все заканчивалось, в ход шел мой «огород»: проросший прошлогодний репчатый лук мне было жалко просто выкидывать, вот я и воткнула их в пустые цветочные горшки с землей и поставила на подоконник, а они пустили зеленые, сочные стрелки. Улмекен высунув свою черную кучерявую голову из окна кричала мне на седьмой этаж: «Гульбану, срывай лук, спускайся вниз!». Это означало: девчонки с 203-й комнаты отварили макароны на воде с солью, осталось только заправить его сливочным маслом (если есть) и посыпать сверху зеленым лучком – вкуснотища! – особенно, когда макарон мало, а нас много. Обычно такое «лакомство» готовилось по поводу прихода наших друзей – парней с юрфака.

Однажды весной родные Улмекен каким-то образом прислали ей деньги. Радости нашей подруги не было предела: «Девчонки! Давайте устроим праздник живота! Я вам сделаю окрошку!». «А что это?». «Как?! Вы не знаете, что такое окрошка?!»- искренне удивляется она. «Бешбармак знаем, лагман-манты знаем, а вот окрошку – не-а, не пробовали»,- отвечаем честно. «Это такое русское блюдо, из свежих овощей, очень витаминное!» - интригует голодных студентов Улмекен и стремглав убегает на базар.

Когда было все готово, Улмекен привычным способом – через окно – позвала к себе. На всю секцию раздавался целый букет запахов свежих овощей: помидоры, огурцы, редиска, укроп, петрушка и еще что-то. Умелой рукой подружка накрошила мелкие аккуратные кубики из них. В большой посуде, напоминающей таз, были перемешаны накрошенные овощи, вареные яйца, молодая картошка, колбаса. На столе стояла трехлитровая банка с квасом (покупной, из бочки). «Ну, и где твоя окрошка?» - перевожу взгляд со стола на подругу. А та, как подобает радушной хозяйке: «Вот! Угощайтесь. Окрошку надо кушать так...»,– накладывает в тарелку накрошенных овощей и заливает все это коричневым напитком. Яркие, радужные цвета нарезки вдруг потускнели в тарелке. Меня это очень смутило. Улмекен подала тарелку Саулешке Саржановой: «Ничего, вкусно...» - сдержанно сказала она после первой ложки. Я с недоверием посмотрела как та давится и продолжает есть – голод-то не тетка! «Дай-ка попробую!» - я взяла ложку и бесцеремонно хлебнула из ее тарелки. Еле проглотив эту кисло-сладко-соленую овоще-колбасно-квасную похлебку я решительно сказала: «Не-а, давай я лучше так!» - положила себе в тарелку с горкой нарезки, посыпала солью и с удовольствием все слопала, а затем запила все это квасом. Моему примеру последовали и Гулька с Алмушкой. Праздник живота состоялся! А вот возмущению Улмекен не было предела: «Вот казахи! Не знаете как надо окрошку есть! Вам бы все мясо, да мясо!». А потом все весело смеялись и долго еще вспоминали Улмекенкину окрошку.

Май в нашем городе – это праздник цветения! Цветет все! Студенческий городок утопает в зелени деревьев – высаженные вдоль дороги деревца боярки усыпаны цветами, березки надели нарядные сережки, одуванчики повсюду как маленькие солнышки, кусты вдоль дорог и тропинок не могут поднять свои отяжелевшие от миллионов маленьких цветочков ветки, где-то уже появились бутоны у китайских роз и зацвел белыми, желтыми, розовыми цветами шиповник. Липовые аллеи вокруг учебных корпусов кружат голову медовым ароматом, сиреневые кусты распустили свои роскошные пахучие кисти.  Май – пора цветения, пора любви!

Лежу в своей комнате, страдаю по поводу очередной «личной драмы». Пришла Улмекен. Поначалу пыталась как-то посочувствовать мне, потом как настоящий Стрелец отвергла всякое нытье и безапеляционно приказала мне встать и идти за ней: она собралась с молодым человеком гулять в Ботаническом саду. Я подчинилась и нехотя поплелась за ними.

КазГУ-град соседствует с Ботаническим садом, и нам, студентам, видно из общежитских комнат этот зеленый массив в кипучем центре города. Но ходили мы туда не через парадный вход, как положено, а исключительно через дыры в бетонном заборе между студ.городком и садом.

Пробравшись скозь чащу, мы втроем вышли на аллею, вдоль которой росли кустарники и деревья усыпанные чудесными цветами: вот красные крупные, а вот мелкие кораллово-розовые, а вот весь снежно-белый куст! Господи, я такого изобилия красок и форм никогда не видела! До чего же изобретательна природа! Кидаюсь от одного куста к другому, от одного дерева ко второму, кругом цветочки да травы, пьянящий воздух – мне все это вскружило голову! Ох! Ах! Нарвала себе огромный букет из всего, что там росло. Пахучий, живописный букет еле умещался  в моих обьятиях. Душа пела! Арома- и фитотерапия однозначно пошли мне на пользу. Может и права была моя подружка Куралай, когда однажды возвращаясь с занятий, я также кидалась к каждому кусту, она сделала предположение: "Гульбану, ты, наверное, в прошлой жизни была коровой?!".

Мы втроем громко разговаривали, смеялись, когда к нам подошел вежливый молодой человек в штатском и любезно предложил проехать с ним. Мы, недоумевали, но последовать не отказались. Нас привезли к будке у входа в Ботанический сад. Там наш букет изъяли и увели нашего спутника внутрь, а нам, девчонкам, сказали идти домой.

Нам с Улмекен было очень стыдно и неудобно перед молодым человеком. Но и уйти тоже совесть не позволяла. Мы решили дождаться его у ворот. Ждали долго, больше часа. В конце концов, понуро поплелись обратно в КазГУ-град, в свою общагу. А у семнашки (17 общежития) нетерпеливо вышагивал взад-вперед наш герой – Галымбек, в руках у него был огромный букет! Тот самый, из Ботанического!

Как выяснилось: там в будке ему посчитали весь ущерб, нанесенный нами. За сломанные ветки китайских, японских и еще каких-то заморских растений насчитали восемь тысяч рублей (стипендия – пятьдесят руб.)! Учитывая, что в «букете» были по две-три ветки одних растений сократили эту сумму вдвое – четыре тысячи. Где взять деньги бедному студенту? Галымбек позвонил родственнику, у которого нашлись тысяча восемьсот. Сотрудники сада повезли его на своей машине прямо к родственнику домой за деньгами. Поэтому мы не увидели его, а Галымбек выплатил штраф и, с чистой совестью забрав букет, привез его нам.

Мы были в восторге! Потом мы с Улмекен пошли по всем комнатам, где жили наши подруги, знакомые и раздавали душистые, цветущие веточки и рассказывали взахлеб какой дорогой букет нам подарили!

Мои друзья, бывавшие в моей комнате, по традиции оставляли памятные надписи на внутренней стороне двери моей комнаты. Выкрашенная когда-то в белый цвет, дверь вначале была как чистый лист бумаги, так и тянулись руки филологов что-нибудь на этом листе написать. Так на моей двери стали появлять надписи: цветными ручками и фломастерами мои гости писали добрые пожелания, любимые стихи, мудрые афоризмы. В тот день и Галымбек оставил памятную запись: «Иногда надо сходить с ума и дарить девушкам букеты за сумашедшие деньги!».

Первые числа июня 1992 года. Позади восьмой семестр, теперь осталась зачетная неделя, пять экзаменов и – каникулы! Улмекен заканчивает свою стажировку и тоже уезжает к себе в Оренбург. Сколько новых друзей она обрела за это короткое время! Сколько встреч и расставаний! Самое главное мы обрели друг друга! Мы сдружились с Улмекен очень близко. Мне хотелось показать ей мой дом, моих родных, места, где я выросла. К тому же она все время спрашивала: «Гульбану! А где ты живешь?». «В горах! Вот спустилась с гор за солью, да так и осталась!»  - шутила я.

Черная лента автомобильного шоссе пролегла через пестрые холмы, через зеленые корридоры могучих карагачей, через хороводы цветущих яблонь и урюков. Автобус нас мчал в село, где жили мои родители. Начиная от обочины и далеко, куда хватало глаз, до самых гор с белыми, снежными вершинами, расстилался цветной ковер: синие колокольчики, белые пушистые шапки одуванчиков, голубые и розовые шарики цветов дикого лука, небесно синие незабудки кучковались у подножья холмов, зеленовато-кремовые цветы гармалы (адыраспан) большими лохматыми лапами штурмовали глиняный обрыв. Кораллово-розовые, нежно-золотистые, голубовато-белые – кругом цветы! А холмы полыхали маками, буд-то кто-то, просто разлил алую краску! С яблонь и урюков, растущих вдоль дороги, облетал белый цвет и легкий летний ветерок вьюжил нежные лепестки под колесами мчащегося автобуса. Дорога вьется и все стремительней приближается к горам.

«Гульбану! Когда ты мне говорила, что ты спустилась с гор, я тебе не верила! Думала ты шутишь, а ты действительно живешь в горах! Боже, как красиво! А горы! Я никогда не видела так близко горы!». Пассажиры автобуса оборачивались на нас и понимающе улыбались. «Видишь во-о-он ту гору, у которой нет вершины?», - указываю Улмекен на трапецевидную вершину в цепи горной гряды. «Это Суык Тобе – Холодная вершина. Наш поселок расположен прямо у подножия этой горы»,- «добиваю» восторженную Улмекен, у которой уже и без того не было слов, а были одни восклицания.

Гора оправдывала свое название и село встречало приятной прохладой в летний зной. Мои родители суетились, встречая гостью: мама накрывала на стол, отец зарезал барана и в казане на живом огне варился бешбармак. Вкусные запахи раздраконили наш аппетит. Студенческую жизнь сытой никак не назовешь, а тут... бауырсаки, лепешки, курт, янтарное абрикосовое варенье, дымяшееся ароматное мясо, настоящий густой айран – на дастархане негде ложку ставить. Мама всегда любила угощать гостей, а теперь ей было просто в кайф оттого, что поглощалось все с аппетитом и подряд. Перемежая угощения с распросами, родители интересовались: кто родители, сколько детей в семье, где живет и т.д. «Так твой отец почти мой ровесник?!» - радовался отец. «Съешь вот еще кусочек мяса», - подкладывала в тарелку Улмекен моя мама. «А родители уже на пенсии? А сколько у тебя сестер, братьев?», - продолжал отец. «А вот тесто попробуй, сама катала», - мама продолжает подкладывать в тарелку. Улмекен только и успевала как набивать рот, да отвечать на вопросы. После сытного бешбармака был чай из самовара с молоком и со всякими вкусностями, потом компот из черешни и урюка, потом домашний айран (кефир). «А молоко будешь домашнее?!»,- с радостью объявляет мама, видя, что отказа нет. Улмекен сделала глубокий выдох, расстегнула пуговицу и молнию на талии и отчаянно говорит: «Я, конечно, извиняюсь, но когда мне еще такое предложат? Буду!». Наблюдая за всем этим, я умирала со смеху, Улмекен была в восторге, а мама счастлива!

В конце июня Улмекенкины соседки по комнате получили дипломы. Шумно и весело отгуляли. А потом все разом разъехались. Всегда веселая и жизнерадостная Гулька Сундетова прощалась и плакала в моей комнате. «Гульбану! Как можно жить без этой картинки, ну, посмотри!», - Гуля смотрела в распахнутые окна моей комнаты. Там в оконной раме едва тронутая утренней зарей, проявлялась живописная картина: утопающий в зелени деревьев студенческий городок, учебные корпуса, выстроенные как на параде, вдоль дороги на холмах цепочка пяти- и девятиэтажных общежитий, там поодаль за трехэтажным зданием комбината питания видно трибуну у спорткомплекса, а самое чудесное в этой картине – величавая кайма из гряды Алатауских гор с белоснежными вершинами и бесконечное, голубое небо. «Вот бы вырезать эту картинку и увезти с собой!».

С Улмекен расставались с тяжелым сердцем – мы так сроднились и подружились за такое короткое время, сколько бесед задушевных проговорили, сколько песен удалых и печальных спели! Улмекен уезжала, оставляя позади несбывшиеся мечты, надежды. Мою душу тоже бередили свежие раны, несложившейся любви. Как молоды мы были! Если б знать тогда, что все еще впереди! Но мы, два отчаянных Стрельца знали, что настоящая дружба никогда не умрет и что расстояния нам не помеха! «Ты пиши. Почаще пиши. Если будут трудности, дай телеграмму в одно слово - Студент. Это расшифровывается так: Срочно Требуется Уйма Денег, Есть Нечего. Точка»,- она грустно улыбалась и еле сдерживала наворачивающиеся слезы. Впереди ее ждала работа и неизбывная тоска по городу, где так счастливы мы все были, а у меня был впереди сумасшедший, безбашенный пятый курс.

Она уезжала к себе в домой рано утром в шесть часов первым автобусом из моего поселка. Провожать ее пошла моя мама. Они не стали меня будить. Улмекен уехала. В кутерьме бурной студенческой жизни мне остро не хватало моей подруги, ее проницательности, понимания, оптимизма, уверенности и особенно умения любить – преданно и верно. «Самое страшное в жизни чувство – это чувство никомуненужности...», - писала она. Но бог миловал, и это чувство нас не коснулось. И это было всего лишь начало пути...


Алматы, июнь 2011 года